Электронная библиотека » Виктор Доценко » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 8 декабря 2022, 18:20


Автор книги: Виктор Доценко


Жанр: Боевики: Прочее, Боевики


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 3
Эх, Бутырка, ты моя Бутырка!

«Не верь, не бойся, не проси!»

Слова Воланда из книги Булгакова «Мастер и Маргарита».

Именно они стали моим кредо на всю жизнь.

И ОНИ стали лозунгом моего фамильного Герба, а позднее и лозунгом моего сайта…

От себя лишь добавлю к словам Боланда:

«Эти три постулата и являются, правдой за колючей проволокой"».


Cтоял май 1975 года. Конвоиры вывели меня из машины и передали дежурному сотруднику тюрьмы вместе с какими-то документами, сели в машину и выехали с территории. Что это за тюрьма, мне было неизвестно: когда везли в уазике, я, зажатый между двумя внушительного вида милиционерами, с трудом мог ориентироваться, да и, честно говоря, мысли мои были совсем другие…

Но, оказавшись в тюремном дворе, машинально осмотрелся и сразу увидел краснокирпичную остроконечную башню, наличие которой не вызывало никаких сомнений: я попал в знаменитую Бутырскую тюрьму!

Я много читал об этой тюрьме, и в памяти всплыло: в ней сидел сам Емельян Пугачёв. И одна из башен так и называется – «Пугачёвская башня». Почему-то подумалось и о том, что в этой тюрьме сидели и Дзержинский, и Бауман, и только им удалось из неё бежать…

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, статья? – обыденным тоном обратился ко мне офицер; по тому, как выскакивали слова из его рта, становилось ясно, что их он повторяет сотню раз на день.

– Доценко Виктор Николаевич, сорок шестой, двести шестая, часть первая!

– Баклан, значит? – с явной брезгливостью поморщился тот. – Не знаю, в силу каких жизненных обстоятельств вас арестовали, но сейчас вы находитесь в Бутырской тюрьме, СИЗО сорок восемь дробь два, то есть в следственном изоляторе, где вы будете пребывать сначала до Суда, потом до вступления приговора в силу. С этого момента, когда к вам обращается любой сотрудник нашего учреждения, вы обязаны громко и чётко ответить на эти четыре вопроса! Ясно?

– Так точно! Я могу спросить?

– Спрашивайте!

– Можно получить ручку и бумагу?

– Зачем? – удивился офицер.

– Для подачи жалобы Прокурору Москвы!

– На что хотите жаловаться? – не без ехидства спросил он.

– Я не виновен, более того, сам являюсь пострадавшим, а меня арестовали.

– Заключили под стражу! – поправил он и доброжелательно добавил: – Так лучше звучит. Так вот, гражданин Доценко, жалобу вы, конечно, можете писать кому угодно: хоть Генеральному Прокурору, хоть в ООН, но только лишь после того, как вас определят на «постоянное место жительства», имею в виду камеру, в которой вы будете находиться до Суда. Там вы и сможете попросить у своего дежурного корпусного бумагу и карандаш – и валяйте пишите куда угодно и кому угодно, хоть самому Господу Богу. Хотя, как новичку и, видно, грамотному человеку, даю вам бесплатный совет: не тратьте понапрасну бумагу и время. Я двадцать лет работаю в Бутырской тюрьме и за эти годы не слышал ни об одном случае, чтобы кто-то добился, чтобы его выпустили отсюда оправданным.

– Значит, я буду первым! – самоуверенно заявил я.

– Искренне желаю вам удачи! – на полном серьёзе проговорил капитан. – Вперед! – кивнул он в сторону входа.

Я вошёл в огромный вестибюль, покрытый кафелем, и в нос сразу же ударил неописуемый спёртый воздух, типичный, как я позднее понял на собственном опыте, исключительно для тюрем Советского Союза, а теперь и России. Годами застоявшиеся запахи прогорклой кислой капусты, немытых человеческих тел, вечно сырых стен, ещё чего-то более чем мерзопакостного. Короче говоря, свежим воздухом там никогда не пахло.

Капитан передал меня своему помощнику, словно эстафетную палочку.

– В какую?

Капитан взглянул на пластиковую доску в руке, которую я только что заметил:

– В «отстойник»! Какой посвободнее?

– Тот, – кивнул сержант на одну из дверей.

– Значит, туда! – Капитан сделал пометку на своей доске.

Сержант подвёл меня к двери, покрытой жестью, выкрашенной краской непонятного грязного цвета, с глазком посередине, открыл её и безразлично бросил:

– Входи!

Помещение, которое капитан назвал отстойником, представляло собой огромную камеру. В ней прежде всего бросался в глаза туалет, метко прозванный обитателями «мест не столь отдалённых» «далъняком», – небольшое возвышение, на котором можно было, стоя на корточках, справлять нужду в дыру-трубу, прикрытую своеобразным самодельным тряпочным клапаном, привязанным к самодельной верёвке, в свою очередь прикреплённой к сливной трубе. За верёвку поднимаешь кляп, справляешь нужду, смываешь водой из крана (смывная труба, как и вся советская система, не работала), торчащего точно над дыркой-трубой, исполняющего одновременно функции и умывальника, и питьевой колонки, потом возвращаешь кляп назад.

Необходимо отметить одну немаловажную деталь: если тебе вдруг приспичило справить нужду, то прежде, чем приступить к описанному ритуалу, ты должен внимательно оглядеться вокруг и убедиться в том, что никто в камере не ест. Не дай бог, ты эту деталь упустил и пошёл на «далъняк». Мне повезло наблюдать урок, преподанный одному несчастному, совершившему столь опрометчивый проступок. Его вполне могли наказать ещё более сурово но, к счастью для него, на первый раз пощадили, и всё обошлось лишь потерей пары зубов да его сломанным носом.

Я навсегда запомнил этот поучительно жестокий пример тюремного воспитания, пригодившийся в дальнейшей моей жизни.

Кроме туалета «из мебели» в «отстойнике» имелись ещё две узкие железные скамьи метров по пять длиной, с ножками, замурованными в асфальт, раскатанный в камере вместо пола, и три железные кровати, сваренные из труб и пятимиллиметровых полос, заменявших панцирную сетку. Эти железные полосы, приваренные вдоль кроватей, при малейшей попытке заснуть на них так сильно врезаются в тело, что к ним невозможно привыкнуть. И сон на них напоминает пытку.

Меня кинули в «отстойник» часов в семь. Запомнил потому, что как раз разносили ужин – пшённую кашу. Хлеб в Бутырке выдаётся по утрам, пришлось довольствоваться одной кашей и кипятком. Попытки задремать, стоя или лёжа, не приводили к успеху: то кого-то вкидывают в камеру, то кого-то выдёргивают. То проверка, то «шмон» (то есть обыск). То ведут «на рояле поиграть» (или «на машинке попечатать», что означает взять отпечатки пальцев), то баня, то парикмахер. Так вся ночь и уходит на различные подготовительно-развлекательные телодвижения перед тем, как ты наконец-то окажешься «по месту прописки» в своей камере – только ранним утром.

От Автора

Краткий перечень жаргонных словечек, с которыми неминуемо сталкиваешься с первых же минут пребывания в тюрьме…

«Автозак», то есть машина, в которой перевозят заключённых, – «воронок», «чёрная Маруся» или «брюнетка».

«Отстойник» – камера, в которой сидят вновь прибывшие зэки до переправки в свою «хату».

«Хата» – камера, в которой сидишь до отправки в зону.

«Пассажиры, сидельцы» – заключённые, зэки.

«Командировка» – тюрьма или зона.

«Париться» – сидеть в тюрьме или зоне.

«Шконка» – спальное место, нары в местах лишения свободы.

«Ложка» – «весло» или «миномёт».

«Мойка» – лезвие.

«Шлёмка» – алюминиевая миска.

«Дачка» – передача с воли.

«Кормушка» – небольшое откидывающееся окошко с глазком в двери.

«Объебон» – обвинительное заключение.

«Вертухай» – дежурный надзиратель.

«Шмон» – любой обыск.

«Шнырь» – дежурный или выборный уборщик камеры.

«Баландёр» – разносчик пищи.

«Разводящий» – черпак, то есть половник.

«Ксива» или «малява» – документ, записка.

«Бан» – вокзал.

«Намазать лоб зелёнкой» – приговорить к расстрелу.

«Позвал в дорогу зелёный прокурор» – уйти в побег.

«Коцы» или «говнодавы» – обувь.

«Котлы» – часы.

«Смотрящий» – криминальный «Авторитет», наблюдающий за порядком в камере, колонии или каком-либо населённом пункте…

По ходу моих воспоминаний будут ещё встречаться жаргонные слова, этимологию которых иногда просто невозможно объяснить, но я по мере возможности буду давать их перевод на нормальный русский язык.

В какой-то момент, перенасытившись жаргонным лексиконом, я разродился шуточным стихотворением, которое и предлагаю вашему вниманию.

 
Бацай, Кент!..
 
 
Бацай, Кент, рви когти с кичи!
Тянет модер на бану кочевое тряпье.
Руки прочь! Лучше ксиву начерти:
Дёрнут по делу – всё будет ничьё.
 
 
Бацай, Кент, – менты копают.
Жорж опалился, когда угол с бана волок.
Замочили барух – всех шмонают,
Дёрнут по делу – всем потолок!
 
 
Бацай, Кент, блатуй по новой!
Новые шлюхи лабают варуху ништяк.
Седой медвежатник с марой фартовой,
Тучи надвинулись – кажется, шмяк!..
 

Заканчивая описание «отстойника», особо скажу о его стенах, аналогичных стенам всех камер Бутырской тюрьмы, да, вероятнее всего, и всех остальных тюрем Советского Союза и России. Они заляпаны раствором с большим процентом содержания цемента, так что к ним даже прислоняться больно, настолько остры цементные бугры. Уверен, это сделано специально для того, чтобы на них невозможно было что-либо написать, передавая весточку будущим «новосёлам», да и ремонтировать можно реже.

В «отстойнике», камере метров пятьдесят, находилось не так уж много «пассажиров»: человек пятнадцать, в основном это были молодые, лет по двадцать – двадцать пять, парни. И только три лица несколько выделялись, и не только тем, что выглядели гораздо старше, но и тем, что при них были небольшие холщовые мешки с припасами и вещами. По всей видимости, эти трое были настолько уверены в себе и в том, что никто не позарится на их вещи, что не сдали свои мешки в камеру хранения. Остальные либо ничего с собой не имели, как и я, либо не захотели рисковать и оставили свои вещи в камере хранения.

Всех, прибывающих в тюрьму, неважно откуда – с воли или из КПЗ, – обязательно снова тщательно шмонают, изымают запрещённые тюремным Уставом предметы: деньги, лекарства, заварка, спиртосодержащие жидкости, естественно, наркотики – всё это относится к вещам запрещённым, иметь в камере три килограмма вареной колбасы «не положено», она изымается, поскольку жара и духота – колбаса испортится за несколько часов, и возникнет опасность дизентерии.

«Запрещено» и «не положено» – чисто бюрократические игры, а суть одна – отбирают всё, на что глаз и положили сами «вертухаи»!

Табак после обязательного прощупывания обычно пропускают, как и сигареты без фильтра, предварительно выборочно порезав пополам примерно треть: на предмет проверки, нет ли в них денежных купюр или иголок, заточек. Сигареты с фильтром пропускают только после того, как его оторвут.

Казалось бы, чем фильтры-то не угодили ментам? Вначале я подумал, что это делается для того, чтобы лишний раз унизить заключённых, но бывалые зэки мне объяснили, что фильтры отламывают для того, чтобы их не использовали в качестве «оружия». Оказывается, достаточно поджечь фильтр, дать ему разгореться, а потом наступить на него, растирая подошвой на гладкой поверхности пола, и у тебя в руках готовое лезвие из стекла. Можно использовать в качестве защиты или нападения, а можно чиркнуть и по своим венам.

Редко попадётся соболезнующий сосед, который бросится спасать сам или вызовет вертухаев. А если и найдётся такой сердобольный сиделец, то ему, вполне возможно, придётся потом несладко:

«Не лезь не в своё дело!»

Ведь нельзя исключить того, что человек чиркнул себя по венам, вовсе не стремясь уйти из жизни, а лишь затем, чтобы попасть на больничку или просто к врачу, а там передать важную информацию на волю, а может быть, и того больше: уйти в побег!

Троица, о которой я уже упоминал, была гораздо старше остальных. Они, чувствовалось, знали себе цену и, судя по многочисленным наколкам, «окунались за колючку» не в первый раз. Исподлобья, но с любопытством наблюдали за остальными. Помня «Записки серого волка», книгу «Вора в законе», «перековавшегося» в писателя явно при одобрении советской «системы», я вошёл в «отстойник», стараясь держаться независимо и спокойно.

Мужчина лет за тридцать, довольно плотного телосложения, из той самой уверенной троицы, шнуркуясь взад-вперед по «отстойнику», чуть нервно затягиваясь сигаретой, проходя мимо меня, остановился и спросил:

– Москвич?

Его голос столь удивительно был похож на голос Высоцкого, что я даже вздрогнул и ответил не сразу.

– Ну… – кивнул я.

Он вдруг протянул мне оставшийся окурок.

– Спасибо, не курю.

– Как хочешь… С «обезьянника» или с «Петров»?

Что такое обезьянник, я тогда понятия не имел («обезьянником» называют КПЗ), но память подсказала, что «Петрами» называют тюрьму на Петровке, и потому понял, что моего собеседника интересует, откуда меня забирали.

– С родной хаты!

– Что, нежданчиком, потому и свалить не успел?

– И в мыслях не было, – со вздохом признался я.

– Заложил кто-то?

– Думаю, да, – кивнул я, уверенный, что не очень сильно отхожу от истины.

– Пустой?

– Если ты о жратве, то как барабан! А сигареты есть!

Несмотря на то, что я тогда не курил, дома всегда держал на всякий случай две-три пачки «Столичных» для гостей. И когда меня забирали, прихватил все свои «запасы» – три с половиной пачки.

– Кури. – Я вытащил из кармана початую пачку «Столичных»; как ни странно, но на фильтры при обыске менты не обратили внимания и пропустили, их не отрывая.

– Ты ж говорил, что не куришь!

– И не курю! Сам не знаю, для чего прихватил…

– Первоходок? – догадливо спросил он.

– Ну… – кивнул я.

– Счастливый, кто, не ведая, поступает правильно… Ведь на эти сигареты ты сможешь с месяц клёво жить в тюрьме! Это же твои деньги здесь, – пояснил он. – На них что угодно можно купить, понял?

– Не совсем…

– Ну, дал баландеру сигаретку, а он тебе добавку дня два давать будет!.. Да мало ли что тебе может понадобиться… Так что береги и не раздавай!

– Но ты-то возьми…

– А мне-то нечего тебе предложить.

– Ничего, считай, плата за науку, – нашёлся я.

– Хорошо, – чуть подумав, согласился он и взял из пачки пару сигарет. – Я бы, конечно, мог тебя раздерба-нить, но Лёва-Жид никогда не жил по нахалке и всегда с уважением относится к людям, которые ему симпатичны. Ты хороший пацан, браток, не жадный… – Лёва-Жид подмигнул мне. – Жалко, что вместе не будем: присмотрел бы за тобой…

– Почему вы думаете, что не будем? – почему-то я перешёл на «вы».

– Потому что я по четвёртой ходке, а ты – по первой.

– По четвёртой?! – невольно воскликнул я.

– Точно! В общей сложности уже двенажку «оттащил».

– Двенадцать?! Сколько же вам лет?

– Да молодой ещё, – усмехнулся Лёва-Жид. – Так что больше на воле пожил… Вот и считай, из двадцати девяти – семнадцать на воле! Я же «В законе»… Если кто «мазу тянуть» будет, про меня напомни – отстанет, если не захочет, чтобы им занялся Лёва-Жид! Запомнил? Уж больно ты по душе мне пришёлся… И не «выкай» ты мне больше, будь проще!..

Несмотря на то что я приказал самому себе держаться особняком и не сближаться ни с кем, этот мужчина показался мне симпатичным собеседником.

– Виктор… – Я протянул ему руку и крепко пожал.

– Присядем?

Я оглядел и первую, и вторую скамейку: они были заняты, как и шконки, на которых спали. Тем не менее это нисколько не смутило моего нового знакомого. Он подошёл к той, где уже сидели двое из «бывалых», к которым присоседились четверо молодых. Лёва-Жид остановился напротив и молча взглянул на них. Я не видел его взгляда но, вероятно, он был столь выразителен, что вся четвёрка молодняка тут же поспешила освободить скамейку.

Через несколько минут «бывалые» обо мне знали уже почти всё: за что взяли и как, кто я «по жизни», то есть чем занимаюсь. В первые минуты, выяснив, кто я по профессии, они проявили некоторый интерес, но чисто интуитивно я почувствовал, что этот интерес не имеет никакого отношения к уважению: простое любопытство, и только. Мне показалось, что и в голосе Левы-Жида прозвучало даже некоторое разочарование, появляющееся тогда, когда ты ожидаешь чего-то большего, а в результате не получаешь вообще ничего.

Постепенно любопытство ко мне было удовлетворено, и они углубились в собственные воспоминания, кто на какой «командировке» «парился» и кто с кем там встречался. Очень радовались, когда находились общие знакомые.

Поднявшись со скамейки, чем сразу заслужил вопросительный взгляд Лёвы-Жида, я сказал:

– Ноги хочется размять.

– Ну-ну, – бесстрастно ответил он и вновь повернулся к своим приятелям.

Я действительно решил размять ноги, но при этом незаметно начал приглядываться к остальным обитателям «отстойника».

Лицо одного парня вдруг мне показалось знакомым.

Выбрав момент, когда рядом никого не было, «невзначай» остановился около него и спросил:

– Ты, случайно, не с Малой Бронной?

– Ну, – с некоторым удивлением кивнул тот и пристально вгляделся в меня. – Виктор?! – воскликнул он.

– А тебя, если не ошибаюсь, Костиком кличут? А я смотрю, ты это или не ты?..

Несколько лет назад меня свёл с этим парнем странный случай. Шёл как-то по Суворовскому бульвару поздним вечером и вдруг вижу, как двое молодых ребят, озираясь по сторонам, шарят по карманам лежащего на садовой скамейке прилично одетого парня, в дупель пьяного. Ребятам было лет по восемнадцать, и один из них имел довольно плотное телосложение, что меня не остановило – мне стало жаль бедолагу, – и я накинулся на этих молодых мародёров:

– Вы что творите, сучонки?

Здоровячок поднял на меня глаза и, похоже, не увидел в моей фигуре для себя никакой угрозы. Шепнув что-то напарнику, который продолжал шарить по карманам незнакомца, он встал и угрожающе шагнул в мою сторону. Когда здоровяк распрямился, я понял, откуда в нём такая уверенность: он был сантиметров на пятнадцать выше меня и килограммов на двадцать тяжелее, – но отступить в силу своего бойцовского характера я уже не мог. Тем более когда услышал от него задевшие меня слова.

– Тебя что, дохляк, давно не били, что ли? – зло процедил он, сплевывая сквозь зубы.

«Почему он меня дохляком обозвал?» – с удивлением подумал я: как-никак, а во мне было в то время более восьмидесяти килограммов, и я всё же был Мастером спорта, хоть и по лёгкой атлетике.

Я не считал себя отчаянным драчуном, но занятия самбо кое-что значили, да и в юности не раз бывал в уличных переделках и отлично знал основное правило подобных заварушек: при малейшей угрозе в свой адрес старайся всегда бить первым. Внутренне приготовившись, я всё-таки выждал, когда тот подойдёт поближе: мне казалось, что всё ещё может закончиться мирно. Но тут я заметил, как противник, ощутив мою решимость, невзначай сунул руку в карман.

«Нож, кастет?» – пулей промелькнуло в моей голове.

В то же мгновение пришло осознание, что любое промедление может оказаться губительным для моего здоровья, я не должен дать ему вытащить руку из кармана!

Далее действовал автоматически: первый удар, в который вложил основную силу, нанёс в шею и почти тут же пнул его в пах.

Здоровяк моментально сложился пополам, упал на землю, с трудом хватая воздух, испуская стоны и держась руками за низ живота. На земле я увидел кнопочный нож. Поднял его, нажал на кнопку – сухо щелкнула сталь. Я наступил на лезвие и сломал его.

Бросив рукоятку хозяину, добавил:

– Паскуда!

– Больно же, гад! – прохрипел он.

– А это за гада! – Я ещё раз пнул его, на этот раз под рёбра.

– Ой, бля!.. – вскрикнул он, хотел что-то сказать, но тут же заткнулся, боясь получить ещё.

Его напарник, увидев, что произошло с приятелем, и, скорее всего, никак не ожидавший такого поворота, застыл с открытым ртом, словно по команде «замри!».

– Верни всё, что вы у него взяли, и не дай тебе бог обмануть меня! Нос откушу!

– Я что, я ничего, всё верну, всё! – заскулил тот и начал доставать то, что успел рассовать по своим карманам: бумажник, часы, авторучку, непонятно к чему прихваченный паспорт и даже ключи. Потом с готовностью вывернул собственные карманы. – Смотрите, всё вернул, – сказал он дрожащим голосом и вдруг захныкал. – Мы… не хотели… да потом… – несвязно залепетал тот, но они уже перестали меня интересовать.

– Валяйте отсюда, и если ещё раз попадётесь мне на глаза, пеняйте на себя!

Он помог подняться своему дружку, и они моментально растворились в пространстве…

На всякий случай я заглянул в паспорт, чтобы узнать, где проживает парень по имени Константин. Оказалось, совсем рядом, на Малой Бронной. Когда я рассовывал по его карманам вещи, которых он мог лишиться, парень открыл глаза и удивлённо уставился на меня.

– Ты кто?.. – спросил он.

– Кто? Кто?.. Зорро…

– А… а… серьёзно?

– Если серьёзно, то Виктором меня кличут!

– Виктором? А почему ты лазаешь по моим карманам? – спросил он таким тоном, словно интересовался моим здоровьем.

– Возвращаю тебе то, что у тебя вытащили двое подонков!

– А где они?

– Я их отпустил…

– Отпустил? Просто так?.. – искренне удивился Константин: было видно, что он уже почти оклемался.

– Нет, не просто так: они своё получили и сейчас зализывают раны.

– Понял, – кивнул он и, пьяно икнув, сказал: – Я должен тебя отблагодарить! – И полез в карман за бумажником.

– Слушай, Константин, я вступился за тебя не потому, что думал о благодарности, просто мне стало тебя жалко.

– Откуда ты знаешь мое имя? – удивился он.

– Так они и паспорт твой хотели умыкнуть, а я помешал…

– Вот сволочи! Я тем более обязан тебя отблагодарить! – упрямо повторил он.

– Ладно, когда-нибудь ты мне тоже чем-нибудь поможешь! Вставай, я провожу тебя до дому: мы, оказывается, соседи.

Что было правдой: в то время я снимал комнату на Большой Бронной.

Я довёл его до самых дверей, и он едва ли не силком затащил меня к себе, в небольшую двухкомнатную квартиру, которая, судя по беспорядку, в ней царившему, явно обходилась без женской руки. Оказалось, Константин с полгода назад развёлся с женой и проживал один.

По профессии он был художником-реставратором и в основном занимался реставрацией икон. К моему удивлению, холодильник одинокого мужчины был забит всякими вкусностями, и он, немного протрезвев под холодным душем, пригласил к столу, который накрыл за пять минут.

– Ты, Виктор, не думай, я не пьяница, – сообщил гостеприимный хозяин. – Просто сегодня я закончил очень серьёзную работу, и работодатели пригласили меня в ресторан отметить это событие.

– Ты словно извиняешься передо мною!..

Наши посиделки продолжались до самого утра, и когда я уходил, Константин был ещё пьянее, чем тогда, когда его пытались обокрасть…

К счастью, сейчас он находился в своей квартире…

Больше мы с ним не виделись, хотя пару раз и перезванивались, потом вообще потерялись: мне пришлось снять другую квартиру, уже на Кутузовском проспекте, а он уехал в командировку на Урал, и постепенно наше знакомство сошло на нет…

И вот мы встретились при таких необычных обстоятельствах. Я не сразу его узнал: он сильно изменился – раздобрел, точнее сказать, заматерел, отрастил длинные волосы и, похоже, внутренне стал другим. Передо мной стоял не тот доброжелательный Константин, с которым я когда-то познакомился, а озлобленный, взъерошенный человек с недобрым, колючим взглядом.

Разговорились… Оказалось, что в то время, когда я считал, что он в командировке на Урале, он на самом деле был в другой «командировке»: получил четыре года по восемьдесят восьмой статье, то есть присел за валюту. Продал купленную по случаю икону семнадцатого века, им отреставрированную, за пятнадцать тысяч долларов какому-то иностранцу, который, попавшись на таможне, пошёл на сделку с Органами и сдал продавца, чтобы выехать из СССР без последствий.

Отсидел Константин три года, оставив «хозяину» один год. Вернувшись в Москву, оказался у разбитого корыта: квартиру отобрали, прописки лишили, и находиться в столице, даже у родителей, он не имел права, несмотря на их хлопоты перед городскими властями. Нелегально прокантовался по друзьям и знакомым более двух лет (и как только это ему удалось, одному Богу известно).

Надо было зарабатывать – не мог же он продолжать сидеть на шее тех, кто его пригрел на первых порах. Постепенно возобновил старые связи и принялся за то, что умел делать, то есть за реставрацию.

Как рассказал Константин, случай свёл его с обладателем не очень дорогой картины одного из малоизвестных итальянских мастеров Возрождения. Она была в плохом состоянии, но хозяин был не из бедных, и картина ему была дорога потому, что это был подарок очень близкого ему человека, который трагически погиб. Хозяин собрался её отреставрировать. Кто-то порекомендовал ему Константина как одного из лучших реставраторов столицы.

Сумма оказалась приемлемой, и Константин согласился. Начав работу, он неожиданно обнаружил, что под верхним слоем краски скрывается картина великого Матисса, присутствующая во всех мировых каталогах и считающаяся пропавшей в двадцатые годы…

Здесь я должен оговориться, что память сохранила рассказ Константина, но гарантировать подлинность его истории не имею права…

Увидев манеру Матисса, Константин понял, что перед ним открылся редчайший шанс по-настоящему разбогатеть: потенциальная стоимость этой картины в каталогах измерялась суммами со многими нулями, и, естественно, в долларах. Он не смог удержаться и подумал, как в старом анекдоте про русского «мудака», второй раз наступить на те же грабли.

Но как обойти хозяина? После недолгих внутренних терзаний Константин решил, что хозяину ничего о его открытии знать не нужно: он хочет иметь картину, которая дорога ему как память, и он её получит…

Константин был неплохим художником и довольно точно скопировал картину, что была поверх Матисса, «состарив» её по собственной технологии до нужной кондиции. Получив оговорённый гонорар, он долго мучился, что делать со своим открытием: снять верхний слой неизвестного мастера или оставить всё как есть, чтобы с меньшим трудом вывезти её за границу?

До воплощения мечты оставался сущий пустячок в лице иностранного покупателя, который увлекался бы не только коллекционированием картин великих мастеров, но главное – имел слабость к картинам именно Матисса и готов был пойти на риск приобретения «пропавшей» работы незаконным путём.

Константину и в голову не могло прийти, что он продолжает находиться в разработке Органов и те пристально следят за ним. Один из «доброжелателей» сообщил Органам, что их подопечный ищет богатого иностранного коллекционера живописи.

Вскоре таковой нашёлся. Константину и в голову не могло прийти, что с него самого и того иностранного покупателя Органы не спускают глаз. Произошла сделка, принесшая кратковременную радость и покупателю, получившему за сто тысяч долларов полотно стоимостью в десятки раз дороже, и Константину, так легко разбогатевшему, но…

«Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…»

Обоих взяли с поличным… Иностранец отделался потерей ста тысяч долларов, конфискованных в пользу государства, и был рад, что не посадили. Картину великого Матисса как художественную ценность и «народное достояние» конфисковали в пользу государства, а Константин пострадал по максимуму. На этот раз срок ему светил от семи до пятнадцати лет! Причём сразу по нескольким статьям: 147-я, часть 3 – мошенничество в особо крупных размерах – до десяти лет лишения свободы. А также: 154-я, часть 3 – спекуляция в особо крупных размерах – до десяти лет лишения свободы; 78-я – контрабанда художественных ценностей, представляющих народное достояние, – до десяти лет лишения свободы; а также самая тяжёлая для него статья – 88-я – нарушение правил о валютных операциях…

Тяжёлая потому, что он уже сидел по ней, а значит, часть 2 – от пяти до пятнадцати лет лишения свободы. И ко всему прочему каждая из этих статей ещё и с конфискацией имущества.

Его адвокат заверял, что он отделается максимум шестилетним сроком, но Константин не был столь оптимистичен и настроился минимум на «червонец». Забегая вперед, замечу, что его предчувствия оказались точнее обещаний адвоката: он получил двенадцать лет строгого режима.

Но об этом я услышал через год. Наша неожиданная встреча мне очень помогла, хотя бы на первых порах пребывания в Бутырской тюрьме, а потом и «в местах не столь отдалённых»: одно дело пытаться жить там, вспоминая «Записки серого волка», другое дело – получить рекомендации человека, который успел побывать в этой системе и искренне хотел мне помочь. За пару часов, что мы провели в «отстойнике», Константин успел рассказать, как правильно вести себя в камере, посвятил в основные неписаные правила…

Интересной и весьма важной информации было столько, что голова пухла от её избытка, и я постарался вычленить самые главные уложения, которые нужно соблюдать в местах лишения свободы.

Это как бы негласный «кодекс поведения» для тех, кто впервые окажется взятым под стражу, и пишу об этом, чтобы оказать посильную помощь таким неудачникам.

Итак…

От Автора

Я назвал это – «ПАМЯТКА ПЕРВОХОДКУ».

Никогда ни о чём не проси, чтобы не стать должником!

Никогда никому не верь, чтобы не быть обманутым: враги не предают – предают только друзья и близкие!

Надейся только на себя!

Старайся ничего не видеть и ничего не слышать, но всегда держать глаза и уши открытыми: вполне возможно, что услышанное или увиденное может касаться лично тебя, и если появилась какая-то опасность, то ты всегда успеешь приготовиться к защите…

Никогда не садись играть «под интерес» в неизвестную тебе игру, даже если тебя убедят, что она «проста, как огурец». Или в известную тебе игру, в которую ты не очень силён. Если ты в какой-то игре силён, будь осторожен, когда твой партнер очень легко и спокойно тебе проигрывает. Но при этом он каждый раз удваивает ставку: по теории вероятности хотя бы раз ты ошибёшься, а сумма проигрыша возрастёт до таких размеров, что за неё могут потребовать не только твою задницу, но даже и жизнь!..

Тщательно обдумывай и взвешивай каждое своё слово! За нечаянно вырвавшееся слово можешь ответить. Чем? Смотри выше…

Никогда не встревай в разговор, если этот разговор тебя лично не касается, тем более в чужой спор или чужое пари: вполне возможно, что этот спор затеян специально для того, чтобы тебя в него втянуть и потом с тебя же спросить. Когда ты поймёшь, что любой из ответов ведёт к проигрышу, будет поздно. Такие «примочки» специально выдумывались для «лохов» умельцами криминального мира и годами шлифовались, чтобы «разводить лохов».

Никогда не лезь на рожон, но и никогда не показывай, что ты чего-то испугался, даже если тебе действительно страшно: в местах лишения свободы уважают только силу и уверенных в себе людей!

Никогда не поддавайся на провокации и провокационные вопросы, если не знаешь точного ответа. Но даже если знаешь, лучше мягко уйти от ответа, промолчать. Молчание гораздо меньше может навредить, чем нечаянно вырвавшиеся слова, – об этом нужно помнить постоянно!..

При первом появлении в камере, или, как говорят там, в «хате», на «командировке», то есть на зоне или во время этапирования, первое время старайся ни с кем не сближаться и по возможности не общаться, внимательно осмотрись и чётко разберись, кто есть кто по тюремной жизни. Не дай бог допустить тебе ошибку и взять что-нибудь из рук «петуха», «опущенного» – так называют в местах лишения свободы педерастов, – и ты моментально можешь оказаться в их стане.

Есть очень простой, но весьма действенный способ быстро разобраться, с кем ты оказался в камере, куда тебя бросили…

Итак…

Войдя в камеру, угрюмо осмотрись, кинь, если есть свободная шконка, туда свой мешок, если нет, то на любую занятую, и с серьёзной миной, ни на кого не глядя и ни на кого не обращая внимания, с полчаса нервно бей тусовку по хате. При этом лай, как будто про себя, но вслух на чём свет стоит всех ментов. На первые же вопросы «За что? Откуда? Кто ты?» осмотри интересующегося и резко, но без лишней грубости, как бы между прочим, оборви!..

Потом присядь к столу, вытащи сбережённую пачку хороших сигарет и, прикурив одну, брось остальные на стол и громко объяви:

– Братва, это на «общак»!

После чего понаблюдай, кто будет брать из пачки и с каким видом: тебе сразу станет ясно, кто «мутит воду в этой обители». Естественно, что «опущенный» никогда не притронется к «общаку», а кто подойдёт закурить первым, тот и является «Смотрящим», то есть стоит во главе «хаты».

А когда кто-то из «козырных» тебе всё-таки начнёт задавать вопросы – не торопясь ответь, где жил, и как бы между прочим сам спроси его, откуда он. Не беда, если окажется, что ты не знаешь тот город, район или «командировку», откуда твой собеседник, – хлопни его по плечу, как будто встретил дорогого друга, давно потерянного тобой. И, пока он не очухался, выстрели в него кучей кликух-погонял: кого-то он всё равно признает. Почему?

Потому что в нашем замкнутом мире – «жидов», «хромых», «слепых», «глухих», «сынков», «зверей», «дрынов», «буржуев», «профессоров», «интеллигентов» и тому подобных – в любой «куче» найдутся: брось валенком и наверняка попадёшь…

Начнутся «воспоминания», «сближение душ», и вот в этот-то момент внимательно следи за тем, что говоришь: старайся отделываться общими фразами и внимательно запоминай, что говоришь, чтобы впоследствии не опростоволоситься.

Нужно всегда помнить: все твои ошибки, как и правильное поведение с момента следствия и до момента твоего прихода на «командировку», будут следовать за тобой по пятам, и даже если тебе каким-то образом удастся избежать расплаты за ошибку, даже случайную, то на «командировке» с тебя обязательно спросится за всё…

Я чётко запомнил одну из самых важных заповедей для попавших «в места лишения свободы» сидельцев. Особенно для тех, кто впервые там оказался…

Никогда не проявляй активность и тщательно следи за тем, что говоришь. Любое неосторожно сказанное слово может быть неправильно истолковано, даже намеренно, и тебе придётся нести ответственность за него, особенно если ты чем-то не понравился тем, кто верховодит в камере, – «Смотрящему» или «шерстяным», то есть его окружению…

Как правило, «Смотрящие» назначаются «Ворами в законе» или уважаемыми людьми из «братвы», так называемые «положенцы». Эти люди смотрят за выполнением воровских традиций и тюремных устоев, а также вершат справедливость по арестантским понятиям. Но иногда случается, что они путают своё и чужое, правильное и неправильное. Они, как и все люди, могут ошибаться…

Но продолжу своё горькое повествование…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации