Текст книги "Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли"

– Вот и славно! – Васса улыбнулась и запечатлела на лбу Фетиньи теплый материнский поцелуй. – А теперь ступай домой и никому ни слова! Как все уладится, я дам тебе знать через Пребрану.

Домой Фетинья не шла, а летела на крыльях! Как это замечательно, думала она, что на свете есть такие чуткие люди, как Пребрана и ее мать!

Венчание Ивора Бокшича и Фетиньи состоялось в начале ноября.

С переездом в дом мужа для Фетиньи началась совсем другая жизнь. Она стала хозяйкой небольшого, но добротного деревянного дома с погребом и пристройкой. Рядом с домом находился небольшой огород. Просторный двор был обнесен высоким тыном. С первого же дня совместной жизни Ивор Бокшич доверил своей юной жене ключи от всех клетей и сундуков.

Фетинья накупила дорогой ткани, нашила себе нарядов. Супруг сработал ей по ноге легкие чиры из тонкой кожи и еще для непогоды сшил из сафьяна добротные полусапожки, в каких боярышни ходят.

Пребрана и Стояна, придя как-то в гости к Фетинье, лишь завистливо вздыхали, видя, как похорошела и преобразилась их подруга, став замужней женщиной.

Глава девятая. Моисей

Пристрастился брат Саломеи в кости играть, благо желающих подразнить удачу среди молодых гридней было немало. Моисею обычно везло, и сноровка у него была заправская, кости почти всегда ложились удачно. Однако верна поговорка: не хвались силой, найдется более сильный; не хвались удачей, сыщется и более удачливый.

Лучшим игроком в кости среди младших дружинников рязанского князя был Терех Левша. Гридни, знавшие Тереха и игравшие с ним в кости, полагали, что везение его основывается на том, что тот кости левой рукой метает. Мол, с леворуким противником и в сече нелегко совладать, и в кости обыграть такого непросто.

Осознал это и Моисей, который однажды много денег поставил на кон, желая отыграться, но в результате остался в проигрыше. Тогда разгорячившийся Моисей стал играть с Терехом на свое будущее жалованье и опять проиграл. Не желая влезать в долги к ростовщикам, Моисей пришел домой к сестре и стал просить у нее взаймы восемь гривен серебром.

– Куда тебе столько? – недовольно спросила Саломея.

– Долг отдать нужно одному хорошему человеку, – пряча глаза, ответил Моисей.

– Этот хороший человек тебя, случаем, не в кости обыграл? – подозрительно прищурилась Саломея, знавшая о пагубном пристрастии брата. – Опять небось в кости проигрался! Забыл отцовские наставления, братец!

– Проигрался – не проигрался, какая тебе разница? – проворчал Моисей. – У твоего мужа гривен много, чай, не обеднеет.

– Гривен-то у Бронислава много, да токмо щедрости мало, – с усмешкой заметила Саломея. – Не выдает мне Бронислав по стольку гривен сразу.

– А сколько у тебя есть? – жадно спросил у сестры Моисей.

Саломея заглянула в шкатулку из слоновой кости, достав ее с полки.

– Три гривны наберется, – пересчитав серебряные монеты, сказала Саломея, – но эти деньги мне самой нужны. Так что, извини, братец!

Саломея захлопнула крышку шкатулки.

– Умоляю, сестричка! – простонал Моисей. – Выручи, иначе мне хоть в омут головой!

– Не даст мне Бронислав столько денег, ибо в раздоре мы с ним, – промолвила Саломея, оттолкнув брата.

– Хотя бы три гривны дай, – умолял Моисей.

– Сначала признайся, для чего тебе эти гривны надобны, – выставила условие Саломея и побренчала серебром в шкатулке, – тогда дам.

– Обыграл меня в кости Терёха-подлец! – раздраженно вымолвил Моисей, с надеждой взирая на сестру. – Ну, и требует расплаты, а мне до жалованья еще две седьмицы ждать.

Моисей умолчал, что будущее жалованье им тоже проиграно.

– Ты же обещал отцу больше не играть в кости, – рассердилась Саломея, – при мне же обещал! Опять за старое принялся! Проваливай отсель, не дам я тебе ни ногаты.

– Ты же обещала, змеючка! – нервно взвизгнул Моисей.

– Передумала я, – отрезала Саломея. – Проваливай, говорю! В омуте тебе и место!

Вышел Моисей из хором Бронислава на подкашивающихся ногах. Постоял на вечерней улице, теребя застежку на плаще. У кого еще можно взаймы попросить? Кроме Саломеи и ее мужа, у Моисея в Рязани родни больше не было.

«Поскачу к отцу в Ольгов!» – мысленно решил гридень.

Чтобы отлучиться из города на несколько дней, нужно было получить дозволение от гридничего. На свадьбу, похороны или к больным родителям обычно гридней отпускали без разговоров, но для этого был нужен человек, подтверждающий случившееся торжество или несчастье. За самовольную отлучку могли посадить под замок на хлеб и квас, могли тяжелой работой загрузить на конюшне или в кузнице. Для ленивого Моисея это было худшей из пыток.

Конечно, гридничему можно дать взятку, чтобы отлучиться из Рязани по своим делам на пару деньков. Обычно так и поступают те из гридней, которые ладят с гридничим и у которых водятся денежки. Впрочем, гридничий потворствует далеко не каждому, но лишь тому, кто преуспел в воинском мастерстве и за кого ему перед князем не стыдно. А Моисей к таковым дружинникам не относился.

Шагая ко княжескому терему, Моисей ломал голову над тем, как ему уговорить гридничего отпустить его в Ольгов, какую выдумать причину, если денег на взятку у него все равно нет.

Последующие два дня Моисей терзался теми же мыслями, упражняясь ли в стрельбе из лука, затачивая ли меч, находясь ли ночью на страже.

Помог Моисею случай.

Понадобилось Юрию Игоревичу отправить гонца в укрепленный городок Нузу, что на самой границе степей. Юрий Игоревич хотел известить тамошнего воеводу Воинега о том, что сын у него родился и по этому случаю тот может ненадолго приехать в Рязань, оставив гарнизон Нузы на своего помощника сотника Лукояна.

Гридничий хотел было поручить это дело Тереху, но у того внезапно конь захромал. Оказавшийся рядом Моисей вызвался заменить Тереха.

– Дорогу до Нузы знаешь? – спросил гридничий.

– Отлично знаю, – ответил Моисей, хотя сам бывал в Нузе лишь один раз.

– Тогда собирайся в путь, – скомандовал гридничий, – чтобы к вечеру ты уже был в Нузе. Обратно в Рязань вернешься вместе с Воинегом.

Обрадованный Моисей мигом оседлал своего коня, взял ествы на дорогу, оделся потеплее. Вскоре он уже мчался галопом по размокшей от осенних дождей дороге в сторону Ольгова. До Нузы вела и более короткая дорога, но Моисей выбрал дальний путь через Ольгов, желая непременно повидаться с отцом.

Пейсах очень удивился, увидев перед собой сына, облепленного грязью. Пейсах ожидал Моисея только в декабре.

– Надолго ли тебя отпустили, сынок? – суетилась вокруг Моисея мать, выставляя угощение на стол. – Что-то ты исхудал! И почему ты такой грязный?

Моисей, не слушая мать, потащил отца в его покои, делая ему молчаливые знаки, мол, есть серьезный разговор.

Пейсах был заинтригован.

Выслушав сбивчивые объяснения своего чада, Пейсах зашмыгал носом. Это означало, что он рассержен.

Начав с длинного нравоучения, из которого следовало, что во всяком деле нужно умение, а для игры в кости тем паче, Пейсах постепенно перешел к тому, что он на старости лет все больше разочаровывается в своих детях. Дочь не смогла княжеского сына окрутить, так и осталась боярской женой. От сына и вовсе проку никакого, одни только хлопоты и расходы.

– Я отдал тебя в дружину княжескую в надежде, что к тридцати годам ты в сотники выйдешь, а к сорока станешь тиуном или воеводой. Ну, на худой конец – княжеским подъездным, – выговаривал сыну Пейсах. – А у тебя, дурня, лишь игральные кости в голове! Гридничий тебя не хвалит, с княжескими сыновьями ты дружбу не водишь, среди боярских сыновей и то друзей не заимел.

– Давно ли я в дружине, отец! – защищался Моисей. – Дай срок, сведу дружбу и с княжичами, и с бояричами! Я же иудей, потому меня и сторонятся.

– Денег я тебе не дам, сын мой. Выпутывайся сам, как хочешь! – продолжал ворчать Пейсах. – Нам с матерью и для себя пожить хочется. И Саломея правильно сделала, что ничего тебе не дала.

Моисей чуть не зарыдал от отчаяния. Ему показалось, что весь белый свет ополчился на него!

– Так ты желаешь мне позора, отец? – дрогнувшим голосом спросил Моисей.

– А ты думал о позоре, садясь играть в кости? – вопросом на вопрос ответил Пейсах. – Может, ты надеешься на то, что твой отец до конца дней своих будет хлопотать за тебя?

– Отец, последний раз помоги, умоляю! – простонал Моисей. – Больше я не сяду играть. Богом клянусь!

– Ты уже клялся Богом, сын мой, – проворчал Пейсах. – Клятв своих и то не помнишь!

– Что мне сделать, чтобы ты мне поверил? – в отчаянии воскликнул Моисей.

– Повторяю тебе, сын мой, выпутывайся сам! – сказал Пейсах и брезгливым движением отнял свою руку из рук Моисея.

Рассерженный Моисей нагрубил матери, которая принесла ему чистую одежду. Наскоро похватав со стола самые лакомые куски, Моисей велел отцовскому слуге выводить коня.

Солнце было еще высоко, когда Моисей выехал из Ольгова, направляясь в южную, степную сторону. Он ехал то рысью, то галопом через заливные луга и перелески, мотался по дорогам, отыскивая широкий степной шлях. Какой-то путник указал ему направление, но, как вскоре выяснилось, не совсем верное. Дорога вывела Моисея к речке Купавне, на крутом берегу которой раскинулось село с таким же названием.

Дом, в котором Моисей остановился на ночлег, принадлежал местному торговцу льном.

Дабы произвести впечатление на хозяина, Моисей с важным видом намекнул ему, будто он пользуется особым доверием рязанского князя и тот поручает ему разные тайные дела.

– Никаких грамот я с собой не вожу, ибо память имею отменную, на лету все запоминаю, – разглагольствовал Моисей, сидя за столом и уплетая за обе щеки пироги с капустой.

Хозяин дома взирал с почтением на незваного гостя, имеющего такой зверский аппетит, то и дело подливая гридню в кружку медовой сыты.

– Разбудишь меня, как рассвет займется, – сказал хозяину Моисей, заваливаясь спать на печи.

От Купавны Моисей ехал в полной уверенности, что теперь-то он не заплутает.

Торговец подробно растолковал ему, где протекает река Пара и ее приток речушка Нуза, на которой и стоит одноименный с ней сторожевой городок.

Выбравшись из леса, Моисей лишь к полудню очутился на берегу реки Пары. Он поехал вдоль берегового ивняка, отыскивая брод. Объезжая глубокий овраг, Моисей вновь углубился в лес, уже растерявший листву и от этого казавшийся более редким и светлым.

Когда Моисей опять оказался на берегу реки, то его зоркий взгляд заприметил троих всадников на мохнатых приземистых лошадках. Эта троица тоже выехала из леса. Неизвестные всадники тоже заметили Моисея и поскакали к нему с такой прытью, словно именно за ним и охотились. При этом один из странных наездников изготовился пустить в дело аркан.

«Ну что за напасть! – сердито подумал Моисей. – Поганые шастают под самой Рязанью, а Юрий Игоревич и не чешется!»

Моисей повернул обратно к лесу. Он намеревался проскакать через лес и вырваться на простор, уповая на резвость своего скакуна.

«Мне бы токмо оторваться, а там и до Купавны недалече!» – размышлял Моисей, погоняя коня и уворачиваясь от веток.

Лес скоро кончился.

Моисей гнал коня по холмистым увалам. Невдалеке, за редкими деревьями, поблескивала в лучах солнца река Пара. Вот впереди показалась знакомая дорога, укатанная возами.

Моисей понукал коня, слыша сзади топот копыт. Степняки явно догоняли его. Их резкие гортанные выкрики раздавались все ближе и ближе.

На скользком от росы склоне холма жеребец Моисея поскользнулся, припав на задние ноги. При этом Моисей едва не вывалился из седла. В следующий миг Моисей услышал какой-то свист и почувствовал, как волосяной аркан крепко стянул ему плечи, прижав руки к телу. Затем последовал сильный рывок, и Моисей грянулся оземь, больно ударившись локтем.

Моисей отчаянно пытался вытащить из ножен меч, покуда его волокли по земле, но ему мешал плащ, в котором он запутался, как младенец в пеленках. Шапка слетела с головы Моисея.

Осознание того, что с ним случилось что-то непоправимое и ужасное, постигло Моисея в тот миг, когда он увидел над собой узкоглазые, скуластые, темные от загара лица в мохнатых шапках с высоким узким верхом. Короткие фразы на незнакомом языке, слетавшие с уст степняков, подсказывали Моисею, что это явно не половцы. Половецкий язык был хорошо знаком Моисею. Обликом своим и одеянием пленившие Моисея люди также совсем не походили на половцев. Отличались они и от мордвы, и от черемисов. И тех и других Моисею доводилось встречать в своей жизни.

«Что это за люди? – со страхом думал Моисей. – И зачем я им сдался?»

Моисей попытался было вступить в разговор со степняками, но те не стали с ним разговаривать, явно спеша куда-то. Сильный удар по затылку рукоятью кинжала погрузил Моисея в беспамятство.

Глава десятая. Чужаки неведомые

Очнувшись, Моисей обнаружил, что его везут связанным по рукам и ногам, перебросив поперек седла наподобие тюка. Под Моисеем был его угорский скакун.

Ехали долго.

Захватившие Моисея всадники таились от людских глаз, обходили стороной всякое жилье, о котором Моисей догадывался лишь по отдаленному лаю собак.

На опушке леса странные иноплеменники сняли Моисея с коня и посадили возле дерева. Сами, привязав коней поблизости, уселись на опавшую листву и стали подкрепляться пищей. Степняки жевали вяленое мясо, от которого исходил такой запах, что Моисей и при сильном голоде не взял бы его в рот.

Сидя у дерева, Моисей разглядывал три коренастые фигуры в вонючих овчинных шубах. От степняков сильно пахло лошадиным потом, дымом костров и еще какой-то неприятной вонью.

Из оружия у чужаков имелись большие тугие луки и у каждого по два колчана стрел. Причем стрелы в колчанах у этих неведомых воинов находились не оперением кверху, как было принято у русичей и половцев, а кверху наконечниками. Столь массивных и разнообразных наконечников стрел Моисею еще не приходилось видеть. По всему было видать, что обращаться с луками и стрелами эти вонючие чужаки умеют мастерски. Кроме луков и стрел узкоглазые иноплеменники имели при себе кривые сабли, ножи и арканы. У одного за поясом торчал легкий топорик-чекан.

Как ни приглядывался Моисей, но так и не смог разобрать, кто же из троих чужаков старший. Ни в одежде, ни в оружии у этой троицы не было никаких отличий. Обращались чужаки друг к другу запросто, по-товарищески.

Насытившись, чужаки принялись бормотать какие-то заклинания, став на колени и повернувшись лицом к заходящему солнцу. Потом двое отошли к лошадям и стали осматривать их копыта. Третий же, ловко забравшись на высокий вяз, стал нюхать ветер, налетавший порывами с северо-запада.

Едва начало темнеть, иноплеменники опять двинулись в путь. Моисея снова закинули на спину угорского иноходца, как мешок с соломой. Теперь они ехали степью, постоянно держа направление на юго-запад.

Когда совсем стемнело, крупными хлопьями повалил мокрый снег.

Ветер утих. Стало заметно теплее.

Во время очередной передышки Моисею развязали ноги и посадили его на коня, но при этом ему завязали глаза какой-то грязной засаленной тряпкой.

Глубокой ночью измученного долгой скачкой Моисея стащили наконец с седла и освободили от пут, сняли с глаз повязку.

Оглядевшись, Моисей увидел, что находится в глубокой лощине, где устроили стоянку около тридцати таких же узкоглазых и вонючих чужаков. Теперь-то Моисей сразу определил, кто здесь старший.

Моисея подвели к костру и посадили прямо на недавно выпавший снег. Перед этим с него сняли теплый плащ и яловые сапоги.

Костер горел в центре треугольной площадки, вершины которой были обозначены тремя шалашами из свеженарубленных ветвей тальника. У костра сидел на попоне, поджав ноги калачиком, немолодой воин в панцире из металлических пластин. За поясом у него торчал кинжал. На голове была войлочная шапка, опушенная хвостами черно-бурых лисиц.

Тут же у костра сидел молодой степняк с черными раскосыми подвижными глазами и длинными густыми бровями. У него были рыжие волосы, заплетенные в две косы, свисающие ему на плечи из-под мохнатой шапки.

Позади Моисея застыли два стражника с обнаженными саблями.

Воин помоложе заговорил с Моисеем на половецком наречии, перед этим перекинувшись несколькими фразами на своем непонятном языке с военачальником в шапке из черно-бурых лисиц.

– Перед тобой славный батыр Боурюк, предводитель полусотни в войске непобедимого Бату-хана, – сказал рыжеволосый, указав Моисею на пожилого воина. – Славный Боурюк хочет знать, кто ты и куда ехал?

– Я – дружинник рязанского князя, ехал в городок Нузу с поручением, – ответил Моисей, припоминая половецкие слова.

– Батыр Боурюк хочет знать твое имя, – вновь промолвил рыжеволосый.

– Меня зовут Моисей, – сказал гридень.

Рыжеволосый переводил все, сказанное Моисеем, угрюмому военачальнику чужаков. В чужой гортанной речи, лишенной мягких звуков, Моисей расслышал свое имя, прозвучавшее в устах рыжеволосого как «Мосха». Распознал он и слова «Рязань» и «Нуза», хоть и исковерканные на чужой лад.

Моисей старался вспомнить, слышал ли он раньше про Бату-хана. То, что среди половецких ханов такого не было, Моисей знал точно.

Рыжеволосый степняк опять обратился к Моисею:

– Если ты расскажешь славному Боурюку все, что знаешь про рязанского князя и соседних с ним князей, то останешься жив. Если нет, то умрешь.

По знаку рыжеволосого молчаливые стражи подняли Моисея на ноги и отвели его в сторону. Там, под кустами ольхи, лежало голое тело обезглавленного мужчины, уже припорошенное снегом. Судя по сложению, это был русич.

– Твой соплеменник не пожелал с нами разговаривать, даже когда ему прижгли пятки раскаленными углями, – сказал рыжеволосый толмач Моисею, которого стражи вновь усадили на снег возле костра. – Если не хочешь, чтобы тебя постигла та же участь, рассказывай все, что знаешь. И не вздумай хитрить, ибо ложь мы сразу распознаем.

Моисей торопливо закивал головой, выражая свое согласие, столь сильное впечатление произвело на него безголовое мертвое тело. Еще Моисея страшил главный из этих чужаков, у которого был вид прирожденного убийцы. Эти безжалостные узкие глаза взирали на Моисея из-под надвинутой на самые брови лисьей шапки. Боурюк был похож на рысь, которая наблюдает за своей добычей.

«Спаси и сохрани, Отец-Вседержитель!» – трясясь не столько от холода, сколько от страха, подумал Моисей, стараясь собраться с мыслями.

Половецкий язык казался Моисею той спасительной ниточкой, держась за которую он сможет избежать смерти. Моисей старательно выговаривал половецкие слова, тщательно подбирал фразы, и все лишь для того, чтобы у этого угрюмого военачальника с рысьими глазами не пропал интерес к нему. Моисей подробно отвечал на все вопросы рыжеволосого толмача.

Сначала Моисей поведал чужакам все, что знал про князя Юрия Игоревича, про его братьев Ингваря и Олега Игоревичей, про сыновей и племянников рязанского князя. Не забыл Моисей упомянуть и про дальних родственников рязанских князей, правивших в Муроме и Пронске. Затем Моисей завел речь про суздальских князей, надеясь в душе хоть немного напугать этих неведомых пришельцев мощью и воинственностью истинных владетелей Руси.

Оказалось, что узкоглазым чужакам кое-что известно про князя Георгия, которого они называли на свой манер «коназ Гюрга». Знали чужаки и про Ярослава Всеволодовича, имя которого на их языке звучало как «коназ Орусла».

– Правда ли, что князь Ярослав в недалеком прошлом не единожды разбил литовцев и рыцарей-меченосцев? – вопрошал рыжеволосый толмач. – Правда ли, что князь Ярослав вообще не знает поражений?

– Это правда, – ответил Моисей, наслышанный о победах Ярослава Всеволодовича. – Сей князь доселе побеждал всех, на кого войной хаживал: и немцев, и литовцев, и чудь…

– А правда ли, что князь Ярослав победил этим летом черниговского князя Михаила и отнял у него Киев? – прозвучал новый вопрос.

– Истинная правда, – промолвил Моисей, поражаясь осведомленности этих странных степняков. – Недавно в Рязань доставили заложников из числа родственников князя Михаила. Это князь Ингварь Игоревич убедил Ярослава передать этих людей к рязанским князьям на поруки. Сам князь Ингварь со своей дружиной пребывает покуда в Чернигове.

– Велика ли дружина у князя Ингваря? – поинтересовался рыжеволосый.

– Три тыщи конников, – приврал Моисей, увеличив число воинов Ингваря Игоревича почти втрое.

– Велико ли войско у князя Ярослава? – любопытствовал рыжеволосый.

– По слухам, около тридцати тысяч ратников, – врал Моисей, желая удивить и напугать кривоногих чужаков многочисленностью русских ратей.

– Сколько войска у князя Георгия? – не унимался рыжеволосый.

– Точно не скажу, но тысяч сорок наберется, – наугад ответил Моисей.

– Когда князь Ярослав собирается вернуться домой? – опять спросил толмач.

– Этого не ведаю, – на этот раз искренне сказал Моисей. – Михаил Всеволодович хоть и потерял Киев с Черниговом, но оружие не сложил. Война в Поднепровье еще продолжается.

– Мы знаем, что война в Южной Руси еще идет, – проговорил толмач, переглянувшись с военачальником в лисьей шапке. – Ты показался славному Боурюку не лживым малым. – Рыжеволосый улыбнулся Моисею: – Боурюк дарит тебе жизнь. Ты поедешь с нами в стан чингизида Бури и повторишь все сказанное здесь перед ханским советом.

Моисей невольно вздрогнул от услышанного: только этого ему не хватало! Он постарался изобразить радость на своем лице, дабы не рассердить мрачноглазого Боурюка.

Перед дальней дорогой Моисею позволили поспать, уложив его на овчинном тулупе в одном из шалашей. Рядом с Моисеем улеглись оба стражника, от которых так сильно несло лошадиным потом, что у Моисея разболелась голова. Сон не приходил к нему, несмотря на усталость.

Моисей лихорадочно соображал, как ему вырваться из плена.

«Ежели меня посадят на коня и не свяжут руки, то в пути можно будет попытаться сбежать!» – размышлял он.

Моисея действительно посадили на коня, не связав ему рук. По приказу Боурюка Моисею даже вернули плащ и сапоги, поскольку с утра дул довольно резкий пронизывающий ветер.

В серых рассветных сумерках отряд чужаков двигался по заснеженной равнине следующим порядком.

Далеко впереди скакали трое наездников, тех самых, что захватили в плен Моисея. За ними двигался на рысях основной отряд во главе с Боурюком. В этом отряде находился и Моисей. По обеим сторонам от дружины Боурюка на расстоянии полета стрелы скакало еще по трое наездников, неся дальний дозор.

Так ехали полдня.

Затем, когда передовой дозор отыскал укромное место близ русла пересохшей степной речушки, Боурюк позволил своим людям недолгую передышку. Боковые дозорные, как и головные, к удивлению Моисея, все это время продолжали вести наблюдение в степи на холодном ветру.

Остаток дня опять скакали без передышки.

Вечером отряд Боурюка соединился с другим отрядом своих соплеменников, у которых имелось много запасных лошадей. Как объяснил рыжеволосый толмач Моисею, эти воины оказались в этом месте не случайно. Все они были из полусотни Боурюка. Еще толмач пояснил Моисею, что у его народа в обычае, чтобы каждый воин имел в походе одну или две запасные лошади.

«Тогда войску не страшны любые расстояния», – сказал рыжеволосый.

Моисей осмелился спросить у толмача, далеко ли отсюда его родина.

– Очень далеко! – ответил толмач, махнув рукой куда-то на восток. – Два года надо ехать и ехать верхом, так далеко!

У Моисея сердце застыло в груди. Неужели его повезут в такую даль!

Ночью, лежа у костра, завернувшись в плащ, Моисей терпеливо ждал, когда заснут все чужаки на стоянке. Он собирался прокрасться к лошадям и бежать. Моисей плохо представлял направление своего побега. Он просто решил бежать наугад в ночь, лишь бы вырваться от этих диких людей с гортанными голосами и темными скуластыми лицами!

Моисей ждал долго, борясь со сном. Затем он не заметил, как уснул. Сказалась сильная усталость и прошлая бессонная ночь.

На рассвете отряд Боурюка двинулся дальше. Теперь чужаки постоянно пересаживались с усталых лошадей на свежих и ехали весь день без передышки. Они даже утоляли голод, сидя в седлах. К концу дня Моисей так вымотался от беспрерывной скачки, что еле держался в седле.

Прошла еще одна ночевка в степи.

Наконец на исходе третьего дня пути взору Моисея открылась темная лента довольно широкой реки, медленно текущей меж низких заснеженных берегов. Равнина за рекой пестрела множеством юрт и крытых повозок на больших деревянных колесах без спиц. Оттуда доносился рев верблюдов и блеянье бесчисленных овечьих стад, ютившихся в загонах, обнесенных плетеными изгородями. Вдалеке, за станом, на припорошенных снегом пастбищах буро-рыжими пятнами темнели огромные табуны лошадей.

Над юртами и шатрами поднимались к низкому осеннему небу многочисленные дымовые шлейфы, образуя в вышине беловато-сизое вытянутое облако.

Среди юрт сновали маленькие фигурки людей, мужчин и женщин. Тут и там проносились отдельные всадники и небольшие конные отряды.

Воины Боурюка стали спускаться на своих усталых лошадях по пологому береговому откосу к речному броду.

Моисей, ехавший бок о бок с рыжим толмачом, спросил у него, что это за стан. В ответ он услышал, что это ставка хана Бури.