Текст книги "Охота на зайцев по первому снегу"

Виктор Точинов
Охота на зайцев по первому снегу
(дорожная история в 33 главах, с эпилогом)

1
Витебский-Главный – Сортировочная

– Баловство, – сказал Капитоныч, повертев нож и вернув Веймарну. – Я их руками добиваю. За шкирятник приподыму и вот так вот позвонки ломаю. Хрусь – и все.

И он показал – как. Сжал пальцы левой руки в кулак, изобразил нечто вроде головы с шеей, а ребром правой ладони по «шее» легонько рубанул.

Капитоныч был мужик на редкость крупный и дородный. Фигура и длинные отвислые усы делали его похожим на моржа. Ладони размерами напоминали моржовые ласты, а кулак был с дыньку-«колхозницу». Такая ладонь и мамонту позвонки без натуги переломит, считал Стасик. Он не любил Капитоныча.

Веймарн выглядел обиженным пренебрежением к своей обнове. И стал горячиться, доказывать, что нож хорош, и настоящей немецкой работы, и не здесь куплен… Он-то, Веймарн, вообще его не покупал, но даритель привез из Пассау, вот и клеймо – голова волка – имеется, и сертификат дома лежит, со всеми печатями.

Стасик не стал разочаровывать профессора и говорить, что присматривался к точно такому же охотничьему ножу в оружейном на Апрашке. И голову волка осмотрел, и с сертификатом ознакомился… Стасик понимал немецкий после школы с пятого на десятое, но все же уразумел: сделан нож хоть и под присмотром владельцев бренда, да не в Германии, а руками формозских китайцев… Знакомец профессора мог и не соврать, где купил нож: ничто не мешает продавать в Пассау клинки, сработанные за тридевять земель.

Сам Веймарн языком исторической родины не владел. За три века жизни в России Веймарны обрусели настолько, что из немецкого осталась у них лишь фамилия, да и та сто лет назад видоизменилась: с началом германской войны, когда Петербург обернулся Петроградом, предки Иван Иваныча поддались общему патриотическому порыву и отбросили приставку «фон». Петроград в конце концов стал снова Петербургом, но фон Веймарны так и остались Веймарнами…

– Все одно – баловство, – равнодушно ответил Капитоныч на горячую речь профессора. – Заяц не кабан, нечего об него нож марать. А коль за руки свои хирургические опасаешься, так прикладом сработай, и вся недолга.

2
Сортировочная – Проспект Героев

Проехали Сортировку, новых пассажиров в вагоне не прибавилось.

Электричка была не самая последняя, за ней с вокзала отходили еще две, но на Павловской развилке те уходили на другие ветки. Так что можно сказать, что последняя.

В вагоне пока находилась лишь их компания, но Стасик знал: в Купчино, где метро, возможно подсядут еще несколько человек. Но наверняка вскоре сойдут, – пассажиры, что едут далече, все собираются в передних вагонах: платформы на дальних маленьких станциях короткие, на четыре вагона, иногда на шесть. Их же компания устроилась в самом конце состава: тамбур за спиной был последним по ходу поезда.

3
Проспект Героев – Ручьи

На Героях снова никто не подсел, они и дальше ехали впятером.

Ездить на охоту именно в таком числе – традиция давняя, и если иные традиции в их компании иногда, в виде исключения, единократно нарушались, то эта – никогда.

Нерушимое правило соблюдалось уже не первое десятилетие. И даже не первый век, вот так-то…

Традицию привез издалека один из первых фон Веймарнов и внедрил на русскую почву в своем поместье под Ямбургом. Ничего сакрального цифра «пять» не содержала: именно столько людей вмещали охотничьи сани-розвальни фон Веймарна, – четверо седоков и кучер.

Езда на санях давно ушла в историю, да и место проведения охоты неоднократно менялось, – но охотились лишь впятером, и никак иначе. Если кто-то не мог принять участие: заболев, например, или уехав по срочному делу, – выезд откладывался до его поправки или возвращения.

Если охотник выбывал насовсем – по причине серьезной болезни, или старости, или смерти – к нему, или же на его поминки, приходили все четверо и справляли ритуал прощания… После чего выбывший навсегда исчезал из их жизни.

А компанию пополнял один из кандидатов, поджидавших своей очереди. Так здесь очутился Стасик, почти два года назад. Верность традициям, пронесенная сквозь войны и все катаклизмы, сотрясавшие страну, очень нравилась Стасику. И нравилась бы еще сильнее, если бы не Капитоныч…

4
Ручьи – Купчино

Капитоныч был неформальным главой компании охотников и главным хранителем традиций. Он не обладал абсолютной властью и не мог навязать решение, противное воле большинства. Но имел право вето: если говорил нет – значит нет, не обсуждается.

Когда Капитоныч покинет компанию (Стасик весьма надеялся, что радостное событие на долгие годы не отложится), хранителем традиций станет Иван Иванович Веймарн. По возрасту полагалось бы Валентину Арнольдовичу, но тот загодя отказался: дескать, здоровье уже не то, и он подумывает о завершении охотничьей карьеры… Так что он пас, и очередь переходит к следующему.

Да и то сказать, Веймарн лучше годится на роль главы коллектива: аристократ, голубая кровь, белая кость и все такое…

Только они двое, Веймарн и Капитоныч, были прямыми потомками самых первых охотников. Вернее, Стасик подозревал, что предок Капитоныча был кучером, вывозившим охотников-дворян на заячью стрельбу… Какая уж тут голубая кровь, смешно даже. Потомственное быдло.

Очень жаль, что Веймарн станет последним представителем своего славной фамилии в их рядах. Сын у него есть, но… Но там какая-то мутная история, Стасику ее толком никто не рассказывал, слышал лишь обмолвки да намеки: не то сын с детства ненавидит охоту, не то что-то еще…

Обидно, до слез обидно, человек по фамилии Веймарн среди пятерых охотников – сам по себе живая традиция… Может, еще одумается непутевый отпрыск… Или вдруг профессор заведет себе позднего ребенка, ему в районе полтинника, но на вид еще ого-го, может и замутить с какой-нибудь молоденькой аспиранткой.

5
Купчино – Ольгино

Стасик угадал – в Купчино и впрямь вошли несколько пассажиров, человек шесть или семь, но расселись поодаль, разговору не мешая.

А вплотную к охотникам не подсесть: впятером занимали весь шестиместный отсек электрички, поклажи хватало. Еще одна традиция предписывала: едешь на охоту на день, бери припасов на неделю. Соблюдали, и брали не только продукты, но и палатки, и спальники, – один раз старое мудрое правило выручило, когда случилась сильнейшая вьюга, никакими прогнозами не предугаданная: разбили лагерь и больше суток пережидали непогоду.

После Купчино электричка поднырнула под КАД, и вскоре за окном замелькали поля, покрытые снегом и залитые лунным светом. Сердце Стасика забилось сильнее в предвкушении первой в сезоне зимней охоты.

Веймарн, напротив, завел речь об охоте минувшей, осенней:

– Я все же, господа, больше за зайцами по черной тропе ходить люблю… Казалось бы, и добыча осенью скудна, и шубки у зайцев по зиме куда лучше и в ценности с осенним заячьим нарядом не сравнимы, но все ж мне чернотроп милее. Воздух как хрусталь, грибами пахнет, журавли в вышине курлыкают, и вообще сплошной Левитан вокруг… Зимой не то.

– Зимой не то, – вроде бы согласился Капитоныч, но лишь для того, чтобы тут же выдать порцию быдлячьей критики. – Зимой ты все сам делаешь, все своими ручками-ножками, по чесноку зайца берешь. А осенью? Его тебе собаки и унюхают, и загонят, и под выстрел выставят, – только спуск дернуть и остается. Сечешь, в чем разница? То-то. А Левитаном твоим я бы подтерся, да холстины у него жесткие. Не за Левитаном на охоту ездим.

Стасику тоже больше нравилась охота осенняя, хоть и по иной причине: туда они выезжали своим транспортом, и можно было подгадать так, чтобы оказаться в разных машинах с Капитонычем.

Увы, идеальное для зимней охоты место находится в такой бездорожной глухомани, что не только «мановар» Стасика не пройдет, но и насчет «гарпии» Веймарна большие сомнения имеются. Они, наверное, могли бы в складчину приобрести какой-нибудь специализированный колесный вездеход, но… Но опять же традиция, заложенная еще в те времена, когда охотники о вездеходах и мечтать не могли: зимой – поездом.

– А мне по барабану: черная тропа, белая… – неожиданно заявил Гоша. – Я просто стрелять люблю. Ну и печенку кабанячью люблю, над углями запеченную.

Гоша, сорокалетний слесарь с «Балтмета», был редкостно молчалив. И что бы он ни сказал сам, не спрошенный, получалось всегда неожиданно. А стрелять он не только любил, но и умел изрядно. По результатам шел вторым после Капитоныча, тот был вне конкуренции.

Иван Иваныч посмотрел на Гошу долгим взглядом, и при желании во взгляде легко читалась мысль: да разве же только в стрельбе и в горячей ароматной печенке вся прелесть и поэзия охоты? Да, два ее финальных аккорда хороши, спору нет, – но разве это повод, чтобы пропускать мимо ушей всю симфонию?

Веймарн даже открыл рот и произнес что-то, наверняка сочувствуя Гоше, осуждать он никого не любил, – но слова профессора перекрыл громкий мертвый голос из динамика, поведавший, что электричка прибывает к станции Ольгино, и выходить надлежит с левой стороны.

Повторять Иван Иваныч не стал, и Гоша остался без своей порции сочувствия. Да и не нуждался в ней, наверное.

6
Ольгино – 21-й километр

Следующую остановку – впрочем, недолгую – проехали в молчании. Словно Гоша дурацкой репликой поломал всю беседу. На деле было не так. Слишком мало у них находилось тем для разговора, чересчур разные люди, ничем, кроме охоты не связанные. А уж про охотничьи дела за многие совместные выезды говорено-переговорено, по третьему кругу повторяются… Лишь Стасику, с его недолгим опытом совместных охот, многое было в новинку. Но и он голос не подавал, опасаясь привлечь внимание Капитоныча. Человек-морж молча долго не просидит, живо начнет искать, до кого бы докопаться.

7
21-й километр – Мариенталь

Докопался Капитоныч до Валентина Арнольдовича. Заметил вдруг, что тот с самого вокзала не проронил ни слова, и лицо мрачнее тучи. Немедленно спросил: что случилось с любезным коллегой? И тут же, не давая ответить, предположил: а не изменяет ли Валюше жена?

Судя по кривой ухмылке Гоши и плотно сжавшимся губам профессора, они с супругой Валентина Арнольдовича встречались, и если не оценили шутку, то хотя бы поняли.

Стасик сей достойной даме представлен не был, и смотрел на Валентина Арнольдовича со слабой надеждой: вдруг Капитоныч наступил на такую больную мозоль, что сейчас получит по зубам?

Увы, не получил…

Валентин Арнольдович лишь помрачнел еще больше и ни слова не произнес в ответ.

Капитоныч не унимался: надо, непременно надо Валентину Арнольдычу завести себе плакат с издалека заметной надписью «Я НЕ ЛОСЬ!!!»

И привязывать тот плакат к рогам. Во избежание. А то ведь на охоте всякое случается…

Валентин Арнольдович молчал.

Капитоныч продолжил изощряться в остроумии. Но ответа так и не услышал. Никто иной тему тоже не стал развивать. И помаленьку запас шуток юмора иссяк.

А со Стасиком вдруг приключилось озарение…

8
Мариенталь – Курорт

Со Стасиком приключилось озарение. Толчок к нему дал Капитоныч, сам о том не догадываясь. Наверное, Капитоныч считал все только что сказанное невинными дружескими подколками… Но невзначай высказал серьезную и дельную мысль. Случается такое. Даже стоящие часы дважды в сутки показывают правильное время. Даже в быдлячьем словесном поносе может сверкнуть драгоценное зерно истины…

Стасик не побрезговал зерно поднять и оттереть от коричневой липкой субстанции. И теперь разглядывал его так и сяк, потеряв интерес к дальнейшему разговору, вообще не его не слыша.

Он вертел подобранную мысль, и та, как самоцвет, поблескивала своими гранями.

На охоте всякое случается…

Случается на охоте всякое…

На охоте случается всякое…

У них пока – за то время, что Стасик ездит с компанией, – пока ничего всерьез неприятного не случалось. Пока не случалось… Но кто-то ведь сказал, Стасик не помнил, кто: все плохое, что может произойти, непременно когда-то произойдет…

И он выложил рядом с найденным в дерьме самоцветом второй, уже самолично ограненный.

С кем-то из них на охоте случится нехорошее… Несчастный случай, называя вещи своими именами. Рано или поздно с кем-то произойдет. Закон больших чисел вступает в действие: чем дольше охотник ездит на охоту, тем выше у него вероятность расслабиться, пренебречь правилами безопасности, – и угодить под заряд картечи, например. Обычное дело, особенно по пьянке.

Конструкции из двух самоцветов (да что там самоцветов… бриллиантов!) явно не хватало завершенности… Недоставало третьего, связующего элемента.

Стасик отыскал его без труда, финальный вывод прямо следовал из предшествующих.

Что значит «с кем-то произойдет»? Кто тут дольше всех ездит на охоту? Капитоныч. Кто умудряется нализаться не то что до завершающих посиделок у костра – но даже до начала стрельбы? Опять же Капитоныч. Метко стрелять это ему каким-то чудом не мешает, но речь не о том. Получается, что Капитоныч в группе риска. Повышенного риска, запредельного. И если что-нибудь случится, то непременно с ним…

Три мысли-бриллианта устремились друг к другу и слились в огромный и сверкающий Кохинур.

Стасик опасливо оглянулся по сторонам: не увидел ли кто блеск сокровища?

9
Курорт – Большое Кузьмино

Пока Стасик разбирался с бижутерией в своем мозгу, разговор вновь увял, да и был он не разговором – издевательским монологом Капитоныча.

После долгой паузы, уже на подъезде к Кузьмино, Веймарн положил руку на плечо Валентину Арнольдовичу, спросил негромко и сочувственно:

– Суставы?

И оказалось: одно по-доброму произнесенное слово способно сделать больше, чем все потоки липкого и коричневого… Валентина Арнольдовича прорвало: да, да, суставы, черт бы их побрал, у него единственная проблема, вернее две единственных проблемы – одна в левом колене, другая в правом…

10
Большое Кузьмино – Сарская Мыза

Про проблему Валентина Арнольдовича они знали давно. Когда Стасик стал полноправным охотником, проблема уже стояла в полный рост. А вот Валентин Арнольдович уже тогда вставал с трудом – как-то нелепо поднимался со стула, широко раздвинув ноги, – иначе, при вставании обычным манером, в коленных суставах раздавался хруст, слышимый даже со стороны, и, по словам страдальца, весьма болезненный.

По ровному месту, однако, болезнь передвигаться не мешала, – и не только ходить, но даже бегать, и лишь при спуске по лестницам возникали легкие болезненные ощущения.

Минувшей весной недуг резко обострился. Стасик не помнил его точное название, какой-то-там-артроз, но если объяснять на пальцах, то хрящ в суставах истерся и стал тонким, как бумага. Тогда Виталий Арнольдович и заговорил о завершении охотничьей карьеры…

Но доктора поставили бедолагу на ноги: курс таблеток, курс инъекций в суставы, – и по чернотропу он охотился наравне со всеми, хоть и видно было, что передвигается не как встарь, а с осторожностью.

Арнольдыч рассказал: теперь, в затянувшиеся межсезонье, ему опять поплошало… И этот выезд для него последний, едет на уколах. Жаль расставаться, столько лет вместе, но…

Врачи обещают операцию и новые хрящи, искусственные, из тефлона. Но он первым делом спросил докторов об охоте, и получил категоричный ответ: забудь. Ходить после операции будешь, вот и ходи, радуйся. По тротуарам ходи, на бездорожье не сворачивай.

Тут все дружно посмотрели на Ивана Иваныча. А на кого же еще смотреть при таких известиях, как не на знаменитого ортохирурга и травматолога?

Веймарн промолчал. Видать, врачи не соврали.

Но это значит… Это значит, что в их пятерке появится новичок.

Капитоныч удивленным не выглядел. Значит все знал, и, зная, – издевался. Гнида…

Гнида немедленно подтвердила догадки Стасика: да, новичок появится, и очень скоро, не пропадать же сезону. Есть у него созревший кандидат. Отличный парень, и стрелять умеет…

Последняя фраза Капитоныча прозвучала незакончено, оборвано… Словно хотел сказать «умеет, в отличие от кое-кого», но не сказал, передумал. Однако на Стасика глянул вполне выразительно: мол, про твои охотничьи достижения еще поговорим, все впереди.

Стасик понял: мелькнувшая у него надежда, что появится новый объект для издевательств, – беспочвенна. Капитоныч приведет своего человека, а должность мальчика для битья останется за Стасиком.

Валентина Арнольдовича теперь было уже не заткнуть… Жаловался, что не сможет прожить без охоты, зачахнет от тоски. Говорил, что будет иногда – потихонечку, полегонечку – ходить стрелять зайцев из засидки на краю капустного поля: если удачно выбрать место, парочку за ночь уложить можно.

Все вежливо соглашались. И все понимали: утешает себя, засидка – не то, адреналиновый всплеск совсем короткий: увидел зайца, выстрелил, и все. Несколько секунд за долгие часы ожидания. Зато суставы не напрягаются, что да, то да.

11
Сарская Мыза – Павловское

За разговором о бедах Валентина Арнольдовича и о грядущем обновлении рядов даже не заметили, как проехали Сарскую Мызу. Стасик точно не заметил – глянул в окно, а там уж Павловское… Как будто телепортировались.

12
Павловское – Спасовка

Павловское – станция особенная. После нее Веймарну надлежало произнести ритуальную фразу, и он ее произнес. Фраза была проста:

– А не пора ли нам немного согреться?

Пить до Павловского не стоило – в вагон нежданно мог зайти наряд городских полицейских, со всеми вытекающими последствиями. В Павловском наряд сходил с электрички, здесь заканчивалась их зона ответственности (заодно сошли и двое последних пассажиров, из тех, кто сел в Купчино).

Сегодня ритуал пришелся удивительно ко времени, и рассеял грустные мысли Валентина Арнольдовича… Или не рассеял, но хотя бы закруглил попытки остальных утешить коллегу.

Из профессорского рюкзака появилась бутылка бренди «Санта-Клер» и крохотные стопки-наперсточки, затем пакет с закуской.

Стасик знал – исключительно по рассказам, разумеется, да и рассказывали ему с чужих слов – что некогда в их компании выпивали перед стрельбой полуштоф шустовского коньяка, что было на пятерых идеальным количеством. И дух поднимало, и стрельбе ничуть не мешало…

Потом, когда коньячно-водочная империя братьев Шустовых приказала долго жить, а прочие производители перевели свою тару на метрическую систему, наметилась проблема: бутылки емкостью ноль пять литра – маловато, ноль семьдесят пять – многовато, а везти с собой початую бутылку – такой же моветон, как и не распить ее до дна.

После долгих проб и экспериментов остановились на «сантаклеровке», как по-быдлячьи звал ее Капитоныч. Английская пинта с допустимой погрешностью соответствовала полуштофу: на пятерых как раз по четыре наперсточка каждому. А качество напитка удовлетворяло запросам Веймарна, другие могли бы обойтись и чем попроще.

Разливал, разумеется, профессор – кому ж еще доверить: рука не дрогнет, и дозы отмеряет с точностью до миллиграмма. Натренировался со скальпелем.

Капитоныч сказал, что и должен был сказать:

– Ну, вздрогнули!

И они немедленно выпили.

После первой не закусывали, традиция. А Капитоныч и после следующих доз к закуске не притрагивался, занюхивал воротником, – тоже традиция, хоть и не такая давняя.

13
Спасовка – Спасовка-2

Иван Иванович сооружал многослойный бутерброд: ломтик багета, ломтик сыра, ломтик болонской ветчины, – без дураков болонской, из Италии привезенной.

А Стасик любовался профессорскими руками – вроде и крупные кисти, но кажутся изящными, до того пропорциональны, – никакого сравнения с моржовыми ластами Капитоныча. Вот она, голубая-то кровь… Пальцы длинные, сильные… скрипачу-виртуозу под стать. Профессор, кстати, на скрипке играл, и для любителя очень неплохо.

Но покамест виртуозные пальцы отложили в сторону бутерброд и взялись за бутылку, накапав по второй.

– За удачу! – сказал Капитоныч полагавшееся, выпил и вновь уткнулся носом в меховую опушку воротника, надолго, секунд на пять-шесть.

Организм Капитоныча имел непонятную для Стасика особенность. Вроде и пил Капитоныч наравне со всеми – а когда добирались до места, казалось, что заглотал раза в три больше прочих, как минимум.

У Стасика имелись версии, объяснявшие странность.

Первая: такой уж метаболизм, повезло человеку, пьянеет с малого, экономит и деньги, и ресурсы печени.

Вторая: под охотничьей курткой спрятана плоская фляжка, а трубочка выведена в воротник, – и, якобы занюхивая, Капитоныч добавляет.

Третья, самая реалистичная: морж-алкоголик пьет накануне охоты, и развозит его на старые дрожжи.