Текст книги "Сон в зимнюю ночь"

Виктор Власов
Сон в зимнюю ночь

Наблюдение

Монотонное проживание на земле гомо сапиенсы разнообразят различными способами. Главное – занятие должно приносить удовольствие, не оставляя шанса рутине серых будней растворить духовную монаду.

Проще говоря, чтобы реальность не наскучила, и дни не превращались в тусклое скопление безвкусного воздуха, активные люди подсознательно стремятся заполнить окружающее пространство впечатлениями. Они с переменным успехом пробуют себя в разных сферах деятельности: ходят в спортивные секции, «дабы не одряхлеть совсем», в экстремальные походы, на акулью рыбалку, в тайгу – кормить комаров и тигров. Любое движение мысли или мышц сулит прогресс бытию – так считают романтики.

Чем бы дитя ни тешилось – лишь бы не вешалось, парируют циники, предпочитающие увлекательным впечатлениям приятные ощущения. Они играют в крутые компьютерные игры, требующие недешёвого графического оборудования, просматривают красочные фильмы-фэнтези, где рыцари размахивают магическими мечами, вытаскивая из плена всяких девушек. Иные развлекаются по старинке: читают книги, отлёживая бока, напрягая зрение, искривляя позвоночник.

В среднем, компромиссном варианте, все мы – слушая музыку, посещая какие-то мероприятия – мечтаем, общаемся, становясь друг для друга позитивными или негативными раздражителями, полезными или вредными: зависит от дозы и дистанции общения.

Но есть и такие, кто в ситуации душевного распада и лености непомерно разросшегося тела ничего не делают, уповая на произвольную перемену существования, на помощь друзей и знакомых. Если ожидаемого поворота событий не происходит – они ставят на себе крест, и становится хуже. Апатичность да бесцветность мира отравляют их бытие навсегда.

Не всякому дана выносливость переть по жизни, высунув язык, не каждому доступен кайф от мелких радостей. Но если хочется «такого-этакого»… что делать человеку, которого уже напрягает общество, но ещё не разложившемуся морально и не разросшемуся телесами, точно гибридный вид, а просто ленивому? Такому, как мне? Поспать…

Глава 1
Суровое сибирское утро

Голос мамы, добрый и тихий по жизни, сквозь сон слышался противно и глубоко, словно исходил из недр Марианской впадины:

– Витя, пора вставать.

От резкого электрического света, ужалившего сквозь приоткрытые веки, я напряжённо зажмурился, вдавил голову в подушку. Мама не выключала свет, не уходила из комнаты – задалась целью разбудить в семь утра единственного сына.

– Опоздаешь в институт, – её голос смягчился.

– Отстань, уйди! – я поразился, как чуждо прозвучал мой собственный голос.

Она наклонилась, стянула одеяло, и холод обуял меня вместе с гневом, я вздрогнул. Волей-неволей поднялся, пошёл в душевую. Из красного крана горячая вода пошла не сразу.

– Бли-ин, на фиг! – бросил я, отскочив. Надо было матери соврать, что мне ко второй или к третьей паре.

Позже, сидя за столом и тупо глядя на гречку с жирной сарделькой, припоминал, какие пары сегодня, и какое домашнее задание к ним требовалось.

– Отец два часа назад пошёл на работу, а ты дрыхнешь, как сурок! – улыбнулась мама. Я всегда удивлялся способности отца вставать мгновенно, «как штык». Щёлк – и к бою готов. Так говаривал дед, ветеран войны, а я сравнил бы с роботом…

На улице очень холодно, градусов сорок, не меньше. Голубовато-серыми буграми в палисаднике лежал снег; из сугробов безжизненными острыми клешнями торчали голые ветки кустарника, деревья поднимались кривыми метёлками к бледно-фиолетовому, как раствор марганца, небу. Подъездная дорога вдоль палисадника моего дома давно пятнистая из-за утечек масла от снующих день и ночь автомобилей. С тёмно-коричневыми и лиловыми разводами застывшей грязи, она ныряла между огромных труб, упакованных в задубевшую рыжую монтажную пену, огибала коллектор теплотрассы, из которого валили облака белоснежного пара; там всю зиму, как фрицы в доте, жили бомжи. Земля у теплотрассы – цвета сожжённой резины, словно впрямь тут гремели бои; в дни потеплее здесь грелись несколько бездомных кошек – куда они девались в самые холода, непонятно. Во дворе между турниками на верёвке, выстывая, болталась белая замёрзшая футболка, от мороза превратившаяся в пластмассовую ледянку. Оставленная тут со вчерашнего дня хозяйкой, она подыгрывала скрипом окостеневшему, словно хвост гремучей змеи, шуршащему воздуху. Толстый снеговик с окоченевшей морковкой вместо носа, облитый водой, застыл и превратился в сосульку. Брызги воды попали на крашеное резиновое колесо от К-700, потрескавшееся от времени и облюбованное ребятнёй под лавочку для вечерних шумных посиделок. Своре этих пакостников принадлежали кучи кожуры от семечек и следы на снегу вокруг снежной горки, разваленной пинками. Снова наша старшая по дому отправится в поход по квартирам, чтобы найти разрушителей и заставить их восстановить детский городок. В очередной раз пропал металлический мини-аттракцион: на месте детских качелей торчала из снега отрезанная кусачками проволока. Знакомый бомж, припарковав тележку с огромным капроновым мешком, сколоченную умелыми руками, подобрал «улики» – банки из-под пива. Медленно толкнув свой «грузовик», он покатил к теплотрассе, вопрошающе оглядывая невыспавшихся прохожих. Кто-нибудь замечал, что человек в семь-восемь утра, в лютый мороз, не похож сам на себя? Каждая клетка организма, сжимаясь, сохраняет тепло, и потому в такую минуту люди кажутся инопланетянами. Белый пар струями выходит из покрасневших носов, а щёки румяные, словно тесто слоёного печенья.

Я шёл не торопясь, размеренными шагами, не хотел поскользнуться, как в прошлый раз – ботинки у меня скорей осенние, не зимние. Слабое мяуканье царапнуло сердце и заставило взглядом пошарить по земле. Крохотный чёрный котёнок с горящими глазками дрожал и жался к трубе теплотрассы. Мы глядели друг на друга. Я не мог взять его домой: Барсик будет страшно недоволен. Вытащив из сумки бутерброд, я лишил его толстых кусков колбасы и сыра. Котёнок облизнулся, продолжал дрожать и глядеть преданными глазами. Взяв кроху в руки, я нашёл отверстие подвала в кирпичном доме, где тепло. Засунул туда котёнка, колбасу да сыр. На миг я точно прозрел, обрадовался тому, что сделал кое-что хорошее: уберёг пушистое создание от голода.

Сзади раздался короткий громкий сигнал: водителю наскучило тянуться за мной и моими минорными мыслями.

– Козёл! – я ринулся на обочину.

На остановке – толпа раздражённого народа. Встречая и провожая бело-серые и чёрные маршрутки, люди топтались на месте, словно стадо баранов перед закрытыми воротами. Среди их сутулых, широких и покатых плеч показалось маленькое треугольное лицо, обтянутое сеткой длинных морщин; на голове выбивалась из-под шапки засаленная копна крашеных бледно-жёлтых волос. Тулуп сидел на женщине неловко, словно вывернутый наизнанку.

– Я внештатная сотрудница мэра, хожу, смотрю, чтобы порядок соблюдали. Бывает, занимаются незаконной продажей несертифицированных продуктов у магазина. За аренду площади надо платить.

– Тебя знаю… больная, – отмахнулся один, прижав к себе сумку. – Вали отсюда!

– Как смеете? Милиция!.. Помогите, – приковыляла она к знакомому мне таксисту, Илюхе, который, махнув рукой, поздоровался со мной.

– Ненормальная, иди в баню, пока монтировкой не огрел!

– Ты импотент, не мужчина, раз так отзываешься о женщине… обо мне.

– А-а, притворяешься больной, да? Подойди, – Илюха расстегнул ширинку. – Залазь и щупай!

Сумасшедшая, не дожидаясь зелёного сигнала светофора, побежала через дорогу к стационарной милицейской будке. Ей невдомёк, что зимой «сторожка» пуста. Она, впрочем, всегда пуста, когда вам бывает нужен страж порядка – те чаще появляются, чтоб уличить вас в превышении предела самообороны и оставлении хулигана и грабителя в беспомощном состоянии, угрожающем его здоровью.

В углу остановки, «карманном местечке» таксистов, свои выгоняли двоих чужих. Залётные, держа оборону, стращали связями с криминальными кругами. Но местные таксисты тоже не вчера родились. В гневе они походили на псов, у которых отбирали сахарную кость, – подумал я, забывая о том, что работяги кормят семьи, им конкуренты-бомбилы не нужны. Парни уехали.

Поверх мигающих поворотниками легковушек уныло смотрели глухими окнами частные дома. Струи дыма из труб и кирпичных дымоходов стекались в пепельное вонючее облако, и оно напоминало гигантскую многоногую инфузорию, монстра-душителя.

Токоприёмники троллейбуса сошли с проводов; большой железный таракан встал, шевеля усами, за ним образовалась пробка. Оранжевая женщина, выпрыгнувшая из кабины, залезла на крышу.

Нужная мне маршрутка стояла на светофоре, готовилась вильнуть к толпящемуся народу. Все торопятся, всем нужно уехать! Адреналин взбодрил кровь, разогрев мышцы, отогнал собачий холод. И это называется «Посёлок Южный»! Что тогда делается на улицах «Северных»?..

«Триста девятнадцатая» издала протяжный сигнал – толпа настолько заполонила остановку, что вылилась и на дорогу.

– Стоя не берём! – крикнул водитель.

– Что вы делаете, женщина? – возмутился мужик; его подтолкнула старуха, которую в свою очередь пихал я. – Как звери! Красные наступают, что ли? – у водилы ещё оставались нервы на юмор.

Попытка проехать стоя была принята в штыки.

– Не поеду, выходите! – отказался водитель. – Пятьсот рублей у меня не лишние, а вы штраф платить не станете.

– Опаздываю, командир, – парень с «дипломатом» исказился в лице.

– Нет.

– Сволочь! – хлопнул дверью в ответ «отверженный».

Водитель – тёртый калач, на хамство не ответил. «Тяжела и неказиста жизнь маршрутного таксиста» – вспомнил я читанное на чьём-то грязном борту.

Музыка в маршрутке стала чуть тише, яркий свет резко очертил досыпающих людей. Довольный удачей, я оглядел счастливо расслабившихся пассажиров, заметил девушку, которая наверняка тоже не выспалась, но узнала меня, каждое утро пробивавшегося в маршрутку сквозь толпу. Её глаза, большие и шальные, украдкой пробежали по мне и скользнули за окно. Девушка сняла чёрные кожаные перчатки, нетерпеливыми руками раскрыла сумочку. Белые, как сливочный крем, продолговатые пальцы достали мобильный телефон. Ангельское обрамлённое волнистыми локонами лицо оживилось: мечтательная улыбка, очаровательные ямочки в уголках пухлых слегка накрашенных красноватых губ. Белые цветы на коричневых блестящих ногтях легко сплясали по клавиатуре. Сжав телефон в руке, она сидела не шелохнувшись. Прошло несколько секунд – и никакого ответа. Губы её дрогнули, она раздражённо забросила телефон в звонкое содержимое сумочки. Несколько минут сидела смирно, затем поёжилась, и снова пальцы забрались в сумочку, достали блокнот. Острый взгляд опустился на строчки, аккуратный носик задёргался точно у хорька, едва слышно втянув воздух.

Я любовался ею в третий, а то и в четвёртый раз. Уходя в мысли, засматривался на неё, медленно переводя взгляд сверху вниз и снизу вверх. Куртка скрывала стройное тело с довольно большой грудью, сильно натянувшей серебристую молнию замка. Линия бедра, подчёркнутая красной полосой на брюках… фигура привлекательная, ладная, словно у спортсменки по фитнесу. Сапоги длинные, лакированные, на высоком каблуке, голяшки завязаны кожаными шнурками крупным бантиком.

«Столько раз встречаемся – и не могу познакомиться! – подумал я раздосадованно, быстро отведя глаза, чтобы ускользнуть от кроткого таинственного взгляда девушки. – У неё волосок с чёлки на реснице мешает глазам. Неужели не чувствует?»

Моя предприимчивая сторона подталкивала на подвиг:

– Наклонись, да скажи ей чего повеселей, не грузись!

А малодушная словно держала в тисках рассудок и тело:

– Я толстый! Зачем красивой девушке парень, который бекает-мекает, как прыщавый школьник? Наверняка она подумает, что я навязчивый, глупый и скучный… Может, я просто ЛОХ?!

Так бился я меж двух стихий, упуская шанс познакомиться с девушкой.

Мой институт из-за отказа в аренде переехал в район Старо-загородной рощи. От «Южного» туда шли немногие маршрутки, а ездить с пересадкой выходило накладно – поэтому почти каждое утро я опаздывал на учёбу.

В это утро мне повезло: Маргарита Афанасьевна, мой нелюбимый учитель аналитического чтения, сама опаздывала на занятие.

После пяти пар хотелось спать, но по расписанию шла тренировка.

Под вечер мне сделалось дурно, а к ночи поднялась температура и морозило. Продуло, промёрз, простыл. Я проклинал сибирскую зиму и Сибирь вообще. Не моя земля, думал я, принимая с маминой руки аспирин и малиновый сироп. Вот бы сейчас слетать на юг и понежиться на солнце! Болезни как рукой смахнуло бы. Тяжело вздохнув, я забрался под одеяло, а мама сверху вдобавок укрыла тёплым пледом:

– Завтра на улице потеплеет. К утру всё пройдёт. Спи, мальчик мой.

Неизвестно, от лекарства, или от материнской любви, но через некоторое время я почувствовал, как температура спала. Стало легко, и сон сладко манил в свои объятия. Надежда на лучший день – без хвори, серости и мрачных мыслей – загорелась со звёздами на лиловом небе, принесла успокоение в душу. Наверное, подумал я, простуда так быстро отступила потому, что мама меня очень любит.

Глава 2
Вторая жизнь

Перед глазами, словно на повышенной скорости кто-то прогоняет яркую киноленту, пролетает целая жизнь. Чужая жизнь! Я не узнаю родной город: здесь всё не так. В этой жизни я молодой учёный – программист-конструктор. У меня интересная и важная тема. Несколько лет я пишу обучающие программы для аппаратов, обслуживающих инвалидов… то есть, извините, людей с ограниченными физическими возможностями. Наш отраслевой НИИ Технического Машиностроения когда-то в стародавние времена создавался как бюро по автоматизации, внедрению робототехники и отладки конвейерных линий. Меня, молодого специалиста, назначили в проект, в успех которого никто не верил: сидя на голом окладе, я принимал участие в НИОКР – опытном производстве механических игрушек, имитирующих поведение животных. Ну, как японцы… почти. Штучные игрушки, даже для богатых фирм – дорогое удовольствие.

В отделе мы занялись миниатюризацией электронных схем и подстройкой киберинформации к управляющим импульсам мозга. В коридорах и в столовке замелькали люди в белых халатах не нашего кроя – медички, нейрофизиологи. Это дело было новое, неопробованное, «старые кадры» только похлопывали нас по плечу да иронично улыбались, проводя параллели с первыми ракетчиками, ГИРДом – «группой инженеров, работающих даром». Сравнение лестное, но потянем ли мы?

Никто не верил, да, а мы, пораскинув мозгами, обкурив с медициной кой-какие идеи, изготовили-таки аппарат… Я не должен рассказывать детали, даже намекать не вправе – подписку давал о неразглашении – может быть, вам покажется неправдоподобным… да и хорошо.

Очередная, уже традиционная «Выставка вооружений и военной техники». НИИТМ тоже презентовал несколько своих разработок. Наш отдел приготовил сюрприз: дроида, неотличимого от живого существа. Собственно говоря, произошло тихое ЧП. Наш дроид… сбежал от Анжелки, молодой симпатичной блондинки – сотрудницы ТВК Континент, и, пока она ела «Валемидин», истерично рыдая в медкабинете, он неопознанный болтался под ногами посетителей выставки, которые только молча косились на средних размеров чёрную кошку. Чёрт, в общем, и на самом деле был кошкой, только дохлой; моя опытная микросистема поддерживала в теле животного жизненные функции и принимала решения, имитируя поведение. Самое смешное, мы и не ожидали такого качества адаптации от системы Чёрта: в отделе он ни разу не показал ничего столь же совершенного. Тканевый гомеостаз в норме, рефлексы в норме, простейшие команды более-менее исполняются. Игрушка, словом: всё понимает, только не говорит. А тут – кошка-кошкой! Высочайшая имитация. Поймали его секьюрити замминистра, которому Чёрт прилюдно нагадил на башмак. И как угадал?

Скандал утрясли, а я запатентовал изобретение – микросистему ОКС-Био… Потом мне позвонил одноклассник, сообщил, что мною интересовался сам г-н Юхан Винкстрём, и предложил переехать в столицу. Я, разумеется, не отказался: работать в «Анимал Системз» значило быть на пике современной науки и технологии – это престижно и интересно. Теперь пишу подстроечные, по сути, фрикерские, программы для обучения распознающих блоков искусственно выращенных организмов.

Широкая презентация нашей продукции устраивалась впервые. Дело в том, что депутаты городской Управы облажались в прогнозах и спешно секвестрировали бюджет. На академические разработки, соответственно, денег не дали. А процесс запущен, нужны ингредиенты, дефицитные, недешёвые… Зарубежные партнёры раскошелились на аренду зала на Красной Пресне и этажа в гостинице Украина, что неподалёку от Экспоцентра.

Большой зал был полон людьми, часть из которых мотается по всему миру с саммита на форум, с форума на международный салон, оттуда на дефиле, фестиваль или карнавал – и так по кругу. Вторая половина – тихие и незаметные фигуры, чьё мнение всегда компетентное и решающее. Иностранные профессора заинтересованно переговаривались вполголоса, крупные бизнесмены молча ожидали, что перед ними появится нечто, способное дать им бесконечное счастье в виде барыша. Всех сопровождали старые крашеные жёны или юные голубоглазые секретари. Мой шеф, Юхан Винкстрём, хитро и таинственно улыбался, наблюдая, как в кулуарах гостей обслуживают и лёгким флиртом развлекают стройные красавицы в дизайнерской униформе с эмблемой ASY.

В тихом ропоте ожидания различалось не менее пяти языков. Мужчина в халате с бейджем, полным лицом с голубыми глазами, походивший на моего отца, оставшегося в Омске – Джек Маккол. Он профессор одного из университетов Америки. Протянув несколько строк из гимна корпорации ASY, он гордо взял край занавески и, не торопясь, явил гостям ЭТО. Игроков в покер в зале не оказалось. Выражение на лицах стало умилённым, ахали на разных языках, восторженно тянули гласные. Как заворожённые, серьёзные взрослые, даже старые люди входили в экстаз, глаза горели азартным огнём. Каждый желал говорить с Юханом, увидеть учёных, каковым будет уготована работа над… идеальной женщиной, но не синтетической и холодной, а живой и тёплой.

Узрев большой, в человеческий рост, аквариум – «капсулу жизни», гости благоговели, бормоча невразумительное – то, что понималось с трудом. Что там говорить, даже я и мой японский друг Норимура, некоторым образом связанные с этим процессом, не могли отвести взгляда от красивой девушки, спящей в капсуле; мои руки невольно тёрли одна другую, шарили в карманах белого халата. Внутри закрытой светофильтром и обёрнутой в тёмную полиэтиленовую оболочку «капсулы», точно замаринованный в маслянистом растворе, едва заметно покачивался силуэт андроида. Цепочки пузырей, бурля, тянулись из кольца форсунок в никелированном основании, играли с длинными волосами, волнами разбрасывая их по плечам и груди искусственного тела.

– Все мы, дамы и господа, мечтаем об идеальном партнёре. Я говорю о партнёре не только по бизнесу! – улыбнулся Джек в сторону раззявивших рты «денежных мешков». – А теперь! – нащупав пульт в кармане пиджака, он сменил фоновую экспозицию. Волосы девушки медленно сползли на стройное тело. – Проект «Идеал» к вашим услугам!

Многоязыкий ропот слился в один протяжный вздох, и вот вперёд шагнул пухлый араб в клетчатой арафатке, с лицом, напоминавшим дублёную кожу. Правой рукой он прикоснулся к тёплой капсуле и несколько секунд оглаживал колбу аквариума, схватившись левой рукой за край своей ослепительно белой мешковатой одежды. Олигарх из пустыни от волнения забыл вступительную речь, и его помощник тихо подсказал. Вопрошающе протянув волосатые руки, Фарух Насри проговорил длинную фразу, смысл которой переводчик пересказал по-английски. Юхан Винкстрём молчал, испытующе глядя арабу в глаза, тот стоял, скрестив руки; пальцы унизаны перстнями с крупными бриллиантами и рубинами.

– Если не ошибаюсь, – ответил Алексей, тот самый одноклассник, на мой вопросительный взгляд. – Он запал на пупсика и хочет эту… сделать любимой наташкой.

– Впечатляет!.. – только и произнёс я. – И почему это у «южных человеков» все белые женщины – Наташки?

– Фиг поймёт! По-ихнему «натака» – говорить. Это по-латыни «наталия» – м-м-м… рождающая. Гарем – это типа «пашня» или «нива», в Коране написано…

– Вот обломается! – добавил он.

Эмоциональная речь, произнесённая Фарухом с переводом по-английски, без труда понималась как предложение о дальнейшем эксклюзивном финансировании проекта. Разногласия возникли мгновенно: не один араб заправлял большими венчурными фондами, нашлись и другие, жаждущие вложиться в проект.

– У него наверняка полно наложниц, – предположил я, рассматривая панель управления системы жизнеобеспечения и ЖК-монитор, являвший кардиограмму спокойного пульса девушки-андроида в режиме сна. Джек Маккол, услышав это, усмехнулся, и, коснувшись пальцем ямки под правым ухом, словно нажимал невидимую кнопку, пояснил свой жест… и я вздрогнул, смысл потряс меня! «Человек, не рождённый из чрева матери, мог быть человеком только внешне, это и привлекало богачей!» Им настолько приелись земные существа…

* * *

Царила праздничная атмосфера: гости со своими супругами и секретарями разошлись по Экспоцентру, благополучно забыв и устроителей презентации, и «гвоздь программы». Девицы из ASY снова без промедления приступили к своим «динамическим» обязанностям, соблазняя раскошеливаться на пожертвования в пользу бездомных поросят.

Несколько невзрачных фигур окружили капсулу – продолговатую прозрачную стеклянную емкость, расположенную горизонтально. Они разглядывали содержимое с нескрываемым интересом.

– Г-н Винкстрём, – строгая дама в сером с причёской каре и глазами навыкат пожевала дёснами, – неужели так необходимо представлять образец в обнажённом виде? Весь прогрессивный мир стремится освободиться от предрассудков, и никого уже не раздражает появление людей обоего пола в общественных местах в стиле «ню». Но не кажется ли вам, что представлять искусственного раба в облике женского тела – недопустимый сексизм и мужской шовинизм!?

– Уважаемая э-э… Люциферия Христофаговна, – встрял немолодой худощавый очкарик в твидовом пиджаке в клетку.

– Люция Христофановна, – сварливо одёрнула его дама. – Попрошу не ёрничать, мсье Габриелян!

– Господа, не ссорьтесь, будем корректны! – призвал шеф. – Ваша размолвка на симпозиуме в Хельсинки… Извините.

Джек Маккол приступил к объяснениям, благо аудитория осталась понятливая.

Медленно обойдя вокруг капсулы, всяк выражал изумление согласно национальным особенностям. Некоторые раскрыли рты, округлив глаза, другие морщились, будто проглотили противную микстуру: на шее и вдоль позвоночника девушки, на руках, на чуть согнутых коленях – с наборами миниатюрных канюль, доставляющих организму питание, и тончайших золотых электродов, крепились большие пластины; назначение всей этой арматуры сейчас со слов Джека излагали на нескольких языках переводчики. Большинство присутствующих экспертов отпускали скептические реплики.

Уловив суть возражений, Алексей пояснил и мне, и я, вытянув губы, кивнул с видом знатока. «Недостаточна культура производства» – это фактор, способный влёт сшибить любую смелую новаторскую идею.

Пластины служили временным интерфейсом сложного генератора, вызывающего специализацию стволовых клеток «зародышевой нити» – исходной биотехнической цепочки – и дальнейший ускоренный рост. Внешние импульсы способствовали крайне быстрому обмену веществ: синтетическое существо росло не по дням, а по часам. Этому образцу было месяцев семь, а выглядел он как пятнадцатилетняя девушка. Сложная технология, разработанная одним из японских профессоров, который с достоинством принимал поздравления. Правда, не все так высоко ценили вклад учёного Востока. Джек, постучав указкой по стеклу капсулы, ткнул её именно в те места, где крепились хромированные пластины. Упомянув фамилию профессора, исковеркал имя, и добавил, что тот немного поспособствовал в конструировании генератора. Профессор встрепенулся, как воробей, вперив полный возмущения взгляд в американца. Джек, виновато улыбнувшись, не извинился.

Эксперты и деловые господа, осмотрев и выслушав всё, что мы имели им предложить, отправились в номера гостиницы «Украина». Шеф с присными также переместились туда, чтобы порешать вопросы подписания контрактов. А мы – Алексей, Норимура и я – остались разбирать экспозицию.

– Слушайте! Мы их больше не увидим, – тихо произнёс Норимура. – Проект переходит к другой группе.

– Кому? – быстро спросил Алексей.

– Как? – побледнел я. Казалось, мир, теряя цвет, безнадёжно рушился.

– Сасаки-сэмпай уверен, что араб увезёт их. С арабом прибыл знакомый ему ихтиолог-генетик. Они задумали модифицировать образцы.

Образцов было несколько. Я не знал, сколько – допуска в отделение доращивания не имел. Но, судя по вариантам собственного задания, не меньше трёх. Я выпросил фото у шефа – для вдохновения, так сказать. Приятно ведь трудиться над абстракциями, если представляешь, для кого твои труды предназначаются. Я подозревал, что хитрый Юхан подсунул мне фотку собственной дочери. Впрочем, даже обмануться был рад – девчонка миленькая, даже красавица. Над программой её обучения я трудился охотнее всего… И только тут, в момент презентации, когда Джон сорвал покровы тайны, я узнал ЕЁ…

Они… пропадут… их изуродуют, отрастят плавники и жабры, от неё, лупоглазой, с мелкими острыми зубами, станет вонять тиной и тухлыми ракушками – исчезнет из мироздания единственная понравившаяся мне девушка – чистая, тёплая, нежная, – а с ней перестану жить и я.

Перспективка! Снова окунусь в неинтересную реальность: стану пропадать за созданием примитивных программ для бестолковых игрушек. Сущим ужасом для меня была бы потеря тайной любви, открывавшей во мне запас тепла и терпения ради лучшей жизни, бытия без мрака, порой докучавших перед сном мыслей.

Я вернулся домой опустошённый. Копаясь в себе и рассматривая с балкона маленькие фигурки людей, снующих по Новому Арбату, не мог понять ту странную силу притяжения, подействовавшую на меня. Неужели фраза Джона Маккола относится и ко мне самому? Неужели я тоже пресыщенный извращенец, мечтающий о женщине-роботе оттого, что боюсь трудностей отношений с женщиной настоящей? И не потому ли я стал программистом – так выражается моя трусость. Я хочу контролировать чужие мысли. Я опасаюсь, что та, с кем мне придётся связать судьбу, не оценит меня как мужчину – не сможет или не захочет меня понять, не станет делать для меня то, что я пожелаю, и начнёт манипулировать мной. Появятся тягостные подозрения, что она, таща меня в брак после первого поцелуя, намеревалась использовать меня и выбросить. А я, распалённый непривычными желаниями, знал, и с совестью шёл на компромисс: я соглашался быть её рабом ради крошек со стола её жизненного пиршества. И с этим уже ничего не поделаешь, кроме возможности научиться лгать… себе.

На исходе дня, изголодавшийся желудком и уставший от душевного самоедства, я одиноко сидел за столом. Поглощая торт маленькими кусочками, перелистывал толстую кипу иностранных научных журналов. Буквы расплывались. Перестав обращать на них внимание, я нашёл фоторепортаж исследования некоего профессора А. Эми, связанного с клонированием высших приматов.

Опыты, похожие на вскрытие в морге заживо, наводили жуть. Я в прошлом как бы не касался физиологических аспектов нашей работы – этим занимались медики: препарировали, вживляли, чего-то там лечили-налаживали… Моя запатентованная микросистема была теоретической находкой.

Картинки Москвы, винтажно уложенные под стеклом на столешнице, поплыли, сливаясь мутными пятнами. В голове не укладывались приёмы, использованные подручными профессора-людоведа.

– Неужели и мы в «Анимал системз» творим такое с неудачными образцами? – ужаснулся я. – И теперь какой-нибудь потный волосатый Саид-бабай-оглы вскроет позвоночник моей нежно любимой красавицы ржавым лазерным скальпелем, чтобы переделать в вонючую рыбу?

Они не «образцы» – живые люди, а их превратили в подопытных кроликов!

С небывалым отвращением я почувствовал тошнотворный комок в горле.

* * *

Страх улетучился, лишь я миновал охранника. Пропуск подделан: нарыл в базе бланков ASY похожий, и отфотошопил по памяти, чтобы выглядело как вчерашний, полученный для сопровождения «образца». Юхан теперь уволит ответственную секретаршу… или собственноручно утопит, если она не сумеет превратиться в рыбу.

Внутри помещения ангара царила приятная прохлада: кондиционер едва шуршал, настроенный на мягкий режим. Полумрак, пронизанный тусклым вечерним светом, создавал атмосферу таинственности. Слышалось ритмичное пиканье вразнобой панелей управления. Капсул для доращивания было шесть – в два ряда, между ними проход прямо от двери.

Ноги привели меня к длинному шнуру, уходящему в потолок. Недоверчиво поглядев на дверь, я, подбадривая себя верой в правое дело, нагнулся и отсоединил кабель антенны.

– Идиот! – обругал я сам себя. – Влюблённая тетеря!

Внезапно меня осенило предположение, от которого руки затряслись, страх вернулся: сигнал, оповещающий о неполадках системы, о непредвиденном изменении статуса образцов внутри капсул, мог быть закодирован на контрольные отметки, периодичности которых я не знал.

Я нервно сглотнул комок в горле и шагнул вперёд. Действовать нужно по-мужски – быстро, решительно, грубо. Я робот-варвар – опустошитель! Но, как назло, дыхание стало неровным, сбивчивым, выступил холодный пот, сдавило виски. Пройдя между капсул и облокотившись о холодный пластик панели, едва не упёршись носом в толстое стекло, я разглядел в мутной суспензии силуэт той девушки, что мучила разум во сне, не давала покоя днём. Колотило дрожью, ноги и руки не слушались, в голове царила пустота, перед глазами туман. Очки запотели? По спине лизнул обжигающий холод: крайне неприятно жить, когда родился трусом!

Таинственный естественный свет внутри капсулы обнаружил движение тёмного силуэта. Образец не спал! Неясным осторожным привидением искусственное существо качнулось в мою сторону, приблизилось настолько, что моментально вспыхнувший лазурный блеск двух глаз-топазов ослепил меня. Огромные глаза пристально взирали мне в лицо, казалось, изучали с бесконечным интересом. Я понимал, что отступать поздно. В начале драки трус вроде меня всегда ощущает кратковременный истерически неистовый прилив сил. С таким ощущением я никогда не мог справиться, и вот это накатило на меня – в ответственный миг борьбы за любовь мои ноги снова подкосились. Я сдавленно закричал, падая и скользя, задел кнопки. Основание капсулы треснуло, выпустив с шипением какой-то газ – звякнув о стеклянный корпус никелированными втулками, отскочили пневматические замки. Капсула покачнулась, выпала из основы. Дрогнув на высоте четырёх футов, колба лопнула, выстрелив маслянистой водой, крупные толстостенные обломки с грохотом рухнули на пол. Всхлипывая, изгибаясь нагим телом, девушка упала на порог тревожно зазвеневшей панели. Иглы и канюли, понатыканные в тело девушки, по моей вине утратившей состояние блаженного барометрического равновесия, врезались глубже, разрывая и раня. Издав крик, тут же перешедший в плач, она отдирала пластины, полные золотых иголок, судорожно вытаскивала из себя катетеры. Кровь брызнула тонкими струями, окропив монитор и никелированное основание капсулы.