Текст книги "Путем звезд"

Путем звезд
Viktoria Pressman

В дороге вы не так уж далеко от Царствия Небесного.

While on the road You are not far from the Kingdom of God.

© Viktoria Pressman, 2017

ISBN 978-5-4485-0537-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия или как все начиналось

– Что вы делаете по жизни?

– Я путешествую.

– Это работа?

– Да, своего рода, потому что я хорошо умею это делать.

– Куда вы едете?

– Куда глаза глядят.

– Т.е. вы никогда не знаете, где окажетесь в следующий момент?

– Да, я приезжаю в место и потом еду дальше. Как подсказывает мне сердце и разум. Иногда я смотрю на карту. Атлас мира 1966 года. В детстве я чертила карандашом в огромном дедушкином атласе офицера пути своих предполагаемых дорог. Я соединяла линиями города, обводила реки, так что почти весь атлас был испещрен карандашными линиями.

Когда я путешествую, я имею в виду наземные путешествия, получается жить в настоящем времени, существовать в данности момента. Возможно быть с Богом и быть собой. Я стараюсь избегать самолетов – поезда, автобусы, электрички, паромы. Редко, попутки.. Я не очень люблю компанию, устаю от общения и болтовни, мне нравятся тишина и созерцание. Я люблю наблюдать со стороны: смотреть, слушать и впитывать..

Я здесь турист, но не изгой…

От меня воняет дерьмом, но у меня доброе сердце

Едешь без билета – сиди у туалета

Скалы, гамак, маяк

Волны приходят по полутонам…

Все реки идут на восток, все на восток, они все впадают в Небо. «А как же обещанная свобода?». Все дороги идут на восток. Все на восток.

Львов

В зоне католического вмешательства, где-то на западных границах Византии, в меня вдруг вселился чужеродный страх о потерянных годах и безвозвратно ушедшем времени. Страх, что ничего нельзя вернуть назад. Статуи на здании оперы, эти боги музыкального олимпа, призрак Шопена и моя нереализованность, а может быть просто отравленный воздух бандеровского Львова, накрыли меня мрачной тучей и к горлу подступил комок безысходности. Пришлось напиться.

Днем позже Карпаты застали меня в состоянии будуна второго дня где-то между деревнями Тухля и Тухолька неподалеку от пиков Синяк и Хомяк, что очень вязалось с моим опухшим лицом, флюсом и образом жизни времен буржуазного упадка. Сама я причисляла себя к буржуазным панкам или гламурным подонкам.

Старые-старые горы, мрачные ели, в итоге я поселилась в домике ведьмы неподалеку от пика Тростян. Подъем на пик занял чуть больше 2 часов, а там наверху – пусто, ветер, прокат лыж без лыж, кафе с висящими дверьми на одной петле. Осиротелые будки ждут зимы. Я читаю псалмы Давида. Вокруг цветущие весенние луга, пение птиц, пасутся жеребята. Иногда таким ясным, прямым становится путь, четким, честным, крутым. Идти прямо круто вверх, не сворачивая.. В конце всегда труднее всего, но подожди, потерпи, иди, вершина близко.

Ночью в домике ведьмы были пьяные драки, битые стекла, запах водки и блуда, всю ночь я молилась в своей запертой комнатке. Прерывистый сон. Утром надо было делать ноги. Я сбежала к границе. Провела ночь в монастыре в Мукачево, и на следующий день пересекла границу со Словакией. Божья любовь как дуновение ветерка, щебет птиц, Божья любовь легче облака, она чуть коснется тебя, и сердце вдруг запоет и все встанет на свои места.

Прага – Mater Urbium

Город открывает свои тайны не сразу и не всем. Только лишь достойным. Тем, кто умеет хранить молчание. В Шапо Руж было знойно. Нещадно палило солнце плантаций коки. Абсент был отменным. Вспоминались картины Гогена и Пикассо, а также Джонни Депп, лежащий в ванной в фильме «Из ада». Взяв покурить, я направилась в район Златой улички, и зайдя в случайный дворик, села на стул и закурила. В центре дворика стояла скульптура обнаженного мальчика, причем цвет камня на причинном месте отличался от цвета камня всей статуи, что говорило о том, что причинное место отрывали…. Во дворик зашла парочка: мулатка и красивого вида южно-европеец. Он вдруг стал раздеваться, полностью, и обнимать статую обнаженного мальчика. Мулатка его фотографировала. Они не замечали меня в углу на стульчике. Я продолжала курить. Когда мужчина оделся, я им зааплодировала, они приблизились. «Покурите со мной. Это награда за шоу.» «ООО, спасибо, с удовольствием.» Он работал в военном министерстве Италии, она была американка. Они, наверное, любили друг друга. Мы пели Фрэнка Синатру.

The night is falling and the wind is blowing. «I will always love you» in your head. I’ll always do. I’ll always do.

Оживающие химеры

В столице алхимиков часы пробили полночь. Из открытых ртов химер капли теплой слюны в вперемешку с дождевой водой падали на головы случайных зевак и полупьяных прохожих. Одна из химер вдруг повернула голову, посмотрела мне в глаза и спрыгнула с собора Святого Вита на мокрый асфальт, подсвеченный желтым. Стряхнув с себя многолетний сон, химера помчалась сломя голову по направлению к дворцу. Видимо, опаздывала на прием. Я еще какое-то время постояла, а потом двинулась дальше, растворяясь в призрачном фонарном свете. Место химеры пустовало, и никто не заметил пропажи.

Наутро, сидя в кафе на людной улице Праги, я обратила внимание на женщину в длинном красном пальто, красной шляпке и с зонтом напоминающим трость. Она привлекла мое внимание тем, что бесстыдно на глазах у всех пялилась на свое отражение в витрине магазина. То задирая голову, то опуская ее, то приближаясь к витрине, то немного удаляясь, выпячивая губы, трогая лицо – она не могла оторваться от своего отражения. Странно, что никто из прохожих и посетителей кафе не замечал этого припадка нарциссизма с легким запахом геронтофилии. Женщина была явно в годах, но выглядела чересчур элегантно и даже броско. Я смотрела на нее, а она смотрела на себя в витрине магазина. Чем-то она напоминала Шапокляк или да, престарелую Шапо Руж. Самым ужасным было, когда она выпячивала губы и подносила их близко к стеклу, совсем близко. Опираясь на зонт, не замечая никого вокруг, поглощенная собой. Иногда она чуть поднимала подбородок, или наклоняла голову на бок, иногда она была единым целым со своим отражением – геометрически четкие, она и ее отражение – они были идентичны. Калейдоскоп. Прохожий попросил у меня прикурить, я отвернулась, оторвалась от этого моно-спектакля. Когда повернулась, – Шапокляк не было. Осталось лишь только ее отражение в витрине и легкий привкус ускользающей грусти.

Крутящиеся статуи

Итак, все дороги на юг. В поисках настроений «Замка» Кафки и оригиналов Эгона Шиле, я очутилась в приграничном с Австрией городке под названием Чешски Крумлов.

Мускулистые платаны, фактурность Эгона Шиле. Физиология правды. Красота обжигает. В тени каштанов и платанов. Сомкнули руки стволы разлуки.

Замок. Я нашла его. Настоящий кафкианский замок Чешского Крумлова. Я бродила по переходам и коридорам замка. Во дворе огромное дерево, древо познания. Серо-мокрые стены, маленькие бойцовые окошки через которые видно красные черепичные крыши и бурную речку. Сажусь на скамейку – статуи начинают ехать, меняются местами – короли, ученые, придворные шуты, алхимики и шарлатаны, живые каменные истуканы и мертвые люди. Пляска смерти. «Простите, я не танцую», я вообще не отсюда, случайно подсмотрела. Обещаю хранить тайну. В одно и тоже время каждый день как по невидимой ленте статуи начинали ехать, словно в танце. Упоенно. Причудливо-странно. Навсегда.

Рано поутру на туманную дорогу вышел человек. Он двигался на юго-юго-восток.

Попутки не останавливались. Ближе к обеду пошел проливной дождь. Человек двигался к границе с Австрией. Пешком вдоль дороги под проливным дождем с рюкзаком за спиной. «Придется искать ночлег – голодно, холодно, палатки нет, до границы еще далеко». Вдоль дороги китайцы торговали гномами и всякой низкосортной всячиной в стиле китч для ландшафтного дизайна или гештальт терапии. Чем ближе к границе, тем больше полузаброшенных домов похожих на бесплатные бордели. Вывески Пансион и Хотел, не внушающие доверия окна и двери. Ночлег. «Мне нужно помыться, согреться…, поспать..». Ферма. Вот она ферма. Сдаются комнаты. Дорого. Поторгуюсь. Овцы. Аллилуйя!!! «Не ложитесь на большую кровать, поспите на детской, вы же на одну ночь»… Дада. Все, спасибо. Паспорт. Горячий душ, чай с медом. «Завтра утром наша знакомая подвезет вас до Линца в Австрии..» Просыпаюсь на детской кровати. Стала на 5 миллиметров короче. День на 5 дыханий длиннее. Дорога все круче и круче. На юг. Тттттттттттттттттттттттттт.

Где-то вдали белели вершины Альп. Окрестности Зальцбурга, озеро святого Вольфганга. Везде каменные кресты, крестный путь круто в гору. Ночевка под проливным дождем под деревом, гамак надо мной висит, ветер качает его. Гамак немного спасает от дождя. Сухой пятачок любви и тепла где-то под спиной. Утром пришли деньги. Пью горячий кофе, ем круассан. Снимаю комнату в центре Зальцбурга. Стол, кровать, умывальник. Ставни нараспашку – в окно смотрят освещенные солнцем ангелы с церкви Святого Себастьяна. А он, пронзенный стрелами, смотрит в небо, немного безучастно, склонив голову набок. На горке встретила своего двойника. Она сидела, свесив ноги в пропасть. У нас одинаковые носы и безумный взгляд переступивших черту. Дикие кошки. Те, которых сжигали на костре. Залитый солнцем Зальцбург, камни, облеченные в формы. Они продают Моцарта – конфеты. Моцарт на ужин, на обед, с бокалом вина или без. Буржуазный шик, полное разложение истины.

Снова на юг. В Альпах, на водопаде тролли украли мою серьгу, и я познакомилась с волшебной Соней. Пересекла всю Австрию на электричках без билета, на редких попутках и пешком вдоль трасс.

Идти к солнцу. Двигаться на юг или на восток. Впереди белели вершины Альп. Окрестности Зальцбурга, озеро святого Вольфганга. Везде каменные кресты, крестный путь круто в гору. Ночевка под проливным дождем. Сухой пятачок любви и тепла где-то под спиной. Утром пришли деньги. Пью горячий кофе, ем круассан. Снимаю комнату в центре Зальцбурга. Стол, кровать, умывальник. Ставни нараспашку – в окно смотрят освещенные солнцем ангелы с церкви Святого Себастьяна. А он, пронзенный стрелами, смотрит в небо, немного безучастно, склонив голову набок. На горке встретила своего двойника. Она сидела, свесив ноги в пропасть. У нас одинаковые носы и безумный взгляд переступивших черту. Дикие кошки. Те, которых сжигали на костре. Залитый солнцем Зальцбург, камни, облеченные в формы. Они продают Моцарта – конфеты. Моцарт на ужин, на обед, с бокалом вина или без. Опять на юг. В Альпах, на водопаде тролли украли мою серьгу, и я познакомилась с волшебной Соней. Пересекла Австрию на электричках без билета. Переночевала на границе со Словенией в поле, и вот уже рано поутру я бреду вдоль пустой трассы в сторону юга.

Операция – интеграция

Сидя на маленькой станции в Словении, поедая словацкие консервы с австрийским маслом и чешским сыром, куря швейцарские сигареты, купленные в Австрии, я ждала поезд, в который не сяду. Денег нет – это спокойно и весело. Был день, и было утро. Я ночевала в полях под падающими и зажигающимися звездами, в окружении колосьев пшеницы, на обочинах дорог новой-старой Европы. Операция интеграция. Был кофе за последнюю монету. До этого был день испытаний, день кругов ада. Заборы вдоль автобанов не позволяли сойти с гудящей пугающей трассы. Я шла почти час под палящим солнцем, мозоль болела, рюкзак нестерпимо давил плечи. Машины на трассе не останавливались. Я сворачивала в поле и утыкалась в тупики. Обгорелые ноги жгла крапива, и опутывали колючие кусты. Наконец я постелила коврик, развернула спальник и улеглась прямо на проселочной дороге. Навстречу шли 2 женщины. Я достала Кафку, Америка, книгу, купленную в Праге, и стала пытаться читать. Женщины прошли мимо, мило улыбаясь. Наутро я побрела к станции, где работал самый гордый своей профессией станционный смотритель, он крутил какие-то ручки, колесики на огромном пульте. Этакий властелин рельсов. Если бы не маленькая проселочная станция, я бы подумала, что он управляет всей системой железных дорог Словении. Я поинтересовалась когда приедет мой поезд. Денег у меня не было, и я помахала перед лицом контролера кредиткой, а он сказал, что кредитки не принимают. «Я и так знаю, что кредитки не принимают. На этой карточке нет денег…» подумала я. Сойдя на какой-то неизвестной мне станции, я решила идти гулять и побрела вдоль рельсов по направлению к югу. Несколько попуток подвезли меня к городку Челье. Кришнаит Йоже купил мне еду и пристроил на ночлег к своему другу альпинисту Мите. Они мои ближние. Мы вместе поднялись в горы, потом Митя рассказывал про свои путешествия по Индии. Мы пили домашнее вино от падре, мама накрывала на стол. На следующий день она довезла меня до вокзала и купила билет до Любляны. Мы прощались почти что со слезами.

Хорватия

Иногда в нашу жизнь внедряются инородные системы: банковско-кредитные, огороженные автобаны, говномешалки вместо чистых рек, но ничто не должно омрачать нашу радость. Лишь только может плачущая женщина на соседнем сиденье автобуса, которую провожал мужчина с лицом после бессонной ночи, и они так долго смотрели друг другу в глаза. Автобус тронулся, и женщина заплакала. Её лебединая песня, её последняя любовь. Ей за 50, у него семья, у нее взрослый сын. Ничего изменить нельзя. Подошел билетер-контролер, а она не могла выговорить пункт своего назначения, по ее щекам текли слезы. «Дубровник», наконец неуверенно промолвила она. «Задар», – сказала я. «Hvala», – ответил билетер.

Митя стоял перед глазами. Пьер Ришар, Паганель и Серж в одном флаконе. Рассеянность, невинность, кудри, очки, голубые глаза.

С утра, проспав пару часов на маленьком клочке берега на окраине Задара, я шла с рюкзаком на юг по улице Karma, was stuck в индустриальной зоне. Наконец, вот оно, преддверие открытого моря, чистенький пляж. Пестрые Адриатические ящерки, изогнувшись на белых камнях, слушают пение птиц и жужжание газонокосилки. Я жую крекеры в форме сердечек и думаю об Иове многострадальном и о том, что наверное надо перестать все время тянуть себя за волосы – я ведь стала тем, кем когда-то мечтала стать: путешественником. Ночью в Задаре я встретила своего любимого Хичкока. Он смотрел на меня с плаката, на котором было написано о том, что в Задаре самые красивые закаты. Хичкок был здесь и наблюдал закат в 1964 году. После Хичкока я видела «огнегривого льва» с крыльями над аркой ворот старого города, кричащих пьяных подростков, узкие улицы, ставни, византийского стиля церковь, статую голого мужчины в шарфе с ракушкой, сидящего на берегу. «Вот оно счастье, вот оно море…»

Вдруг, после долгого молчания скажу я: «Отче мой… Ты и прибой, ты и огонь. Ты радость, ты покой.» Терпением спасайте души ваши. Ожидание учит терпению, которого у меня нет. Опять без копейки. Живу в кредит в чешском кемпинге у Ванды Тенглеровой. Сегодня подобрала черствый хлеб на обочине, ела вишню, нарвала дикий чеснок. Еще осталась картошка, купленная на 2 последние монеты. От голода и томительного ожидания спасает физическая нагрузка. Я рванула на старом велосипеде в город Биоград, километрах в 25 под палящим солнцем на пустой желудок. Вернее желудок, набитый вишней. Вечером, на закате, уже дома, в кемпинге, ела вкусный ужин: жареный, до этого вымытый в морской воде хлеб, картошка и дикий ядреный чеснок. «Не хлебом соленым жив человек, но всяким словом…». «В поте лица будете добывать хлеб свой.» Голод, как ни крути, напоминает о себе, от него никак не отмахаться. Вспомнились люди, просящие подаяние, роющиеся в помойках. Многодневный голод подтолкнет к чему угодно. Голод и холод – главные враги нищих и бездомных.

Я закрываю двери от свежего ветра, я прячу его в чемодан. Он пробивается волнами, затекая в щели, пытается прорвать по швам старый дом. Я не даю пробиться сквозь двери быстрому небу. Мой хлам застилает пути-дороги. Когда придет день, и я открою все настежь, страх уйдет на запад, и взойдет солнце во всей своей первозданной красе.

Путь на юг. В сторону Дубровника, чтобы оттуда сесть на корабль в Бари, Италию. Делаю промежуточные остановки. Остров с еврейским названием Пашман. Неприметное местечко, с одним красивым песчаным пляжем и кемпингом, куда я поселяюсь ночью. Проснувшись на утро в своем спальном мешке, я обнаруживаю вокруг скопление старческих голых задниц. Это нудистский кемпинг, который я назвала кемпингом «Старый голый зад». Я сбегаю из кемпинга и двигаюсь на континент.

Остров Брач, жемчужина, Золотая Коса. Снимаю комнату на одну ночь на Ёбовой улице у хромого дедушки. Переспрашиваю у него, – «Жобова стрит?», а он смеется, видимо «жобова» на хорватском звучит смешнее, чем Ёбова. Последнюю ночь в Хорватии пою песни под гитару на пляже с каким-то местным юродивым, живущим в заброшенном отеле и прекрасным Антонио. Мы сидим втроем, голые, на берегу и поем Нину Симон и Джими Хендрикса, запивая все это крепким Dalmatian Wine. Юродивый дарит мне картину, крест в огне. Эту картину позже я сознательно оставляю в своем домике, собранном детьми из бревен на пляжах Тосканы.

Рим

Рим – мертвый город. Но вот, вдруг, оживают эти мертвые камни, дыханием духа. Аппиева дорога, здесь ступали ноги апостолов и первых мучеников. Здесь Петр спросил Христа «Камо грядеши», que vadis?». Здесь не успеть, здесь пострадать, хоть немного. Здесь поболеть, льется к рассвету дорога. Маленький крест, сотканный из одиночества. Пустые руки и карманы, и ветер где-то рядом, старый друг. Здесь оживают истуканы. И без тебя моя судьба идет, куда укажет первая звезда. Идет куда зовет парящее искрящееся небо.

Все кажется таким забытым, таким родным, таким далеким. Медленно опустился вечер. Зажглись фонари моей любви. «Ты знаешь, Господи, я никогда не хотела быть кем-то другим. Я всегда любила Тебя. Как вечно отрекающийся Петр, как последняя дрянь». И текут слезы, – то ли от раскаянья, то ли от любви. Мы чаще одиноки с близкими, с родными. Я чувствую общность со спящими на скамьях, с задумчивыми, с одинокими. С ними мне не так одиноко.

Святая Жанна Д’Арк молитвенно сложила руки и устремила глаза в небо. Едет повозка вдоль Авентина. Кучер говорит по мобильному телефону. Лошадь какает на мостовую, кучер с совочком и метлой убирает помет. В японском суши-баре итальянцы кушают суши. В пиццерии японцы режут пиццу острым ножом.

Тоскана – нежность молочного заката. Сложенные зонтики на фоне неба. Любовь живет в моем сердце. Летят самолеты, маленькие и большие. Волны шуршат, маленькие и большие. Я сижу в хижине без крыши. Дети любят заходить сюда. На окраину. Сны выходят наружу как вечные странники. Ночью я жгу костер на самой кромке воды. Волны нежно касаются огня, он немного шипит, но не гаснет. Взаимодействие стихий, алхимия в действии.

Возвращаюсь той же дорогой, но не совсем. Все вены как реки впадают в тебя, Рим – вечный – мертвый город, все мои вены в тебе, любовь моя. Я ем хлеб, который стоит столько же сколько вино.

Мое сердце осталось в Неаполе. Навсегда, я стала грязью этих улиц, мусором этих дорог. Этими лицами, этим бельём. Этой неприкрытой жизнью. Этим обнаженным горячим счастьем.

Плаваю в озерах итальянской Швейцарии. В отдалении горы, – мохнатые зеленые животные. Опять двойник, – промелькнул и исчез словно тень. (Она была в ластах. Много курила и плавала). Что-то у кого-то в этой жизни неизменно: работа, секс, еда. Иногда алкоголь наркотики, рок-н-ролл. Иногда хлеб и вода. Иногда тишина. ТЧК. Заземленье.

ГЕНУЯ

На ступеньках, в тени, тихо, слившись с домами, не нарушая тишину райских улиц, сидели женщины со сломанными крыльями. Они ничего не ждут, в их глазах забытая боль. Ко мне пришел голубь без одного крыла, хромой, беспалый. Я кормила его плесневелым хлебом. Он глотал крупные куски сразу. А потом сидел тихо рядом, тяжело вздыхая и моргая круглыми своими глазами. Позабывший страх инвалид.

Все берега наполнены тобой. Когда спадет жара, увидимся, быть может. Я коротаю время, иногда слушаю птиц, наблюдаю за детьми, считаю волны, собираю камни. Сегодня начали падать звезды. Миру нужна конкретика, а конкретики нет. Есть волны, приходящие по полутонам. Только не знаю, вверх или вниз. Не могу освободиться от назойливых как мухи желаний: еда, питье, мысли о тебе.

Господи, здесь собралось несколько людей. И мы все attached to each other. Though, we are hidden. Lonely, unhappy. Lonely. It’s like that. May be, speak like that……………………….

Shit………………………………………………………………………………………………………………………………