Текст книги "Я поступила в университет (сборник)"

Рассказ фигуристки

Санаторий Прибалтийского военного округа в Пярну был похож на теремок. Деревянный дом с резными ставнями, сложной крышей и круглыми чердачными окнами.

От теремка на пляж вела великолепная аллея высоких и разлапистых елей, которые своими верхушками почти закрывали небо, и на аллее было градусов на десять холоднее, чем вокруг. Приходилось надевать два свитера, чтобы не подхватить воспаление легких.

На пляж ходили, не без этого. Александр чаще, там его ждала команда по преферансу. Баталии заядлых отпускников-преферансистов в основном протекают на пляжах. Он даже загорал только с одной стороны – как сидел за многочасовой игрой, так и чернел наполовину. Рита на пляж ходила реже: очень неудобно было каждый раз натягивать колготки и теплый свитер поверх купальника и дрожать под нежарким, хоть и очень ярким прибалтийским солнцем. Рита любила кондитерские и кофейни. Мама осталась дома, с мужем и дочерью в Эстонию не полетела – уж больно холодно.

Девочке Рите едва исполнилось четырнадцать, но она считала себя продвинутой, крутой и умудренной жизнью барышней. Слушала только заграничную музыку, читала журнал «Иностранная литература», который выписывал папа. В прошлом году родители Риты свозили ее в Москву и Ленинград. Показали все дворцы и поводили по всем доступным музеям. И даже на «Мазепу» в Театр оперы и балета имени Кирова, где партию Кочубея исполнял Борис Штоколов, попали. Поэтому Рита считала, что уже видела и знала все.

Черноморское побережье Кавказа было для Риты вчерашним днем, туда папе путевки давали регулярно, и она уже так обнаглела, что воротила нос: хотелось за границу. Пусть не совсем в настоящую, пусть чуть-чуть, но, в ее понимании, заграницу – в Прибалтику.

В Эстонии было все так, как Рита любила. Сказочные домики и сказочная ратуша из прелестных историй Андерсена и любимых фильмов «Город мастеров» и «Три толстяка». Рок-группы на площадях и пляжах, поющие на непонятном языке, пусть не на английском, как обожаемые Led Zeppelin и Pink Floyd, но и не на русском. Вкусные пирожные и горячий шоколад в малюсеньких кафе, где посетители читали газеты и разглядывали глянцевые журналы, смакуя кофе, отхлебывая из глиняных чашек. Всё-таки Эстония очень отличалась от привычных Сухуми и Сочи с шашлыками, мушмулой, обезьяньим питомником и великолепными магнолиями. А еще в Эстонии было немноголюдно. И это Рите тоже очень нравилось.

В Пярнуском санатории оказались строгие правила: детей старше 14 лет в одну комнату с представителями другого пола не селили. Поэтому папа Риты – Александр – отправился к двум майорам из Алма-Аты, а дочь определили соседкой к молодой женщине, которая приехала в Пярну с мужем, но, так как свободной комнаты для семейной пары не нашлось, то муж проживал с подводниками, ожидая, пока освободится номер на двоих. Молодая женщина, лет 23–24-х, устроилась на кровати у стены, напротив окна. Рите предложили выбрать любую кровать из оставшихся семи.

От соседки на одну ночь Рита услышала необыкновенную новогоднюю историю, и много лет спустя терялась в догадках: правдивый ли был ее рассказ или выдумка.

Света Сорокина родилась в маленьком городке на Урале. Жила с мамой в коммунальной квартире, каталась на коньках, играла во дворе с ребятами в хоккей.

Дальше – как в сказке. Брат соседки по квартире организовал первую в их городе секцию фигурного катания. Так маленькая Света из дворового хоккея попала в фигурное катание. У мамы денег не было ни на что, но оказалось, что Свету поцеловал в темечко спортивный бог. Брат соседки не был суперпрофессионалом, но даже он понял, что девочка – настоящий талант. Соседка помогала во всем: купила хорошие коньки, заплатила за пошив платья для выступлений, и поехала Света на свой первый турнир в Екатеринбург, тогда – Свердловск. И выиграла турнир в своей возрастной группе. О Свете узнали в Москве, перевели в интернат, поставили в пару с подающим надежды мальчиком. Из уральского захолустья Света попала в столицу, в сборную страны, а потом и на международные юношеские турниры. Единственное, что сильно омрачало светлый путь юной фигуристки, был ее рост. Она быстро росла и вскоре переросла партнера. И еще – грудь. Росла грудь. Другие девушки бы радовались, а Свете грудь мешала выполнять двойные тулупы и аксели, а партнеру – еще тяжелее – поддержки.

Московский тренер подыскал Свете другого партнера с простой украинской фамилией типа Шевченко. Мальчик был высок, красив, дедушка – генерал, отец – полковник, мама – театровед. Жили они в огромной пятикомнатной квартире с прислугой на Мосфильмовской.

И начался новый этап в Светиной спортивной карьере – танцы на льду. Света оказалась очень артистичной, чувствовала музыку, у нее были красивые руки. Танцам, поставленным подругой мамы-театроведа – хореографом Большого театра, рукоплескала вся Европа. По оценкам за артистичность Света и ее партнер выиграли чемпионат Европы, а в общем зачете заняли третье место. Это был их дебют на чемпионате Европы среди взрослых. Уже готовились к чемпионату мира, как вдруг грянул гром: Шевченко влюбился. Но не в Свету, а в тоненькую черноволосую девушку с огромными глазами – Марину, тоже фигуристку, которая выступала во втором эшелоне.

Любовь победила. Шевченко навсегда отказался выступать со Светой. Кроме того, Марина была москвичкой и тоже не из простой семьи. К тому же не менее талантливой. Светочку отфутболили в Таллин. Какая разница, думали чиновники от советского спорта, где Свете жить, в каком общежитии. Надо и эстонское фигурное катание поднимать. В Таллине оказался способный мальчик, чьи родители наотрез отказались отпускать его в интернат в Москву. Свету же, голь перекатную, никто не спрашивал: партия сказала «надо», я ответил – «есть!»

Родители таллинского мальчика никуда одного не отпускали. Почти всегда мама присутствовала на тренировках, сопровождала на соревнования. Но однажды она заболела, и юные фигуристы уехали на турнир в Свердловск без нее. Турнир проходил в конце декабря, и тренер решил остаться встречать Новый год там. У него были друзья в Свердловске. Свете разрешили первого января поехать к маме, а ее партнер должен был улететь в Таллин на следующий день. Света с мальчиком остались в гостинице одни. Мальчик открыл шампанское, Света захмелела, и случилось то, что и должно было случиться.

Надо сказать, что у Светы никого до этого не было. А когда бы было? Если с двенадцати лет она жила в интернате, большую часть времени проводила на сборах, тренировках и соревнованиях. Уставала так, что еле доползала до кровати. А еще училась в школе. Ей очень нравился Шевченко, но он был сноб, Свету воспринимал только как партнершу по танцам. Его коробило ее произношение, он ее в лицо называл «деревенщиной», она плакала ночами, но ничего не могла изменить и плыла по течению.

Всё-таки в танцах на льду личная привязанность к партнеру имеет большое значение. В паре с Мариной, на которой Шевченко впоследствии женился, бывший Светин партнер раскрылся совсем иначе. Их танцы были настолько чувственны и эмоциональны, что вскоре пара Шевченко – Марина выбилась на первое место в Союзе, а с середины восьмидесятых они неоднократно брали «Европу», чемпионаты мира, и в конце концов выиграли Олимпиаду.

Как только мальчик слез со Светы и откинулся на подушку, она почему-то заплакала. Торопливо оделась, выскользнула из номера и побежала по коридору. От ее шагов проснулась дежурная на этаже.

– Она посмотрела на меня так брезгливо, да еще плечами передернула, – рассказывала Света, – что я не посмела вернуться в свой номер и выбежала на улицу. Шла и шла по заснеженным тротуарам.

Каждая девочка мечтает о большой любви, и Света мечтала, а получилась какая-то неловкая возня, стыдно как.

Навстречу шла группа парней: «Девушка, почему вы одна? Пойдемте с нами встречать Новый год!». Света проскользнула мимо. От группы отделился парень и пошел рядом с ней. Он заметил, что девушка плакала. И так был внимателен, и хорошие слова ей говорил, и веселые истории рассказы вал, что Света перестала плакать, заулыбалась, даже хохотала над особо смешными пассажами и напрочь забыла, что полчаса назад потеряла невинность и трусливо сбежала от «возлюбленного».

И вдруг новый знакомый сказал Свете: «Выходите за меня замуж!»

Света обомлела: «Вы шутите?»

«Нет, я – военный, закончил училище, через три дня – распределение в часть. Если бы я был женат, то меня бы отправили на специальные курсы переводчиков, а в дальнейшем – служить за границу. А так отправят замполитом в тьмутаракань».

Света сказала первое, что пришло в голову: «Как вам не стыдно!».

«У вас есть время на обдумывание – три дня», – сказал ей новый знакомый и проводил до гостиницы.

Прощаясь, записал свой адрес: «Если решитесь, отправьте телеграмму».

Света поднялась по лестнице и постучалась в номер к таллинскому мальчику. Он не открыл. Новый год встретила одна, плача в подушку.

На следующий день уехала к маме. Мама по-прежнему жила в коммунальной квартире. Добрая соседка, которая принимала активное участие в судьбе Светы, умерла. Разговор с мамой не ладился, они отвыкли друг от друга. Убогость и нищету маминой комнаты Света раньше не замечала, а сейчас и комната, и еда, и мамина неловкость были ей неприятны.

Второго января Света пошла на почту и отправила новогоднему знакомому телеграмму с одним словом: «Приезжайте!» Четвертого утром он приехал с обручальными кольцами. Шестого января они поженились в Свердловске. Седьмого она сообщила тренеру. Он не поверил, она показала ему свидетельство о браке и познакомила с мужем. С фигурным катанием было покончено раз и навсегда.

– Без сожаления! – сказала Света.

Десятого января Света с мужем приехали в Москву к его родителям. Света им понравилась, но спать их отправили в разные комнаты. Молодожены так и не смогли остаться вдвоем ни на минуту, и муж уехал к месту службы, не переспав с женой.

После отъезда мужа Света жила в общежитии, где свекровь через знакомых нашла ей комнату, и готовилась к поступлению в институт. За третье место на чемпионате Европы Свете выдали довольно приличный аттестат о среднем образовании. Репетиторы, нанятые свекровью, рапортовали, что девушка попалась способная и в педагогический поступит «на ура».

Муж приехал через три месяца, и Света сообщила ему, что беременна. Тот единственный раз с таллинским мальчиком оказался прямым попаданием. Муж сказал: «Будем рожать и растить».

– Я думала сделать аборт, – продолжала Света, – но я никого в Москве не знала, мне не к кому было обратиться. Не могла же я сказать свекрови: «Я хочу сделать аборт», она же не знала, что ребенок не от ее сына.

– А вдруг он сказал маме, что у вас ничего с ним не было? – спросила продвинутая четырнадцатилетняя Рита.

– Я тоже этого боялась, но он ничего родителям не сказал. Они до сих пор думают, что Павлик их внук.

Павлик родился в начале октября, чуть-чуть «засиделся». Света успешно сдала вступительные экзамены и поступила в педагогический. Муж закончил курсы переводчиков, получил назначение в Германию. Света перевелась на заочный, и они уехали в Дрезден. Павлик ходит в немецкий детс кий сад.

– У нас настоящая любовь, это правда. Мне очень повезло.

– А как же фигурное катание? Вам не жалко было бросить спорт после стольких усилий, лишений?

– Я всегда плыла по течению, а в спорте нужен азарт, кураж, иначе будешь прозябать в забвении. Я не годилась для большого спорта. Оказалось, что семья для меня – главное.

Рассказ Светы занял всю ночь. Правда, эстонские июньские ночи настолько светлые, что они не сразу и поняли, что уже утро. Только глянув на часы, Света спохватилась:

– Ой, надо хоть чуть-чуть поспать. А то на завтрак скоро, муж через час будет здесь. Спокойной ночи, или уже доброе утро!

На следующий день их расселили. Света воссоединилась с мужем, а Рите нашли новых соседей – пожилую тетку с внучкой.

Света больше никогда с Ритой не заговаривала. К большому огорчению девочки, она делала вид, что с ней не знакома. Мужем Светы оказался высокий лысоватый мужчина с уже намечавшимся лишним весом над плавками. Павлика с ними не было: может быть, остался с бабушкой и дедушкой в Москве, а может быть, вся история была просто выдумкой. Рита жалела об одном – что не спросила у Светы, узнал ли таллинский мальчик, что у него родился сын.

Утром, собираясь на завтрак после короткого сна, Света, расчесывая прекрасные светлые волосы, сказала Рите на прощанье:

– Не верь никому, если тебе будут доказывать, что спонтанные решения неправильные. У кого-то, может быть, и неправильные. Но в новогоднюю ночь всё происходит иначе. Что-то мистическое носится в воздухе и меняет, смешивает судьбы людей. Кстати, мама рассказывала, что бабушка моя была ворожея. Я тоже иногда чувствую энергию, исходящую от людей. У тебя будет непростая судьба.

Рита так и застыла с раскрытым ртом.

Через несколько лет Рита провела новогоднюю ночь в палате интенсивной терапии. Ее забрали прямо с вечеринки с однокурсниками: родители попали в аварию, спешили на праздник к друзьям. Их с тяжелейшими травмами привезли в военный госпиталь. Это было лучшее медицинское учреждение во всей республике. Папа прожил только один день в новом году, мама – два. Через неделю после похорон молодой врач, который очень старался, но так и не спас родителей Риты, приехал к ней справиться, как она. Ей очень нужна была его поддержка, и через пять дней они поженились. Все вокруг осуждали Риту за легкомыслие, за черствость: тела родителей еще не остыли, а она в загс побежала и в постели кувыркается. А Рита по сей день живет со своим врачом.

Нара и Нина

– Бери вправо! – в ужасе крикнул Вадим.

Это были последние слова, которые услышала Нара. Машина, еще секунду назад весело летящая сквозь дождь по ночному шоссе, вдруг с визгом заскользила, закрутилась волчком. Страшная сила выбросила ее с дороги на камни. Нара уже не слышала ни поющей свой хит Глории Гейнер, ни закричавших ребят, не видела, как Рубик пытался удержаться на сиденье, схватившись за ручку двери, но его выбросило первым, как Ваган прижал к себе Таню, шепчущую белыми губами «мамочка», не чувствовала, как машина летела вниз с крутой насыпи. Новенькая красная «Лада», подаренная Ерванду отцом в честь поступления в летное училище, несколько раз перевернулась, теряя пассажиров, задержалась на миг в воздухе торчком, как бы раздумывая, перевернуться на крышу еще раз или нет, и с оглушительным скрежетом упала на все четыре колеса.

В машине, без сознания, осталась одна Нара, на мокрой траве вокруг – пятеро ее друзей. А дождь всё лил и лил, смывая кровь с их остывающих лиц, а Глория Гейнер всё пела: «I will survive». Прошло всего двадцать шесть секунд с того момента, как Ерванд не заметил, что дорога резко сворачивает вправо.

В 50-е годы прошлого столетия в одном из живописных районов Еревана, в Разданском ущелье выросли корпуса физического института. Многие физики мировой известности начинали в этом уникальном месте. Рядом небольшой микрорайон – город в городе. Работники института получали квартиры в трехэтажных домах улучшенной планировки. Весь микрорайон утопал в зелени, жители его дышали целебным воздухом горного ущелья. Там был свой магазин со всевозможным дефицитом, детский сад, клуб, где шли закрытые показы иностранных фильмов и гастролировали не только известные на всю страну артисты, но и те, кто был не в ладах с советской властью.

Интернациональный состав городка – редкость в мононациональной Армении – и заграничные командировки физиков породили вольнодумство не только внутри Физгородка, но и в окрестных кварталах. Но власти закрывали глаза. Деятельность института была слишком важна для неумолимо растущего военного потенциала страны.

В таком замечательном «городе в городе» росла Нара, а в соседнем с ней подъезде Рубик. Нара была на два года старше, а в детстве два года – это пропасть.

Впервые Нара обратила внимание на Рубика в подготовительной группе, на утреннике в честь 8 Марта.

На маленькую сцену с большой цифрой «8» и кабинетным роялем вышел пятилетний Рубик. Родители, кое-как устроившиеся вперемешку с детьми на стульчиках перед сценой, зааплодировали. Юный музыкант важно поклонился публике и объявил: «Это произведение я посвящаю маме». Полились звуки нежного объяснения в любви «К Элизе». В зале все знали, что маму Рубика зовут Эльза. Родители Рубика – ученый-физик и учительница музыки – улыбались сыну из зала, они не сомневались: их сына ждет блестящее будущее.

С того дня Нара, семилетняя девочка, обрела в жизни цель – понравиться Рубику. Он опережал ее во всем: в игре на фортепьяно, по школьным предметам, но Нара старалась, много занималась, читала, чтобы Рубику было с ней интересно – ведь он так много знал!

За десять лет Рубик привык к Наре, ее дружбе, заботе. Ему и в голову не приходило, что девочка любит его по-настоящему, как взрослая.

Нара с невероятным терпением ждала, когда Рубик вырастет, поступит в институт, перейдет на второй курс, и в новогоднюю ночь 1980-го она признается ему в любви. А летом они поженятся. От таких мыслей Нара часто не могла уснуть, но признаться Рубику, что она ждет от него большего, чем просто детской дружбы, боялась. Подсознательно чувствовала, что может разрушить многолетние отношения.

В старших классах Рубик увлекся историей средних веков. Читал книги из богатой редкими изданиями библиотеки физинститута, днями пропадал в Матенадаране – хранилище древних рукописей. Увлечение Рубика предопределило будущую профессию Нары.

Рубику, конечно, льстило, что подруга старше него. Школьные друзья Ерванд и Вадим подшучивали над ним, в глазах пятнадцатилетних подростков студентка первого курса была зрелой, всё повидавшей женщиной. На самом деле, кроме редких поцелуев в темноте кинотеатров, Нара не позволяла ничего, да и сам Рубик не рвался пересечь черту. Ему больше нравилось проводить время в компании ровесников. Дружба с Нарой, которая превратилась в некрасивую и молчаливую девушку, начинала Рубика тяготить. Он не подозревал, какие страсти кипят в душе у Нары.

Окончив школу, Рубик и его друзья-одноклассники поступили в вузы, а Ерванд ушел в армию. Он хотел стать военным летчиком – продолжить семейную династию. Рубик, как и мечтал, поступил на исторический факультет ЕГУ, там на третьем курсе уже училась Нара.

Новогодняя ночь 1980 года оказалась самой счастливой для Рубика и самой несчастной для Нары. Все было как всегда: тосты, шутки, костюмы. Ваган обнимал Таню, Вадим хвастался новым альбомом Донны Саммер. Но любящее сердце Нары уловило перемену: она вдруг увидела, какими глазами смотрит Рубик на прелестную девочку Нину – подружку младшей сестры. Дрожащей рукой Нара подняла бокал за Новый год, которого так ждала.

Сразу после полуночи Рубик с Ниной исчезли. Нара выскользнула из квартиры, вышла из подъезда и вдруг увидела их. Холодный ветер поднял длинные светлые волосы Нины, закружил вокруг лица. В луче фонаря они казались серебристым, светящимся облаком. И сквозь эту пелену волос Рубик прижался губами к лицу Нины.

Нара тихо поднималась по лестнице домой, останавливаясь на каждой ступеньке. Всё кончено.

Несколько месяцев она старалась не попадаться на глаза Рубику, но тот о ней и не вспоминал.

А к Рубику и Нине пришло то самое чувство: с бессонными ночами у телефона, робкими поцелуями в подъездах, с потными ладонями на талии во время «медленных» танцев на вечеринках.

Очень короткая любовь: могла взорвать Вселенную, но не взорвала.

Нина еще училась в школе. Каждый день после уроков она отправлялась на улицу Мравяна. Там, в многочисленных сквериках, на ажурных скамейках она учила уроки, ожидая Рубика – у того лекции заканчивались позже. А потом они долго шли по ереванским улочкам домой в свой «городок», болтая обо всем. И не было более счастливого времени в жизни Рубика. Да и у Нины тоже.

Однажды, когда вовсю цвели акации в Разданском ущелье, а клумбы в парках украсились синими ирисами, в увольнительную из военного училища прилетел Ерванд:

– Рубик, собирай всех, сегодня в клубе комедия «Блеф», есть шесть билетов на 9 часов.

– Я позову Нину.

– И Таню с Ваганом.

– А Вадим с тобой?

– Разумеется.

Нину на вечерний сеанс не отпустила мама:

– Выпускные экзамены на носу, вступительные, а у нее один Рубик на уме.

Нина рыдала, мама успокаивала – завтра увидитесь.

– Тогда я приглашу Нару, – сказал Рубик Нине, – чтобы билет не пропадал. Если ты, конечно, не против.

– Ладно, зови, один раз можно – засмеялась Нина. Слезы высохли – ей было приятно, что Рубик спрашивает у нее разрешения. «Как у настоящей жены, – подумала Нина. – Значит, мы поженимся».

И закружилась по комнате:

– Мама, я так счастлива!

А Рубик позвонил Наре.

У Нары бешено заколотило в груди: вот он – шанс.

После кино Ерванду захотелось похвастаться новой машиной. Рубик спешил домой, позвонить Нине, но ему было неудобно отказать друзьям, особенно Наре, с которой давно не виделся…

Окровавленная девушка с трудом выбралась из изуродованной машины. Левая, целая фара хорошо освещала все вокруг. Таня и Ваган лежали рядом с машиной, пальцы Вагана вцепились в Танино платье. Чуть поодаль Нара увидела Вадима и Ерванда – закадычных друзей. «А Рубик где?» – у Нары кольнуло сердце. Она осторожно поднялась на ноги и огляделась. Ближе всех к дороге, уставившись неподвижными глазами в небо, лежал Рубик.

С дороги вниз по насыпи к ним бежали люди. Нара застонала от боли, перед глазами всё поплыло.

Прошло тридцать пять лет. Нара отдыхала на даче у друга в Израиле. После аварии Нара ушла из университета и устроилась воспитателем в детский сад. В тот самый, в котором первый раз увидела Рубика: маленького, кучерявого мальчика с черными глазами за огромным роялем. Через десять лет, когда уже распался Союз, она восстановилась на историческом факультете, окончила его с отличием, защитила диссертацию. И сама не заметила, как стала одним из ведущих специалистов по древним рукописям. В Израиль летала часто, встречалась с историками, писателями.

Когда спадала жара, гости собирались на большой открытой террасе, смотрящей на Мертвое море, полюбоваться необыкновенным розовым сиянием Иорданских гор на закате. «Такой закат для художников и поэтов!» – любил повторять израильский друг.

Нара почти не изменилась. Она сохранила девичью фигуру, ее длинные волосы прорезала седина, но это ее не старило, лицо и шея были по-прежнему гладкими, без морщин. Ей очень шел загар, который намертво прилипал к ее смуглому, некрасивому лицу.

Через несколько дней на дачу приехали гости из Москвы: муж и жена. Что-то знакомое промелькнуло в лице москвички. «Где я могла ее видеть?» – думала Нара, разглядывая красивую полноватую женщину с великолепными синими глазами и модной замысловатой косой.

– Привет, Нара, – вдруг сказала женщина. – Я – Нина. Помнишь Рубика?

Они долго потом сидели на террасе. Уже погасло розовое сияние, наступила черная израильская ночь, а они всё курили и говорили, говорили.

– Знаешь, о чем я часто думаю, Нара? Если бы я была с Рубиком в ту ночь, он бы остался жив.

– Кто знает? Окажись ты с ним в той машине, может быть, ты бы тоже погибла.

– Нет. Мы бы не поехали с ребятами. Нам всегда хотелось остаться наедине, мы не могли наговориться, и мы всё время искали возможность, чтобы целоваться часами и мечтать. Мы бы не оказались в той машине.

– Почему же тебя с ним в тот вечер не было?

– Мама не отпустила.

– Она спасла тебе жизнь.

– Но и ты не погибла.

– Ты так думаешь?

Нина повернулась к Наре, но ничего не увидела. Лицо Нары слилось с окружающей чернотой.

– А чего вы в темноте сидите? – спросил муж Нины, вынося на террасу два фонаря.