Текст книги "Карина. 12 дней в тайге"

– Ого, Найда, гляди, какой муравейник!

Что будет, если разрыть его веткой? Муравьи засуетятся, понесут щепки и хвоинки, станут ремонтировать домик. Муравейник же их дом, они в нем живут.

– Я – добрый великан, забыли? – Карина вздохнула. – Вы просто не знаете. Вы – другие муравьи, не березкины.

Вспомнила, как соседский мальчик в папиной деревне учил добывать муравьиный сок. Надо найти чистую палочку, послюнить и положить на муравейник. Карина так и сделала. Стряхнула прилипших к палочке насекомых и попробовала. Вкусно! Только очень кисло.

– Найда, хочешь облизать? Найда-а! Зачем унесла палочку?! Глупая ты собака!

Они одни. Одни в лесу. Муравьи не считаются, как и тени, слишком маленькие насекомые. А лес помрачнел, наполнился незнакомыми звуками, сиплыми вздохами, словно чьим-то больным дыханием. Солнце поплыло на уровне стволов, деревья и кусты стали чаще. Недавно такие дружелюбные, закрывают лучи. Играет в прятки солнце… Порой между ветвями мерещится множество сверкающих глаз. Следят за Кариной и Найдой. Носки сапожек натыкаются на камни, ноги устали. Как бы не упасть в лужу. Кончился песок, и неизвестный путь грязен, идет вниз. Темень льется с неба на землю, как сажа по печной трубе в дождь. Солнце опустилось за гору, оставшуюся позади, подол горизонта едва розов…

Земляника! Ягодка переспелая, коричневая, в светлых семенах. Сладкая и водянистая, разбухла от дождя. Карина исползала траву кругом и не нашла больше ни одной.

Земляничное варенье бабушка хранит в подполье, в маленьких банках. В больших стоят соленые огурцы. Их вкусно есть с жареной картошкой. Грибы с картошкой тоже неплохо. Но лучше всего, конечно, оладьи в масле. И пусть бы бабушка не выкладывала на тарелку, а брать их вилкой, горячие, прямо со сковородки. Вчера Карина капризничала и не хотела есть лепешки с сахаром и молоком. Вот бы сюда сейчас вчерашние сладкие лепешки… Бабушка любит что-нибудь печь – калачики, печенье, рыбный пирог. Его Карина совсем не любит, но теперь полюбила бы. Даже рыбу перченую, пахнущую лавровым листом, съела бы без остатка. А если бабушке вздумалось бы сварить молочный суп… Да, и от него б не отказалась. Хотя в садике отказывается.

Никто не предлагает в лесу ни рыбного пирога, ни молочного супа. Темнота, оказывается, дружит с холодом. Ноги в резиновых сапожках замерзли, и руки в карманах куртки озябли. Нос мокрый и холодный, как у щенка…

Хорошо цветам! Сжимают лепестки и закрываются сами в себе. Съежиться бы так же Карине. Но нет у людей ни лепестков… ни крыльев, чтобы полететь скорее домой…

Чудесные цветы рисовала на окнах зима.

– Найда, а тебя зимой еще не было!

Глаза щенка мерцают зеленоватым светом.

– Зима – это когда вместо дождя падает снег, – объясняет Карина. – А снег – это белый, очень холодный пух. В подушке такой же пух, но снег отличается тем, что тает. Поняла?

Странно все-таки – снег действительно тает и становится водичкой. Найда, наверное, не верит. Карина раньше тоже не верила, пока сама не убедилась. Если немного снега положить на язык, можно заболеть. Зато он вкусный. Как мороженое, только без сахара.

– Ну что ты крутишься, Найда, не даешь мне идти? Нет у меня ничего в руках – видишь? Все лепешки дома. Хочешь лепешку – найди дом, ты же Найда! Перестань скулить, а то услышит какой-нибудь волк и придет к нам, и съест, как Красную Шапочку и ее бабушку…

Не нравится эта сказка Карине. В садике нравилась, а теперь – нет.

– Бабушка, почему у тебя такие выпученные глазки? – передразнила она сказочную Красную Шапочку. – Почему у тебя такие косматые ручки и зубки как у акулы?

Плохая сказка. Нельзя разговаривать с волками.

– Не говори с волком, Найда, хорошо? Не откликайся, если позовет. Молодец, я так и знала, что согласишься…

Между прочим, у Карининой бабушки есть акулиные зубки. Они лежат в чашке с водой на полке. Бабушке их подарила одна знакомая акула, чтобы стало легче жевать. Бабушка смешно жует без зубов. Губы завязываются и развязываются, как тряпочки…

Утром от бабушки пахло оладьями…

– Найда! Не отпрыгивай, трусиха, это не волк, это я тебя зову! Вкусная была утром оладья, которой я тебя угостила? Скажи «спасибо». Не «гав-гав», а спасибо… Нет, молчи! Я, кажется, вижу волка!

Схватившись за шерсть щенка, девочка присела в ужасе: кто-то страшный заухал-захохотал, кто-то задел живым ворсистым боком…

– Не вертись, собака, а то я подумаю, что ты – волк, и ударю тебя кулаком!

Длинные студеные пальцы страха пробрались под одежду, и кожа мгновенно покрылась пупырышками. Лес… не надо пугать меня! Ты же добрый, правда?

Нет, не сам лес притворяется враждебным, темнота сделала его таким. В темноте все что угодно кажется страшным. Темнота – это ночь. В ней живут большие кусачие звери, черные птицы с острыми клювами и тени без людей… Но Карина схитрит с собой и с лесом, представит, что он – бабушка. Тогда лес укроет и защитит.

– Лес, побудь бабушкой! Мне страшно!

Девочка протянула руки и пошла туда, где было темнее всего. Она знала: там – лесная чаща. Густая и, может быть, теплая. Сейчас Карину подхватят сильные руки, и все плохое кончится.

…Она падала бесконечно. Измученное усталостью тело мягко, как о батут, спружинило о лапник, кем-то заботливо уложенный и примятый в яме. Сверху слышалось повизгивание – к хозяйке спускалась верная Найда. Пальцы Карины коснулись земляных стен. Исчезли ветер и холод, у живого тепла был мохнатый бок и горячий язык. Она крепко обняла собаку, зарылась в ее густой мех. Руки сразу согрелись, а скоро согрелась и незаметно забылась сном сама Карина.

Снились мама и папа. Они не разговаривали резко, как было изредка, когда папа приходил, чтобы забрать дочку на выходные. Родители смотрели на нее грустными глазами и молчали… Утром собачья шерсть на боку была мокрой от слез.

Прошли первые сутки долгой дороги домой. Самые длинные сутки из двенадцати остальных. Следующие понемногу будут сокращаться – из-за сна. Ослабленный голодом и ходьбой человек дольше спит.

День второй.
О чем поет трава?

Сытые медведи-самцы, эти ленивые увальни, могут завалиться на спячку под корнями большого дерева, едва вырыв небольшую нору и даже не потрудившись собрать ветвей на подстилку. Другое дело – медведицы. Эти готовятся к зиме добросовестно. Собранная ими «лежанка» толще перины, снизу под листья и ветки для пущей сухости накидан валежник. Мамы всегда такие – больше стараются не для себя, а для детей. Медведица обычно роет яму длинную, широкую, иногда с боковыми углублениями, ведь часто кроме сосунка, а то и двух, с семейством зимует пестун – годовалый медвежонок-нянька. Тепло и мягко всем вместе в мороз… Если б утренние лучи сумели заглянуть в глубину берлоги, они бы очень удивились, увидев в ней ребенка, спящего в обнимку с собакой.

Собаки пробуждаются и без солнца. Найда проснулась, заскулила и разбудила Карину.

– Спи, Найда, – прошептала девочка тихо. – Я еще не выспалась.

Это была неправда. Девочка просто не решалась открыть глаза. Ей хотелось думать, что ночной лес со всеми его мнимыми и настоящими ужасами всего лишь приснился. Ведь такое уже случалось. Хотя бы вчера, когда она летала во сне на разноцветных крыльях, и вдруг – раз! – очутилась на своей кровати.

«Пусть будет так, – молила кого-то Карина. – Пожалуйста, пусть я увижу себя дома!»

Не открывая глаз, похлопала ладонью вокруг. Вместо гладкой простыни – о-о, нет! О, да, как грустно… – старые ветки, под рукой осыпается хвоя. Попался катышек грубой шерсти, Карина размяла его пальцами. Остро пахнуло чем-то противным, – так издалека пахнет от свиньи, которая живет в полном грязи загоне у бабушки из другой деревни. В яме вообще пахло нехорошо, свиная вонь мешалась с запахами прелых листьев и трухлявой коры. Девочка запустила пальцы в собачью шерсть, притиснулась ближе к боку щенка и заплакала.

Они не дома.

Не дома!..

Преданная Найда охраняла хозяйку всю ночь от волков, но, кажется, это и есть волчье логово… или даже медвежье! Собака облизала соленое от слез лицо Карины, завершив ее утренний туалет, задрала морду и коротко провизжала: вставай! Давай-ка попробуем вылезти, здесь опасно! Щенок и девочка всегда хорошо понимали друг друга.

Глаза открылись – и что? Светлее не стало. Солнечные лучи мелькают где-то высоко. Почти так же высоко, как беличье дупло на сосне вчера. И, конечно, никакой лестницы из веток, – земля и земля кругом. Солнышко, посвети!

Привыкнув к темноте, Карина разглядела стенки берлоги. Висят какие-то корни, тонкие, как волосы, не удержат, порвутся. Почва сырая и твердая. Что делать?

Найда поелозила лапами по глинистой поверхности и, кажется, нашла выступающую из стены часть крепкой коряжины, вцепилась зубами. Задние лапы уперлись в скользящую вертикаль. Карина не оплошала – вскочила и подставила свою спину. Щенок продвинулся вверх по спине, плечам, голове, по поднятым рукам, оцарапал острыми когтями вытянутые кулачки Карины. Тяжелый! Если б не вгрызся в свисающие корни живого дерева, ей бы его не удержать. Лапы путаются в корнях, сейчас рухнет обратно… Склон, к счастью, был покатым.

Скоро стало совсем темно – это Найда закрыла собой солнечную сторону выходящего в берлогу отверстия. Показался вильнувший хвост. Собака выбралась! Теперь выбраться бы Карине… Надо постараться, до верха шагов немного, примерно как от бабушкиного дома до калитки. Правда, карабкаться из ямы по отвесному скату совсем не то что шагать по земле.

Найда залаяла, в голосе слышались призывающие нотки: чего медлишь, айда за мной!

Девочка попыталась удержаться на волосах корней. Они, как и предполагала, рвались, будто подгнившие нитки, резали пальцы, и сапожки напрасно скользили по стене. Несколько раз ее отбрасывало назад. Но вот удалось выщербить из стены камень. В ногти больно набилась земля, зато появилась возможность вставить в щербину носок сапожка. Сверху корни чуть толще… Эх, снова Карина оказалась внизу! Плакать некогда – что если придет зверь и скажет: «А кто тут сидит в моей норе? Кто спал на моей постели, кто ел из моей миски?!»

Нет тут никакой миски, не ел никто. Нечего есть… Пальцы нащупали в куче подстилки крепкий сучок. Что если пробить им ямки в стене?

Руки дрожали от напряжения, но били, били землю – она оказалась не такой уж и каменной, комья дерна отламывались, как кусочки застаревшего, выветренного чохона, летели в глаза. Все лицо припорошило. Стало жарко. Сердце застучало гулко, отдалось в виски грохочущими толчками. Кажется, подступило к горлу, перехватывает дыхание, словно собралось выпрыгнуть из груди!

Карина села дать отдых рукам и сердечку. Как же здесь невозможно противно пахнет… Сил нет терпеть. Но три выемки она сумела пробить. Сучок на всякий случай зажала в зубах.

Полезла. Шаги ввысь – ох и трудные! Шаг за шагом, по выемкам, по корневому плетенью, на пути попалась удачная выбоина… Коленки трясутся, запястья гудят. Пальцы… Изрезанные пальцы Найда полечит потом.

В натужной голове мельтешили обрывочные думки. Медведи… Волки… Найда, помоги… Нет рук у собаки, чтобы подать их Карине. Бегает Найда по краю ямы, лает и скулит. Не может помочь.

«Давай! Еще», – мысленно подбодрила себя Карина, сдув с носа каплю пота, сбежавшую со лба. Соленые капли забегали в глаза, щекотали ноздри, пыль сыпалась на ресницы. Вытереть бы, да руки заняты, вцепились в коряжину, кое-как держат слабеющее тело. Но до спасительных корней и покатого спуска осталось немного… В нем продольная скважина. Девочка постояла в ней, покачиваясь, и в глазах посветлело. Нельзя стоять! Над головой – солнце и небо. Вперед!

Здесь корневища выворотились, вздыбились на краю, рукам легче. Если не повезет, и тело снова сорвется, солнца, наверное, никогда не увидеть. Карина изловчилась подтянуться к спуску. Всякое движение причиняло боль от кончиков ободранных пальцев до шатких ног… Земля… Вот она – земля, и таежный простор! Карина выпустила сучок изо рта, выдохнула тихо:

– Найда… Не мешай… убери лапы… Сама… Я сама.

Солнечный лес, здравствуй! Щенок, уйди, дай полежать и отдышаться.

Девочка отползла от ямы. Обтерла рукавом грязный лоб и щеки – только на это и хватило остатков сил. Светло… но глаза вдруг погрузились в темень.

…Она очнулась. Неужто спала? Как долго? Щенок облизывает ладони. На них ссадины, и даже от мягкого прикосновения руки больно пощипывает. Но собачья слюна целебная – так говорила бабушка, когда Найда однажды поранилась о ржавую колючую проволоку, кем-то брошенную в кустах. Собака, хоть и маленькая, вылечила себя слюной.

– На, мои пальцы, Найда. Им больнее.

Какой приятный ветерок… Остудил лицо, прошелся прохладой по обслюнявленным рукам. Пот успел высохнуть на солнце. Щенок застыл рядом: я тебе помогу, возьмись за мой мех, поднимайся! Умница.

Девочка поморщилась от ноющей боли в руках, однако смогла ухватиться за собачью шерсть и встала. Ноги почти перестали подгибаться в коленках. Карина попрыгала на месте, проверяя твердость ног, сбрасывая сонное оцепенение. Идут, слушаются! Хорошо идти по земле.

Хотелось оглянуться на берлогу, – Карина пересилила себя, не оглянулась. Знала теперь, что ночь не застанет ее слабой, не загонит больше в страшные ямы… если не найдется сегодня затерявшаяся в дебрях деревня Олом.

День ясный, погожий. Вкруг солнца – огромной золотой оладьи – вспенились облака. Как жаль, что на деревьях только шишки. Хлеб с маслом и сахаром не растет на игольчатых ветках. Зато где-то журчит вода! Во рту у Карины пересохло, на зубах скрежещет песок, – кажется, выпила бы целую бочку воды.

Щенок и девочка выбежали к ручью. Она вскрикнула от радости: вода в нем была прозрачная, чистая-чистая, – горный поток вился между камнями, и на его дне виднелись пестрые камешки.

Сначала Карина зачерпывала воду грязными ладонями, потом просто легла на каменную плиту и стала пить прямо из ручья. Пила до тех пор, пока живот не наполнился. Сил сразу прибавилось! Наконец, оторвавшись от живительной влаги, перевернулась на спину.

Небо словно свежевымытое, ярко-синее не по-осеннему. Напомнило о том, что нужно помыться. Вон ошалевшая от восторга Найда сразу с визгом полезла в ручей, шумно плещется в нем, стоя на мелководье по грудь. Выскочила, встряхнула мокрой шкурой, и обратно. Брызги летят радужным веером, светящимся стеклянным фонтаном! Карина засмеялась. В животе булькала, переливалась вода, куртка промокла. Постирать бы ее… Но сперва – помыться самой.

Девочка опустила пылающее лицо в студеную воду. Чувствительную кожу обожгло, засаднило от движения струй. Дали знать о себе нещадные укусы мошки, царапины, оставленные хлесткими пощечинами веток с колкими иголками. Пальцы тоже в ручей – ох, как бежит, торопится напористое, безостановочное течение! Наверное, к какому-нибудь папе-озеру. Так бы и Карина спешила к папе, если бы знала, где его найти…

Она сняла куртку, прополоскала и пустила по течению. Одежка быстро поплыла – ишь ты, захотела удрать от Карины! Руки заледенели – пожалуй, хватит тебе плавать, куртка. Карина разложила ее на камнях. В одной футболке холодновато, но этот холод ничто по сравнению с ночным.

Полюбовалась бурыми, красноватыми и в крапинку камешками на дне. Достала несколько горстей самых мелких. В воде были ярче, красивее, а только высохли – побледнели. На моховом бережку Карина построила из них с помощью веточек маленький дворец. Эй, кто хочет жить в прекрасном дворце? Муравьишки, вот вам готовое жилье!

Найда накупалась. Собаке не терпится в путь, вьется вокруг, коротко взлаивая, – пошли! Ну, пошли. Строительница подобрала непросохшую куртку. Отправились вниз по ручью к озеру. А вот и оно – папа-озеро, с горного бока бурлит ручей, с другого заводь вполне тихая. Карина с Найдой обошли озеро. Берег песчаный, вода, как в «папином» озере, зеленоватая…

Вглядевшись в отражение, девочка отпрянула и закрыла лицо руками: кто там в озере?.. Она?! Это ее лицо – исцарапанное, красное, осунувшееся, с опухшими глазами?.. Несмело нагнулась опять, глянула сквозь щелку между пальцами. Привет, Карина… Какая же ты стала другая… некрасивая… Увидят родные – засмеют.

Разбила ладонью отражение, и девочка исчезла. Успокоились волны – появилась. Улыбнулась, и уголки губ печально опустились вниз. Улыбайся, водяная девочка, не грусти! Игра с отражением увлекла Карину. Щенок тоже смотрел и лаял. Эхо разносило лай по всей горе, пугая лесных обитателей.

Солнце встало высоко, воздух потеплел, а вскоре сделалось душно. Припоздавшим зноем солнце оправдывается за нежаркое лето.

Карина накинула на плечи мокрую куртку для прохлады. С рукавов и подола подтекало, струйками выливалось при ходьбе. Придется снять. Повесив надоевшую куртку на куст, Карина подумала – потом папа найдет. Она же скоро выйдет из леса к деревне… Должна выйти.

– Как ты думаешь, Найда, мы сегодня точно увидим Олом? Киваешь или говоришь «нет»? А я думаю – увидим. Ты тоже сильно хочешь есть. Мы с тобой со вчерашнего дня ничего не ели. Это нехорошо – так долго не есть. В животах у нас только вода, как у лягушек. Но мы же не лягушки! Внутри у человека и собаки должны быть лепешки и шашлыки. Я знаю, ты любишь шашлыки, Найда! Я бы сейчас съела гору шашлыков. Смотри – вот такой примерно холм, не земляной, а мясной!

Так и представился поджаристый шашлык на палочке, с подкопченными кольцами лука, духмяные сальные капли падают со слоистого жирка…

Карина решила идти, намечая ориентиры: сперва дойти до этого дерева, затем до того, возле третьего отдохнуть – и дальше. Устала, – после падения в берлогу почему-то быстро стала уставать, но понимала: только от движения зависит, обнаружится ли, выглянет ли из-за деревьев бессовестно прячущаяся деревня.

Села у очередного «отдыхательного» ориентира на белый мох, привалившись спиной к древесному комлю. Бабушка говорила – этот мох олени едят. Называется я… ягуль? Ягаль?

Ягаль-ягуль состоял из множества крохотных, ломких оленьих рожек. Карина видела оленей – на них приезжал дедушкин друг. У них раздвоенные копыта на ногах, а на шее бубенчики. Как ландыши, лесные цветы, и звенят…

Может, ягуль… нет, кажется, ягель… да все равно, – может, он и для людей съедобный? Девочка вырвала ягельный кустик и положила в рот. Хрум-хрум… Задумчиво пожевала и выплюнула. Оленья еда оказалась совершенно несъедобной для людей и собак. То-то Найда внимания не обращает на мох.

Карина вздрогнула: какой-то зверь внезапно выпрыгнул из-за дерева и встал столбом перед ней. Небольшой зверь, ростом с щенка. Уставился блестящими глазками, потешно зашевелил черным носишкой. Усатая серая мордочка забавно задвигалась, раздвоенная губа приподнялась вверх, обнажив два длинных зуба… Не укусит? Карина опасливо отодвинулась.

Заяц, очевидно, тоже инстинктивно понял, что неведомое существо беззащитно и не представляет для него опасности. Девочка же пребывала еще в том возрасте, когда подобная встреча не удивительна и вполне естественна.

Длинные розоватые уши зверя просвечивали на солнце. Да это же заяц! Как сразу не догадалась? Он дал себя потрогать. Шерстка мягкая, как у плюшевого медведя, которого папа подарил Карине на день рождения… А все-таки заяц испугался и отскочил. Прыгнул прямо с места раз, другой, и пропал. Найда его напугала, с громким лаем бросилась за ним. Жалко, могли бы подружиться…

Не успела Карина помечтать, как подружилась бы с зайцем, как вдруг на руку села пчела. Ужалила и улетела! Девочка от неожиданности тотчас расплакалась.

– Больно! Больно-о! – прижала руку ко рту, заколотила о землю ногами. – Дурацкая муха! Я ничего плохого тебе не сделала, а ты меня укусила! А-а-а! А-а-а! Найда, смотри – злая муха меня укусила!

Вернувшаяся собака посмотрела озадаченно, лизнула протянутое запястье. Оно припухло на глазах! Найда вылизала лицо: не плачь, и не такое случается. Подумаешь, мушиный укус…

Карина замолчала. Найда права – потерпеть, и пройдет. Слезы продолжали течь по щекам. Тихие слезы всегда текут без помощи голоса, даже если не хочешь плакать. Девочка пососала место укуса – как будто полегчало.

– Умная моя собака, что бы я делала без тебя?

Легкая пробежка разгорячила обоих, но загудели натруженные ноги, напоминая о приходе ночи. Пока же стоял вечер, тени большой девочки и собаки шагали, неотлучные, сбоку.

Как-то незаметно засеребрилась и потемнела трава, кромки облаков покраснели. Угасали последние отсветы заходящего солнца. Уплывал к небу сквозь ветки еще один день.

– Мама! – закричала Карина. – Папа! Люди-и-и! – Помолчала и добавила чуть тише: – Звери-и!

Насмешливое эхо снова понесло обидную дразнилку по горам: «И-и-и! И-и-и-и!»

Пусть бы выбежал к Карине давешний заяц или хотя бы волк. Бывают, наверное, и среди волков добрые? Не все же питаются девочками. Не так уж много девочек бродит по лесам… Или медведица вышла бы с медвежатами. Карина сказала бы медведице: «Я вас не обижу, и вы меня не кусайте. Я маленькая, видишь? У меня нет ружья, и ножика в руке нет». Можно было немного поиграть с косматыми малышами и лечь с ними спать. Ничего, что плохо пахнут, Карина снова помылась бы утром где-нибудь в озерке.

Морда собаки утратила обычные очертания, в глазах стояли две бледно-желтые луны. Третья, огромная, выплеснулась в небо, как тесто для блинов на чугунную сковороду. В лес прокрался сумрак, сильно похолодало. Зря Карина оставила куртку, вот бы она сейчас пригодилась. Как раз высохла, должно быть.

Плотная растительность легла от ветра, начала пришепетывать усыпляющую песню. О чем поет трава? Не о Карине ли? Много чего знает трава, о всех проходящих, топчущих ее и рвущих… Найда подлезла под бок, согревая, облизывая лицо и шею хозяйки по своему собачьему обыкновению. Спи, щенок. Спите, покусанные ручки, утомленные ножки, и злоключения неудачного дня канут в ночь.