Текст книги "Русалки Обводного канала"

– Во-первых, я и так практически знаю, о чем вы мне расскажете. – Доктор достал из ящика стола коричневую папку с бумагами. – Вот, здесь свидетельства всех выловленных из Обводного самоубийц. Тех, кому повезло. И кто выжил, увидев бездну. Ваш рассказ будет одним из десятка.

Лицо Игнатия Степановича вытянулось.

– Да-да, и про бездну, и про зеленый туман, и про русалок я уже слышал не раз.

Семибогатов сглотнул, а потом тихо спросил:

– Если я вам расскажу правду, вы на работу сообщать не будете? Меня из партии не попрут?

– Если вы расскажете мне правду, которую я и так приблизительно знаю, ваши бумаги будут в этой папочке. Я вам выпишу обезболивающее для головы, и придется вам в течение недели походить ко мне на прием – для разговоров. Новый метод психиатрии – австрийский психоанализ, – блеснул очками доктор Ефимов.

Семибогатов кивнул.

– И, самое главное, никогда больше не приближайтесь к набережной Обводного канала, особенно в вечернее время.

Семибогатов снова кивнул.

– Итак, что вы там увидели? На дне бездны?

Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Меблированные комнаты на реке Мойке

После слов Арины Витальевны в кабинете повисла тишина. Сыщик Свистунов перестал разглядывать драгоценную старинную брошь и впервые с удивлением, но больше с еле скрываемым раздражением впился глазами в новоприобретенных клиенток.

– Попрошу вас изъясниться, дамы. Какая еще каторга? За какие такие преступления вам каторга светит, уважаемая… мм… Анфиса… не знаю, как по батюшке… – потер усы Аристарх Венедиктович.

– Анфиса Семеновна Савицкая, – не поднимая глаз, ответила девушка, шмыгнув носом, – и Арина Витальевна Калашникова, это моя подруга, – кивнула она на высокую даму, – она вам правду сказала, мне в скором будущем грозит каторга. Но я мужа не убивала, Христом Богом молю, – опять начала она, но Свистунов довольно грубо ее перебил:

– Так, это я уже слышал. Если хотите, чтобы я вам помог, то с самого начала, не рыдая, не воя, не валяясь в ногах, все мне нормально расскажите. – При этих словах он обращался больше к Арине Витальевне, видя в ней более адекватного персонажа. – И вообще, если вас ждет суд, то советую за эти деньги лучше нанять хорошего адвоката, я вам могу посоветовать…

Арина Калашникова резко поднялась с кресла:

– Вот, и я ей то же самое говорю. Адвокат этой дурочке нужен, а она вбила себе в голову, что если вы найдете настоящего преступника, то с нее все обвинения снимут. Про вас в городе много хорошего говорят, вот мы к вам и пришли, – зачастила она.

Савицкая только кивала со своего места, печально размазывая слезы по щекам.

– Так, понятно. Давайте с самого начала – кто у вас муж, когда и как его убили и почему обвиняют в его гибели Анфису Семеновну? – важно подбоченившись, спросил Свистунов.

Арина кивнула, полезла в сумочку и вытащила на свет газетный листок с обведенной красным карандашом статьей.

– Вот, почитайте, полюбуйтесь! – положила она газету перед Свистуновым.

Тот снова солидно кивнул, нацепил на нос круглые очки для чтения и углубился в статью.

– Так-с… «Петербургский листок»… Занятно… весьма занятно… мммм… чурбанчик… Однако ж… А вот и продолжение статьи… Еще найдены голова и отрубленные ступни ног… В разных частях Обводного канала… Занятно…

Прочитав газетную заметку, Аристарх Венедиктович медленно и вальяжно принялся постукивать карандашом по столешнице, дамы сидели молча на своих местах. Наконец-то он оторвался от своих размышлений и обратился к Анфисе Семеновне:

– Я так понимаю, что найденные в Обводном канале фрагменты тела принадлежат вашему супругу? Как его звали?

– Остап, – прошептала онемевшими губами Анфиса. – Остап Савицкий, мы проживали на набережной Обводного канала, в девяносто первом доме, там у нас комнатка есть, с детками маленькими живем… жили то есть…

– Когда вы видели своего мужа в последний раз живым? И расскажите о ваших с ним отношениях!

– Отношения, если честно, у нас были не очень. – Анфиса Семеновна задрала рукав тулупчика и показала череду синяков на руке. – Муж был очень груб, вспыльчив, мог и приложить меня. Хотя, знаете, когда мы только познакомились, то был очень хороший, добрый, а потом резко изменился, стал к бутылке прикладываться и меня обижать!

– Говори правду, Анфиса, как на исповеди, – влезла в разговор Арина Калашникова. – Дурак он был, тупица и пьяница буйный. Постоянно и Фиску избивал, и деток, никакой управы на него не было. Один раз по пьяни чуть не зашиб девоньку их, Марфу годовалую, так кнутом отходил, Фиска вон тоже на коленях стояла, дитятко защищала. Дрянь был, а не человек. Остап этот пройдоха, – в сердцах сплюнула она.

Анфиса молча сидела, боясь поднять глаза на сыщика.

– Так зачем же вы за него пошли, если он такой буйный был? Почему не ушли от него? – от души удивился Аристарх Венедиктович.

Анфиса изумленно уставилась на него, Калашникова громко расхохоталась, а Глафира, подслушивающая у двери, схватилась за голову: какой же дурак иногда у нее бывает хозяин!

Отсмеявшись, Арина ответила:

– Вы изволите шутить? Куда ж она уйдет-то, кто ее отпустит? Вы что, не знаете, как простые русские бабы у нас живут? От постылого мужа, который и пьет, и бьет, есть только одна дорога!

– Куда? – снова глупо переспросил Свистунов.

– На кладбище одна дорога, – грубо ответила Арина Витальевна. – Или, если повезет, то можно вдовой стать. Так Остап, чтоб его черти там жарили, и с того света Фиске житья не дает! Тоже жизнь портит!

– Как это?

– А вот как! Анфису за убийство посадить могут!

– Это не я, не я! – затряслась на своем месте Анфиса.

– Так, опять мочало – начинай с начала! Как ваш Остап оказался в Обводном канале, кто его разрубил на куски и почему Анфису Семеновну подозревают? Я опять ничего не понимаю, – жалобно протянул сыщик Свистунов.

– Остап две недели дома не появлялся, в первых числах октября ушел в трактир на Можайке, а оттуда не вернулся. Места у нас на Обводке лихие, страшные люди живут, за полушку убить могут. Думали, подрался с кем или, может, в арестантской пьяный сидит, – принялась объяснять Арина.

– А потом бабы начали шушукаться, что в Канаве труп выловили без головы, а потом голову на Финском заливе, на Финке, нашли. Ну, что в Обуховской больнице, в покойницкой, опознание проводят, может, кто своего пропавшего найдет. Я боялася одна идти, мы с Аринкой в Обуховскую пошли. Я мертвецов страх как боюся. А тут, смотрю, это Остапка мой, точно, лежит, и шрам на ноге левой, и морда тоже его, хотя такая образина стала… – в слезах уточнила Анфиса.

– То есть вы этот труп, «чурбанчик», опознали? – переспросил Аристарх Венедиктович.

– Опознала, дохументы все подписала, что надо было, в сыскной меня долго спрашивали, что да как. Как на духу все рассказала, и про трактир, и про Можайку, и что товарищ у него там был, Степка Коновал с Ямской улицы, что он с ним по трактирам ходил, пьянствовал.

– А дальше что было?

– А дальше – пару дней назад к Анфисе домой с обыском нагрянули, весь дом перевернули, деток напугали, – ответила за подругу Арина.

– А что искали? Не сказали?

– Сказать не сказали, но, судя по тому, как полы и половики рассматривали, то искали, скорее всего, пятна крови. Может, думали, что убивали и расчленяли Остапку в квартире? Вот страх какой. – Арина Витальевна торопливо перекрестилась.

– Нашли чего? – Аристарх Венедиктович записывал информацию в свой блокнот.

– Чаво нашли – не сказали! – со своего места сказала Анфиса.

– Ну, так чего вам бояться каторги? – удивился Аристарх Венедиктович. – Если вы мужа не убивали, а при обыске ничего компрометирующего вас не найдено, то опасаться вам нечего! Или вы мне не все еще рассказали?

– Не совсем все! – побледнела Анфиса. – Есть юбка.

– Какая юбка?

– Моя юбка! – выкрикнула Анфиса.

– Что с ней, с юбкой? – Свистунов закатил глаза. Как же тяжело с бабами разговаривать!

– Давайте я объясню. Темно-синяя старая юбка, она принадлежала Анфисе, долго ее носила. Весь район видел.

– И что с юбкой-то наконец? – взъярился Аристарх Венедиктович и даже вытер пот со лба. Они что, издеваются над ним?

– В эту юбку, точнее в то, что от нее осталось, было завернуто туловище Остапа! – наконец-то объяснила Арина.

В кабинете наступила тишина, было слышно тяжелое дыхание и лязганье зубов Анфисы.

– То есть вы хотите сказать, что против Анфисы Семеновны есть главная улика – тело было завернуто в предмет ее гардероба. Я правильно вас понял? – переспросил Свистунов, снова вытирая пот со лба.

Обе дамы синхронно кивнули.

– Эту юбку мне при обыске показывали, спрашивали, видела ли я эту вещь раньше! На юбку она уже не похожа, так… кусок грязно-синей тряпки, – ответила Анфиса.

– И что вы им ответили?

– Я испугалась, – Анфиса закрыла глаза руками, – я сразу узнала, что это такое. Но я так испугалась, что побледнела сильно, это заметили следователи, но я твердо сказала, что я не знаю, что это за тряпка, я никогда раньше ее не видела.

– То есть вы обманули сыскных людей? – уточнил Свистунов.

Анфиса обреченно кивнула.

– Я испугалась.

– Так, ну это тоже ничего страшного. В крайнем случае на суде вы можете сказать, что действительно юбку не узнали, мало ли какие тряпки вам подсовывают. Тело находилось в воде достаточно долго, все тряпки выцвели. Вы вполне могли и не узнать ее, – радостно сообщил Аристарх Венедиктович.

Анфиса печально кивнула и снова заерзала на кресле.

– Есть что-то еще? – сурово сдвинул сыщик брови.

Девушка вяло кивнула.

– Ну что еще? Почему вы нормально рассказать не можете? – взмолился Свистунов. – Что еще у вас нашли?

– Не у нас нашли, – тихо ответила девушка.

– Что еще?

– Топор, – резко ответила Арина Витальевна. – В конце сентября, за две недели до исчезновения Остапа, женщина, очень похожая на Фиску, покупала новый топор в скобяной лавке на соседней улице.

– Что значит очень похожая?

– Я точно не покупала, клянусь, мне топор не нужен. Но, по описаниям, на женщине был мой платок, мой тулуп. Следователь мне не верит, сказал мне из дома никуда не уезжать, все равно найдут. Сейчас они разыскивают топор – орудие преступления, – а потом меня сразу же арестуют, и я на каторгу пойду! – зарыдала девушка, а Глафира снова заметила, какая же она была бы красавица, если бы приодеть ее иначе.

Петроград. Октябрь 1923 г. Городская Барачная больница

– Тсс… товарищ, – поманила милиционера пальцем медсестра Любочка. – А правда, что этот… ну, тот, кого вы притащили, тоже того?

– В смысле, того? – тупо переспросил младший сержант.

– В смысле чокнутый. Наш пациент, – Люба кивнула головой на вывеску психиатрического отделения. – Здесь нормальных и нет почти. А тем более с Обводного нормальных не привозят.

– Почему это с Обводного нормальных не привозят? – снова глупейший вопрос от Ильина.

Любочка скривилась, поправила идеальную челку и, наклонившись к младшему сержанту, прошептала:

– Доктор Ефимов собирает данные на всех самоубийц с Обводного.

– И что? – Ильин сам себе поражался глупостью вопросов.

Любочка покачала головой и так же тихо ответила:

– Все чудом выжившие с Обводного говорят одно и то же!

– Ты опять про зеленый туман и русалок? – прыснул от смеха Саша, хотя сам, вспомнив про зеленый туман, про себя перекрестился. Не вживую же это делать – милиционеру и комсомольцу креститься? – Тьфу ты, глупость какая! Ты сама, может, того самого? – Закатил глаза к вывеске психиатрического отделения Саша, перейдя с симпатичной сестричкой на «ты».

– А вот и не того, – обиженно поджала губы девушка. – Ты с мое тут поработай, а потом кривиться будешь! Всех, кого опрашивал доктор Иван Данилович, рассказывают, что шли – как будто нечистая сила в них вселялась, что клубился зеленый туман над водой, а из воды или красивые девушки с зеленой кожей манили, или грозный старик с зеленоватой бородой тащил их вниз. И противиться этому наваждению было невозможно! – шепотом делилась сплетнями медсестра.

– Да чушь все это и враки, – поежившись, ответил Саша, хотя перед глазами стояло воспоминание о том тумане, который он видел своими собственными глазами.

– А вот и не враки, ты знаешь, сколько человек утонуло на этом месте в этом, двадцать третьем году? – серьезно спросила девушка.

Саша вспомнил слова капитана Спицына.

– По официальным данным, более семидесяти человек, – медленно протянул он.

– Вот именно, что по официальным данным, – закивала Люба. – А по неофициальным счет уже пошел на сотню с лишним!

– Да ну, да ты что! – опешил от такого заявления Ильин.

– А почему тогда вас, милицию, поставили дежурить на этом опасном участке? Ну, от Боровского-Андреевского моста до акведука? А? Я знаю, что там дежурства, и особенно ночные. Нет разве? – прищурившись, спросила Люба.

Младший сержант неуверенно кивнул.

– Но даже если и есть дежурства, это еще не значит, что убивцев русалки на дно утаскивают или этот… как его… водяной… – попытался захихикать парень, но это ему не удалось.

Люба посмотрела на младшего сержанта с неодобрением.

– Нет, это не водяной, точно. Это что-то другое, гораздо хуже.

Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Сыскная полиция

– Казимир Евграфьевич, да она это, жинка его убила – точно я вам говорю, – капитан Железнов нетерпеливо прохаживался по кабинету начальника. – Анфиса Савицкая, урожденная Анфиса Марейко, она убила и расчленила на части своего супруга Остапа Савицкого, мелкого продавца упряжью.

Казимир Евграфьевич курил трубку и смотрел в грязное замызганное окно.

– Не очень похожа она на убийцу, Сема.

– Похожа-похожа. Развод по-русски называется: чтобы избавиться от детины, который постоянно пил, бил ее и детей, бабы и не на такое пойдут. Все свидетели говорят, как худо Остап обращался с женой. Такой дрянной человек он был, пробы негде ставить на нем. Сам бы подох где-нибудь в глухом переулке скоро, а тут Савицкая грех на душу взяла, сама по этапу пойдет, – объяснял капитан.

– Семен Гаврилович, я много видел убийц на своем веку, в том числе и женского полу. Преступление всегда оставляет отпечаток на челе, а Анфиса эта на светлого ангела похожа, а не на душегубку, – покачал головой ротмистр.

– И ангелы убивают, если им крылышки подрежут, – заявил Железнов. – Про юбку-то она нам соврала, мычит, что никогда ее в глаза не видела, а рядом доча ее ходит пятилетняя – в платьице, сделанном из точно такого же материала. Видать, когда юбку себе шила, и девочке платье сварганила, а тут бледная, вся трясется, но будто ничего не знает. Врет в глаза нам!

– Да, юбку эту на ней соседи видели, я читал твой рапорт. А топор где? Нашли орудие преступления?

– Да как найдешь-то? Он тоже, скорее всего, на дне Канавы покоится и не всплывет никогда. Концы в воду, как говорится, – почесал заросший щетиной подбородок Железнов. – Даже если докажем, что это она топор покупала, это ни о чем не говорит. Мало ли для какой цели бабе топор нужен – дрова рубить, октябрь на дворе же, – зябко поежился капитан. – Только и тут она отнекивается, не покупала, не была, не знаю, топора у нас дома нет. Только, кажись, опять Савицкая нам врет.

– А продавец скобяной лавки опознать Савицкую может? Как там его?

– Боголюбов Иван Иванович, – заглянул в свои документы Семен Гаврилович. – Ничего он не может, покупательница была в темном платке, заходила вечером, керосиновая лампа горела тускло. Лица дамы он не разглядел, но платок и тулупчик, по описаниям, на Савицкой вещи похожи.

– Негусто, с этим в суд не пойдешь, – забарабанил пальцами по столу ротмистр. – С Савицкой глаз не спускать, может уехать далеко, потом не достанем. А найди ты мне мясников с рынка, пусть посмотрят на останки Остапа, может, мясник орудовал, и спроси у них – такие удары могла хрупкая девушка учинить? У Анфисы Савицкой сколько живого веса? Она и курицу не прирежет! А тут мужик здоровый!

Семен Гаврилович важно кивнул.

– Все, идите работайте. Обо всех подробностях дела докладывать лично мне!

Капитан встал со стула.

– И еще постоянно проверяйте Обводный канал, чтобы там еще, не дай бог, никакой новый «чурбанчик» не всплыл.

Петроград. Октябрь 1923 г. Городская Барачная больница

Через полчаса из кабинета Ефимова вышли бледный и шатающийся Игнатий Семибогатов и довольно улыбающийся доктор Иван Данилович.

– Любочка, поставь, пожалуйста, печать на этом рецепте, – обратился психиатр к медсестре, мило беседующей с симпатичным милиционером, до сих пор не покинувшим стены негостеприимной больницы.

Любочка с улыбкой кивнула, передала бумаги пациенту.

– Игнатий Степанович, а мы с вами договорились? Я буду ждать вас в понедельник. Если будут какие-то боли, шумы в голове, странные сны или еще что подобное, сразу же звоните мне в любое время дня и ночи, – обратился Ефимов к пациенту.

Тот вымученно вздохнул, накинул плащ и наконец-то покинул больницу.

– Вы отпустили его, Иван Данилович? – тихонько поинтересовалась Люба.

– Конечно, отпустил. В психологическом плане Семибогатов здоров, ну, практически, конечно, здоров, нервы у него расшатаны. Но при сегодняшних обстоятельствах это неудивительно. Я провел все необходимые тесты, он не опасен для общества. Еще недельку за ним понаблюдаю, но делать ему в нашем отделении точно нечего, – ответил доктор.

– А как же его галлюцинации? – влез в разговор младший сержант Ильин.

– Извините, молодой человек, а о каких галлюцинациях вы говорите? – ответил Иван Данилович, сердито взглянув на болтливую Любочку. Девушка потупила голову, уткнувшись в чью-то медкарту.

Не желая подставлять медсестру, Александр с вызовом ответил:

– Пока мы добирались сюда, Игнатий Степанович рассказывал какие-то глупости!

– Например, какие? – спустил очки на кончик носа доктор.

– Например, про зеленый туман над водой! Здоровые люди могут его видеть? – Этот вопрос очень волновал самого младшего сержанта, а вдруг он тоже «уже того»? А вдруг это «того» заразно?

– Нет, конечно, психически здоровые люди галлюцинации не видят! – серьезно ответил психиатр. – Но можно принять во внимание стрессовое состояние товарища Семибогатова, в темноте в стрессовом состоянии, на секунду разминувшись со смертью, еще не такое привидится! Молодой человек, может быть, вы сами что-то видели в водах Обводного? – подозрительно прищурился врач.

– Я? Да нет! Вы что?! Нет, конечно! Я советский милиционер, некогда мне тут глупостями заниматься, мне вообще в отдел нужно, и так столько времени тут потерял, – неодобрительно взглянул он на Любочку, все еще копавшуюся в медкартах.

– Да-да, вы можете идти. Только понимаете, молодой человек, человеческий мозг – очень уникальный и странный орган. Он содержит восемьдесят пять миллиардов нервных клеток, между которыми установлены бесчисленные связи. Мозг контролирует все, что происходит в нашем теле, от движений до переваривания пищи. И если мозг сдает или начинает заболевать, то в дальнейшем большие проблемы ждут весь организм человека.

– Под словом «заболевать» вы имеете в виду галлюцинации с зеленым туманом? – испуганно спросил Александр Ильин.

– Под словом «заболевать» я имею в виду болезни мозга, которые – не пугайтесь – нужно и можно лечить, – лукаво улыбнулся доктор.

– А галлюцинации можно вылечить?

– Можно вылечить то, что вызвало эти галлюцинации, хотя, скажу вам по секрету, за всю свою практику я ни разу не встречал галлюцинации, которые были заразны, которые бы переходили от одного пациента к другому.

– Но… – опешил Ильин, но доктор его перебил:

– Но зато я опросил много свидетелей и понял, что на дне Обводного канала что-то происходит такое, что не подвластно ни милиции, ни психиатрам!

Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Меблированные комнаты на реке Мойке

– Ну что, Глашенька, обо всем этом деле думаешь? – Аристарх Венедиктович нетерпеливо нарезал круги возле большого обеденного стола. – И давай, не томи, накрывай скорее, – кивнул он на пустые тарелки.

– А как же ваш рацион здоровья? – ухмыльнулась Глаша. Она уже поняла, что на диете лучшего сыщика Санкт-Петербурга долго не удержишь.

– Ах, дорогая моя, ты же видишь – у меня новое расследование, мне нужно теперь хорошо питаться, чтобы нехватка витаминов не сказалась на моем аналитическом складе ума, – завязывая на объемной шее льняную салфетку, заявил сыщик Свистунов.

– Ну да, ну да, конечно. Манная кашка очень вредна для расследования, – захихикала служанка. – Но я сегодня постаралась, совместила и витамины, и здоровое питание. – Вот, угощайтесь, – поставила она тарелку на стол.

– Что это? – Свистунов со вздохом взялся за вилку, ковыряясь в непонятной субстанции светло-зеленого цвета.

– Как что? Это пюре из цветной капусты, сейчас морковные котлетки добавлю. Кушайте, все очень вкусно, нежно и тает во рту, – суетилась на кухне горничная.

– Спасибо, котлеток не надо, – скривился Свистунов. – А колбаски кровяной от завтрака не осталось? – с мольбой протянул он, даже не притронувшись к капусте.

– Нет, Аристарх Венедиктович, ни колбаски, ни ветчины, ни буженины нет, – развела руками горничная.

Заметив вытянувшееся лицо детектива, решила сменить гнев на милость.

– Ну, если хотите, могу котлетки сметанкой полить, но не жирной, – подняла она палец вверх.

Аристарх Венедиктович быстро закивал.

– Тащи сметанку и расскажи наконец, что ты думаешь обо всей этой истории, – с аппетитом вонзил он зубы в горбушку хлеба, который Глафира не успела спрятать от хозяина.

– Вы имеете в виду дело о расчлененном трупе, о загубленной женской душе и ужасах Обводного канала? – Глафира присела на соседний стул, принялась вытирать салфеткой влажные вилки.

– Ой, скажешь тоже, Глашка, тебе бы романы писать… женские… – вполголоса хмыкнул Свистунов, за обе щеки уплетая морковные котлетки. Они действительно оказались выше всяких похвал. – Каким слогом научилась изъясняться, однако. Небось это мое благотворное влияние, – принялся расхваливать себя хозяин.

– Да-да, конечно же ваше, – неопределенно мотнула головой Глафира. – Так вот, мне действительно кажется, что Анфиса Семеновна не могла учинить такое гнусное дело – убийство и расчленение собственного супруга.

– Во-первых, Глашенька, ты знаешь, что надо делать, когда кажется. Во-вторых, твоя стряпня, в частности котлетки, намного лучше твоих детективных способностей, – нахально заметил Аристарх Венедиктович, поливая еще одной порцией сметанки сочные котлеты.

– Вы, как всегда, правы, Аристарх Венедиктович, сегодня котлетки удались, ну, а насчет моих детективных способностей… – начала было горничная, но сыщик грубо ее перебил громким смехом.

– Ой, о чем ты говоришь! Какие твои способности – никогда бабе не быть детективом, тем более в Российской империи! – смеясь, заметил он.

– Но ведь именно я помогла вам во многих ваших расследованиях[1]1
  Читайте об этом в книгах В. Лисовской «Путь к золоту Рюрика» и «Перстень русского дракона» (Издательство «ЭКСМО»).


[Закрыть], – опешила Глафира.

– Это простые совпадения, твоя помощь была ничтожна, и без моего выдающегося детективного таланта ты бы никогда не справилась, – надулся Аристарх Венедиктович, он совсем не любил вспоминать роль горничной Глафиры в своих расследованиях. – Ты, Глашка, не обижайся, ты главное запомни, твоя задача – котлетки стряпать и на стол накрывать, до мужей с незаурядными умственными способностями тебе не дотянуться. Ишь чего надумала – расследования проводить! Горничная-детектив! Фигушки! Это моя работа! – доедая котлетку, ворчал Свистунов. – Итак, что ты думаешь об Анфисе и ее мертвом муже? Глафира, ау! Я тебя спрашиваю!

– Я ничего не думаю! Я иду борщи варить! – Глафира подскочила с места. – Не буду мешать вам в вашем расследовании! – И выскочила из столовой.

Петроград. Октябрь 1923 г. Семнадцатое отделение милиции

Младший сержант Александр Ильин с тоской смотрел в окно, точнее на оконную раму, потрескавшуюся, с облупившейся старой серой – некогда белой – краской, но мысли его были далеко от рамы, от мухи, сонно жужжавшей между двумя рамами, – он постоянно прокручивал в голове разговор с психиатром Ефимовым.

Неужели он, младший сержант милиции, тоже страдает галлюцинациями? Неужели ему придется лечиться в психиатрическом отделении? Неужели его мозг начал давать сбои и теперь уж точно с мечтами о светлом будущем придется попрощаться? И надо ли ему все честно и правильно рассказать своим коллегам-милиционерам, товарищам, что работают рядом с ним, бок о бок? По-хорошему бы стоило все сообщить в рапорте майору Хвостову, а вдруг эта его болезнь мозга начнет прогрессировать, состояние ухудшаться, а потом галлюцинации будут проявляться в самых неподходящих ситуациях. А что, все может быть: вот бежит он за преступником, несется по пустынным улицам, перепрыгивает через заборы, а потом перед ним появляется красавица-русалка с зелеными волосами и мертвенно-бледными губами (к удивлению самого Александра, лицо чудо-русалки с Обводного очень уж сильно напоминало медсестричку Любочку)! Русалка манила его зеленым пальцем с длинными ногтями из воды и громко по-русалочьи смеялась!

– Ильин, это что это тут делается?! – громким басом прервал его мысли капитан Спицын. – Ты что, сержант, дрыхнешь, что ли? На службе? – гаркнул он.

Сашка очнулся от своих невеселых дум, он действительно практически заснул за столом, придумывая способ, как сообщить начальству о своих галлюцинациях.

– Никак нет, Георгий Палыч, я не сплю… Я задумался! Сильно задумался! – подскочил он с места, отдавая честь старшему по званию.

– Смотри у меня, Сашка, выгонят тебя в три шеи, я защищать не буду! Задумался он! Догадываюсь, о чем ты тут думаешь! – ухмыльнулся в пышные усы капитан.

Ильин удивленно воззрился на Георгия Палыча.

– Знаю-знаю, сам молодой был, – улыбался капитан. – Там, внизу, на проходной, тебя твоя зазноба ждет, спрашивала тебя. Красавица… ух!

– Какая еще зазноба?! Я не… – снова подскочил с места Ильин.

– Беги-беги, такая долго ждать не станет! Но, на будущее, пусть сюда часто не бегает! Не дело это!

Александр неопределенно кивнул, сам понесся на проходную, размышляя, какая же зазноба ожидает там его. Ни невесты, ни жены у него не было, близких подруг-красавиц, что могли бы прийти к нему на службу, тоже не наблюдалось, потому он так опешил от удивления, когда заметил на проходной мающуюся от безделья и переступавшую с ноги на ногу медсестру Любочку, которая, завидев сержанта, поманила его пальцем. Про себя Ильин перекрестился, что палец был обычный – не зеленый, как из его сновидений.

Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Меблированные комнаты на реке Мойке

Глафира как раз домывала посуду, оставшуюся после обеда, когда на кухню заглянул Аристарх Венедиктович. Лицо его было мрачное и немного сконфуженное. Если бы Глаша не знала хорошо своего хозяина, то даже подумала бы, что ему стыдно за утреннюю сцену.

– Глашенька, душенька, а ты чем занимаешься? – мило промолвил сыщик.

– Как вы видите, Аристарх Венедиктович, посуду мою, – подлила теплой воды в корыто горничная и принялась энергично намыливать тарелку.

– А потом что делать будешь? – промурлыкал, как сытый кот, Свистунов.

– Потом планирую тесто для кулебяки подготовить! – недовольно ответила девушка.

– Ура! На ужин будет кулебяка, ты просто прелесть, милочка! – расцвел от счастья Аристарх Венедиктович. – А я думал, ты меня все морковными котлетами кормить будешь!

– А начинка у кулебяки овощная будет! – не смогла сдержать злорадства Глаша, заметив, как вытянулась физиономия у сыщика.

– Ну, это несерьезно… – протянул он.

Немного помолчал, пожевал губами, наблюдая, как старательно Глаша намыливает посуду, а потом споласкивает ее в глубоком корыте.

– Хорошо, решено – бросай эти глупости с овощными кулебяками, немедленно собирайся, поедешь со мной! – грозно бросил он.

– Куда это? – встряхнула мокрой челкой девушка.

– Туда это, на Обводный, на Канаву. Нужно ознакомиться с местом преступления, или ты забыла, милочка, что у меня новые клиенты нарисовались!

– Так это у вас клиенты. Я тут при чем? – не поднимая головы от корыта, промолвила Глаша. – И дел у меня много, и бабам не место в расследованиях, пусть ученые мужи этим занимаются! – сердито ответила она.

– Ты что, обиделась? Нашла тоже время! Обижаться! Бабская придурь, ей-богу! – проворчал Свистунов. – Вообще-то я твой хозяин, и если я приказываю, то ты должна меня слушаться!

– Вы мой хозяин, я вас слушаюсь, но я ваша горничная, а не помощник в детективных делах! – с вызовом ответила она, глаза ее при этом яростно блестели, так что от такого напора Свистунов даже опешил.

– Ах так, бунтуешь! Революции захотела, это же… это же… как там его… Невероятно! Нонсенс какой! – Свистунов принялся ходить по кухне кругами, ругаясь на прислугу, которая, казалось бы, совсем не замечает его.

– Это невероятно! – ехидно ответила горничная. – Это невероятно: горничная-детектив, да еще в Российской империи! – передразнила она хозяина. – Извините, мне некогда, мне еще полы надо мыть и ваш сюртук зашить, таковы мои обязанности. – С громким шумом она вылила ковшик в корыто с посудой.

– Значит, обижаешься, ну-ну! – сердито воскликнул Свистунов. – И что ты от меня хочешь? Вместо меня все дела расследовать?

– Хм… – громко рассмеялась Глаша. – А раньше кто же всем этим занимался?[2]2
  Читайте об этом в книгах В. Лисовской «Путь к золоту Рюрика» и «Перстень русского дракона» (Издательство «ЭКСМО»).


[Закрыть]

– Так это невероятно, подумаешь, немного помогла, так что же, всю жизнь гордиться будешь и нос задирать? Давай не дури, иди собирайся, поедем на Обводный.

– Хорошо, я поеду, но и слова вам не скажу о расследовании. Считайте, что берете с собой безмолвный стол, стул или саквояж, – высоко задрав голову, Глафира удалилась с кухни. Этот раунд она выиграла.

Петроград. Октябрь 1923 г. Семнадцатое отделение милиции

– Любочка, ты что тут делаешь? – недовольно подскочил Саша к девушке, скучавшей на проходной.

Дежурный Шелехов уже красноречиво усмехался в свои пышные усы, загадочно поглядывая на девушку.

– Александр, добрый день. Я к вам по делу, это очень важно, – затараторила медсестричка, вцепившись в локоток симпатичного милиционера.

– По какому еще делу? У меня нет с вами дел! – уже громче зашептал на ухо Ильин.

Шелехов вовсю потешался, решив, что присутствует при ссоре двух влюбленных.

– Люди гибнут, мы должны их спасти! Без вас я никак не справлюсь! – зачастила Любочка, практически прижавшись губами к уху младшего сержанта.

Ильин громко фыркнул, оторвал от себя девушку и потащил ее на выход, чтобы поговорить подальше от хихикающего Шелехова.

– Гражданка Крылова Любовь Николаевна, что вы себе позволяете? Что за бред вы несете? Какие люди? Где гибнут? Вы в своей психушке, что ли, подобного понабрались?

Люба сердито взглянула на парня:

– Да вы что? Я к вам за помощью, в милицию, а вы меня оскорбляете! – надулась она.

Ильин почесал подбородок, понял, что немного перегнул палку, очень уж ему не понравилось зубоскальство Шелехова, главного сплетника отдела.