Текст книги "Сволочей тоже жалко (сборник)"
Автор книги: Виктория Токарева
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Милиция установила, что киллер перелез через забор и ждал Владика на участке. Владик приехал поздно, в три часа ночи. Вылез из машины. Киллер выстрелил ему в спину.
Молодой шофер бросился бежать и почти добежал до калитки, но пуля догнала его. Он упал прямо перед калиткой. Об него и споткнулась Катька. Она замерла на мгновение, потом выронила банку с молоком и выскочила на дорогу. Бросилась бежать к конторе, где сидел комендант.
Катька мчалась изо всех своих сил и возможностей, ее груди (десятый размер) мешали движению.
Позже я спросила у Люськи:
– А в чем причина? Почему Владика убили?
– Не поделился, – коротко ответила Люська.
– Чем? Деньгами?
– А чем же еще? – удивилась Люська. – Конечно, деньгами.
– И что, за это убивать? Неужели деньги важнее жизни?
– Его, наверное, предупредили, – предположила Люська. – Он знал на что идет.
– Он думал, что пронесет. Не посмеют.
– Листьева не побоялись убить, а Владик кто? Кому он нужен?
– Своей матери, – сказала я.
– И всё. Делов-то…
Я заметила: Люська ожесточилась за последнее время. Она выгнала Володьку из дома. Он спал в слесарной мастерской. По вечерам собирал в парке бутылки.
Криминальные девяностые накрыли страну. Человеческая жизнь не стоила ничего. Смерть собирала свой урожай.
Жилистая Ольга ходила по поселку с черным лицом. У нее в Москве убили сына.
Кто? За что? Узнать было невозможно. Обрублены все концы. С Ольгой никто не хотел разговаривать. Куда бы ни обращалась, ее не слушали. Смотрели сквозь, будто она не человек, а привидение.
Ольга сунулась к самой большой знаменитости поселка. Он составлял нашу гордость, этакий козырный туз в колоде. Он впустил Ольгу в дом, выслушал с подобающим лицом.
Ольга попросила Туза выйти по своим каналам на самого главного генерала. Пусть генерал все выяснит и накажет виновных или хотя бы – объяснит.
Козырный Туз посочувствовал, покивал, пообещал, но никуда звонить не стал. Он мог обратиться к самому главному один раз в жизни. Такой этикет. И вот этот один раз он хотел оставить для себя. Сохранить для себя такую возможность. Мало ли что может случиться в жизни…
Кончилось ничем. Ольга ничего не узнала. Я смутно догадывалась: в Москве был введен комендантский час. Его скоро отменили, через несколько дней. Но в эти несколько дней по Москве гулял беспредел, Варфоломеевская ночь, свобода для бандитов и ментов. Выплескивались низменные инстинкты плюс вседозволенность. И вот тут уж действительно невозможно восстановить: кто, за что и зачем?
Ни за что и ни зачем. Так.
У родственника моей подруги, мужа Нэли, случилось прободение язвы. Он долго не вызывал «скорую», надеялся, пройдет. Но не проходило. «Скорая помощь» отвезла его в первую попавшуюся больницу, там его оперировал первый попавшийся дежурный врач, и родственник благополучно умер на рассвете, как положено.
Нэля осталась одна.
Как она приняла это известие – я не знаю, но догадываюсь. Нэля была на двадцать лет старше мужа и должна была умереть первой. А что получилось? Она осталась одна, беспомощная, неподвижная, и даже лекарства привезти некому.
Люська утешала в своем духе. Она сказала:
– Нэля, но ведь когда-то это должно было случиться.
– Много позже, – не соглашалась Нэля. – Хотя бы через десять лет.
– Десять лет туда, десять лет сюда, мелочи это…
– А я? Я совсем одна.
– Ну и что? И я одна.
– Какое несчастье… – Нэля закрывала лицо руками.
– А кто сказал, что человек должен быть обязательно счастлив? Вам вон как повезло. Жопой в масло попали. Вас всю жизнь любили, то один, то другой… Попользовались – и хватит…
Через неделю приехал племянник со своей девушкой и с нотариусом. Следовало переписать на него дом.
Нотариус разложил документы и поставил галочку, где подписать.
– А лекарства вы привезли? – спросила Нэля.
– Ой, мы забыли, – смутилась девушка.
– Про нотариуса не забыли, – заметила Люська.
– Но ведь Нэле девятый десяток, – напомнил племянник. – Умрет – и ни дарственной, ни завещания. Кому дом?
«Мне», – подумала Люська, но вслух не озвучила.
Далее все покатилось своим чередом. Нэля сидела без лекарств и без денег, грустная и тихая.
Люська забегала к ней каждый день, приносила еду. Что называется, делилась последним куском. Нэля ела мало, но не есть совсем она не могла.
Племянник должен был привозить пенсию, у него была доверенность, но эта скромная пенсия оседала в карманах племянника.
Люська договорилась насчет машины, погрузила туда Нэлю, и они поехали в Москву, в сберкассу. Переписали доверенность на Люську, заполнили нужные бумаги. Пенсию стала забирать Люська, раз в месяц. Скромная пенсия плюс натуральное Люськино хозяйство – вполне можно жить.
Володька кормил себя сам: собирал бутылки, сдавал металлолом плюс зарплата электрика…
Володька похудел, выглядел вне возраста – молодой старик, видно, что человек опустился. Никаких интересов, кроме одного.
Люська имела в поселке своих постоянных клиентов и каждому норовила сказать правду в лицо. На нее не обижались, учитывая ее уровень и социальное положение. Вот если бы, скажем, министр культуры пришел лично на дом и выразил свое неудовольствие… Или Хиллари Клинтон приехала в Россию, завернула в наш поселок и объявила, что мусорные баки воняют. Тогда было бы неприятно. А Люська, что Люська…
– Век, – она простирала ко мне руки, – правда, Век… Я за ней хожу, как за ребенком. Почему бы ей не отписать мне дом.
– У тебя есть дом, – напоминала я.
– И что? Я один дом продам, деньги выручу. А денег много не бывает. Век, я правду скажу: от меня хоть какая-то польза, от племянника никакой. Сволочь, и больше никто. А что, нет? Ты скажи Нэле, пусть она мне дом отпишет.
– Скажи сама. Я с ней не знакома.
Я отказалась от посреднической миссии, но в глубине души была согласна с Люськой.
От Люськи – реальная польза: каждодневный уход, душевное тепло. А от родственников – только потребительство и хамство. И больше ничего.
Люська-маленькая выросла. Ей было уже семнадцать лет.
Нэля жила себе, хотя и передвигалась на коляске. Ей было уже под девяносто, но голова ясная.
Я часто думала, в чем причина долголетия? Во-первых, гены. Во-вторых, характер. Нэля была совершенно беззлобная и независтливая. В ней не было никакого говна, как говорила Люська. Ей нравилась ее жизнь. Всегда, во все периоды. И сейчас тоже нравилась: природа, воздух, экология, Люська-большая и Люська-маленькая.
Нэля любила повторять: «Старость – это время свобод».
Люська-маленькая тоже любила Нэлю. За доброжелательность. Нэле все нравилось, а Люське-большой все не нравилось. Все сволочи и фармазоны, все жадные, за копейку зайца догонят и пернут.
Нэля не считала жадность недостатком. Она объясняла жадность как инстинкт самосохранения. Деньги – защита. И, конечно, жадность – от бедности.
В России после перестройки стало очень много бедных.
– Нэль, а как это получилось, что твой моложе на двадцать лет, а умер первый? – простодушно вопрошала Люська.
– Я от него этого не ожидала, – скорбно отвечала Нэля. – Как он мог?
– Чего? – не понимала Люська.
– Бросить меня одну на произвол судьбы.
– Так он же не нарочно. Он не хотел.
– Еще бы не хватало, чтобы хотел.
Нэля обижалась на мужа, поскольку доверяла ему безгранично. Он всегда был ее каменной стеной, и вдруг стена рухнула, и Нэля оказалась на холоде, на семи ветрах. Хорошо еще, что образовалась Люська с ее дурной правдой и золотой душой. Хорошо, что Нэля осталась не в городе, закованная в камнях, а в деревне с огородами и клумбами, на которых цвели пафосные георгины, торжественные стойкие цветы. Они стояли у Нэли на столе, и, просыпаясь по утрам, она здоровалась с ними.
Дни текли, похожие один на другой.
Когда мало впечатлений, время идет быстрее. Мне нравился этот спокойный, равномерный ход времени. Я не хотела потрясений, которые приносит любовь, потому что любовь очень часто превращается в мусорные баки, от которых воняет.
Люська приходила раз в неделю. В четверг. Но однажды пришла в понедельник, с пустыми руками и встревоженным лицом.
– Век, дай пятьсот рублей. Вовке на гроб.
Я онемела. Но что тут скажешь…
– Жалко Вовку, – произнесла я самое простое, что можно было сказать.
– Конечно, жалко, – согласилась Люська.
– Переживаешь?
– Тяжело…
Ушел олень беспутный. Грохнулся посреди жизни.
– Дашь? – еще раз проверила Люська.
– Ну конечно. Только приходи завтра, у меня сейчас нет русских денег.
Я получала тогда в долларах, и с рублями была проблема: ехать в обменный пункт, менять, возвращаться. Но куда деваться? В то время как-то все незаметно перешли на доллары. Рубль – валюта неуважаемая. Его прозвали «деревянный».
– А когда прийти? – уточнила Люська.
– Завтра в это же время.
– Ой, спасибо, я приду.
– Как там Нэля? – поинтересовалась я.
– В карты играет с соседскими бабами. В подкидного дурака.
– Понятно.
– Что понятно? – насторожилась Люська.
– Игра для дураков.
– Ты книжки пишешь, а корову подоить не можешь. А у меня хозяйство. Я все держу одна, а ты за собой тарелку помыть не можешь.
– Могу, – возразила я.
– Твои книжки можно читать, а можно не читать. А молочные продукты нужны каждый день.
– Это правда, – согласилась я.
– А пятьсот рублей дашь? – проверила Люська.
– Дам. Приходи завтра в это же время.
На другое утро я пошла на прогулку. У меня был привычный маршрут, вдоль речки и обратно. Прогулка на сорок минут, вдохнуть небо и речку, зарядиться от космоса.
От санатория мне навстречу двигался мужичок, похожий на гнома. На нем была вязаная шапка колпаком с оттянутой макушкой. Он шел, сгорбившись, нес на спине большой мешок с пустыми бутылками.
Поравнявшись со мной, гном повернул ко мне лицо. Это был Володька. Я не поверила своим глазам. Я собиралась давать деньги ему на гроб, а он – вот он, собственной персоной.
– Здрассьте, – поздоровался гном.
– Привет, – ответила я, продолжая изучать его глазами.
– Поэтесса? – уточнил гном.
– Вроде того, – согласилась я.
Володька слышал звон, но не знал, где он. Ему какая разница – проза, поэзия.
– А вы Володя? – прямо спросила я.
– Ну… – согласился он. – Не узнали?
Я повернулась и пошла, слегка недоумевая. Ну и Люська… Ради денег, причем маленьких денег… Ничего святого.
На другой день Люська явилась не запылилась. Смотрела на голубом глазу.
– А я видела твоего Володьку, – сообщила я. – Бутылки собирал.
– Как? – удивилась Люська и вытаращила глаза в притворном недоумении.
– Очень просто. Целый мешок набрал.
Люська помолчала, потом спросила:
– А пятьсот рублей дашь?
– Дам.
– А тысячу?
Я открыла кошелек. Все купюры были исключительно по тысяче рублей. Не буду же я рвать тысячную бумажку пополам.
– Дам, – сказала я. Протянула деньги.
Люська никак не ожидала такого поворота событий. Она опасалась, что не получит ничего, а тут целое состояние.
Люська грохнулась на колени и уткнулась головой в пол. Как мусульманин на молитве.
– Чаю хочешь? – спросила я.
Люська поднялась, постояла несколько секунд, приличествующих моменту, потом села за стол.
О Володьке мы больше не говорили. О чем говорить? И так все ясно. Помощи от него никакой. Живой он или мертвый – для Люськи «без разницы», как говорят в деревне. Для Володьки, конечно, большая разница: живой он или мертвый.
– Какие новости? – спросила я.
– Дочка замуж выходит.
– За кого?
– За таджика.
– А где вы его взяли?
– У нас вся деревня в таджиках и в наркоте. Гастарбайтеры.
– И ваш наркоман? – испугалась я.
– Наш нет. Он продает, а сам не употребляет.
– А жилье у него есть?
– Нет. У нас жить будет.
– Тебе это надо?
– А что делать? Люська беременная. Куда пойдет с ребенком?
Помолчали.
– Ничего, он заработает. Купит себе квартиру.
– Ты знаешь, сколько стоит квартира? – спросила я.
– Ну…
– Ему на эту квартиру надо будет работать всю жизнь. Лет двадцать.
Люська молчала.
– Почему так получается, – продолжала я, – деньги идут к деньгам, а нищета липнет к нищете? Вот и Люська твоя будет плодить нищету.
– Не пророчествуй, – строго сказала Люська.
Я поразилась: какое точное слово она нашла. Видимо, общение со мной шло ей на пользу.
Мне стало неловко. Действительно, ситуацию уже не переиграть. Надо поддержать человека, а не каркать. Кому нужна моя дурная правда? Видимо, я заразилась от Люськи. Мы взаимно влияли друг на друга.
– Ребенок красивый будет, – успокоила я. – Смешанные браки полезны для потомства.
Люська не поддержала эту тему. Видимо, ей самой этот таджик не нравился.
– Какие у тебя планы? – спросила я.
– Заменить в доме окна. Старые выбросить, поставить пластиковые, а то дует…
– Сколько окон?
– Восемь.
– Дорого, – посочувствовала я.
– Так это ж мечта. Я могу мечтать на любую сумму.
– Ну да… – согласилась я.
– А у тебя какая мечта? – спросила Люська.
– Хочу дом на Кипре.
– А сколько он стоит?
– Пять нулей.
– В рублях?
– В долларах.
– А если в рублях?
– Тогда шесть нулей.
– Ну, это я не понимаю… Спасибо тебе за тыщу. Все-таки три нуля.
Люська собралась уходить. Я проводила ее за калитку, смотрела, как она удаляется по дороге. Модная юбка полоскалась вокруг ее ног, кто-то подарил из богатых клиентов.
Чем отличаются люди друг от друга? Количеством нулей и качеством мечты. И еще: соотношением добра и зла в душе.
Моя мечта – написать новую книгу. Мечта Хиллари Клинтон – стать президентом США. А у Люськи – вставить пластиковые окна. Она вставит окна, и у нее не будет сквозняков.
Три нуля… Пять нулей… Девять нулей…
А в остальном… Как писал поэт, «знатная леди и Джуди О’Грэди во всем остальном равны». Все люди – люди. Каждый человек – человек.
Начался дождь. Хлынул как из ведра. Я пошла в дом, не ускоряя шаг. Я люблю ходить под дождем.
Лишняя правда
Февраль – последний месяц зимы. Месяц короткий. Природа как бы выпроваживает зиму, как задержавшегося гостя. Но зима – стоит. Белый снег под серым небом. Хочется на Мальдивы, где всегда солнце и пальмы.
Я выхожу на крыльцо своего дома. Сосны, березы, снега.
В центре белизны, на середине моего участка, на моем личном пространстве – вывернутая из пакетов помойка. Я подхожу ближе, вглядываюсь. Пустые пластиковые бутылки, картофельные очистки, селедочная требуха, использованные презервативы. Продукты жизнедеятельности таджиков.
Я легко догадываюсь: это безобразие принес мой пес Фома с соседней стройки. Таджики оставляют свой мусор в пакетах, а Фома приносит их на мой участок. Вываливает на землю и спокойно выбирает: что можно съесть. Не исключено, что он угощает и меня, дескать: бери, не стесняйся.
От злобы у меня вскипают мозги. Мне хочется заорать на Фому и даже пнуть его ногой. Я кручу глазами, выискивая Фому. Фома залез в будку и выглядывает оттуда со сконфуженным видом. Он не понимает: чем я недовольна?
Я на секунду задумываюсь. Надо орать сразу, как он явился. Вот Фома занес мусор – тут же заорать, чтобы он связал эти два события: мусор и ор. А так… по прошествии времени он не сможет понять: чего это хозяйка разоряется в середине дня. Он принес пакеты накануне вечером, с тех пор прошла ночь, и раннее утро, и позднее утро.
К тому же Фома, с его точки зрения, ничего плохого не сделал. Это добыча. Он сам кое-что скушал и хозяйке оставил. Чем тут можно быть недовольной?
Я поймала взгляд Фомы и показала ему кулак. Орать не стала. Чего кричать без толку. Надо надеть резиновые перчатки, все собрать в мешок для мусора и вызвать машину – мусорку. Я так и сделала. Напоследок показала Фоме кулак. Он не понял. Предположил, что в кулаке кусочек колбаски, замахал хвостом.
Я вернулась в дом. Домработница Нинка готовила грибной суп для моей семьи. Грибы я купила накануне в дорогом магазине. Белые грибы, замороженные целиком: шляпки на ножках. Темно-коричневые замшевые шляпки на бежевых ножках. Совершенство формы и содержания. Красота, хоть рисуй.
Грибы разморозили, потом кинули в кипящую воду, чтобы сварились. Затем Нинка достала грибы из кипятка, выложила на деревянную доску.
Следовало их порезать соломкой и пережарить с лучком.
Далее я увидела следующее: Нинка отсекла у всех грибов шляпки и с ловкостью жонглера кинула их себе в рот. А порезала и пережарила с лучком только ножки. Решила: хозяева не заметят. Решила: хозяева обойдутся, им и так хорошо. А еще решила: от многого немножко – не кража, а дележка.
Я оторопела от Нинкиной наглости. Наглость – это такое поведение, когда человек предпочитает свои интересы интересам окружающих.
Я хотела тут же поставить Нинку на место, но притормозила. Последует неприятный диалог, настроение испортится. Нинка пустит слезу. Я окажусь виновницей ее слез. Начнется выяснение отношений. Дальше надо будет расставаться, искать другую домработницу, а какая будет другая – поди знай. К этой я уже привыкла. Черт с ним, с супом, поедят без шляпок. Все равно грибной дух останется.
Я ничего не сказала. Ушла на прогулку. За мной последовал Фома с одной целью: раскрутить всех соседских собак. Он подбегал к воротам и что-то говорил по-собачьи, они в ответ взрывались скандалом. Видимо, Фома им говорил: моя хозяйка самая лучшая, а ваш хозяин – говно.
Фома перебегал от одних ворот к другим. Я шла в гимне собачьего лая и думала: «Как в гетто»…
Пришел март. Первая неделя. Я вышла на крыльцо по обыкновению. Небо синее, как в Сочи. Солнце – молодое, как девушка в начале жизни. Фома счастлив, ему не о чем беспокоиться. Я ведь на него не орала и не пинала в бок.
Нинка чистит дорожку от снега. Физическая нагрузка на свежем воздухе. Щеки у нее раскраснелись, глаза – голубые, как небо. Скоро у нее отпуск, и она поедет домой, повезет подарки и деньги. А потом вернется ко мне. Я – это ее разросшаяся семья. Часть ее жизни. А почему? Потому что мы не выясняли отношения, не говорили друг другу лишнюю правду. Слово не воробей. Вылетит – не поймаешь. А если слово не сказано, его – нет. Воздух чист. Весна.
Выстрел
Собирались справлять золотую свадьбу, но отложили до лучших времен.
Главная причина – бедность. После перестройки стали нищими. Сначала Павловская реформа, потом шоковая терапия Гайдара – и в результате все накопления превратились в труху. Кто-то, конечно, разбогател, но стариков это не касалось. Их кинули как последних лохов. Мало того что старики, так еще и лохи. Хорошо, что дочь взяла на крыло. Не дала упасть и разбиться.
Однако просить у детей невыносимо. Природа нацелена только вперед. Дети поддерживают своих детей, срабатывает инстинкт: сохранение поколения. А на стариков этот инстинкт не распространяется. Старики никому не нужны, поскольку от них никакого толка. Просто доживают, и все, каждый в своем безобразии.
Они, конечно, пытаются передать свой опыт, но кому он нужен, чужой опыт?
У молодых должны быть свои ошибки и свои синяки.
Семидесятилетние Анна Николаевна и Виктор Петрович сдали свою квартиренку и переехали на дачу.
Дача была не их. Зятя Максима. Зять – это муж дочери Тани. Он как раз искал человека сторожить свою дачу. Максим боялся, что дачу разграбят, или подожгут, или туда залезут бомжи и станут ночевать вместе со своими вшами.
Решили отправить туда родителей Тани: и старикам полезно дышать свежим воздухом, и дом присмотрен, и не надо платить за охрану.
Виктор Петрович (он же Виктор) был рукастый и разворотливый. Он собственноручно построил баню, да какую… Собственноручно собрал мотор для лодки. В это было трудно поверить, но в нем раскрылся и расцвел дар самородка Левши.
Виктор уходил в гараж, у него была там мастерская, и забывал о времени. День проскакивал как мгновение. Он буквально нашел себя в семьдесят лет. А до этого просидел в конструкторском бюро, что тоже не плохо, но с сегодняшним не сравнить. Там была работа мозгами, а здесь – мозгами и руками.
Он собирал моторы для лодок. Ему стали поступать заказы. На них Виктор покупал необходимую комплектацию. Деньги потекли ручьем, он стал их складывать в коробку для обуви. Это воодушевляло.
Таня с Максимом обитали в городе. На выходные приезжали на дачу.
Зятя Виктор не любил. Он не понимал свою дочь: как она, умница и красавица, могла полюбить такого…
Однажды зимой Виктор наблюдал, как зять входил в калитку. Калитка плохо открывалась, мешала наледь. Что делает нормальный мужик? Берет лом, скалывает наледь и свободно открывает. А этот – стоит и дергает, и рвет дверь до посинения, хотя лом стоит тут же. Взять лом и постучать по наледи – это ниже его достоинства.
В чем-то зять, может, и разбирается, в своем банковском деле. Но ведь это не освобождает человека от человеческого. А этот выродок заставляет жену делать аборты, убивать своих собственных детей. И вот результат: старость без внуков, а как не хватает мальчика. Виктор научил бы его собирать моторы для лодок, скалывать наледь, любить своих ближних – быть мужиком. Вот что самое важное: быть мужиком. Или женщиной с большой буквы, каковой была его жена Анна Николаевна. Как она любила кокетничать, наряжаться, обижаться, отдаваться. Всегда разная. За пятьдесят лет не надоела. Это надо уметь.
Старость – жестокая пора. Она отбирает у человека все: красоту, здоровье, память. Как в известном анекдоте, жена спрашивает мужа: «Дорогой, как фамилия того еврея, который от меня все прячет?» – «Альцгеймер, дорогая…»
Именно такой диагноз поставили Анне: Альцгеймер. Виктор спросил у врача, что это значит? Врач ответил: «Усыхает мозг».
Мозг усыхает, становится меньше, и постепенно все навыки, приобретенные за жизнь, говорят: «До свидания» – и уходят навсегда.
Анна Николаевна забыла, как ее зовут, как надо готовить еду, как одеваться. Она совала свои ноги в рукава кофты, думая, что кофта – это рейтузы.
Виктор Петрович одевал ее, готовил еду и кормил с ложки. Анна превратилась в ребенка, с той разницей, что ребенок как стрела устремлен в разум и расцвет. А жена Анна направлена во тьму и в закат, поскольку Альцгеймер не лечат. Даже американскому президенту Рейгану не помогли, а там и медицина, и деньги. Что уж говорить о нищей пенсионерке…
Когда-нибудь научатся изымать испорченный ген, и тогда станут излечимы такие недуги, как Альцгеймер, Паркинсон, рак, алкоголизм. Но когда научатся? И сколько осталось той жизни?
Виктор Петрович уходил в гараж, буквально прятался в гараже. Работал головой и руками и думал свою горькую думу: что их ждет? Ему казалось, что рядом с женой у него тоже усыхают мозги, он как бы погружается на дно океана, на него давит толща воды, – и ни солнца, ни воздуха. Хотелось сильно оттолкнуться ногами и всплыть, и вдохнуть полной грудью, и зажмуриться от яркого солнца.
Стоял летний полдень.
Виктор Петрович начинал работу в восемь часов утра и в двенадцать разрешал себе перекурить и перекусить.
Он стоял возле березы и курил, и вдруг – видение: Нефертити на лошади. Лошадь – серая в яблоках, красавица. А в седле – Нефертити с прямой спиной, высокой шеей. Изумительный профиль.
В молодые годы у Виктора над письменным столом висел портрет прекрасной египтянки в головном уборе, похожем на чеченскую папаху. Эта, на лошади, была без папахи, в кепочке. Короткий нос, высокие скулы. Прелесть.
Она ехала не спеша, покачиваясь в такт лошадиному шагу, и исчезла.
Виктор вышел за калитку. Он бы не удивился пустой дороге. Откуда здесь может быть живая лошадь и живая Нефертити? Просто видение – и все.
Прекрасная всадница действительно ехала по дороге на красивой лошади.
Всю следующую неделю Виктор Петрович выходил на дорогу и смотрел вдаль: не появится ли прекрасное видение, а если появится, то как с ней познакомиться? Однако какой смысл в этом знакомстве? Нефертити была женой фараона, зачем ей пенсионер?
На всякий случай Виктор Петрович брился и надевал свежую клетчатую рубаху.
Когда-то он был красив, и красота не оставила его. Старость ему шла.
Семьдесят лет – это молодость старости. Виктор Петрович сохранил стать: стройный, поджарый, ничего лишнего, а глубокие морщины не портили лица, даже украшали.
Многие к старости хорошеют. Душа выступает наружу. И если душа добрая, ясная и благородная, то и лицо такое же. И наоборот. Грязное нутро вылезает наружу, в этом случае старики бывают отвратительные.
Виктор Петрович всегда был красивым, но в последнюю неделю он дополнительно похорошел. Дочь Таня заметила перемену в облике отца.
– Влюбился? – пошутила она.
– Почему бы и нет? – благородно прокомментировал зять. – Сергей Михалков женился в восемьдесят три года.
– Он был талантливый и богатый. А богатые мужчины старыми не бывают, – сказала Таня.
– Талантливые мужчины старыми не бывают, – поправил зять.
Виктор Петрович согласился с зятем. Талантливые люди действительно не бывают стариками. Они скорее большие дети. Талант – это отсвет детства в человеке.
Нефертити появилась неожиданно. Без лошади. Она вошла в гараж и поздоровалась.
Виктор Петрович растерялся, но сделал вид, что ничего сверхъестественного не произошло.
– Добрый день, – ответил он.
– Мне сказали, что вы сможете исправить подкову.
Она протянула подкову.
Виктор Петрович покрутил, рассмотрел с обеих сторон. Подкова никуда не годилась. Такие вешают над дверью, а не прибивают к копытам.
– Где вы это взяли? – спросил Виктор Петрович.
– Мне подарили.
– Я так и подумал.
– Почему? – удивилась Нефертити.
– Сувенирная подкова. Дырки маленькие. Люди дарят то, что им самим не нужно.
Нефертити покачала головой.
Диалог был неконструктивный. Сейчас она заберет подкову и уйдет. Надо было что-то придумать.
– Если хотите, я достану вам подкову, – нашелся Виктор Петрович.
– Где?
– Это мое дело.
Он сам не знал где, но знал, что достанет хоть из-под земли.
– Если вам не трудно…
– А где вы живете? – спросил Виктор Петрович.
– Мы с вами живем на одной улице, только в разных концах.
Все жизненные проблемы Нефертити решала сама и одна. И вдруг… Незнакомый человек, похожий на американского сенатора, берет на себя одну из ее проблем. Пусть эта проблема касается лошади, но ведь лошадь – тоже на ней: питание, проживание, режим, прогулки…
– А откуда у вас лошадь? – спросил Виктор Петрович. – Где вы ее взяли?
– В цирке. Это была лошадь моего мужа. Она состарилась, ее списали. Я взяла ее себе. Не отправлять же близкого человека на колбасу.
– Разве лошадь старая? Незаметно.
– По мне тоже незаметно. Угадайте, сколько мне лет?
– Тридцать.
– Сорок восемь.
– Нет! – не поверил Виктор Петрович.
– Я всю жизнь езжу на лошади, позвоночник тренируется. А позвоночник – главное. Он держит.
– Как вас зовут? – спросил Виктор Петрович.
– Таня.
– Вы похожи на Нефертити.
– Я знаю.
– А как зовут лошадь?
– Маня.
– Таня и Маня…
Помолчали. Пролетел тихий ангел.
– Я сделаю подкову и позвоню вам. Дайте мне ваш телефон.
Таня продиктовала.
Семь цифр. Код к счастью. Золотой ключик.
Виктор Петрович нашел в интернете конно-спортивный комплекс. Позвонил, договорился, поехал.
Куда-то шел, по каким-то коридорам и мастерским, встречался с кузнецами. Один кузнец ему понравился, другой – нет.
Казалось бы, трудно различить по лицу, с кем имеешь дело, но Виктор Петрович был физиономист. Он знал – на лице все написано и все можно прочитать.
Нужно было снять мерку с копыт.
Виктор Петрович созвонился с Таней и пришел к ней домой.
Таня жила в деревянном строении, похожем на скворечник. Внизу – гараж, в гараже жила Маня. Сверху комната для Тани.
Комната находилась прямо над конюшней. Сплошные полки с книгами, стойкий запах лошадиной мочи, никаких следов мужчины. На стене – фотография юноши, похожего на восточного принца.
– Кто это? – спросил Виктор Петрович.
– Это мой сын Даня. Он живет в Англии.
Виктор Петрович хотел узнать, где живет отец Дани, но спрашивать было неудобно. Таня угадала его мысли.
– С мужем я разошлась, – сказала она. – Мы поделили имущество. Квартира в Москве ему, а дача мне.
Виктор Петрович быстро сообразил, что раздел неполноценный. Дача – скворечник, и земли кот наплакал. Соток пять, не больше. Муж обвел Таню вокруг пальца.
– Хотите чаю? – спросила Таня.
– Просто кипяток, – сказал Виктор Петрович.
– Почему?
– У меня от чая изжога.
Таня заварила сухие травы, которые сама насобирала в полях.
К чаю были поданы сушки и сухарики.
По всему было заметно, что Таня без денег. На что живет – непонятно.
– Надо было сохранить квартиру, – сказал Виктор Петрович. – Квартиру можно сдавать. Реальный доход. Аренда.
– Не поеду же я с Маней на девятый этаж. Где она там будет жить? На балконе?
Значит, все жертвы из-за Мани. Возможно, и мужем тоже пожертвовала.
– А вы давно с Маней? – поинтересовался Виктор Петрович.
– Всегда.
– А сколько ей лет?
– Четырнадцать.
– Это много?
– По человеческим меркам, один к пяти.
– Значит, семьдесят, – посчитал Виктор Петрович. – Как мне. Мы с Маней ровесники.
– Вам семьдесят? – удивилась Таня. – Я думала, пятьдесят. Стеснялась к вам подойти. Еще подумаете: старуха, а пристает…
Перед тем как уйти, Виктор Петрович зашел в стойло к Мане. Достал из кармана рулетку. Требовалось замерить копыта. Подкова должна быть по размеру, как ортопедическая обувь.
Таня помогала, поддерживала ногу лошади под коленом. Маня гневно косила фиолетовым глазом. Ей не нравилась фамильярность, исходящая от постороннего человека. Она тихо ненавидела, но держала себя в узде.
Таня бормотала лошади ласковые слова, увещевала, снимала агрессию.
Нежное бормотание обволакивало душу Виктора Петровича. И злоба лошади тоже нравилась. Это были живые чувства, живая энергия, которая совершенно покинула его жену. А здесь – сама жизнь, ее горячее дыхание…
Помимо сборки моторов, у Виктора Петровича появилась новая идея. Она называлась «Таня».
Он кинулся в заботу и усовершенствование ее жизни.
Тане явно не хватало помещения. Единственная комната на втором этаже совмещала в себе спальню, гостиную и кабинет. Прямо из комнаты лестница на первый этаж – крутая и опасная. Лестничный проем был не огорожен, просто дыра, как в погреб, и в эту дыру можно было загреметь среди ночи и сломать себе шею. Таня жила как матрос.
Виктор Петрович решил пристроить комнату на первом этаже – большую, метров пятьдесят, светлую и красивую. Много стекла. Эркер, чтобы свет падал с трех сторон. Мансардное окно на крыше. Ведь это справедливо, когда у Нефертити – удобная современная комната на первом этаже с эркером и мансардным окном. Свет будет литься с боков и сверху. Таня будет в этой комнате, как в хрустальном фужере, пронизанном солнцем. Он завезет ей мягкую мебель, широкий плоский телевизор, и они по вечерам будут вместе смотреть передачи и пить чай, заваренный сухими травами.
Анна Николаевна, бедная, забыла, как ее зовут и кто она вообще. Заботу мужа она не понимает и, значит, не ценит. И все его усилия уходят в песок, как в прорву. Зять Максим радуется, что Виктор Петрович зарабатывает на своих моторах, живет за свой счет, не просит. Теща – растение, лопух при дороге. Зачем лопуху деньги?
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?