Текст книги "Ужас Сталинграда. Откровения адъютанта Паулюса"

– Можете не беспокоиться, господин полковник. Когда наши истребители в воздухе, ни один русский «Як» сюда не сунется. Видите вон там поблескивающие на солнце точки? Это наши. Покажись только противник, они ринутся на него как ястребы.

Мы летели сейчас в обратном направлении над дорогой, которую прошла в последние недели наша армия. Редко попадалось на глаза какое-нибудь селение. Очень долго мы летели над шоссе, по которому тянулись на восток колонны машин, груженных предметами снабжения. Сопровождающие их конвойные приветственно махали нам руками. В расстилавшейся перед нами бескрайней степи порой мелькали разбитые танки, орудия или опрокинутые грузовики. Отчетливо вырисовывались линии окопов, в которых еще недавно лежали друг против друга немцы и русские. Взгляд мой нередко приковывали к себе тела убитых красноармейцев или разложившиеся трупы лошадей с уродливо торчащими вверх ногами. Там же, внизу, кончили свою жизнь тысячи немецких солдат и офицеров, утрата которых и побуждала меня сейчас лететь в Винницу.

Внезапно характер пейзажа изменился. Мы перелетели через Оскол и Донец. Врезавшиеся в степь поселки с их садами и полями стали теперь многолюднее и крупнее. А затем показался Харьков: море домов, тракторный завод, высотный дом и вокзал, а за ним и аэродром.

Описав изящную дугу, пилот посадил машину на взлетно-посадочную полосу. Самолет медленно подкатил к стоявшему вблизи «Юнкерсу-52», мотор которого тут же заработал. Это был самолет связи, направлявшийся в Винницу. Наш штаб армии радировал харьковскому аэродрому, что я вылетаю из нашего степного села. Меня уже ждали. В две минуты я перебрался из одного самолета в другой. Там уже сидело несколько курьеров. Раздался гул моторов. Машина стартовала. Она быстро набрала высоту. Полет в западном направлении открывал перед нами картину, полную разнообразия. До самого горизонта тянулись плодородные украинские поля, пересекаемые полосами леса, реками и ручьями. Сеть населенных пунктов была гораздо гуще, чем на первом этапе моего воздушного рейса. Обширные села сменялись городками и городами. Наш «Юнкерс-52» летел на высоте около тысячи метров. Мы без труда могли наблюдать колонны транспорта, которые двигались на восток по густой сети шоссейных дорог. Все чаще попадались навстречу поезда, мчавшиеся в Харьков. Они везли туда продовольствие, боеприпасы, горючее, оружие и снаряжение. Харьков был главной базой снабжения группы армий «Б».

Крушение надежд в Виннице

Часа через два мы благополучно приземлились в Виннице.

Легковой автомобиль доставил меня в город, где находилось управление кадров. Там я сначала вел длительные переговоры с генералом фон Бургсдорфом. Наступление на Дон, указал я, повлекло за собой особенно большие потери среди младшего офицерского состава пехоты. Группа армий не в состоянии заполнить эту брешь.

– Я понимаю вашу тревогу, – ответил фон Бургсдорф, – но в данное время мы едва ли сможем помочь. От других армий группы «А» и «Б» тоже поступили очень большие заявки. Нам нужно было представить несколько сот одних только ротных и батальонных командиров. Недели две-три назад начали работать курсы по подготовке офицеров, но выпуск будет, вероятно, в декабре самое раннее. А пока я могу только заверить вас, что мы относимся с глубоким сочувствием к положению 6-й армии. Но в настоящий момент речь может лишь идти об отдельных случаях замены выбывших офицеров, никак не больше.

– Слабое утешение, господин генерал.

– Подумайте над тем, не можете ли вы изыскать собственные ресурсы на месте, в армии. Проверьте, нет ли таких унтер-офицеров, которых вы можете предложить нам для повышения в звании. Может быть, найдутся и другие способы восполнить недостаток офицеров в пехоте. Я имею в виду некоторых молодых военнослужащих в тыловых учреждениях. Между прочим, как обстоит дело с молодыми кадрами в артиллерии и в отделах связи?

– Я сейчас еще не располагаю полными данными, – сказал я. – Но недавно начальник нашего армейского полка связи жаловался мне, что кандидаты в офицеры у него не имеют никаких шансов на повышение. Вернувшись к себе, я прикажу представить мне сведения обо всех кандидатах в офицеры, имеющихся в артиллерии и связи. Но там много не наберется.

Переговорив с начальниками отделов, ведающих офицерами танковых и инженерных войск, я отправился к начальнику организационного отдела полковнику генерального штаба Мюллеру-Гиллебранду. Этот отдел тоже находился в городе, неподалеку от управления кадров.

«Надеюсь, мне здесь больше повезет», – думал я, переступая порог этого дома. Как и везде в ставке фюрера, каждый сюда входивший подвергался самой тщательной проверке. Дежурный не меньше двух раз перечел мое удостоверение, проверил печать и подпись, посмотрел на мою фотографию, потом на меня. Затем о моем приходе доложили начальнику отдела.

– Вы пришли ко мне по вопросу о пополнении. Ваши срочные заявки мне известны, – здороваясь со мной, сказал Мюллер-Гиллебранд.

Я подтвердил это, передал полковнику последние данные о численности армии и постарался как можно убедительнее описать наше тяжелое положение.

– Перед тем как лететь сюда, я обращался в тыловые корпусные управления. Все они ответили, что в настоящий момент осуществить требующееся доукомплектование армии не могут. Скажу откровенно, у нас в оперативном отделе 6-й армии сложилось впечатление, что тыловые учреждения недооценивают трудность поставленной перед нами задачи. Как можно взять крупный город, занимающий территорию примерно в 300 квадратных километров, если боевая численность роты 30–40 человек? Исходя из нашего последнего опыта в большой излучине Дона, надо ожидать, что противник будет защищать каждый дом, каждый камень.

Начальник организационного отдела листал мои документы. Я смотрел на него с надеждой.

– Вы знаете, как обстоят у нас дела, и поверьте, я охотно вам бы помог. К сожалению, однако, все действительно так и есть, как сообщили вам начальники тыловых управлений. Новое пополнение призывников пройдет подготовку только к концу года. До января 1943 года нечего и рассчитывать на пополнение пехотных полков.

Я в ужасе смотрел на Мюллера-Гиллебранда. Ведь наступление на Сталинград должно начаться сейчас, а не в январе 1943 года! Что же с нами будет, если боевая численность наших частей не достигает даже половины?

Полковник заметил мое смятение.

– Скажите вашему командующему, что я сделаю все, чтобы помочь вам. Правда, в ближайшие месяцы мы будем располагать только солдатами, которых выписали из госпиталей как вылечившихся. Я прослежу, чтобы сформированные из них маршевые роты в первую очередь направлялись в 6-ю армию. Чрезвычайно сожалею, что ничего больше не могу вам обещать.

Я откланялся. Ни разу еще за все время войны у меня не бывало так тяжело на сердце, как сейчас, когда я с почти пустыми руками отправлялся в обратный путь, в штаб армии.

Я поспел в самую последнюю минуту к самолету, летевшему в Харьков. Он был чуть ли не битком набит курьерами, зондерфюрерами, служащими вермахта, командирами фронтовых войсковых частей, которые возвращались из отпуска или с курсов боевой подготовки. Для меня было забронировано место как раз за кабиной пилота. Вокруг шел оживленный разговор. Но я не слушал; я не в силах был побороть глубокую апатию, которая охватила меня после всех испытаний этого дня.

Неужели Верховное командование вермахта и Генеральный штаб сухопутных сил действительно считали возможным осуществить наступление на расстояние в 650 с лишком километров без значительных потерь для нас? Группе армий «Б» удавалось, правда, окружать и уничтожать большое количество советских войск. Противник, однако, отступил за Дон и, несомненно, еще доставит нам очень много хлопот в предстоящих боях за Сталинград.

Но как же можно планировать войну, ставя огромные стратегические цели, и при этом забывать о своевременном пополнении живой силы, оружия и техники? В каждой военной школе учат, что прорыв хорошо укрепленной неприятельской полосы обороны требует от наступающих значительных жертв, если только прорыв вообще удастся. Уже в Первой мировой войне русские показали образцы мастерства в обороне. Неужели Главное командование сухопутных сил забыло об этом? Разве не нужно было принять срочные меры, как только от наших наступающих армий поступили первые сообщения о больших потерях? Разве мы не заблаговременно информировали шеф-адъютанта Гитлера генерала Шмундта, генералов Фельгибеля и Окснера о потерях и самым настоятельным образом не предостерегали, что, если нам не дадут пополнения, угрожающее положение неминуемо?

Мы слышали одни только слова обещания, но сделано ничего не было. Сейчас меня особенно мучила мысль о том, как безответственно верховное командование недооценивает советские войска. Что же теперь будет, если в предстоящих боях наши потери возрастут? Есть ли вообще на нашем тысячекилометровом фронте резервы, которые могли бы закрыть возможные бреши?

Я так и не придумал никакого выхода из положения, когда самолет приземлился на харьковском аэродроме. В то время здесь царило большое оживление. Транспортные самолеты, курсировавшие в различных направлениях, стояли наготове. Меня ждал летчик из нашей эскадрильи. Мы тотчас же вылетели и к вечеру были в Осиновке.

Прямо с аэродрома я пошел к генералу Паулюсу. Он осунулся и побледнел от бессонных ночей. Прежде такой прямой и стройный, сейчас он как будто сгорбился. Я почувствовал, как тяжело этому человеку нести бремя возложенной на него ответственности.

– Ну, Адам, чего вы добились в ставке?

Не тратя лишних слов, я доложил о печальных результатах полета в Винницу, стараясь не выказывать свое волнение и разочарование.

– Ах вот оно как! Я, стало быть, должен брать Сталинград измотанными дивизиями, – с горечью сказал Паулюс, когда я кончил свой доклад.

– Мюллер-Гиллебранд заверил меня, что прибывающие маршевые роты будут направляться преимущественно в нашу армию. Конечно, этого мало. Но надо полагать, Главное командование сухопутных сил позаботится хотя бы о том, чтобы сменить наши обескровленные дивизии, если нет достаточного пополнения.

Я сам не верил в эту возможность, но мне хотелось сказать что-нибудь такое, что не омрачило бы и без того беспросветную обстановку. Однако Паулюс не склонен был обольщаться.

– Нет, Адам, это нереально. Откуда возьмутся эти дивизии? Мы ведь уже не раз толковали о резервах. Гитлер и знать об этом не хочет. По-видимому, план этого наступления уже в своей основе был плодом легкомыслия и верхоглядства. Нас поэтому не в чем упрекнуть; мы сделали все, что было в наших силах. С первого же дня наступления мы давали правдивую информацию. Вы-то знаете, мне никогда не было свойственно недооценивать противника. Я не остановился перед тем, чтобы выступить со своими предостережениями и в присутствии Шмундта и Фельгибеля и всех прочих.

– Я могу это удостоверить с чистым сердцем и спокойной совестью, господин генерал.

– Бои под Калачом показали нам, что русские больше не намерены без борьбы отдавать территорию. Наши солдаты в результате физического и душевного напряжения, потребовавшегося от них в последние дни и недели, изнурены, оружие и техника в значительной мере выбыли из строя. И вот теперь измученные войска, которые целые семь недель не имели ни дня отдыха, должны снова идти в наступление.

– Именно потому, что я все это знаю, господин генерал, я в Виннице описал наше положение самыми мрачными красками.

Паулюс задумался, потом продолжал:

– Генерал Блюментритт, мой преемник по должности первого обер-квартирмейстера в генеральном штабе, объезжает сейчас в качестве инспектора Восточный фронт. Он дал знать, что будет и у меня. Я еще раз все ему расскажу. Если есть вообще какой-нибудь способ нам помочь, то он наверняка это сделает.

Простившись с Паулюсом, я поспешил к начальнику штаба, который уже ждал меня. Я знал, что Шмидта нелегко пронять, но, когда он выслушал мой краткий доклад, его все-таки взорвало.

– Наша пехота прошла с боями больше пятисот километров. Как видно, господа из Главного командования сухопутных сил забыли, что это значит. А ведь слишком туго натянутый лук, чего доброго, переломится. Но несмотря на все, Адам, не будем вешать голову. Я доверяю нашим бравым солдатам. Конечно, они ворчат. Но когда придет приказ наступать, они снова пойдут вперед. Я убежден, что мы достигнем нашей цели.

– Вы полагаете, господин генерал, что предстоящие бои принесут нам меньше потерь?

– Вот уж нет. Во всяком случае, мы подготовили для переправы через Дон две дивизии с пока еще почти нормальной численностью – 76-ю и 295-ю. Я дал им последние маршевые батальоны. На командиров можно положиться. Кроме того, вы, вероятно, уже слышали от командующего, что к нам прибудет генерал Блюментритт. Мы хотим с ним снова поговорить начистоту.

Форсирование Дона

На командный пункт оперативного отдела армии прибыл генерал Блюментритт. Последние приготовления к форсированию Дона и наступлению на Сталинград закончились. Дивизии стояли на своих исходных позициях. Паулюс и Шмидт еще раз подробно обсудили с генералом Блюментриттом наступательные операции.

Командующий армией подчеркнул, что успех может быть гарантирован, только если будет исключена всякая угроза северному флангу протяженностью в 400 километров. Таким образом, Блюментритт получил весьма поучительное впечатление о той угрожающей обстановке, в какой мы находились.

19 августа корпусам 6-й армии был отдан приказ о наступлении. Во второй половине дня я явился с докладом к генерал-майору Шмидту. В его кабинете висели сильно увеличенные аэрофотоснимки Сталинграда. Сейчас я впервые получил ясное представление об этом городе, который обозначался на наших картах маленьким кружком. Он занимал на западном берегу Волги полосу шириной от 4 до 7 километров, а длиной – свыше 60 километров. Я и не представлял себе, что этот город таких исполинских размеров. Само собой напрашивался вопрос:

– А сможем ли мы с ходу взять штурмом этот громадный город? Ведь противнику известны наши намерения. Еще когда мы дрались под Калачом, русские, как доносили наши летчики, построили несколько оборонительных поясов с противотанковыми рвами. Пока мы после этого заново перегруппировывали наши силы, они выиграли еще две недели. Несмотря на полученное подкрепление – XXIV танковый корпус и 297-ю пехотную дивизию, – 4-я танковая армия была не в состоянии прорваться к Волге южнее Сталинграда. Следовательно, наше нынешнее наступление вовсе не явится неожиданностью для советского командования.

– Это, разумеется, верно. Но если все же мы здесь прорвемся, сосредоточив танки у северной окраины Сталинграда, а 4-я танковая армия одновременно будет развивать наступление с юга, то противнику придется вести сражение на обоих флангах, отстоящих один от другого на расстоянии примерно в 60 километров. Будет ли он в состоянии это сделать, по-моему, весьма сомнительно. Мы продумали все варианты. Боеприпасы и горючее имеются в достаточном количестве. Командование Красной армии, несомненно, использовало прошедшие почти четыре недели, чтобы подвести подкрепления, вывезти оборудование заводов, эвакуировать население и подготовить город к продолжительной обороне. Это сулит нам ожесточенные бои. Однако я убежден, что мы свое возьмем, и скоро.

Слушая Шмидта, и впрямь казалось, что наш оперативный отдел положительно все учел. Мы предвидели тяжелые и, вероятно, кровопролитные бои. Но в конце концов мы достигнем победы.

Я расписался в получении приказа о наступлении и пошел к себе в палатку, чтобы досконально изучить этот документ. Мысленно я еще видел перед собой аэрофотоснимки города на Волге.

Сталинград имеет большое стратегическое значение. Он служит связующим звеном между Кавказом и Центральной Россией. Если этот город окажется в немецких руках, противник будет отрезан от житницы – Кубани и нефтяных полей между Каспийским и Черным морями. Одна из важнейших артерий будет перерезана в самом важном месте. Но что будет, если нам не удастся взять город с ходу?

Провал наступления на Сталинград

Мы занимаем рубежи на западном берегу Дона

Разведка местности показала, что наилучший исходный район для наступления 6-й армии на Сталинград представляет собой излучина Дона между Лученским и Островским. Здесь западный берег порос лесом. Густой кустарник и глубокие лощины, пересекающие крутой берег Дона и спускающиеся к реке, обеспечивали прекрасную маскировку. Они позволяли незаметно для противника подтянуть прямо к реке все средства, необходимые для форсирования реки и наведения переправ для танков. Кроме того, с занимаемого нами западного берега на расстоянии многих километров хорошо просматривалась более низменная равнина к востоку от реки.

На командном пункте Паулюс разъяснял командирам корпусов план наступления. Он предполагал создать по обе стороны Вертячего плацдарм на восточном берегу Дона силами LI армейского корпуса, а также 295 и 76-й пехотных дивизий (двух дивизий, которые пока не понесли почти никаких потерь), чтобы с этого плацдарма XIV танковый корпус мог выйти на Волгу к северу от Сталинграда. После прорыва оборонительной линии противника LI армейский корпус должен был взять на себя обеспечение правого, а VIII армейский корпус – левого фланга танков, наступающих к Волге. XI армейскому корпусу надлежало оставаться для обеспечения флангов в излучине Дона между Мело-Клетским и Клетской; XXIV танковый корпус, у которого забрали 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии, располагавший сейчас только 71-й пехотной дивизией, должен был создать силами этой дивизии плацдарм у Калача и оттуда наступать на восток.

Последние десять дней оперативный отдел штаба армии походил на пчелиный улей. Офицеры связи приходили и уходили, донесения просматривались и оценивались, командиры корпусов являлись в штаб для личных переговоров, летчики докладывали о своих наблюдениях, одно за другим происходили совещания. Теперь наступило спокойствие, исполненное ожидания. Что принесет завтрашний день?

Этот вопрос был главной темой наших застольных бесед 20 августа.

– Я не могу себе представить, – сказал начальник оперативного отдела, – чтобы переправа потребовала больших жертв. Позиции противника с нашей стороны хорошо просматриваются, наша артиллерия пристрелялась, пехотинцы и саперы проинструктированы. После короткой артиллерийской подготовки штурмовые лодки пересекут Дон. Пока противник опомнится, мы уже будем на другом берегу.

– Если все сойдет гладко, да, – возразил я. – Если же наша артиллерия не подавит все пулеметные гнезда противника, переправа может стоить больших жертв. Два дня назад один из дивизионных адъютантов, который сам был на передовой, рассказывал мне, что противник превосходно замаскировал свои позиции. Особенно трудно установить местонахождение пулеметных гнезд, размещенных непосредственно у берега.

Шмидт заметил:

– Не беспокойтесь, господа, это будет нелегко, но мы справимся с задачей.

На этом Шмидт простился с нами. Я уже давно собирался навестить двух старых товарищей по полку, которые находились в 76-й пехотной дивизии. Как знать, увижу ли я их когда-нибудь снова после предстоящих сражений? Поэтому я обратился к генерал-майору Шмидту с просьбой разрешить мне еще сегодня поехать в 76-ю дивизию.

– Разумеется, вы можете ехать, Адам. Передайте привет генералу Роденбургу и скажите ему за меня «ни пуха ни пера». Организуйте так вашу поездку, чтобы еще засветло вернуться.

Надо было торопиться. Через пятнадцать минут я уже выехал в легковом вездеходе. Несмотря на то что дороги были разбиты, продвигались мы быстро. Сильно мешала в пути черная пыль, которую поднимал моторизованный транспорт. Обгоняя колонну грузовиков, мы погружались в густое облако. Водитель сначала вел машину медленно, но вскоре ветровое стекло покрылось таким густым слоем пыли, что он вынужден был остановиться, чтобы стереть пыль тряпкой. Я невольно расхохотался, когда он взглянул сквозь ставшее прозрачным стекло: у него было черное лицо, как у негра. Но водитель веселился ничуть не меньше и предложил мне посмотреться в зеркало. Оказывается, я выглядел не лучше. Пыль проникала в машину через все щели. Даже мотор покрылся сантиметровым слоем пыли. Дальнейшее продвижение было почти невозможно. Поэтому мы свернули с шоссе и поехали по компасу прямо по степи. Много раз, натыкаясь на речки, мы вынуждены были снова возвращаться на дорогу, по которой продвигались колонны, чтобы таким образом достичь переправы. Здесь царила невообразимая толчея. Десятки колонн с боеприпасами стремились еще до наступления темноты добраться до артиллерийских позиций. «Кюбели» и конный транспорт поспешно двигались вперед. Между ними пробирались связные мотоциклисты. Моторы, лошади и люди производили неимоверный шум.

76-я пехотная дивизия перед наступлением

Между 15 и 16 часами я прибыл на командный пункт 76-й пехотной дивизии. Он был размещен в роще, непосредственно за исходными позициями полков. Перед палаткой, на опушке, стоял рабочий стол командира дивизии. За ним сидел генерал-майор Роденбург, склонившись над картой, на которой была обозначена полоса наступления и намечены рубежи. Рядом с ним стоял его начальник оперативного отдела подполковник Брейтгаупт. Я сказал моему водителю, чтобы он подъехал к самому столу. Подполковник в гневе пошел нам навстречу: кто же это осмеливается так близко подъезжать на машине? Но, узнав меня, он обрадовался необычайно. Мы не виделись с осени 1936 года. Тогда мы оба командовали ротами в одном и том же батальоне в Гисене и Вормсе. Я всегда находил общий язык с Брейтгауптом, который был сыном крестьянина и уроженцем Тюрингии.

Роденбург приветствовал меня:

– Как это хорошо, Адам, что вы нас хоть разок навестили. Мы часто вас вспоминали. Если бы вы приехали часом раньше, вы застали бы генерала Паулюса. Он приехал к нам из 295-й дивизии и долго с нами беседовал.

– Ну как, командующий остался доволен? – спросил я.

– Кажется, да, – ответил Брейтгаупт. – Он потребовал, чтобы мы ему подробно доложили, как мы собираемся наступать. Он одобрил наши приказы, затем я сопровождал его в расположение пехотных полков, которые заняли исходные рубежи для наступления, а под конец он посетил наблюдательный пункт артиллеристов.

– Как вы оцениваете перспективы, успех будет, господин генерал?

– Как вы знаете, я оптимист. Наши подготовительные мероприятия, несомненно, не остались незамеченными противником. Но мы справимся с задачей. До сих пор я всегда мог положиться на моих бранденбуржцев.

Брейтгаупт добавил:

– Паулюс беседовал с саперами. Все подготовлено. Как только мы отбросим противника на противоположном берегу, саперы тотчас же начнут наводить переправу. До того как мост будет готов, противотанковые части и артиллерия двинутся вслед за пехотой на понтонах. Артиллерийские наблюдатели пойдут вместе с первым наступающим эшелоном. Мы думаем, что все должно сойти хорошо и сильное сопротивление противника будет сломлено.

Я знал Брейтгаупта лет шесть или восемь; уверенный в себе, оптимистичный, он не пугался и самой трудной задачи.

– Как настроение в войсках, Брейтгаупт?

– Ах вот что вас беспокоит! Этот же вопрос задал мне и Паулюс. Что вам сказать? Вы ведь хотите побывать еще в полку Абрагама, там вы сами увидите, каково настроение. Мы довольны солдатами.

Мне пора было ехать к Абрагаму; я хотел поспеть на наш командный пункт еще до наступления темноты. Простившись с Роденбургом и Брейтгауптом, я отправился в путь, но одна мысль не давала мне покоя: сойдет ли все так гладко, как предполагают Роденбург и Брейтгаупт? Конечно, Брейтгаупт дельный человек. Но противник знает, что его ждет. Он, наверное, не бездействовал. Меня сопровождал связной полка, прикомандированный к штабу дивизии, – живой юноша с блестящими глазами. Я спросил его:

– Ну, как обстоят дела у вас в полку?

– Мы надеемся, – ответил с готовностью солдат, – что сейчас все пойдет полным ходом и мы наконец попадем в Сталинград. Помотались мы по степи достаточно и радуемся, что нас ожидает длительный отдых. Всем надоела степь. Здесь ведь и жилья настоящего не найти. Во Франции было гораздо лучше, вот куда все бы с удовольствием вернулись.

– А удастся вам пробиться до самого Сталинграда?

– Наш полк, господин полковник, еще никогда ни перед чем не отступал. С последним пополнением к нам снова прибыло много старых солдат. Они, правда, бузят, но, когда надо, свое дело делают. Многие из них были не раз ранены, это лихие фронтовики, на них наш полковник может надеяться.

– Вот прекрасно, тогда у вас все должно пройти гладко.

– Вон там, господин полковник, командный пункт полка. – Солдат указал на молодой лесок невдалеке от нас.

Абрагам уже ждал меня, Брейтгаупт дал ему знать о моем прибытии. Мы не виделись с начала войны. Здороваясь с ним, я заметил, что он мало изменился. Но, может, мне показалось, что он холодно со мной здоровается?

– Так-то, Адам, а я уж считал, что адъютант армии забыл своих старых товарищей.

– Но вы ведь знаете, что у нас творилось последние недели. Только сегодня, перед началом наступления, стало потише. И я тотчас же воспользовался этой возможностью, чтобы посетить моих старых друзей.

– Да ведь я пошутил, дорогой мой, – ответил Абрагам. – Я же очень рад, что мы наконец увиделись. Вот было бы славно, если бы у нас здесь нашлась хоть одна бутылочка из тех многих, которые мы с вами опорожнили в Трире. Но ведь в этой выжженной степи не хватает даже питьевой воды.

Мы отправились сквозь редкий лесок по направлению к Дону. Не видно было ни одного солдата. Только указатели свидетельствовали, что здесь на исходных рубежах разместились десятки частей. Провода висели на ветках деревьев, минометы были замаскированы в кустарнике. Выйдя из лесу, мы наткнулись на небольшой деревянный щит, укрепленный на дереве. Надпись на нем гласила: «Наблюдательный пункт командира полка». Стрелка указывала дорогу к Дону, и мы зашагали вдоль глубокого оврага.

– Он спускается прямо к реке, – объяснил Абрагам. – Это одна из лощин, возникших в результате эрозии, так называемая балка.

– Я слышал об этом. Но сегодня вижу впервые, как выглядит подобный овраг. Удивительно, какую работу проделала вода. Тут, наверно, можно разместить целую роту.

– Даже больше. В этой балке нашлось место по меньшей мере для двух рот. С полдесятка таких оврагов есть только на моем участке.

В густом кустарнике спрятался наблюдательный пункт. Дальше почва круто обрывалась у Дона, в его темных волнах отражалось вечернее солнце. Я взглянул на другой берег, там лежала степь. За нею где-то далеко находится большой город на Волге. Через стереотрубу я попытался рассмотреть расположение противника.

– Есть ли там вообще русские? – спросил я Абрагама.

– Разумеется, но они так хорошо замаскировались, что почти ничего нельзя заметить. Днем на берегу вовсе нет никакого движения. Между тем там есть пулеметные гнезда. Мы пытались соблазнить их удобными мишенями, но они и ухом не ведут – ни одного выстрела не раздалось с той стороны, даже ночью, когда у противника наблюдается некоторое оживление. Кое-какие пулеметные гнезда мы засекли. Посмотрите в стереотрубу: видите в перекрестье пулеметное гнездо?

Мне понадобилось по меньшей мере десять секунд, прежде чем я распознал пулеметное гнездо. Когда я снова повернулся к Абрагаму, мне показалось, что выражение его лица изменилось. Исчезла ироническая складка у рта. Губы были крепко сжаты. Глаза смотрели на меня серьезно, почти в упор.

– Если наши тяжелые орудия не подавят полностью позиции противника, переправа через реку обойдется нам очень дорого. Мы во всех подробностях договорились о координации действий артиллерии, минометов и саперов. Тем не менее многое осталось невыясненным.

– Я выдвинул бы противопехотные орудия как можно дальше вперед, чтобы можно было при появлении противника стрелять прямой наводкой.

– Так и сделано, в чем вы можете сами убедиться. Но меня интересует кое-что другое, – добавил командир полка. – Как обстоит дело с пополнением, которое, безусловно, понадобится после предстоящих боев?

– Вот это как раз неясно. Вновь призванные рекруты будут обучены лишь в декабре. Нам приходится надеяться на лучшее.

Наступил вечер. Собственно, уже было самое время отправиться в обратный путь. Но Абрагам хотел мне еще показать артиллерийские позиции. Следовало признать, что полк подошел к делу серьезно. Орудия были хорошо замаскированы, перед ними открывалось широкое, свободное поле обстрела. Траншеи для прислуги, боеприпасы, размещение передков – все было сделано в строгом соответствии с боевым уставом. Абрагам сказал мне, что солдаты заметно устали и издерганы. Порой ворчат. Но какой же пехотинец время от времени не дает таким способом выход своему настроению?

– Ну а как здоровье, Абрагам?

– Неважно. Полковой врач хотел меня на несколько дней упрятать в госпиталь. Разумеется, я отказался. На что же это будет похоже, если командир бросит свой полк на произвол судьбы перед началом наступления?

– Чем же, собственно, вы больны?

– Нервы не в порядке, врач хочет меня направить к специалисту. Я почти совсем не сплю. Поэтому днем чувствую себя разбитым. Но сейчас мы должны прежде всего переправиться через Дон.

– Дайте мне тотчас же знать, если почувствуете себя хуже. Если вы свалитесь, вы никому не будете нужны – ни себе, ни войскам. Итак, ни пуха ни пера вам завтра!

Было уже довольно поздно, когда я отправился в обратный путь.

– Доберемся мы засветло до нашего командного пункта? – спросил я шофера.

– Не думаю, господин полковник. Солнце уже село, а ночь здесь наступает сразу.

– Хоть бы мы успели до ночи выехать на тыловое шоссе. Надо проехать западнее этой деревни, – показал я на карте, лежавшей у меня на коленях.

Снова нас окутало облако пыли. Теперь стало еще хуже видно, чем днем на пути в дивизию. К тому же мы теперь двигались против течения, навстречу направлявшимся к передовой грузовикам, полевым кухням, конному транспорту. Вынужденные то и дело останавливаться, мы еле ползли, и я погрузился в глубокое раздумье.

Шофер вернул меня к действительности.

– Господин полковник, кажется, мы заблудились. Нам давно пора выехать на шоссе.

Что за чертовщина! Стрелки на светящемся циферблате моих наручных часов показывали половину девятого. Уже стемнело. Встречное движение прекратилось, а я этого даже не заметил. Я приказал остановиться. Мы находились на дороге, покрытой степной травой. В штаб полка мы ехали по другой дороге. Стало быть, мы заблудились и попали на глухую дорогу. Пришлось повернуть. Через пять минут мы оказались на перекрестке. С помощью карманного фонарика я пытался разыскать след нашей машины. Но тщетно: следы машин виднелись повсюду. Вдруг неподалеку от нас взвились в воздух белые сигнальные ракеты. Пользуясь компасом, я установил, что ракеты к востоку от нас. Следовательно, там линия фронта, и мы очутились на дороге, которая идет вдоль Дона. Я приказал водителю ехать в северном направлении, надеясь таким образом снова выйти на шоссе. Вдали блеснул огонь, мы двинулись ему навстречу. То были фары легковой машины, которая попала в аварию. У машины стояли двое солдат из отдела снабжения 76-й пехотной дивизии. Они подтвердили, что теперь мы едем правильно. Проехав километра полтора, мы очутились на шоссе и медленно двинулись дальше. Часов в одиннадцать вечера мы прибыли на наш командный пункт в Осиновке. О нас уже беспокоились, так как 76-я пехотная дивизия сообщила о моем отъезде.