Текст книги "Тетрадь из прикроватной тумбочки больницы «Асута» (Записки импотента) и другие повести"

Ходоров в распахнутом халате, весь взъерошенный, повышая голос, то приближаясь, то отходя к Виктору Петровичу, многозначительно произносит:

– А что если это божья приманка, чтобы не исчезла жизнь на Земле!? Любовь творит жизнь!

– Да! – говорит Виктор Петрович. – Я вижу, операция пройдет успешно!!

22 августа 1997 год

Я в своей привычной куртке, с пакетом под мышкой шел к выходу из больницы. На боковой дорожке аллеи появилась Светлана. Я приостановился, дожидаясь ее, чтобы попрощаться.

– Покидаешь, красавчик? – сказала она и протянула руку. Я пожал и почувствовал что-то в своей ладони. Она улыбалась, но руку не отпускала.

– Я буду ждать. Не опаздывай!

Только на автобусной остановке, я прочел записку: «В 10 часов сегодня я буду ждать тебя дома. Мой адрес ул. Волкова 23, первый подъезд, квартира 12. Я тебя встречу. Светик».

Предложение оказалось настолько неожиданным, что повергло меня в состояние оглушения. Света привлекательна, и я на нее заглядывался!? Может, мое лежание в больнице этим завершится!?

Смять эту бумажку с адресом и выбросить!!!

До вечера я шатался по дому – идти – не идти!?

В конце же концов я должен проявить решительность, это тот случай!!!

В начале десятого джинсы я поменял на брюки, вместо ботинок со шнуровкой надел свои остроносые выходные туфли. Из всей старой одежды оставил только куртку.

Район улицы Волкова я знал. Это был дальний край города – Лелековка. Туда ходил автобус, и я там бывал. Приехал, еще походил по улице и пошел к двадцать третьему дому. Улица пустынна, уже темно… Редкие фонари. Я все смотрел на часы, чтобы быть пунктуальным. У подъезда стояла высокая фигура в наброшенном платке.

– Я рада, что ты пришел, – скороговоркой произносила она и открыла двери. – Мой летает, какие-то дальние районы. Сам такую профессию себе выбрал!

Квартира, похоже – однокомнатная, и слева расстеленная белая кровать, возле кровати коляска.

– Если Натка проснется, я подкачаю, – объяснила она.

Возле кровати стоял низкий столик, в подсвечнике на подставке горела свеча. Рядом в тарелке – цветные конфеты, чайник и чашки, и совсем рядом – бутылка и две рюмки.

– Раздевайся. – И она помогала мне раздеться. Сбросила свой халат и торопливо оказалась в постели.

– Иди, – приподымаясь, сказала она.

Я лег, она прижалась ко мне и замерла на какое-то время.

– Подожди, – сказала она, – давай выпьем! Я сел, и мы выпили.

То, что было потом, – вспоминать не хочется. Она была активна, очень активна.

Случилось то, чего я боялся, и вообще этот сыр-бор, в котором я раньше пребывал, не давал просвета.

Некоторое время она лежала молча. И тут глянула на часы, висящие на стене, и как бы вдруг опомнилась.

– Я, похоже, ошиблась, – озабочено сказала она, – со временем вечно нелады, неужели Вадик может появиться!? Этого еще не хватало! Решаем быстрее!

Я торопливо оделся.

– Ты не обижайся, если что! – сказала она и закрыла за мной дверь.

Темная ночь. Те же Фонари. Одно звездное небо. Автобусы давно не ходят. Да, такое было, вспоминать не хочется. Печально!

29 августа 1998 г.

Больше года не открывал тетрадь – я в Израиле! И не удивительно, что меня вдруг потянуло снова вести эти записи. С моей настоящей родины я вдруг переместился в историческую! Буду откровенен: очень резкий переход! Кроме того, когда я раньше записывал, то вроде погружался в другой мир! Да, отвлекался! Да, надеялся! Может, это был мир иллюзий или поиск оправдания? По крайней мере, как сказал когда-то Виктор Петрович, лучшая форма медитации! Кстати, перёд отъездом я узнал, что Степан Евдокимович Ходоров жив и даже появлялся в конструкторском бюро на работе в «Гидросиле».

Та проблема, которую я считал в свое время главной, отодвинулась, мне так кажется, что самые серьезные события наступают именно сейчас, Чего стоил отъезд в Израиль!

!!!

Мы уезжать не собирались. Мрачные годы! Наши знакомые прямо на улице торговали своими пожитками. Маму уволили с работы – клинику закрыли. Еще хорошо, что успели продать квартиру. И самое мрачное: два зачета, неразбериха, я не пришел, и этот декан из старых советских, уперся рогом. Да. Я виноват! Отчислен за неуспеваемость! Зачетка – более или менее убедительная, справка на клочке бумаги – окончил два курса Крайского политехнического института.

И это была последняя капля!

С документами возилась мама, вела переписку с Львом Абрамовичем, прощалась со многими друзьями и приятелями. Я об отъезде меньше всего распространялся. Правда, встретил своего одноклассника, работал в молодежной газете, я ему рассказал, что уезжаю в Израиль. И он мне выдал – «Я считаю это гнусным предательством», а оказался в Израиле раньше меня.

Скажу – Израиль меня поразил! И открывшаяся сама собой передо мной стеклянная дверь в супермаркете, и обилие продуктов, лавочки с фалафелем или швармой. А невиданные ранее пальмы с гроздьями фиников! И куда ни глянешь, все в зелени, в цветах, – восторг и удивление!

Лев Абрамович действительно нам во всем помог.

Встретил в аэропорту, мы у них жили, пока не нашли на съем квартиру.

Меня вызвали повесткой в израильский военкомат.

Офицер на русском языке сказал:

– По возрасту ты освобожден от призыва, но если ты хочешь быть в армии Израиля, мы с удовольствием тебя приглашаем.

Я отказался.

– У меня мама, и ей нужна помощь.

Мы с мамой, с Львом Абрамовичем многое обговорили, мне надо продолжить учебу или попасть на какие-то курсы, здесь их, оказывается, много, но, главное – изучать язык, знать иврит, иначе все пути практически закрыты, идти в ульпан! Так здесь называются первоначальные заведения по изучению иврита.

С оформлением документов все было не так просто, этим занималась мама. С утра она надевала свое лучшее платье, перед зеркалом примеряла свою шляпку, и, несмотря на свои годы, выглядела стройной и моложавой. «Очень милы!» – комплимент Льва Абрамовича.

С мамой оформлять документы приходилось и мне. Правда, моя справка за два курса института мало кого интересовала. Самое главное, на руках у меня был теудат зеут – паспорт, а направление в ульпан мне дали сразу по приезде в Израиль.

За несколько кварталов от дома, где мы сняли двухкомнатную квартиру, находился матнас (дом культуры) Бейт Воск – целый комплекс: библиотека, разные кружки и класс, где проходили занятия по изучению иврита. Я все это узнал и утром пришел на занятия.

Вхожу, сидят уже несколько человек. Хочу сесть за свободный столик и слышу какой-то визгливый возглас. Потом узнал, вроде староста наша израильтянка, но слабо говорит по-русски.

– Здесь занято, французы сидят, Хочу сесть на второй ряд.

– Здесь – аргентинцы.

– За этим – американцы.

Наконец раздается мужской баритон:

– Иди сюда, здесь русские!

Так я оказалась на последней парте.

На занятия я приходил регулярно, но, оказалось, что группа уже занималась три месяца, и многие преуспели. Я пока ничего не соображал.

Парень из России, с которым я оказался рядом, мне посоветовал найти группу с начальным курсом. Я навел справки, оказалось, что здесь же в ульпане, где-то через месяц будет набор. Я обратился к куратору, и он пообещал записать меня в новую группу первым. И я решил подождать. Тем более мне сказали: «Не волнуйтесь! Вас пригласят!»

Лев Абрамович задержку не одобрил.

– Готовься пока самостоятельно!

Он в Израиле совершенно освоился. Здесь, оказывается, есть самые разные объединения, где репатриантам, особенно пожилым, можно общаться и с интересом проводить время. Возможностей тьма – спортивные группы, какие-то религиозные содружества, семинары и кружки по интересам.

Лев Абрамович вступил в географическое общество.

Кроме обычных лекций, организовывались экскурсии с опытными экскурсоводами. Лев Абрамович меня брал с собой. Надо сказать, что эти поездки были невероятно интересными и очень расширили мои познания об Израиле.

Я ничего не записывал. Однако некоторые экскурсии были настолько впечатляющими, что я доставал свою тетрадь.

Как провозглашал один из экскурсоводов «В Израиле каждый камушек – история!»

В одном из разрушенных каменоломен я увидел кусок пола с живой мозаикой, ну как будто только что выложено!

И сразу рисуется пиршество во дворце, ожившие мраморные лица. Может по этой цветной мозаике ступала нога Юлия Цезаря!?

Но самые главные экскурсии – «Иерусалим – колыбель трех религий». Трижды автобусом возили нас в эти исторические места, но, похоже, и близко не раскрыли всего того, что здесь происходило. Особенно поразила поездка «Подземный Иерусалим».

Мы приблизились к приземистому зданию, нам объясняли, где начало пути. Собирались люди. Из нашей группы решились пройти по туннелю несколько человек. Лев Абрамович отказался, а я встал в очередь.

То, что Иерусалим – место невероятных событий – было понятно, но оказывается – под живым современным городом находился рукотворный подземный лабиринт туннелей, высеченных залов, запутанных переходов. Тут и копи царя Соломона и спасающий город водовод, а главное – где-то здесь запрятаны таинственные сокровища всего Востока, и все эти изрезанные переходы – следы поиска сказочных богатств.

Иду в очереди, жаркий воздух постепенно сменяет прохлада, и сужается понемногу пространство. Впереди спина человека, за тобой, почти вплотную, напирает другой, появляется вода, и по камням вначале можно ее переступать, но воды все больше и холодно хлюпает она по ногам, покрывая обувь. Наклоняется впереди идущий, и ты горбишься вслед за ним – каменный лаз становится все теснее, и тут тебя начинают обступать нешуточные мысли. А вдруг этому человеку станет плохо и он упадет, может – и ты тут задохнешься, в самом деле становится трудно дышать, а сзади тебя толкают и покрикивают – этот путь прошли тысячи людей, неужели им тоже становилось страшно в этой каменной могиле? Где это синее небо и жаркое солнце, где эта зелень!? Так мало знаешь, и не узнаешь больше! Но шире становится шаг, расступаются своды, и брезжит свет – выход в конце тоннеля!

Я могу проклинать и ругать себя семами последними словами, но ничего не изменишь. Я не могу вспомнить случай, чтобы я откликался на ее просьбы! Еще долго я буду упрекать себя! Только Изенька, только Изенька! Может, в последнее время что-то чуть поменялось. Но это мрачные оправдания!..

Я уже посещал ульпан и знал буквы алфавита. Однажды вернулся домой с занятий, но мамы не застал. Обычно она всегда ждала меня в это время с обедом. Я ждал еще, может, час, вышел на улицу и на углу дома увидел ее. Она обрадовалась.

– Ты понимаешь, я спутала дома!

– Два шага от магазина и спутала дома!? Смотри на них лучше!

Ничего я не понял, а это был первый сигнал.

В следующий раз я застал ее в скверике. Она сидела на скамейке с мужчиной и, жестикулируя, что-то ему объясняла.

Я подошел, а мужчина спросил меня, кем я ей довожусь.

– Она у вас как радио!

Всего лишь несколько недель – и самое худшее стало понятно.

Она купалась под душем, я был чем-то занят в другой комнате. Окликнул ее – ответа не последовало. Я к душевой… Дверь открыта, но мамы не было, на лестничной площадке тоже, я вниз на улицу, народу много.

Ко мне подошёл какой-то человек и сказал по-русски:

– Тут миштара забрала голую женщину. Я остановил такси и сказал: «Миштара».

Под каким-то стеклянным барьером мама сидела на низкой скамейке, на нее была наброшена какая-то ветошь.

– Изенька, почему я здесь?

Мне вначале казалось, что я раньше что-то не досмотрел, но мрачное слово «Альцгеймер», как камень, нависло, и то, чего я не знал, стало тяжелой повседневностью. Лев Абрамович меня навещал.

– Никто не знает, как бороться. Есть бейт авоты. Там врачи!

– Нет!

Я ее дважды клал в больницу, но там долго не держали; три-четыре дня. Домашний врач – доктор Виктор – регулярно появлялся, ей выделили метапелет (женщину по уходу на дому за больным). Анна Петровна, очень заботливая, услужливая женщина, готовила нам, ходила за покупками, стирала белье.

Я каждый день водил маму в скверик на прогулку, и, казалось, не было ухудшений. Но вдруг она перестала подниматься с кровати и отказалась ходить. Добавили ей еще одного метапеля Володю, медбрата, все знающего, но физически слабого. Маму надо было купать, поднимать, переворачивать. Появились пролежни – все делалось только с моей помощью. Уж какой тут ульпан!

!!!

И тут еще эта грязная история! Мне надо было отдать деньги за квартиру. Я приготовил две тысячи шекелей, положил пачку в ящик стола до прихода хозяина. Ящик задвинул неаккуратно, так, что деньги были видны. Через какое-то время собрался деньги отдать, открыл до конца ящик, но денег не было. Я всполошился. В квартире за это время были метапель и метапелет, приходил Лев Абрамович, приходил сосед по квартире и врач. Полицию вызвал Лев Абрамович. Надо сказать, буквально в течение часа появились два человека. Полицейский в форме майора поздоровался, снял фуражку и провел рукой по совершенно голой бритой голове, странное сочетание – густые черные брови и голый череп – производили впечатление чего-то очень грозного. Фуражку он снова надел и на плохом русском спросил:

– Кто пострадавший!?

Переводчиком был Лев Абрамович.

Другой полицейский – видимо, следователь, в гражданской одежде, с белым алюминиевым чемоданчиком. Он осмотрел комнату, ему не понравилось открытое окно, почти на уровне подоконника начиналась крыша следующего дома; вполне можно было проникнуть. Он открыл чемоданчик, долго возился, сыпал порошок, искал следы и заявил, что проникновения, судя по всему, не было, однако следы могли убрать.

Полицейский писал протокол.

– Кто был в комнате? – спросил он. Врач, Лев Абрамович отпали.

Сосед, оказывается, дальше прихожей не заходил. Оставались метапели.

Володя сказал:

– Я деньги в столе видел, но их не трогал. Марья Петровна запричитала:

– Ой, горе какое! Так хороших людей обидеть. Я денег даже не видела!

– Кого вы подозреваете? – спросил меня бровастый полицейский.

Я молчал. Как сказать, что человек – вор!?»

– Вы называйте любого, – переводил Лев Абрамович, – мы в отделении разберемся.

– Не могу указать на человека, что он вор!

– Это ни к чему не обязывает.

– Не зная, не могу обвинять!

– Назови! – сказал Лев Абрамович.

– Нет!

Полицейский внимательно посмотрел на меня, еще раз повторил вопрос, потом подвинул мне бумагу:

– Подпиши!

12 января 2003 г. Мрачный, мрачный Новый год!

Маме становилось все хуже, снова больница, снова предложение положить ее в Бейт авот. И мой отказ.

Я часами сидел возле нее, держал ее руку, и так мне было тяжело… Ее любовь ко мне была безмерна. Всплывали картины далекого детства, которые я бы никогда раньше не мог бы и вспомнить… Я нахожусь в кроватке, папа с мамой в кровати рядом и почему-то я плачу и кричу:

– Я падаю, мне страшно!! Папа мой говорит:

– Держись за кровать! Мама набрасывается:

– Что ты пугаешь ребенка! У тебя сердца нет! И забирает меня к себе!

…………………………..

Она перестала меня узнавать. Смотрела куда-то вверх и повторяла;

– Что со мной будет!

Коахадам – так именуются офисы по трудоустройству. Русскоязычный усатый пожилой человек сидел за письменным столом. Была небольшая очередь – в основном, темнокожих ребят, я переждал.

– Владеешь ивритом? – спросил он, пересматривая бумаги, которые я показал.

– Нет.

– Плохо.

– Какими профессиями владеешь?

– Два курса политехнического института.

– Есть интересные курсы, – сказал он, – но требуется знания языка, есть другие. Но с оплатой. Посмотри.

Он мне дал развернутый красочный буклет, я просмотрел.

– Все это я знаю! – сказал я. – Пока надо работу.

– Мда! – сказал он. – Хорошо, есть одна заявка в столярную мастерскую, минимум квалификации, берег для своих. Старайся! А проспект возьми. Пригодится.

Так я оказался в столярной мастерской. Встретил меня хозяин, похоже, местный, в рабочей одежде, в стружках. Сразу от станка. В мастерской работали еще два молодых человека. Один говорил по-русски. Обнял меня, предложил рабочий комбинезон. Я переоделся.

Мастерская изготавливала из деревоплиты навесные шкафы для кухонь, столики, всё, что заказывали. Я поначалу убирал отходы, сгружал плиты, подметал пол. Пробовал работать на станках. На третий день хозяин взял кусок плиты, без линейки карандашом провел закругленную линию, подозвал русскоговорящего Бориса, я успел с ним подружиться, что-то объяснил, а Борис перевел мне.

На циркулярке по линии разрежь плиту. Я все приготовил и вроде точно отрезал.

Борис перевел:

– Хозяин велел сказать, что ты уволен, оплатит за два дня! Надо было искать работу.

Возле шука – это на иврите «базар» – открытая площадка, вокруг несколько ларьков, и тут же коохаим – представители от разных фирм, предлагающие работу.

Молодой человек, опрятно одетый, говорит по-русски, я еще не приблизился, а он меня окликнул, пригласил присесть, кресло мягкое, с подлокотниками.

– Да! Ищу работу, – сказал я.

– Слышал фирму «Мандарин»? Я ее представляю. Если у тебя все пойдет, ты сможешь оказаться на моем месте. У нас рост охуительный! Кибуц «Мандарин». От города шесть километров. Напрямую! Доставка в обе стороны регулярная. Есть кормежка, учти! Мандариновая роща, производство тут же. Все механизировано и автоматизировано. От мандарина до бутылки на прилавках. Обрати внимание на этикетку. Это наша эмблема.

Он достал бутылку, показал, открыл и налил желтое содержимое в пластмассовый стаканчик.

– Выпей! Лучший освежающий напиток, тобою изготовленный!! И с песней! Третья смена – двойная зарплата, так что шансов на выбор! Первое время только банковский счет и номер теудат зеута. Все условия!

Его курносое лицо выражало неподдельную доброжелательность.

– Где сбор? – спросил я.

– Тахана мерказит – автостанция, семь утра. Будет адрес – подъедут к дому.

Машина типа маршрутки, но большая, собралось человек пятнадцать, в основном чернокожие. Дорога в самом деле прямая. Близкая.

Встретил нас высокий худой человек, быстро говорил на иврите. Через руку перекинута желтая курточка, как я потом понял, безрукавка с меткой фирмы. Подошел ко мне, потрогал руку.

– Бицепс! – сказал он. – Надевай! Черепаха! Я начальник! Днем гуляешь, смотришь, кушаешь, спишь! В восемь – смена!

Завод действительно – сложное сооружение. Много движущихся трансмиссий, но особенно впечатлял желоб, где в текущей воде мылись апельсины, – прямо вьющаяся золотая дорога.

Я разобрался с системой – к конвейеру подъезжал бульдозер, у которого вместо ножа что-то похожее на объёмную корзину из арматурных прутьев, и загружены пустые бочки. Человек доставал одну и переносил на конвейер, чуть дальше другой вставлял в бочку целлофановый сверток, и тут же включал компрессор, воздух под давлением выстилал внутри целлофан, а потом в эти стерильные бочки заливался сок.

Все было, как сказано, – неплохая столовая, я поел, отдельно комната для отдыха, я повалялся. Так до восьми часов вечера.

Меня нашел тот самый начальник, который нас встретил, позвал за собой и довел до конвейера, на который сгружались бочки.

Подъехал бульдозер.

– Смотри, Черепаха! – сказал он.

В один миг выбрал из сетки бочку, сделал несколько шагов и поставил ее на движущийся конвейер.

– Всё!

Он еще постоял немного, наблюдая, как я это делаю, и ушел.

Вначале все было просто, но бульдозер все подвозил и подвозил бочки. Хорошо еще, что были разрывы в подвозках. Каждая бочка, оказывается, весила не меньше двадцати килограммов, и я стал смотреть на часы. Все-таки физически я крепок, если справлялся с такой нагрузкой! В одном из перерывов ко мне подошел пожилой рабочий. Назвал себя.

– Втянешься, – сказал он, – в два придет смена.

Но я был на пределе, в конце смены разгруженный бульдозер уехал, а я, сидя на полу, привалился к стенке. Ехал очередной бульдозер, и тут появился начальник. – Заболел твой смена, разгрузишь и гуляй! Может быть, если бы не так нагло приказывал!

Я молча снял курточку, повесил на клетку с бочками. И ни слова не говоря, пошел на выход. Что-то мне начальник кричал вдогонку, но я не оборачивался.

Домой я с передышками пришел только к утру. Можно было о многом передумать, но одна мысль больше всего вертелась!

«Учить иврит!»

!!!

Поиски работы я не оставил, только вел себя осторожно, общаясь с русскоязычными людьми, которые появлялись возле коохаим. Разговоры возникали сами собой, как обмен мнениями. И вывод напрашивался один, его правильность я уже на себе испытал.

– На предприятия с конвейерами не устраиваться!

Ко мне подошёл невысокий, неряшливого вида, сравнительно не старый человек в джинсовой куртке, а из-под нее на поясе виднелся объемный кошелек.

– Михаил! – сказал он и протянул мне руку. – Я вижу, ты в поиске счастья. Если ты благородных кровей и откажешься, я не обижусь.

По обстоятельному рассказу я понял – ирие (городской префектуре) нужны уборщики улиц. Осталась самая длинная – одна из центральных. Она тянется с тротуаром, сквериками, – и одному человеку это много, Михаилу посоветовали найти напарника, и он выбрал меня.

– Интеллигентная физиономия. Советую не терять место. И как в космонавтике – нужна совместимость. Я писатель, в прошлом – кандидат наук, мухи не обижу. Как тебя звать?

«Никайон» – это на иврите уборка. Таким образом, я вошел в отряд очень полезных граждан: где было грязно, я прошел – и стало чисто. Это я пишу с большой иронией, но, откровенно говоря, наступило облегчение, ведь ещё немного, как мне казалось, – и я пойду топиться. Обрастали долги! А ведь рядом море, мимо нашего дома идут на пляж сотни людей, полураздетых и веселых, а я не могу пойти! Всё так складываются обстоятельства, что я все время не в том месте, где должен быть Невезение, да! И вот никайон! Хоть какое-то решение!

Мне дали тележку на четырех колесах, продуманно оборудованную. Место для ведра, отдельно крепления для установки метлы, их даже три. Щетка, метла и острый скребок на конце, вроде лопатка для налипшей грязи и всего прочего, а еще отдельно тросточка и в конце ее – острый гвоздик, чтобы особенно не гнуться. Увидел бумажку и наколол ее. Кроме того, еще и ящик для одежды и всего прочего. Все эти тонкости производства объяснял мне и Мише работник ирии.

– Мэр объезжает улицы ежедневно. Увидит окурок – пеняйте на себя!!

Миша стоял и усмехался.

– Все знаем! Договор оформлен!

И мы с Мишей со своими тележками прошли названную улицу из конца в конец.

– Выбирай, с какого конца начнешь. Я тебе даю право выбора.

Где-то в середине этой длиной улицы был скверик, несколько скамеек. И мы решили – каждый со своего конца улицы приходит в этот скверик. Это наш конечный пункт.

– Вся улица под контролем!

– Хорошее решение, – говорит Миша. – Посидим, обсудим, перехватим. В семь начинаем, а там разберемся!

Ко мне без предупреждения пришел хозяин квартиры и объяснил, а я понял. Оплату за месяц он скостил на сто шекелей. Это хорошая новость. Может, знак сверху, и поперло!!! Шучу!!

День мой начинался с раннего утра, никогда в такое время я не поднимался. В общей подсобке брал свою тележку и направлялся к месту старта. Еще серый день, пустынно, редкие прохожие и прохладно. Тротуары сравнительно не замусорены, однако собачье дерьмо попадается. В ход идет мой инструмент!

Первое время я раздражался, клял хозяев собак последними словами, но скоро понял, что призывы в пустоту бессмысленны.

Мало того, я затеял даже игру, где я воображал себя то сыщиком, то минером, и найти опасный продукт было моей профессиональной задачей!

В скверике на скамейке, как правило, уже ждал Миша.

Как успехи? – спрашивал он.

– Все вернется, все обязательно вернется! – в тон отвечал ему я, используя слова какой-то песенки.

На скамейке мы выкладывали то, что приносили, я бутерброды с сыром и колбасой. Миша какие-то пироги и нарезанное мясо. Но главное, из своего кошеля на ремне он доставал никелированную плоскую флягу и металлический стаканчик. Наливал и предлагал мне. Я первое время отказывался, потом эту маленькую рюмку с тостом выпивал.

– Французский коньяк. Высший сорт, – говорил Миша, – повторим!

Все шло привычно и буднично, только однажды ситуация несколько изменилась.

Мы только что расположились на нашей скамейке, и Миша поставил свою никелированную флягу, как к нам приблизилась особа явно древнейшей профессии. Яркие рейтузы, вперемешку красного и зеленого цвета, так обтягивали тощие ноги и выше, что выделялись все изгибы тела. Лицо было не то чтобы с макияжем, а будто заново нарисованное грубыми мазками, зато прическа – короткая, мальчишечья и седая.

– Здравствуйте, мальчики! – сказала она и удобно расселась на скамейке.

– Скажи, уважаемая, для чего столько краски на морде лица? И так все видно, – сказал Миша.

– Твой товарищ – хам, – обратилась она ко мне, – а как ты думаешь, что лучше – краска на лице или морщины?

– Твое дело! – многозначительно сказал я.

– Культурный человек промолчит! Правильно! Угостите, я вижу, кое-что есть!

– Кто ты такая!? Старая курва, чтобы я тебя угощал коньяком высшего сорта?!

– Невежда! Не читал ни «Блеск и нищету куртизанок» Оноре де Бальзака. Ни даже «Трех товарищей» Ремарка! А какое там уважение к девочкам нашей системы!

Миша молча налил рюмку, поставил рядом с флягой. – Пей! И вали отсюда!

Она, причмокивая, выпила и уставилась на Мишу.

– Рисуешь богатого дядю, – сказала она. – А это спирт на дубовой корке!

– Гм! – несколько смутившись, произнес Миша. – Смотри, что она знает!

– Да! Есть мужики, все хотят приукрасить! А напиток хороший, налей еще!

– Раз ты такой дегустатор! – сказал Миша. – Налью!

В это время почти напротив нас остановилась машина, и не успела она остановиться, как всполошившаяся дама сорвалась с места, перебежала тротуар и приблизилась к машине. Открылась дверца и появилась высокая женщина в длинном платье и с сумкой через плечо.

Наша стала ей что-то торопливо говорить. Та выслушала, вернулась в машину и уехала.

Наша постояла, вроде не зная, что делать, но вернулась к нам.

– Я, может, человека от тюрьмы спасла, – сказала она. – Полагается выпить! Вы обещали!

– Это будет третья! – весело сказал Миша.

– Не будьте жмотами! Тут еще хватит!

– И откуда ты знаешь?

– По наклону баклажки.

– Да, профессионализм чувствуется!

– Мне до него далеко! А вот Лола, которая приезжала, это да! Я все про себя выболтаю, и сижу гав ловлю. Лола, да! Из столицы! И звать ее, понятно, не Лола – псевдоним. У мадам сейчас гостят два высоких полицейских чина, я послана предупредить – телефоны прослушиваются! А нелегалу! Да еще столкнуться с полицией! Непредсказуемо!

Она удобно раскинула руки по спинке скамейки.

– Могу познакомиться! Надя! Между своими. Я вас, мальчики, уважаю. – Не знаешь, где поскользнешься, а придет коза до воза, и не такие умники гостили! А я перед мадам могу ходатайствовать, чтобы не триста за десять минут, а двести. Кроме того, кто лучше знает девочек, чем я?! Добавь еще!!

– Не наглей! – сказал Миша. – Твои шмындерки даром не нужны.

– Даже не валютная, профессионалка. Вроде чемпионка по нашим делам!! Всех жаба давит, когда она появляется! Месяц в Израиле – и в Москве квартира.

– А ты на квартиру заработала?

– За всю жизнь, а она за месяц! Наши девочки, перестают спорить, понятно, женский коллектив, и с жалобой к мадам К Лоле очередь, а к нашим никого! Откажите или узнайте секрет! Но мадам разводит руками! Ей бабки! Я у мадам вроде доверенное лицо – на побегушках! И тоже допытываюсь! Мадам мне говорила, что и она пыталась выведать, но та отмалчивается, говорит: «Не знаю, но может быть каким-то образом стало известно, что я внучатая племянница по линии графа Воронцова, его сына!»

Она провела пальцем по краешкам губ.

– Мадам наша знает, учитесь, говорит – лучшие в нашей профессии учителя и юристы.

– Налей ей, – сказал я и засмеялся.

Она поднялась и посмотрела на нас как бы сверху вниз.

– А вот сколько мне лет? Не угадаете! Скажу вам, у нас девочки молодые красивые, а вдруг появляется клиент, видит меня и заявляет – хочу ее! Тогда я обращаюсь к девочкам и прошу уступить мне очередь. Они у нас добрые – и уступают!

Миша стал у меня вроде доверенного лица, советчика. На все вопросы у него был готовый ответ. Он, например, высмеял меня за то, что я часто признаюсь, что закончил всего два курса политехнического института. – Ты понимаешь, где ты находишься?! Кто у тебя документы спрашивает!? Тем более на никайоне! Тут профессора, кандидаты наук, я, например. Наоборот, надо сказать, что там ты был большая величина, а тут не гнушаешься никакой работой, – тебе будет почет и уважение.

Мои разговоры о посещении ульпана он тоже высмеял:

– Покрутишься и заговоришь. Я, например, все понимаю и говорю, никаких ульпанов, тут обстоятельства тебя научат. Тут в Израиле русских, знающих иврит, пруд пруди. Что тебе надо, говоришь в толпу – не поможете? И обязательно тут же появится желающий. Тут русских с хорошим ивритом больше, чем у самих израильтян.

– Что-то ты не очень преуспел!

– Я особая статья. Мне бы не забыть русский. Главное хорошо рассчитать, когда переходить на автолу. Потом четыре месяца тебе оплачивают, и ты гуляй вася. Можешь писать роман. Две мои статьи в американском журнале «Континенталь» вышли. Я покажу!

Хотя мы работали, но Миша стал заводить разговоры о поиске новой работы. Вначале он путано высказывался. А потом заговорил напрямую. В Израиле есть столько мест, где на шару можно жить припеваючи.

– Пробовал я в синагоге, – рассказывал он, – каждый месяц сто шекелей, бесплатная еда, но там за тобой следят, чтобы ты хотя бы молился. Изображать религиозного!? Не так просто, хорошо, что бабка документы сохранила, я, понимаешь, еврей в третьем поколении, еле от жены удрал, нет, синагога – это не мое. Другое дело организация «Евреи за Христа». Нам стоит подумать – все, кто там, не нахвалятся – комфортабельные условия! И ухаживают за тобой. И кормят. А делов-то – слушать Тору. Это надо обдумать.

Обычно эти разговоры велись, когда мы возвращались с работы, – он часто провожал меня домой. Вообще, он ко мне очень хорошо относился и по имени называл – Гарик. Как-то напросился ко мне в гости, причём спросил, что мне нравится к ужину.

– Я мастер по этому делу, – сказал он, – умею готовить! Он пришел с бутылкой, я тоже кое-что поставил на стол, мы выпили. Так повторилось несколько раз.

В одно из посещений, сидя за столом, он предложил:

– А что если нам соединиться? Я плачу за квартиру половину, кроме того – электричество и воду беру на себя. Что скажешь?

Я и думал недолго, человек вроде хороший, нормальный, а его треп по разным вопросам – мимо ушей. В деньгах – прямая выгода.

– А что! – сказал я. – Перебирайся!

В тот же вечер Миша на тележке привез рюкзак – весь свой скарб, а поселился он в маленькой комнате.