Текст книги "Журнальные и литературные заметки"

Продолжение

В № 129-м («Северной пчелы») один из ее фельетонистов объявил важную истину по вопросу, почему нынче не пишут более сказок вроде «Модной жены» Дмитриева? – Вы, верно, скажете: потому же, почему нынче не пудрят волос, не носят фижм и мушек, не танцуют менуэта и не поют:

 
Стонет сизый голубочик,
Стонет он и день и ночь,
Его миленький дружочик
Отлетел далеко прочь!{117}117
  Цитата из песни И. И. Дмитриева «Стонет сизый голубочек…».


[Закрыть]
 

и прочая. Извините! Г-н фельетонист уверяет, что не пишут потому, что не умеют писать таких сказок. А не умеют, разумеется, потому, что нынче нет талантов, равных таланту Дмитриева. Ну, посудите сами, хорошо ли это? Что Дмитриев был стихотворец с большим талантом и даже поэт не без дарования, – в этом нет ни малейшего сомнения. А с которого времени перестали на Руси писать сказки вроде «Модной жены» Дмитриева и вообще всякие сказки в духе XVIII века? Сколько мы помним, давно! После Дмитриева явился на Руси поэт неизмеримо выше его – Жуковский; он не написал ни одной сказки, и уж, верно, не по недостатку таланта. Правда, поэт, бывший после Дмитриева и тоже стоящий неизмеримо выше его, – Батюшков, написал одну сказку; но его «Странствователь и домосед» был последнею сказкою в этом роде, появление которой, несмотря на достоинство языка и рассказа, уже не произвело никакого особенного впечатления на современников. А сказка эта напечатана в первый раз в «Амфионе» Мерзлякова в 1815 году, следовательно, около двадцати восьми лет тому назад, и с тех пор уже не было на русском языке ни одной сказки в таком роде. Неужели же Батюшков был последний даровитый поэт на Руси и после него не было ни одного поэта с равным ему талантом? Не знаем, право; но после Батюшкова был Пушкин, Грибоедов, Лермонтов… Неужели же у этих поэтов не стало бы таланта для того, чтоб написать безделку вроде «Модной жены»?..

Все это г. Булгарин, может быть, понимает и сам как следует, да ему надобно, ему нужно понимать все это не так, как следует… Доказательство тому – в следующих словах того же фельетона: «Читайте даже по-русски, хотя бы из национальной гордости. Скучно повторять, старое, но я уверен, что еще много есть людей, которым Карамзин, И. И. Дмитриев, Богданович, Батюшков известны или по отрывкам, или по слуху… Обратитесь к ним, и вам не будет стыдно за русскую литературу! Теперь новые журналисты, которые сами не пишут вовсе ничего (?!!), а только читают корректуры своих сотрудников и нас, учеников Карамзина и Дмитриева, называют уже старыми!!!»{118}118
  Курсив Белинского.


[Закрыть] А, вот что! – можем мы воскликнуть. Вот откуда оно, это благоговение к Карамзину и Дмитриеву! Ученик хвалит учителя по простому расчету: если-де не будут читать моего учителя, который в тысячу тысяч раз выше меня, то уж станут ли читать меня, который в тысячу тысяч раз хуже моего учителя?.. Это напоминает нам, между прочим, и басню Крылова «Орел и Паук»… Положим, что Карамзин и Дмитриев так хорошо писали, что их и теперь еще следовало бы читать; да вас-то, господа, за что читать? – Мы их ученики, воскликнете вы. – Прекрасно, но ведь это напоминает стих: «Да наши предки Рим спасли!»{119}119
  Цитата из басни Крылова «Гуси».


[Закрыть] Притом же, мало ли у иного и действительно великого мастера бесталантных учеников: мастеру честь по заслугам, а до учеников его кому какое дело?..

* * *

В этом же фельетоне находится забавная апология Эжену Сю. Фельетонист видит гения в этом блестящем, не бездарном, но поверхностном, пустом беллетристе французской литературы. Защищая его от нападок за безнравственность, фельетонист говорит в заключение: «По моему мнению, только Жорж Занд, то есть г-жа Дюдеван, написала безнравственные вещи, но и она теперь опомнилась, удостоверясь, что слава безнравственного писателя – жалкая слава!» Затем следует апология книжному магазину г. Ольхина и клятвенные уверения, что нет возможности перечислить и переименовать все хорошие новые русские книги, которые продаются в этом магазине. Право, чем толковать о Жорже Занде, лучше бы вам, господа, ограничиться рассуждениями о Эжене Сю да дифирамбами разным магазинам… Кстати о безнравственности Жоржа Занда. О нравственности Гете также много было толков и за и против; о ней спорят и теперь, соглашаясь, однако ж, в том, что Гете был великий писатель. Но кто же и когда сомневался в нравственности Шиллера? Теперь не думают этого даже люди, которые глупее самого Николаи, нападавшего на Шиллера и Гете{120}120
  Немецкий писатель, критик и книготорговец К.-Ф. Николаи в осуществляемом им издания «Всеобщей немецкой библиотеки», в статьях о романе «Радости молодого Вертера» выступал противником творчества Гете и Шиллера.


[Закрыть]. Однако ж в первые минуты появления своего яркая звезда гения Шиллера не могла не показаться многим безнравственною, пока эти многие не пригляделись и не попривыкли к ее нестерпимому блеску. На Байрона смотрели, как на чудовище нечестия: теперь на него смотрят, как на страдальца. Было время, когда у нас Пушкина считали безнравственным писателем и боялись давать его читать девушкам и молодым людям: теперь никто не побоится дать его в руки даже детям{121}121
  Обвинения Пушкина в безнравственности продолжались и во время написания данной рецензии, например, в статьях А. М. Мартынова о Пушкине («Маяк», 1843, т. IX, кн. 17, гл. IV, «Критика», с. 14, 15, или т. IX, кн. 18, гл. IV, «Критика», с. 130, 131, 137 и т. д.).


[Закрыть].

* * *

Фельетон 135 № «Северной пчелы» наполнен льстивыми разглагольствованиями о провинции. Там-то – видите ли – процветает и просвещение, и добродетель, и счастие, и вкус изящный, и образованность, и начитанность, и патриотизм, и все благородные чувства, все великое, святое и прекрасное жизни; а отчего? – оттого, что оттуда присылаются требования за пятью печатями на книги, журналы, газеты… Льстивые разглагольствования оканчиваются гимнами и дифирамбами в честь книжного магазина г. Ольхина и во славу издаваемых им книжных изделий…{122}122
  Булгарин хвалил магазин Ольхина из корыстных соображений.


[Закрыть] О tempora, о mores![29]29
  О времена, о нравы! (лат.) – Ред.


[Закрыть]{123}123
  Ставшая знаменитой фраза Цицерона из его первой речи против Катилины.


[Закрыть] Мимоходом разруганы «Мертвые души» и «Ревизор», как клевета на провинцию и карикатуры на провинциальные нравы. Жаль, что при этом удобном случае не объявлено, почему же провинция с такою жадностию расхватала «Мертвые души» и «Ревизора»: объяснение было бы очень интересно… Между прочим, вот что еще сказано в этой любопытной статье: «Не многим из городских жителей известно, что некоторые из господ журналистов и книгопродавцев печатают особые объявления для провинций и что в этих объявлениях они говорят о себе и о своих журналах и лавках такие вещи, которые возбудили бы общий хохот в столице, где на людей и на дела смотрят вблизи! Эти несчастные спекуляторы думают, что они ловят на удочку простодушных провинциалов, а в провинциях, напротив, платят им деньги из сострадания, из жалости – руководствуясь одним патриотизмом». О каких объявлениях, секретно рассылаемых в провинции, говорится здесь? Правда, было некогда разослано в провинции печатное объявление о публичных чтениях г-на Греча, очень ловко написанное, и оно было, в свое время, перепечатано в «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду»«(1840){124}124
  В «Литературной газете», 1840, № 22, было опубликовано письмо саратовского помещика А. Д. о «Чтениях о русском языке» Н. И. Греча.


[Закрыть]. Оно случайно попало в редакцию этой газеты, будучи прислано из провинции; иначе Петербург и на увидел бы его. Что же касается до спекулянтских книгопродавческих объявлений, – они беспрестанно попадаются даже в фельетонах иных газет, где издания разных вздоров, вроде «Супружеской истины»{125}125
  «Супружеская истина, в нравственном и физическом отношениях» (СПб., 1842) – брошюра В. Лебедева.


[Закрыть], и перепечатку залежалых изделий выписавшихся и вышедших из моды старых писак – величают оживлением русской литературы!

В этом же фельетоне замечено, что «есть и теперь в провинциалах свое смешное и кое-что такое, что б надлежало истреблять орудием благонамеренной сатиры, но до этого именно еще не коснулись нынешние комики и сатирики». Так кто же, по вашему мнению, коснулся этого? Уж не старые ли сатирики, ученики Карамзина и Дмитриева? Где им! Понятие о сатире далеко ушло вперед со времен Карамзина и Дмитриева. Теперь сатириками поставляют за честь называть себя только выписавшиеся старые писаки – ученики, в сатире, Сумарокова. Сатиру заменили теперь художественные создания – роман и комедия, как выражения общественной жизни, и такой роман имеем мы в «Мертвых душах», и такую комедию в «Ревизоре». – Тут же рассказан чувствительным слогом учеников Карамзина трогательный пример душевной болезни, которую немцы называют Heimweh, а русские – тоскою по родине. Кто-то до того близкий г. фельетонисту (собственные слова его), что его можно счесть за самого г. фельетониста, стосковался на чужбине – по чем бы вы думали? – по какой-то рыбе (должно быть, соленой севрюжине – самая национальная рыба!) и гнилых диких грушах… Человек этот начал худеть и впал было в меланхолию, да, к счастию, поспешил воротиться на родину… Нет, господа ученики Карамзина! вы отстали даже и от Карамзина, который никогда не поставлял любви к родине в любви к рыбе и гнилым грушам. А еще хотите, чтоб вас читали, и берете смелость восклицать к людям, которые боятся скуки деревенской жизни: «А мы-то на что!» Такого рода деликатное восклицание могло сорваться только с пера какого-нибудь дюжинного писаки…

* * *

Весь фельетон 140 № «Северной пчелы» наполнен нападками на совместничество, которым с умыслу неправильно переводится слово concurrence, означающее не совместничество, а соревнование. «Северная пчела» – отъявленный враг всякого соревнования и страстная поклонница и любитель монополии! Где теперь старинные гродетуры и гроденапли, кожаные венецианские золоченые и росписные обои, гобелены, обои шелковые, севрский и майенский фарфор, богемское стекло, брабантские кружева, филиграновая работа? – восклицает он. Все эти вещи бесспорно были очень хороши, но так дороги, что ими пользовалась только небольшая часть привилегированных людей. Благодаря дешевизне, свободному производству и индустрии XIX века, теперь несравненно большее против прошлого века число людей пользуется благодеяниями цивилизации и образованности; можно надеяться, что со временем, благодаря им же, и еще несравненно большее число людей начнет жить по-человечески, то есть с удобством, опрятностию и даже изяществом. Итак, хвала соревнованию, свободному производству, индустрии и в особенности благодетельной дешевизне – этому новому покровительному гению нашего времени! Ими спасется бедное, страждущее от разных монополий человечество! «Северную пчелу» приводит в негодование дешевизна поездок за границу. Другое дело, говорит она, когда едет ученый, артист, фабрикант, мастеровой; а то праздношатающиеся, которые не читают даже сочинений учеников Карамзина и Дмитриева!.. Но если бы последние не могли ездить дешево, то и первые принуждены были бы сидеть дома. По мнению «Северной пчелы», соревнование, ошибочно называемое ею совместничеством, погубило литературу и в Европе и у нас, в России… В самом деле, если б, например, «Северная пчела» одна пользовалась литературного монополией), то есть единоторжием, мы уверены, русская литература расцвела бы в один год… Кто же усомнится в этом!..

* * *

Но довольно для первого раза. В следующей книжке «Отечественных записок», между прочим, познакомим мы читателей с другим фельетонистом «Северной пчелы». Подобно первому, он «знаменитый», хотя и не раз немилосердно обруганный в «Северной пчеле» романист; подобно первому, он написал в жизнь свою томов семьдесят и намерен еще столько же написать; сверх того, он еще и драматург не последний… Имя его… но мы скажем вам знаменитое его имя в следующий раз;{126}126
  Р. М. Зотов.


[Закрыть] а пока заключим наши «заметки» курьезным, но нисколько не вымышленным известием, что один журнал, издающийся в монгольско-китайском духе, находя язык Пушкина не русским, вознамерился перевести всего Пушкина по-русски!!!.. Для этого приискал он себе какого-то дешевого горемычного пииту, существование которого мистериозно, то есть покрыто тайною…{127}127
  Вероятно, речь идет о журнале «Маяк», постоянно ратовавшем, как писалось в одном из номеров, за «родное, народное, маленько мужицкое слово» и поместившем в 1843 г. цикл статей о Пушкине (см. примеч. 5 к данной рецензии).


[Закрыть] Вот какие чудные дела готовы совершиться в русской литературе!..

Продолжение

Мы как-то раз обещали читателям познакомить их с одним из фельетонистов «Северной пчелы»{128}128
  В. Р. Зотовым.


[Закрыть], – и что же? наше обещание многими было растолковано в дурную сторону. Говорили, что мы хотим написать тип, составленный из черт частной жизни почтенного фельетониста… Что за смешные люди! Неужели не знают они, что, во-первых, личности не могут быть печатаемы и, во-вторых, что мы не любим их и пишем всегда так, чтоб читатель мог сказать:

 
Тут не лицо, а только литератор!{129}129
  Цитата из эпиграммы Пушкина на М. Т. Каченовского («Журналами обиженный жестоко…»).


[Закрыть]
 

Давно уже в «Северной пчеле» печатаются фельетоны, подписываемые заветными и таинственными буквами Р. З. Эти буквы многих приводили в крайнее изумление, и никто не хотел верить, чтоб они означали г. Рафаила Зотова, о котором порядочная читающая публика узнала из первого тома «Ста русских литераторов»{130}130
  Сборник «Сто русских литераторов» (т. I–III. СПб., А. Смирдин, 1839–1845) вызвал многочисленные иронические отклики из-за странного соседства вошедших в сборник имен: Пушкин и Булгарин, Крылов и Марков и т. п. Вскоре после выхода первого тома Герцен писал: «Что за скот выдумал печатать портреты в книге, издав. Смирдиным, и в главе Сенковский, после Пушкин. Я скажу про нашу литературу, как Югурта про Рим: «О продажный город. Жаль, что нет покупщика на тебя». – И кто будет покупать лица Тимофеева, Кукольника и пр.? Я думаю, все это делается для того, чтоб так нагадить и намерзить литературные занятия, чтоб порядочному человеку равно казалось красть платки и печатать книжки. …Дошло до того, что, наряду с Пушкиным, гравируют А. А. Орлова – да верить ли подобным нелепостям?» (Герцен, т. XXI, с. 393). Об истории этого издания см.: Н. П. Смирнов-Сокольский. Книжная лавка А. Ф. Смирдина. М., Изд-во Всесоюзной книжное палаты, 1957, с. 39–41.


[Закрыть].

Для нас нисколько не было удивительно ни то, что г. Рафаил Зотов захотел быть фельетонистом «Северной пчелы», и то, что «Пчела» решилась г. Рафаила Зотова взять к себе в фельетонисты. Однако ж мы думали, что это дело, для пользы и чести обеих сторон, останется в секрете. Оно и было в секрете довольно долго. Над фельетонами г. Рафаила Зотова читатели сперва смеялись, потом зевали за ними, а наконец вовсе перестали их читать, – как вдруг, в 155 № «Северной пчелы» нынешнего года, великий незнакомец, подобно Вальтеру Скотту, снял с себя маску и, к удивлению публики, решился назваться собственным своим именем{131}131
  Первое прозаическое произведение В. Скотта роман «Уэверли» (1814) был выпущен анонимно, так как Скотт не хотел рисковать своим, уже прославленным в области поэзии, именем. Выходили анонимно и последующие романы. Только в 1829 г. Скотт раскрыл свое имя, которое, впрочем, давно уже ни для кого не было тайной.


[Закрыть]. «Вы уже читали мой фельетон о немецкой певице Валькер», – говорит он, давая тем знать, что он – фельетонист «Северной пчелы» и что его фельетоны даже находят себе читателей. «Достается мне, как фельетонисту «Северной пчелы»«, – восклицает он далее, давая тем знать, что у него есть даже враги и что его фельетоны наделали ему врагов… Не довольствуясь этими небылицами, он начинает уверять, что «пишет по внутреннему убеждению и с чистою благонамеренностию». «Я (говорит он) ищу лучшего в области искусств, хочу содействовать к усовершенствованию отечественных дарований и самым скромным образом представляю к этому (?) мои мнения. Опытности моей – увы! – (именно увы!) в театральном деле, верно, у меня не отнимут и жесточайшие враги мои. Дав на сцену более девяноста пиес (в том числе более двадцати опер), я, кажется, могу знать и сцену и музыку». Каков тон! Не правда ли, что и приличный и скромный?

Этого бы довольно для знакомства с фельетонистом «Северной пчелы», но мы прибавим еще несколько «некоторых черт». В 209 № той же газеты г. Рафаил Зотов принялся рассуждать о новостях французской литературы. Вот неоспоримые доказательства: говоря о «Консюэло» Жоржа Занда, г. Р. З. Порпору везде называет Порпозою; граф Альберт Рудольштадт назван у него Фридрихом; Консюэло у нашего фельетониста является к графу Рудольштадту с рекомендательным письмом от графа Джустиниани, – тогда как у Жоржа Занда она является к нему с письмом от Порпоры; наконец, у фельетониста Порпора не позволяет Консюэле отвечать на письма Альберта, – тогда как у Жоржа Занда Порпора, не имевший никакого права что-либо запрещать Консюэле, крадет у нее, из корыстных расчетов, ее письмо к Альберту… Из этого видно, что г. Рафаил Зотов рассказал не содержание «Консюэлы», а пародию на содержание этого превосходного произведения. – Говоря о романе Дюма «Жорж», фельетонист пускается в любезности, напоминающие собою любезности князя Шаликова: «Много (говорит он) есть неправдоподобного, но милые читательницы, верно, этого не заметят: сквозь слезы этого не видать». Как это остро и мило!{132}132
  П. И. Шаликов издавал «Дамский журнал» (1823–1833), стиль которого и пародирует здесь Белинский.


[Закрыть]

Мы всё говорили о таланте, изобретательности и взгляде на предметы г. Рафаила Зотова; скажем теперь несколько слов о его знании русского языка. Вот на выдержку фраза из фельетона 219 № «Северной пчелы»: «Увидев бенефисную афишку г-жи Сосницкой, сколько приятных надежд представилось нам вдруг». Или вот из фельетона 270 № той же газеты: «Здешние знатоки чувствуют, что не послушав ее(я) (то есть г-жи Виардо-Гарсии) две недели, уже ощутительна перемена и быстрые шаги к «достижению совершенства»«. Подобные обороты в старину назывались галлицизмами! – В том же фельетоне 219 № есть выражение: «на вечные, потомственные времена», в котором нет смысла, и еще выражение: «философическая идея о золоте» и «философическая картина», – выражения, которые фельетонист применил к двум недавно павшим на сцене Александрийского театра пьесам г. Полевого и которые не менее прочих доказывают замечательное безвкусие и неуменье г. Рафаила Зотова писать по-русски.

Забавнее всего, что г. Рафаил Зотов, в одном из последних нумеров (№ 268) «Северной пчелы», не вытерпел и разразился таким гневом на «Отечественные записки», что невозможно без улыбки сострадания читать его филиппики. Г-н Р. Зотов кричит в ужасе, что «критики «Отечественных записок» с фанатическою яростию восстают на всякое произведение не из их литературной касты», обещает критикам «Отечественных записок» «участь лаятеля Зоила» и с сокрушенным сердцем старается убедить нас, что «литературный приговор дело великое», что «он должен быть произносим с осторожностью, потому что может ободрить и убить дарование», что, наконец, «приговор «Отечественных записок» не может оскорбить писателя» и пр. и пр. Но да успокоится почтенный фельетонист: никакая критика не убьет его «дарования», по самой простой причине.

* * *

Но довольно о г. Рафаиле Зотове, фельетонисте «Северной пчелы» и авторе девяноста драматических пьес и полусотни неведомых миру романов. Поговорим о третьем фельетонисте той же газеты.

Еще в конце прошлого года «Северная пчела» возвестила, что с будущего, 1843 года в ней участвует какой-то знаменитый русский литератор, впрочем, решающийся появляться в ней не иначе, как инкогнито, под буквами Z. Z. В 197 № «Северной пчелы» напечатана статья этого второго великого незнакомца, г. Z. Z., о новом издании сочинений Державина. Между прочими нескладицами, выданными, однако же, за высшие взгляды, таинственный г. Z. Z. сильно нападает на какого-то журнального смельчака, который будто бы неуважительно отзывался о Державине и которого отзыв будто бы встречен был всеми с должным негодованием{133}133
  «Третьим фельетонистом» Белинский называет Н. А. Полевого. «Журнальный смельчак» — сам Белинский.


[Закрыть]. Разумеется, тут делаются, кстати, намеки на заносчивую полуученость, на удивительную дерзость и подобные пороки, в которых, бывало, старики упрекали г. Полевого даже за дельные и здравые его суждения о Сумарокове, Хераскове и других старых и новых знаменитостях. Помним, что его называли также и смельчаком, и притом за такие мнения, в которых теперь никто не видит ни малейшей смелости. Времена переходчивы, и жизнь страшно играет людьми: смелых она лишает смелости, высшие взгляды превращает в плоские общие места, людей, которые думали, что за ними не поспевает время, превращает в отсталых и ворчунов, для которых каждая новая мысль есть преступление, – и… мало ли, как еще смеется жизнь над людьми!.. Но, во всяком случае, смелость – не порок, а достоинство, ибо она выходит из любви к истине и есть свойство души благородной и пылкой, тогда как робость – признак бедности духа и мелкости ума. Смелостью доходят люди до сознания новых истин; смелостью движется общество. Те, которые чувствуют в себе свежую силу деятельности и священный огонь истины, – неужели должны смущаться криками и клеветою каких-нибудь заживо умерших quasi[30]30
  мнимых (лат.). – Ред.


[Закрыть] знаменитостей?.. О, нет! вперед и вперед! Ограниченность и зависть забудутся, а благая деятельность и любовь к истине всегда будут замечены и дадут плод свой во время свое…

<. . . . . . . . . . . . . . . . . . >

Дав место чужому мнению{134}134
  Здесь между заметками Белинского находится текст, ему не принадлежащий.


[Закрыть], возвратимся опять к «Северной пчеле», которая, как известно, состоя по особым поручениям при «Отечественных записках», так усердно хлопочет об известности их и умышленно, но с добрым намерением говорит о них разные нелепости. В «Отечественных записках», в отделе «Критики», печатались в нынешнем году, по поводу «Сочинений Пушкина», большие статьи по части истории русской литературы; эти статьи имеют связь между собою, и часто одна статья есть развитие мыслей, едва обозначенных в предыдущей, или, напротив, повторение в кратких словах того, что было прежде в подробности изложено. «Северная пчела», ревнуя к пользам «Отечественных записок», догадалась, что им бы весьма хотелось обратить на эти исторические статьи внимание публики и, в порыве своей ревности, принялась за дело весьма ловко: она знает, что в предмете столь щекотливом, как история литературы, особенно современной, значение каждого слова изменяется, смотря по тому, где оно поставлено, что ему предшествует и что за ним следует, а наконец, по тому, какой смысл дан этому слову предшествовавшим изложением. По причине этой умышленной и весьма благонамеренной рассеянности «Северная пчела», выписав наудачу несколько слов о Карамзине, Державине, Жуковском и других, так сводит их вместе, что не читавшие «Отечественных записок» могут подумать, будто они питают величайшую злобу против всех имен, которым русская литература обязана своею славою. Вот что значит усердие, руководимое опытною журнального тактикою! «Северная пчела» вырывает клочками фразы из длинных статей и приписывает им такой смысл, какого они не имели. Она знает, что есть люди, которых никак не убедишь, что, например, слова: «Г-н А. более замечателен по мыслям» отнюдь не значат, что у г. А. нет чувства, или: «Г-н Б. более замечателен по блестящему стиху» отнюдь не значит, что у г. Б. отсутствие мыслей. Что делать! есть на сем свете такие господа Половинкины, которые читают только половину книги, половину страницы, половину фразы, едва ли не половину слова, – и из этих половинок сшивают себе целое мнение. Вот таких-то людей и имеет в виду добрая и услужливая газета: она знает, что эти люди, прочитав вырванные ею строки, рассердятся и бросятся читать «Отечественные записки»; тут-то они и пойманы: прочитав, они найдут совсем другое, примирятся с журналом и сделаются постоянными его читателями. Так и следует поступать, если хочешь услужить! Вот пример недавний: в 256 № «Северная пчела» производит фальшивую атаку на статью «Отечественных записок» о Жуковском{135}135
  Имеется в виду вторая статья о Пушкине, в ней большое место отведено Жуковскому.


[Закрыть]. Она вырывает из статьи разные фразы, которые без связи с целым действительно могут иметь призрак того смысла, который как будто хочется найти в них фельетонисту. Вследствие этих вырванных там и сям коротких фраз из огромной статьи «Отечественные записки» действительно могут сделаться в глазах поверхностных читателей таким журналом, который не умеет отдавать должной справедливости Карамзину, Жуковскому и другим знаменитым и заслуженным деятелям русской литературы. Не видно ли в этом горячего усердия доброй газеты к пользам «Отечественных записок»? Такой способ нападения был бы уже слишком неловок, если б он был внушен враждебностию и желанием вредить. Всякий основательный читатель, развернув «Отечественные записки» и вникнув в смысл целой статьи, увидел бы тотчас, что «Северная пчела» с дурным умыслом исказила содержание статьи и доносит…{136}136
  Многоточием Белинский указывает и на другой, не только тот, что следует из продолжения фразы, смысл глагола «доносит».


[Закрыть] читателям не то, что сказано «Отечественными записками». Конечно, всякий основательный читатель и теперь может это сделать, но теперь он увидит, что «Северная пчела» сделала это с добрым намерением, и похвалит ее уменье достигать доброй цели, то есть как можно чаще заставлять своих читателей заглядывать в «Отечественные записки». Делая вид, будто заступается за Жуковского против «Отечественных записок», «Северная пчела» спрашивает: «Кто ввел романтизм в русскую поэзию?» А о чем же и говорится, что же и доказывается в статье «Отечественных записок», как не то именно, что Жуковский ввел романтизм в русскую литературу? Эта почтенная газета уверяет еще, будто Лермонтова мы считаем равным Карамзину писателем… Какое противоречие! Мы превозносим Лермонтова, равняя его с унижаемым нами Карамзиным!!!.. Воля ваша, а это – верх усердия в желании услужить нам! Правда, излишество этого усердия довело почтенного фельетониста до нелепости и бессмыслицы; но благое намерение чего не оправдывает! Правда, мы никогда не равняли Лермонтова с Карамзиным, потому что было бы нелепо сравнивать великого поэта с знаменитым литератором и историком, и Лермонтова если можно с кем сравнивать, так разве с Жуковским, с Пушкиным, а уж отнюдь не с Карамзиным; но ведь «Северной пчеле» до этого что за дело? Ей нужно заставить, какими бы то ни было средствами, всех и каждого читать «Отечественные записки», а до смысла и правды нет надобности… Она говорит, что мы называем Жуковского изрядным переводчиком: кто читал нашу статью, тот помнит, что мы везде называем Жуковского то превосходным, то беспримерным переводчиком. Что же причиною этого изрядного искажения наших слов, если не излишество усердия к нашим пользам? «Северная пчела» ставит нам (разумеется, притворно) в великую вину наш отзыв о забытых теперь балладах Жуковского «Людмиле» и «Светлане»; но кто из людей, имеющих хоть сколько-нибудь смысла и вкуса, не согласится безусловно с нашим мнением об этих незрелых, юношеских произведениях поэта, столь богатого другими произведениями великого достоинства? Верно, чувствуя, что эта нападка на нас уже чересчур усердна, «Северная пчела» придирается к языку и восклицает: «Зачем же вы, великие мужи нашего времени, пишете, как писали подьячие прошлого времени? Стихи, которыми она, то есть баллада, писана! Так не напишет ни один посредственный литератор!..» Час от часу лучше! Ведь можно сказать – и все русские всегда говорили, говорят и будут говорить: такая-то поэма писана гекзаметрами, а такая-то шестистопными ямбическими стихами, а нельзя, видите, сказать: «стихи, которыми писана баллада…» «Северная пчела» говорит, в «Отечественных записках» грамматики нет ни капли: чувствуете ли гиперболу? Чувствуете ли, что сам фельетонист совсем этого не думает он наперед убежден, что никто ему не поверит? «Северная пчела» как бы издевается над нашею фразою: «почувствуете себя скучающими и утомленными»; может быть, так нельзя сказать по-русски, но по-русски это можно и очень можно сказать{137}137
  Намек на нерусское происхождение Ф. В. Булгарина.


[Закрыть]. «Северная пчела» делает вид, будто ее страшит то, что «Отечественные записки» овладевают беспрекословно литературным поприщем и утверждают на нем свое мнение. Тонкий намек, тонкая похвала, которую тотчас можно заметить под покровом умышленной боязни! Разумеется, «Северная пчела» очень хорошо понимает, что достичь этой цели журнал может только своим внутренним достоинством, силою своего мнения, а не фельетонными проделками, то есть криками о своих мнимых заслугах, бранью на все талантливое и даровитое и т. п. – Добрая газета говорит, что «Отечественные записки» льстят юношеству и детей называют умнее отцов. Опять тонкая штука! Кто же поверит, будто «Северная пчела» так уж недальновидна, будто не понимает, что процесс совершенствования общества производится именно через умственный и нравственный успех юных поколений? Было время, когда жгли колдунов и пытали не одних обвиненных, но и подозреваемых в преступлении; теперь этого нет вовсе: не выше ли же, не умнее ли люди нашего времени людей тех варварских и невежественных времен? А каким образом люди нашего времени стали так выше и так умнее людей того времени? – Разумеется, не вдруг, а через постепенное улучшение каждого нового поколения перед старым. Разумеется, наши понятия свежее, шире и глубже понятий отцов наших – так же, как понятия детей наших будут свежее, шире и глубже наших понятий. Иначе дети наши были бы жалким поколением, недостойным дышать воздухом и видеть свет божий. – Дальше, «Северная пчела» советует своим читателям внимательнее прочесть в нашей статье о Жуковском место от слов: «гораздо выше романтизм греческий» до слов: «в честь обоих погибших и была воздвигнута статуя Антэрос» и убеждает при этом отцов и матерей не давать в руки своим детям «Отечественных записок». Ловкий оборот, раздражающий любопытство тех, которые не читали нашей статьи о Жуковском! Известно, что все таинственное, воспрещаемое только привлекает к себе, а не отталкивает. И потому избави вас бог подозревать в этих словах «Северной пчелы» злой умысел или черную клевету. Ничего этого нет. Все это не более как журнальная штука. Во-первых, «Северная пчела» знает, что указываемое ею место заключает в себе такие факты о древнем мире, которые изучаются юношеством как предмет искусства древностей и истории и которые могут казаться неприличными только чопорному жеманству мещан во дворянстве. Во-вторых, какие же родители позволят малолетным детям читать журналы, издаваемые для взрослых людей? Вероятно, если отец находит в журнале что-нибудь интересное и полезное для детей, сам читает им это, выпуская при чтении все, чего не следует детям знать. Так, например, что интересного и поучительного для детей узнать из 170 № «Северной пчелы», что г. Греч, рассерженный голландскою медленностию, «не мог удержаться от древнего восклицания, которым на Руси выражаются всякие движения душевные» и которое заставило его просить у двух немцев извинения в том, что он русский («Северная пчела», № 170)?.. Что полезного увидят они в рассказах того же г. Греча (присылаемых из Парижа) о подвигах парижских воров и мошенников или о похождениях французских актрис, например, о болезни девицы Рашель, которая избавится от этой болезни через шесть недель? Что наставительного прочтут они в «юмористических» статейках г. Булгарина, где говорится о взяточниках-подьячих, и проч. и проч.? Детям тут нечего читать; старики же посмеиваются, поморщиваются, а все-таки читают… «Северная пчела» знает это очень хорошо и потому-то так смело нападает на «Отечественные записки». – Чтоб не пропустить времени подписки на журналы, она теперь удвоивает свое усердие и нарочно громоздит нелепость на нелепости, чтоб только выказать нам свою службу, за что мы и благодарим ее всепокорно. Она уж прямо говорит, что все наши суждения о литературе (№ 256) сущая нелепица и один расчет. Так и надо! она ведь знает, что никто не повторит этого о журнале, который давно уже пользуется известностью, как лучший русский журнал, и который приобрел уже огромный успех и доверие в публике. Этого мало: она теперь, кажется, в сотый раз уверяет, будто «Отечественные записки» издаются для какого-то бедного семейства, тогда как давно уже доказано, что «Отечественные записки» никогда не издавались, не издаются и не будут издаваться в пользу какого бы то ни было бедного семейства и что они составляют собственность издателя их, ни с кем им не разделяемую{138}138
  «Бедное семейство» — семья покойного П. П. Свиньина, основателя «Отечественных записок». Заключая контракт с Краевским о передаче ему журнала, Свиньин оговорил пункт, по которому Краевский в течение пяти лет должен был платить определенную сумму самому Свиньину, а в случае его смерти – наследникам. Контракт не был санкционирован царем и со смертью Свиньина потерял силу, журнал же перешел в собственность Краевского. Вдова Свиньина обратилась к посредничеству третейского суда. Суд в составе Л. В. Дубельта, В. И. Панаева и П. А. Плетнева признал Краевского хотя и правым юридически, но все же морально обязанном уплатить семье покойного Свиньина (резолюция третейского суда датирована февралем 1841 г.). Краевского поддерживал Дубельт. Плетнев в письмах к Гроту неоднократно выражал свое возмущение и судом, и решением, далеко не полностью отвечавшим требованиям справедливости, так как в конце концов Краевский уплатил вдове квитанциями («билетами») на получение «Отечественных записок» (см. об этом: Переписка, т. I, с. 228, 233, 240, 356, 681–682).


[Закрыть]. Такое усердие к нашим пользам нам даже кажется немножко излишним. Зачем прибегать к подобным ухищрениям для привлечения нам подписчиков, которых и без того много? «Северная пчела» может доставлять, как и доставляла до сих пор, нам читателей простыми средствами, то есть браня нас ежедневно. – Вот что касается до извещения ее (№ 256), будто бы «Отечественные записки» обязаны своим существованием (?!) великодушному самоотвержению бумажного фабриканта, бумагопродавца и типографщика г. Жернакова (???!!!), – это другое дело: она, во-первых, хотела реторическим языком сказать простую истину – что «Отечественные записки» печатаются в типографии г. Жернакова, которая действительно работает очень усердно, хотя и не самоотверженно, потому что весьма исправно получает за это довольно значительную плату; во-вторых, ей хотелось намекнуть, что «Отечественные записки» с будущего года не будут уже печататься в типографии г. Жернакова, а перенесутся в другую типографию; но она остерегалась это сделать, дожидаясь нашего о том извещения; мы же, с своей стороны, не считали за нужное извещать о такой безделице. Но теперь, чтоб выручить из беды «Северную пчелу», желавшую подать нам случай опровергнуть объявления ее, будто журнал наш не мог и не может существовать без типографии г. Жернакова, – вынуждены сказать, что действительно с будущего года «Отечественные записки» будут печататься в типографии г. Глазунова и Кº, где уже, нарочно для них, куплена большая скоропечатная машина, могущая отпечатывать до 1000 листов в час, и приготовлен новый шрифт из знаменитой словолитни г. Ревильона. Первая книжка «Отечественных записок» 1844 года будет уже набрана этим шрифтом и отпечатана на этой машине. Скорость печатания доставит нам возможность ранее рассылать книжки для иногородних читателей, нежели как было делаемо это до сих пор. Довольно ли?