Текст книги "Город двух апостолов. Книга 1. Кровь убитых фараонов"

Глава ХI

В тайной комнате донжона замка тамплиеров, герметически закупоренной печатями самого Великого магистра, по лучам пентаграммы стояли двенадцать ливанской сосны гробов. В четырёх из них лежали сам Великий магистр Жак де Моле и три его верных брата-рыцаря. Сама комната была довольно низка и располагалась в нише межэтажных перекрытий, в месте, сейчас называемом пентхаус, а попросту на чердаке замка. Если присмотреться, то было видно, что рыцари не были мертвы, они просто спали.

Брат Генрих де Оне, оставленный хранителем ворот, был посвящён в тайну комнаты и по вечерам отправлялся в далёкий путь, вниз, полабиринтам коридоров, ведущих в подвал, но по тайной винтовой лестнице, и оказывался в противоположной стороне. Кроме охраны целостности печати двери, которая вообще-то была фальшивой, оносматривал своих братьев по оружию. И если замечал неладное, то должен был вывести подозрительного адепта из состояния транса. Способ самый простой: он взваливал клиента на плечо, подносил к чану с водой и окунал его, тряс, растирал виски мазью из бараньего жира, хрена и испанского перца. После этой мази на некоторое время оживал даже мёртвый.

Жак де Моле, вдоволь напутешествовавшись во времени и всего насмотревшись, с содроганием думал о прелестях такого оживления. Потому, испытав нашатырный спирт на Баффомете, с удовлетворением отдал флакончик брату Генриху, с твёрдым наставлением начинать процедуру с этого. Но добравшись до сказочной жизни, когда в его руках оказалась судьба самого Великого магистра, Генрих де Оне с настойчивостью бросился пользоваться возможностями.

Он ни минуты теперь не мог находиться трезвым. В замке были только мелкие слуги, охрана и он. Перепробовав всё, что только можно, в винных погребах, он начал экспериментировать, бесконечно переливая и смешивая разными способами. Это приводило его в восторг. После долгих лет трудностей и лишений жизнь задалась.

Осталось только попробовать той штуки в маленьком флакончике. Недолго думая рыцарь вылил половину в кубок с вином и двумя глотками осушил его. Картина далёкого детства, пережитого пожара, накрыла его, и он провалился в бездонную яму.

И в то время, пока славный рыцарь дёргался в предсмертной агонии, с каждым сокращением сердца изрыгая из себя вёдра выпитого и съеденного, в пентхаусе, означавшем дом пятиконечной звезды, начал стремительно видоизменяться Великий магистр. Он резко побледнел, громадный синяк на оба глаза и такой же величины шишка возникли как негатив. Дыхание стало прерывистым, из уголков рта потекли струйки крови. Второй с краю рыцарь несколько раз подпрыгнул и затих. Всё это должно было быть знаком тревоги.

Но спасателя самого нашли только утром. Удивлённые слуги были шокированы, сколько бесконечно много может съесть и выпить один человек. Заметив слабые признаки жизни Генриха де Оне, они вынули его из небольшого озерка желудочного сока, отмыли и переодели. Только после этого послали за капитаном стражи замка, который по своим обязанностям лечил раны своих подчинённых. Тот недолго думая вскрыл вену правой руки брата Генриха.

– Где я? – еле слышно простонал рыцарь.

– Там, где и положено, на Земле, – бодро отрапортовал капитан стражи.

– Сколько сейчас времени?

– Полдень. Солнце в зените.

– Как полдень? – волосы брата Филиппа приподнялись.

Он попытался подняться, но заботливые слуги с рёвом навалились на него. Он понял, что надо действовать по-другому.

– Всё, оставьте меня, – в бессилии он откинулся на подушки. – Все до единого, я хочу спать.

Успокоенные слуги и капитан через некоторое время, увидев, что он, несомненно, спит, вышли. Еле стоя на ватных ногах, видя перед собой вращающуюся действительность и не попадая с первого раза в двери, двинулся в свой долгий путь, вернее, начал восхождение в пентхаус, славный рыцарь Генрих де Оне.

Прибыл он в тайную комнату только через два часа. Из последних сил разыскал в сотнях крутящихся в пространстве гробов, Жака де Моле и нащупав острый как топор нос магистра, сунул туда флакон нашатырного спирта. Оба они подпрыгнули, один в своём сосновом ящике, другой, поскользнувшись на полированных дубовых пластинах пентхауса…

Глава ХII

Виктор Андреевич Зотов, генерал-майор милиции, жил в облисполкомовском доме на улице Октябрьской, теперь Парковой, в трёх кварталах от управления. На работу он предпочитал добираться пешком, вместо утренней зарядки, и по извилистым тропинкам парка, где можно было хорошенько подумать на свежем воздухе. А подумать было о чём. Ночью с полковником Михайловым долго обсуждали план следствия, но, куда ни кинь, всюду клин. Не воспринимал его жизненный опыт и практический ум профессионала дичь, которая происходила с его подчинёнными, но было четыре реальных трупа, три из них его сотрудника. Были и эти, из медицинской бригады, подвальное существо и лже-Бикен, беглецы! Что же это такое?

Было чёткое представление, даже убеждение, что на этом не закончится. Михайлов, Марков, Мухаметшин подняли всю свою агентуру. Участковые были взвинчены и безостановочно прочёсывали свои участки, все подвалы, закутки, теплотрассы. Всех обитателей колодцев и нор Зайсана свезли в наркодиспансер и под охраной разместили в палатах. Всё делалось незаметно для обывателей, чтобы не поднять панику.

Прошла неделя, но события развивались по нарастающей как снежный ком, неумолимо наваливались на головы сыщиков и следователей. Кто за этим стоит? Этот незнакомец явно сильнее и подготовленней всей огромной и отлаженной машины правопорядка и законности целой области. Круглосуточная работа экспертов говорила одно – эти существа неживые, они давно умерли и двигаться уж точно не могут, но они двигались и убивали его товарищей.

После доклада дежурного по управлению он не стал подниматься к себе, а приказал разыскать Зурьянца и Лаврову, необходимо было посмотреть на обитателя угловой камеры.

– Товарищ генерал, Зурьянц ещё не подошёл, он в санэпидемстанции. А Зоя Семёновна уже там, – отрапортовал дежурный майор. Генерал поспешил в подвал, в камере возились в противогазах Лаврова с двумя сотрудниками.

– Виктор Андреевич, не входите, – заметила эксперт. На полу были расставлены многочисленные препараты и разложены наполненные яркой жидкостью шприцы, ножовка по металлу, ею спилили багор, и обе половинки лежали упакованные в пакеты. Сам пациент представлял из себя бесформенную массу, плоскую и почти квадратную, мышечная масса оторвалась от головы, развалилась на плечах и сползла до поясницы.

– Жуть, как эти эксперты такое выдерживают? – Он всё это наблюдал через открытую дверь, и то его замутило от острого запаха.

Наконец все вышли из камеры, захлопнув за собой дверь. Лаврова сдёрнула противогаз, перчатки, сбросила ловким движением целлулоидный одноразовый плащ, долго мылась в конце коридора, протирала чем-то руки, потом опять мыла.

– Руки не подаю, глицерин. Отдуплился теперь окончательно. Сейчас ребята принесут насос, откачаем всю жидкость, и можно будет убирать в морг. Я его там посмотрю.

– Не забывайте, у вас самолёт в девятнадцать часов, – напомнил генерал.

– Успею.

Она обратилась к вызванному дежурному:

– Через час вызовите машину из третьей городской и всё нужно проветрить. Всех сидельцев убрать и не пользоваться помещением неделю. Объявляю карантин.

Дежурный взглянул на генерала.

– Выполняйте. Всех в горотдел, пусть там потеснятся, окна открыть, входную дверь опечатать.

Они поднялись в кабинет и закурили.

– Утром звонила в Ленинград. Жив курилка. Живёт где-то в Парголове.

– Может, лучше его сюда?

– Нет, не довезём, ему уже за девяносто. Правда, забавный старичок, не признаёт ни званий, ни должностей. Как в тридцатых сохранился непойму? Занимался всегда чем-то секретным, но голова! Память компьютерная!

– Вы так уверены, что он сможет помочь?

– Он один у нас в Союзе занимался миром умерших, причём официально. Если бы не он, думаю, что половина наших руководителей до старости бы не дожила.

Увидев удивлённое лицо генерала, Зоя Семёновна улыбнулась.

– Стрессы! Стрессы, и никуда от них не денешься, психологические нагрузки, нравственные комплексы. Что, нет? Думаете, какая нравственность там, наверху? Генетическая! Никто из них не был подлецом несколько поколений подряд, из них не выветрилось понятие порядочности. Они делали плохое, но организм на подсознательном уровне реагировал на это отрицательно. Мы все атеисты не настоящие, вернее, атеисты православные. И теперь надеюсь, что больше православные, чем просто атеисты. Да. Заметьте, вроде триумф, страна-победительница, а все полководцы-победители незаметно как-то сошли в мир иной в течение двух десятков лет после Победы. А все союзнички жили долго и счастливо, потому что не заморачивались по поводу потерь и разрухи, больших неудач и уничтоженной страны. Вот наших вождей и лечил Викентий Адамович Иванов.

Зоя Семёновна посмотрела на генерала.

– Да, да, я тоже думаю, фамилия не настоящая, но специалист-геронтолог он был настоящий, его препараты и сейчас ещё творят чудеса.

Зазвонил дежурный телефон. Генерал долго слушал.

– Пусть выезжают все, и Зырянова заберите. – Взглянув на Лаврову, сказал:

– Похоже, наш случай. Куски тела в частном секторе, – он посмотрел на часы. – Ну что же, давайте собирайтесь в третью городскую.

– А Зурьянц?

– Он с бригадой, посмотрит и сразу к нам подъедет.

Третья городская больница, самая большая в городе, расположилась практически на высоком берегу Ишима, от него отделяет узкая полоска гаражей и парка Победы. Ехать в этот район приходится через весь город. Коммунальщики с чувством собственного достоинства и ощущая приятную безнаказанность, в межсезонье, когда срочно требовалось именно днём убрать горы грязной наледи, устроили несколько нескучных пробок и забили, естественно, весь центр.

Водитель генерала заботливо повёз комиссию в объезд через район завода Куйбышева и Почтовый посёлок, сразу на Индустриальную улицу. Когда проезжали мимо старого кладбища, с которого всё началось, все дружно посмотрели налево, силясь что-то рассмотреть. В машине были, кроме генерала и Лавровой, полковники Михайлов и Марков. Ещё выезжая, Зоя Семёновна распорядилась, чтобы всё приготовили к их приезду: тела вывезли в смотровой зал кафедры, а посетителей просили не принимать, по русскому обычаю после часа дня покойников обычно не забирают.

Когда въехали, во дворе морга стояло три уазика серого цвета с надписью «скорая помощь». И хотя на одном отсутствовало слово «скорая» и буквы были синего цвета, никто не обратил на это внимания.

В зале кафедры стояли три стола, на одном лежала лже-Бикен, если бы не громадный разрез от подбородка до пупа, посиневший на местах пятисантиметровых стежков, можно было подумать, что она живая и по цвету, и по напряжённым налитым мышцам ног и рук. Огромная грудь лже-Бикен вообще стояла перпендикулярно столу. На другом столе лежал бесформенный кусок человеческого тела с торчавшим из него скелетом. На третьем – бывший водитель «скорой помощи», пришедший в такое состояние ещё в далеком тысяча девятьсот семьдесят втором году. Две суровые дамы, в целлофановых респираторах и жабьих очках, прилаживали оборудование. Служитель морга – старая женщина с ведром и шваброй прошла в глубину римской аудитории. Тихо шипя, работала вентиляция.

– Это невероятно! – восхищалась Лаврова, рассматривая кожу лже-Бикен через лупу. – Если бы не рана на лбу, можно подумать, что она спит.

– Да, и если бы не это, – показал пальцем на шов Марков – и осёкся. Лже– Бикен открыла глаза! Можно было, конечно, пройти в амфитеатр аудитории, сесть повыше, и видно лучше, но все мужчины стояли рядом с Лавровой, немного поодаль, чувствуя себя все-таки не в своей тарелке.

– Смотрите! – прошептал Марков. Все подняли глаза.

Лже-Бикен согнула руку в локте и поднесла к носу. Наступила гробовая тишина. Суровые дамы так и остались с открытыми ртами, в прозрачных респираторах, только их глаза открылись шире мотоциклетных очков. В то же мгновение тишина обрушилась одновременным криком и визгом четырёх женщин! Кричала даже Лаврова, видимо за компанию. Марков и Михайлов от неожиданности отпрыгнули. Труп лже-Бикен громко чихнул, одновременно опуская ноги со стола, и влепил в ухо левой рукой не реагирующему на изменение ситуации генералу. Одна из анатомов начала медленное приземление в обморок, увлекая за собой вторую, запутавшуюся в шлангах, та лежала и пыталась ногой отодвинуть подругу, при этом визжала, как армейская сирена!

Генерал в это время, пролетая в сторону аудитории, сбил уборщицу.

Одновременно посыпались стёкла входной двери и в комнату вломились два коренастых, немного бочковатых, почти фиолетовых врача с мечами. Марков недолго думая ударил лже-Бикен шваброй уборщицы по голове так, что швабра сломалась, а Михайлов с визгом подлетел к тому, что поближе, со сломанным мечом и, удачно захватив его, бросил через бедро. Тот полетел, обрывая шланги, раскатывая баллоны со сжатым воздухом, и чавкнув, как ни в чём не бывало, легко поднялся вновь.

Лаврова, как парализованная, стояла не шелохнувшись, хлопала ресницами и чувствовала, как немеют руки от ужаса. Однако, когда синий здоровяк в белом халате с мечом мимо неё рванулся к Маркову, незаметно подставила подножку, остальное доделали шланги. Запнувшись, меченосец скользнул своим оружием по столу и, окончательно запутавшись в двигающихся шлангах, свалился к ногам Маркова. Тот мгновенно коленом прижал врача к кафельному полу и болевым приёмом начал выжимать меч. Занятый своим делом, он не заметил, как над ним нависла голая глыба – лже-Бикен. Громадным кулаком ожившая экс-врач сокрушила сознание и голову полковника и, легко взяв за шиворот и поясной ремень, бросила в сторону выбирающегося из-под уборщицы генерала. Оба они исчезли в открытой двери кладовки, набитой вёдрами и швабрами.

С Михайловым разобрались ещё быстрее. Он всё-таки справился с лже– Бикен и бросил её приёмом через плечо, и когда она, пролетая мимо его лица, своими мёртвыми женскими прелестями и стокилограммовым весом ломала демонстрационный стол, он получил плашмя мечом по голове и, теряя сознание, заметил, как хромающая лже-Бикен и два её спутника скрылись в дверном проёме. Наступила тишина.

Наконец возня в кладовке привела Зою Семёновну в себя. Она бросилась к истекающему кровью Михайлову. Вторая врач-анатом наконец выбралась из-под шлангов и начала помогать лежащей подруге. Из кладовки появился генерал Зотов, он вытаскивал потерявшего сознание Маркова.

Минуты через три послышались торопливые шаги и все насторожились, но в комнату вошли Мухаметшин, Зырянов и Донцов. Два сержанта, охранники Зырянова, закинув свои короткоствольные АК за спину, стали помогать генералу извлекать Маркова из кладовки. Всё происходило почему-то молча. Андрей понял, что лишний, и пошёл на воздух позвать Зурьянца. Тот приводил в чувство водителя генерала нашатырём. В капоте «Волги» была вмятина и торчал обломок меча, такого же, как в госпитале.

Зырянов кое-как открыл капот. Удар был чудовищен по силе, клинок разрубил сам капот, сокрушил патрубок коллектора выхлопной трубы и, развалив трамблёр, застрял в рубашке блока цилиндров. Наконец водитель дёрнул ногой. Андрей бросился к нему.

– Ну, друг, вспоминай, кто тебя так?

– Врачи.

– Местные? Откуда они подошли?

– Из «скорой», вот здесь стояла «скорая».

– Какая? Цвет, цвет вспомни.

– Серая, уазик.

– Точно? Они из неё вышли?

– Да, два врача с железками, я думал, строительные метры, думал, так надо на вскрытии. Водитель в машине остался. Не выходил, потом – хлоп и дальше ничего не помню.

Андрей подбежал к своему уазику и вызвал дежурного.

– Акация один, это акация три.

– Слушаю вас, третий.

– Капитан Зырянов. Срочно объявить план-перехват, задерживать «скорые» серого цвета, марки УАЗ, в машине четверо: два врача, водитель, – немного подумав, добавил: – И крупная голая женщина.

– Не понял вас. Смеёшься, Зырянов?

– Повторяю, крупная голая женщина. Вооружены холодным оружием типа, – подумал, «мечи» – слишком фантастично и сказал: – Типа кавалерийские сабли. Приём.

– Акация три, вас понял. Перехват уазика – «скорой» серого цвета, вооружены.

– Приметы?

– Вас понял…

Глава ХIII

Когда вся троица через пять минут показалась на крыльце, Пётр Алексеевич завёл мотор. Ему казалось, что они всё делают чересчур медленно, когда они наконец втащили в салон лже-Бикен, он рванул с места так, что дверь захлопнулась сама собой.

– Аккуратней, старик, – возмутился экс-врач, с ускорением впечатываясь в заднее сиденье салона.

– Возьмите под сиденьем полог и накройте Магистра, также прошу не высовываться из-за штор, – с усилием произнёс старший ветеринар, закладывая вираж из переулка на улицу Рижскую.

– Куда мы теперь? – рыкнул Магистр.

– У меня недалеко, за плотиной, дача, отсидимся там до вечера.

– А у вас нельзя?

– Нет, сейчас полный двор сотрудников, вас незаметно не спрятать!

– Тогда слушай, мне нужна настоящая врач, чьё тело я занимаю.

– А вам не всё равно?

– Нет, не всё равно, она много знает, я хочу с ней поговорить, и потом, – Магистр похлопал себя по бёдрам, скосив взгляд на грудь, – я хочу такое иметь у себя в замке. Я подарю её Филиппу.

– По-моему, главное сейчас унести ноги.

– Вам, мой друг, вам, а я через секунду могу быть у себя в замке. – Он чихнул и задумался. – И кое с кем там разберусь! Но это потом, сейчас главное врач. Сейчас врач, – он потёр ладони.

– Как скажете, – и Пётр Алексеевич, въезжая на кольцо, включил сигнал поворота, это означало, они не спускаются на плотину. Это было сделано вовремя, потому что на плотине стоял патрульный экипаж ГАИ.

– Ну, друг мой, не расстраивайтесь, вы знаете, я держу слово. Заберём врача, выполню вашу просьбу.

– Это очень хорошо, – с замиранием произнёс Пётр Алексеевич.

По Рижской они опять проехали мимо того же поворота, и только-только разминулись с Зыряновским уазиком. Баффомет хранил своих адептов. С ходу они въехали во двор магазина «Старт». Необходимо было сменить одежду. Старый ветеринар лечил их сторожевых псов не один год, поэтому легко, в долг, добыл три спортивных костюма, самых больших размеров.

– В этом мы будем ходить? – поморщился Магистр. – Всё наружу!

– Это лучше, чем чехол от автомобильного кресла. Вообще-то расскажите, как вы хотите всё провернуть с врачом?

– Свяжитесь с племянником, пусть узнает, где она. Мы её выкрадем, а после вы нас доставите к воротам. С живым телом только через ворота. Кстати, это большая тайна, и вы можете оценить, как я вам доверяю.