Текст книги "Магаданский синдром. Ироническая проза"

Лох в холле

А у них-то, 120 тонн помидоров завезли,

и кидают друг в друга, праздник такой. Итальяно ферро.

Из TV

Несколькими неделями ранее родственники поручили зайти в детский сад, забрать девочку и погулять по весеннему парку. Малышка скорректировала график их движения, заманив в «Белочку». Пока клевала мороженое из мельхиоровой вазочки, Гнусин отпустил вожжи воспоминаний, представил, как в прежние времена в помещении кафушки был кассовый зал кинотеатра и две очереди – на текущий сеанс и предварительная, народу толпилось сотни две, сквозь завесу времени будто бы слышались нечленораздельные звуки, ощущались запахи пельменей и тройного одеколона: наружного и нутряного употребления.

Скажи сегодняшней молодежи, и не поверят, что кинотеатр вызывал больший интерес, чем теперешнее видео. Не было видеомагнитофонов, даже студийных, красавушка жена выступала всякий раз в прямом эфире, и ее биоэнергетики хватало на большие многофигурные композиции, человек по тридцать в одной передаче, каждого представь, обласкай и подстрахуй. Вот и в этом кинотеатре она что-то делала, как бы не конференцию проводила, сейчас уже не припомнишь.

Кто-то прошел мимо со спины и резко толкнул. Загорелые изнутри ребята, через табак и алкоголь. Вот ведь, живы традиции вселенского хамства, отметил Гнусин с мрачным удовлетворением узнавания. На самом деле этот некто с неприятным биополем и непонятным лицом залез ему в карман куртки, вытащив бумажник с неполной сотней рублей. Обнаружилось это спустя минут пятнадцать, когда малышка, покачавшись на качелях, покружившись на карусели без мотора, стала искать новых развлечений, требовать их со всей яростью молодого растущего ума. Они пошли на другую площадку, с горкой и деревянными изображениями медведей, на них можно было забираться с обезьяньей цепкостью. Он нашел в кармане старый чек, решил, чтобы не мусорить, положить в бумажник, а того нет как нет.

Порылся в карманах, все понял. И еще раз порылся. Огорчение вскипело и достигло такой силы, что к вечеру он слег с температурой и бредом. Хотя и пытался прощать воришку. Утешал себя: мол, черт с ним, с бумажником, не такая уж большая потеря. Но дорога память. Лет двадцать, как получил его в подарок. И замочек-молния там: желтая на черном фоне свиной кожи, вшивал сам.

Быть обкраденным означает огромное унижение, будто взяли и раздели перед всем миром. Вспомнилась публикация в местной газете. Какая-то женщина изливала гнев на молодых парней, которые обчистили ее в магазине «А». Заметила до того и возмущалась их нелепым нарядом, чутье не обмануло, ребята и впрямь плохие, кошелька-то нет. Возможно, та же самая тройка действовала в «Белочке».

На городском совещании в мэрии он поймал заместителя начальника городской милиции и посетовал на судьбу. Моя милиция меня бережет. Милиция просит не помогать!

К вечеру его нашли по телефону девушки из кафе: заберите свой бумажник. Он помчался в «Белочку», рассыпался в благодарностях. Обычно, отправляясь в отпуск «на материк», Гнусин предпринимал суровые меры против воров, даже наживал себе невроз. Здесь же, когда долгая дорога не светила, продолжал носить бумажник, уже наполненный отпускными пятисотками, в том же кармане той же куртки. Будто и впрямь дважды снаряд в одну воронку не попадает. Нравилось делать покупки на базаре, где многие знали его в лицо, учитывая потрясающую наблюдательность продавцов, доставать деньги из полного кошеля. Магазины он тоже посещал, оттягивая сладостный момент удовлетворения отложенного спроса.

Года три назад загадал купить импортную лучковую пилу, какую видел у товарища в Питере, однако не захотел везти через всю страну лишний килограмм веса, решил дождаться, когда хороший товар докатится до провинции. Дождался. Больно уж хорошая пила для дачи: дрова для печурки готовить, – ликовал он, когда зашел в магазин «Мама Карла», не на улице Карла Маркса, а на Коммуны. Увидел долгожданную вещь, полюбовался, прикинул цену. Недорого. Но отложил покупку: надо заглянуть на базар и накупить всяких овощных штуковин, а с пилой не с руки. Давно не держал денег в руках, накопилось нужд. Местных огурцов взял, они самые дорогие, дороже краснодарских. Что вы хотите, это же со Стекольного, говорили ему торговки таким тоном, будто это и впрямь дар Божий. Натирали каждый овощ бархотками, как ботинки. Придавали экологическую чистоту, что ли?

С этими торгующими дамами он понял, что такое психотехника и цыганский гипноз. Однажды, например, подошел, глянул на кусок говядины, килограмма на полтора. Ни слова не говоря, ему взвесили и назвали цену. Бийская говядина, не пожалеете! В юности бывал он в этом алтайском городе, в теплую золотую осень, тогда и теперь сердце сладко таяло, как кусок масла на солнце, девушку в тот год любил, с такими же солнечными глазами. Так вспомнилось, что прослезился внутренними слезами. Купил говядину, куда деваться. Жена долго ругала, ведь половину куска занимала кость. До седых волос дожил, а мясо не научился покупать! Это же не социализм, ты покупатель, кум королю, у тебя деньги, и никто их не отнимет, если сам не выложишь.

Набрав всякой всячины, остановился у контейнера с бытовой химией. Дезодорант кончился, надо обновить. Когда назойливые рекламщики вновь начнут капать на мозги, он проворчит: не разоряйтесь, мерзавцы, я уже купил!

Достал из бумажника пятисотку, подал продавщице. Та наклонилась в глубь контейнера, достала товар, отсчитала сдачу, он попытался положить ее в бумажник. А бумажника-то и нет. Неужто не видела, как ему в карман лезли? Или одна шайка?

Отнес покупки домой, какая-то сила вытолкнула побродить. Возле магазина встретил мужика, кажется, его звали Анатолием. Да, точно. Познакомились шестнадцать лет назад на юге, в Лоо. Трассовик, водитель автопоезда, обеспеченный человек, поджарый, дерзкий, нравящийся себе и женщинам, он принимал красивые позы на пирсе, ходил на руках и нырял без брызг, помногу раз подтягивался на импровизированной перекладине, слегка презирая окружающих за неумение владеть телом.

Гнусин заплывал вдоль берега так, что терялся из виду за береговыми строениями, и этим будто бы компенсировал отсутствие видимой мускулатуры в глазах собственной жены и жены этого атлета, которая строила из себя интеллектуалку и в той же степени прижучивала мужа, в какой Гнусина гнобила его супружница. Плавал по часу, отчего однажды хрустнул шейный позвонок, и горячая приятная боль пробежала по позвоночнику, остеохондроз отступил на несколько лет.

Договорились встречаться в Магадане, выходить на рыбалку и в баню, но это так и осталось намерениями. Через несколько лет Анатолий попал в аварию и лишился ноги. Гнусину было неловко сознавать, что новость не вызвала должного сострадания. И одно дело слышать, а другое – увидеть инвалида на углу магазина, где обычно новые нищие просят милостыню. Нет-нет, до этого не дошло, сердился на себя Гнусин, но через секунду всеобъемлющая беда накрыла их двоих одним черным крылом, будто потерянная нога одного и исчезнувший бумажник каким-то косым интегралом уравнивали и того, и другого перед лицом судьбы-индейки.

Он лихорадочно, как в бреду, вспоминал, как возле «Центрального» гастронома кто-то, на заре новой эры, прося подаяние, кажется, инвалид афганской войны в коляске, выплеснул в лицо сноп желтых искр, тотчас заломило в глазах, будто смотрел на электросварку. Возможно, ему довелось увидеть ауру? В последние годы такие происходят перемены, какие не намеком указывают на конец света, и тут, как говорится, к бабке не ходи. Надо только уметь видеть – и вовсе не глазами, слышать не ушами.

Коллега Фомин всю жизнь «уродовался», сравнивал работу репортера с работой шахтера, когда писал. Потом перешел в издательство, – подбирать и компоновать чужие идеи. Что вы хотите, компиляция – это тяжкий труд, как у шахтера а забое. Когда случился в стране обвал, Фомина, как причастного к партократии нигде не брали, устроился вахтером. И спустя полгода убежденно проговаривал: мол, вахтером трудиться – это вам не хоп хны, всегда в напряжении, а платит, хоть курить бросай. Шахтерский труд. Жена с ним рассталась, он ей в отцы годился. Как-то на пробу вышел милостыню просить. Понял Фомин, где шахтерский труд, а где ляля. Правда, с подаяния хоть налоги не вычитают.

А в Сочи, где Гнусин был в прошлом году, женщина, горянка в черном, издает такой вздох и горловой клекот, что МХАТ отдыхает. На юг с собой брал карманный приемник – вещает на турецком. Страсти, каких у нас нет. Узнать бы, о чем разговор, тем более что одно знакомое слово повторялось особенно часто: «башка».

Помогите! Помог мешок донести до дому. Думал, белье какое-нибудь, что там может быть у такой ветхой старушки. Оказалось, деньги.

Часа полтора выслушивал, как спасали и лечили Анатолия, гоняли ежегодно на перекомиссию и дали смешную третью группу инвалидности, а он не сдался, смог продать приобретенный по аграрной лотерее автомобиль и купить квартиру на материке. У Гнусина не пропали деньги ни в 92-м, ни в 98-м, во время дефолта. Просто их никогда не было. Поймав себя на том, что завидует инвалиду, он смутился.

Сладкая жизнь

Водку пить? Ни в коем случае! В ней же сахар!

Ленька Голиков, истребитель алкоголиков

Ну вот теперь-то поваляюсь в госпитале, залижу раны, – думал Гнусин. – Хорошо бы хоть частично вернуть здоровье, изредка радоваться жизни и не совершать мелких, выматывающих душу ошибок, не ронять чашку, не травмироваться древесным осколком при рубке дров. Вернуть здоровье не получится, конечно, так хоть бы задержаться на достигнутом уровне паденья!

Разговор с доктором (на ушах стетоскоп, будто наушники от плеера) Надеждой Ивановной, (надежда умирает последней) озадачивал непредсказуемостью. Как и диагноз. Повышенное артериальное давление. Гипертония, как неправильно называют в быту. Неважно, что давление относительно невысокое, выше ста пятидесяти не поднимается. У жены сто восемьдесят – нормальное, а высокое 250!

Сразу вспомнились два любимых киноартиста, один так вообще ровесник, обоих свела в гроб гипертония. Сердце заныло от жалости к ним, и к себе за компанию. Теперь необходимо день за днем, до самой смерти, пить таблетки. Ну ладно, с этим можно смириться. А как же сердце, ишемия, которое почти двадцать лет достает? А никак! Не настолько поражено, чтобы бить особую тревогу. Будете давление держать, сердце подтянется.

Надо обследоваться. Возможно, есть еще одна болячка – сахарный диабет. Болезнь неизлечимая, но с ней можно жить.

Все это было настолько неожиданно, что вызвало неадекватную реакцию. Он не мог сдержать улыбку, когда расположился на больничной койке и ему поставили капельницу. Редко какой американский боевик обходится без кадра, когда несколько человек бегом катят каталку с тяжело раненным стражем порядка, и один держит над головой пластмассовую баклажку, от которой тянется к вене тонкая трубочка.

Подобно весенней капели, долбящей толстый сугроб, лекарственная струйка должна пробиться сквозь накипь жизнеобмена в мельчайших сосудах безмозглого мозга. Ты мне на мозги не капай! Все забито, наверное, холестерином. Признаки налицо. То есть, на ногах. Какую уже по счету зиму мерзнет, немеют ступни, и лишь горячая ванна помогает согреться и успокоиться.

С год назад умер симпатичный парень, бывший военный, списанный в запас по диабету. Тогда это слово было Гнусину пустым звуком, а теперь зарделся: «свой». У того кожа на ногах лопалась, на теле незаживающие язвы. Отмечали его сороковой день рождения, именинник поднял рюмку, выпил и упал в беспамятстве. Вызвали «Скорую помощь». Пока ехала, молодой ветеран пришел в сознание. Медиков пытались угостить, чтобы компенсировать неудобство, извинились и отпустили. Через несколько минут последовал новый обморок, на сей раз летально.

Пока самого не коснется, воспринимаешь медицинские истории как анекдоты. Вон одной диабетчице предстояло ноги ампутировать из-за начинающейся гангрены. В свои 87 лет она бы не вынесла таких нагрузок. Хорошо, что умерла. Медицинская сестра жестко трогает пальцами позвоночник Гнусина, отчего ему и больно, и смешно. А смешно потому, что один давний знакомый партократ притащил с курсов повышения квалификации забавную фразу «пробежаться по хребту проблем». Впрочем, Гнусин тут же обрывает свою улыбку и просит прощения. У него лопается кожа на пятках. Теперь-то понятно, почему. От мысли, что может лишиться конечностей и передвигаться в инвалидной коляске, грустнеет.

Встреча с безногим Анатолием уже не кажется случайной. Надо его посетить. Благо, в центре живет. Дверь открыл мальчик, пришедший никак не мог объяснить, чего хочет. Опять забыл слова русского языка, а другого не знал. Потребовалось несколько секунд, чтобы стряхнуть оцепенение. Мальчик вызвал из глубины квартиры отца, совершенно незнакомого человека. Обменялись с ним жестами недоумения.

Может быть, вам Анатолия Михайловича? Гнусин все еще не вспомнил ни одного слова, лишь мотнул головой, помогая руками. Приглашенный в проходную хрущебную комнату, увидел спящего на диване мужчину, стоящий у дивана протез и, потрясенный, повернул восвояси. Боль сопереживания пронзила ногу Гнусина. Этот человек лежал в пятидесятиградусный мороз, придавленный тоннами железа и поливаемый бензином. Вода замерзла бы и при нуле, а незамерзающая горючка жгла и жгла холодом живую плоть! Гнусин вышел во двор, привычно пахнущий помойкой и голой землей. В такую когда-то и зароют.

Да черт с ними, уворованными пятисотками.

Еда? Е-нет!

Будучи буддистом, не убивал комаров, не ловил рыбу.

По этой же причине не собирал ягоды и грибы.

Емоеси

Пройдя всевозможные обследования с помощью аппаратуры, сдав сахарную кривую, Гнусин попал к эндокринологу. Эта кривая до диабета доведет! Докторша не скрывала радости, приобщая пациента к сладкому ордену. А что, у этого ордена, куда ни глянь, все солидно, даже праздник есть, наподобие Дня танкиста – Всемирный день борьбы против диабета 14 ноября. Голова у вас болит? Восторженная интонация вопросов по нарастающей. Ноги-руки мерзнут? Вес избыточный? Сухость во рту, жажда, дыхание ацетоном пахнет? Ну и вот! Вы наш! Ставлю на пожизненный учет.

Он воспринял новость весьма спокойно и даже обрадовался, поскольку, оказывается, на его стадии болезни нет нужды ежедневно ширяться инсулином. Лишь соблюдать диету, отказаться от сахара, меда, сдобы, жирного, соленого, копченого, жареного. Список есть. Хлеба четыре кусочка, одно яблоко. Чай с сахарином. Снижать вес до нормального. Жизнь – не сахар, а отсутствие сахара. Теперь е-да, скорее е-нет. Главное, – сказала докторша, – привести в норму размер желудка. До четверти литра. Он сдуется, как резиновый шарик. Растяжение стенок дает такой стресс, что все силы организм бросает на ликвидацию его последствий. Чашка еды, чайная. Не больше, чем ест кот.

Ему предоставлялся шанс, как семнадцать лет назад курение, бросить пить и есть. Надо не есть, чтобы жить. Впервые прямым текстом был назван недуг – ожирение второй степени. Это правильно, а то деликатные наименования типа «излишний вес» не мобилизуют. Килограмм тридцать лишних. Пора избавляться. Не разговоры говорить, а действовать. Точнее, бездействовать, не употреблять. Китайская диета, тибетская, потом гербалайф, потом контрольный выстрел в затылок.

Пить горькую в диабетном смысле – горький перец, кайенский и паприку, чилли, черный, горошком. Пьешь цикорий с сахарином, чувствуя себя кретином. Вспомнилась антиалкогольная компания, когда приучали к безалкогольным вечерам, на одном он побывал и поразился, сколько на столе еды, без спиртного-то неподъемно. Хорошо хоть, кто-то пронес под полой. Нагулять килограммы просто, а сбросить – легче выброситься из окна. Вот в Уптаре мужик пьяный сиганул с пятого этажа и жив остался, только в психбольнице немного подержали. Трезвый бы явно разбился.

Пожалуй, теперь созрел для безалкогольного пива… Теплынь в городе, впервые по телу струится пот. Липкий, как сахарный сироп. Может, сахар выходит?

Гнусина не заставляли просиживать в госпитале круглые сутки, после обеда он уходил, бродил по городу, озирая окрестности всполошенными глазами смертельно больного. А на воскресенье вообще отпускали, будто между болезнью и пациентом объявлялось перемирие. Но это мало радовало. Мысль о том, что, возможно, весь белый свет вскоре накроется одной большой простыней, не утешала. Пусть бы жили эти улицы и закоулки, скверы, окружающие сопки, полыхающие особой, предсмертной красотой, продолжались бы для других поколений. И среди них, возможно, были бы и глупцы, и гении, и чудаки, украшающие мир.

Он зашел на бывший колхозный рынок, единственный, где торговали свежей, не мороженой свининой. У симпатичной полноватой торговки, явно не страдающей сахарным диабетом, спросил, как выглядят тридцать килограммов сала.

– А вот, полный лоток, – с готовностью ответила та. Симпатичные полноватые руки дрогнули, выдав намерение немедленно отвесить названное количество, и она их смирила, засунув в карманы.

– Сколько со свиньи снимаете?

– Вы не ошиблись, примерно столько.

Запретили есть сало, надо же! Уж не хотят ли в восточную веру перекрестить? Может, какое-нибудь обезжиренное придумали страдальцы здорового образа жизни? Или соевое сало? (Кстати, спустя всего несколько дней он попробовал жареные кабачки. Их твердые корочки напомнили шкварки. Да со свежей картошечкой!)

Глядя на сальное богатство, он истекал желудочным соком. Не раз слыхал выражение «мышечная радость». Когда хорошенько пробежишься, покувыркаешься, поплаваешь, все в тебе поет и смеется. Давно этого не было. Вместо того, чтобы петь мышцам, при любом усилии стонет от боли напряженное сердце. Наверное, и подкожное сало тоже имеет свой неповторимый голос, как у Лучано Паваротти. Кстати, кости ноют. Бывает, будто собаки грызут. А вот, кстати, в продаже «кость пищевая». А есть игральные кости. И это новое словечко «кастинг», явно не по теме. Виноградную косточку в землю зарою.

Эх, здоровье, куда ты девалось! Началось с зубов. Бросьте курение, спасайте зубы. Не спас. Бросил курить, набрал вес, через несколько лет залетел в диабет. Начал сбрасывать вес, сместился центр тяжести, распрямился, через неделю сорвал спину, ничего не поднимал, просто неловко повернулся. Боль неописуемая.

А тут знаменитая, любимая народом киноактриса бросила курить и резко похудела и загремела в больницу с инфарктом мозга. Что еще за болезнь такая? Некоторые и в недуге не в дугу.

На улице Маркса, возле офиса Либерально-демократической партии был когда-то магазин «Колбасы». Зимой заходил, удивился ассортименту и ценам, ничего не приобрел, отложив до возможной премии, а лучше бы такие колбасы разыгрывать в лотерею. Теперь нет нужды туда заглядывать. Одной проблемой меньше! Разве что поиграть в вегетарианца, озирать полки с чувством удовлетворения: вот, я отказался, стойкий йога.

На всякий случай все-таки совершил небольшую экскурсию по городу. Колбасную лавку отыскал на другой улице. Фирменная, с местной фабрики. Мясом там не пахло, разве что чесноком. Вот оно, ключевое слово. Надо сухарики превратить в колбасный фантом. Кстати, в помещении колбасного магазина открылся салон «Белошвейка».

Когда случилось посвящение в сахарники, у Гнусина расстроилась ассоциативная система. Слышит про самолеты Сухого, или упоминается фамилия Сухова из фильма, или ненароком, героя монгольского народа Сухе-Батора, любителя конской колбасы – захлебывается слюной. Пробует думать о чем-нибудь мокром, о проливных тропических дождях, сводках спецслужб, заказных убийствах, других мокрых делах, типа «до востребования» или «доплатное», а упрямый организм все о том и о том же. Так и Сухуми – столица Абхазии, столица дождей. Но там сухое вино хорошее. И японское рыбное блюдо суши вспоминается, аж за ушами больно. Когда-то наша страна занимала шестую часть суши.

Ну, и жиры везде проступают, хотя бы из пассажиров, из алжирцев. Противопоставь лобо с чесноком. Поел и лоббируй!

Веселись, не веселись, а возле гостиницы УВД трое суток стоял рафик, покуда не поинтересовались и не обнаружили в нем мертвого парня, судя по документам, приехавшего из Якутии. При нем инсулин со шприцами. И деньги. Сладок был сон его последний.

Знахаря харя

Продаются мясные, простите, масляные радиаторы.

Объявление по радио

Теперь куда не зайди, дорогие двери с золочеными ручками. Позолота быстро протирается, проступает пластмасса. Дверные петли, казалось бы, вечные, через пять лет напрягаются, готовые лопнуть. Пластмассовое покрытие стен от прикосновений жирных рук напоминает засаленное белье начинающего бича. Зачем такие стены, не дышат ведь. Потом удивляемся, почему беспричинно болеем и отчего у начальника нрав изменился в сторону повышенной жестокости? На мягком импортном кресле восседает, через заднее место чуждая идеология впитывается. Перерожденцы, они имеют бледный вид. А бледный вид имеет их.

Шагал Гнусин тяжело, как шагающий экскаватор, мечтал обрести журавлиную походку, как в юности. Синица в руке, журавль в ноге. Пошел искать знакомого знахаря в гостиницу, где большинство номеров превращено в офисы с факсами и интернетом. Знахарь сам здоровье подорвал из-за большого начальника. Поспешил из своей машины выйти, чтобы дверцу «Волги» со спецномерами открыть, подвернул ногу. Благо бы из какого-нибудь джипа, а то из «Блюберда», на торпеде четыре иконки.

Нога сначала вроде нагноилась, затем посторонними костями стала обрастать. И ослабло зрение. Семь напастей сразу. Но знахарь – мужик стойкий, его сколько раз жизнь в бараний рог гнула, а с него – как с моржового бивня морская вода. Еще в молодости дар в себе обнаружил, когда воспитателем в детском садике работал, довольно необычная профессия для мужчины, да чего не бывает на Кавказе! У него детишки в группе меньше других болели. Доброта, сила рук, что ли.

Знахарь был теплым, располагающим, вызывающим эйфорию человеком, особенно если с ним глотнуть пару пузырей водки под шашлыки, лично им жаренные. Он за время православного поста на 16 кг худел, а потом набирал вес, обновлялся, можно сказать.

У него несколько бизнесов: крытая автостоянка из бывшего танцевального зала и пункт приема посуды. Бутылки моет бывший главный инженер, на кассе кандидат психологических наук – работает и одновременно учится на бухгалтерских курсах. Город наводнен молодыми переводчиками и юристами, а скоро появятся безработные бухгалтеры с курсов и артисты, поскольку открылся в городе театральный факультет. С другой стороны, творческое учебное заведение надо всем окончить, если заглядывать в будущее. Сейчас дальновидные молодые люди потянулись в армию служить. Потому что запросто могут в закон о государственной службе ввести проходной ценз: солдатской каши не ел, и не фиг тебе в госслужбу стремиться. Так и в театральном: имеешь навык сценической речи или хотя бы справку логопеда, значит, получаешь шанс. А если режиссер тебе говорит по методу Станиславского: «Не верю», – как тогда поверят избиратели?

Знахарь – артист врожденный, его бы его в кино, заткнул бы Габена в Бельмондо. Но ему это по Гибсону. Другие приоритеты. Гордится, что все зубы здоровые. Заговоренная верба помогает. Зубы белые, хотя особо не чистит. И бросил курить. Обломок веточки с вербного воскресения во рту держит. (Гнусин потом проверил по книге: точно, американские индейцы вербой зубы лечат, как и воспаление десен. Да и наши чукчи и эвены тоже.)

– Дам объявление, пусть обращаются, буду молитвами врачевать.

Ну, и пошли косяком. У одного черви лезли из ног. Пошептал знахарь, полечил, мужик здоров, но лишился выплат по инвалидности.

Тут к нему газета прицепилась, молодая корреспондентка, въедливая, считающая себя специалистом в медицине, поскольку окончила медягу. Якобы поймала на несоответствии в документах и отсутствии лицензии. А лицензия была, и не какая-нибудь, а именно разрешающая врачевание народными методами. От порчи, сглаза, слезоточивого газа. Как он ее получил? Наверное, благодаря личному обаянию и животворному магнетизму, как Вольф Мессинг.

Лет двадцать назад Гнусин на щеке выдавил прыщик, и на этом месте выросла черная бархатная штуковина размером с копейку. Минувшим летом попытался свести ее чистотелом, купил на курорте крохотную ампулку, не терпелось испытать на себе. Обычный его бзик. С носа аналогичная блямба сошла сразу, сгорела. А на щеке вроде как опала, да выросла вторично, свекольного света. Опасности практически никакой, но морально тяжело посторонних людей травмировать своим видом. Да и особая примета в случае чего.

– А я вам это с Божьей помощью запросто вылечу, – сказал знахарь, макнул пальцем в лампаду и помазал болячку. Гнусин пробежал глазами гостиничный номер: иконостас, специфическая церковная литература, где закладочками помечены молитвы. Запах ладана. На офис это мало походило. Знахарь там и жить обосновался, поссорившись с женой.

Он работал начальником автобазы, когда первый храм в городе начали строить, внушал шоферам: ну, у тебя остался блок-другой, что ты не сбросил на стройку, так завези к храму, там сгодится. Так и выстроилось, будто из воздуха, на безбожной многострадальной лагерной земле. А про жену мусульманского племени он уже рассказывал. Как бы жаловался беззлобно, как это бывает у мужиков.

Побывала в храме, что-то наговорила батюшке. Придя причащаться, знахарь встретил неприятие. В некоторых случаях священник может и отказать в причастии. Но кто за себя стоит, тому Господь помогает. Если это по нарушению заповедей Господних, то я безропотно приемлю и готов понести за это кару, сказал знахарь. Давайте позовем владыку, чтобы разрешить сомнения, если они возникнут. Но нельзя верить каждой ведьме, которая проникнет в храм. Она ведь даже не крещеная, хоть и моя жена. Дочь Кавказа.

Батюшка от этих слов покраснел, и даже вспотел. Она пожелала вдруг креститься, и муж стал крестным отцом жены, это у него семнадцатая крестная. Теперь будет за мужа молиться. Это очень важно. Почему мужики неважно ощущают себя после смерти матери? Нет молитвы матушки. Гнусин просиял от этих слов: как похоронил мать, над головой будто озоновый слой прохудился.

Жена должна молиться за мужа, перенять эстафету от свекрови. Муж тоже отвечает перед Господом за жену, так что серьезнее надо к жизни относиться.

Это было года два назад, а теперь знахарь развелся со своей горянкой. А Гнусин и не подумал. Говорят, самая стабильная семья в городе. Но никто не молится за него, это уж точно, иначе почему сахарный диабет и гипертония прицепились? Хорошо, хоть не рак мозга.

Зазвенел телефон знахаря, очередная страждущая просилась на прием, и Гнусин поспешил ретироваться, обещая в случае чего сбросить на пейджер: его дал знахарю попользоваться моряк, пока сам в плаванье. Небось, сглазили морского волка, глаз тайфуна.

– А я с пейджером выношу мусорное ведро. Очень удобно, – соврал Гнусин. – А когда собаку выгуливаю, мобильник беру.

Недели четыре Гнусин ожидал эффекта знахарского врачевания, потом забыл. И вдруг больное место набухло, появилась жидкость, а дней через десять корочка зачесалась и отпала, под ней розовая кожа. Было приятно и радостно избавиться от черной отметины, каждый раз, глядясь в зеркало при бритье, он с восхищением вспоминал своего лекаря. Вот и теперь, ведя госпитальный образ жизни, дай, думает, загляну, поблагодарю мужика. Может, и против диабета есть заветное слово.

Поднялся на второй этаж гостиницы, прошел по коридору, а таблички знахаря нет. Или уехал человек, или опять бизнес поменял. Какой уж по счету! Шашлычное дело держал. Собачьи бои затевал, да не разрешили власти, пришлось большие деньги за билеты вернуть. Словно без вести пропал. Или конкуренты навалились, или опять на Кавказе свирепствует.

Почему-то подумалось, что гипертония с диабетом ладана боятся, чистых помыслов, самопожертвования. Если кого-то отогреть и осчастливить, оно и тебе вернется здоровьем. Гнусин шел тяжело, как шагающий экскаватор, и спина сгибалась под тяжестью забот.

Пронзительное, тягучее, матово вспыхивающее, зернистое ощущение ожидания, унизительное и одновременно возвышающее, чувство, что тебя наконец-то покормят, что некто возникнет рядом, подползет на брюхе с подносом, полным яств. И вдруг, будто нарыв лопнул в сердце и растекся по грудной клетке теплый гной – солнце помаслило глаза.

Как лечили его в коммунистические времена: кровь брали из вены и тут же вливали внутримышечно, мобилизуя иммунитет. И двадцать, и тридцать лет назад были болячки. Неприятно об этом вспоминать, но для справедливости ради надо. Было так, что дурака валяли, врача посещали ради больничного листа. Давай, мол, отдохни с недельку, оно и полегчает. На диабет тоже замахивались, вроде не подтвердилось. А уж сколько лет он похож на автомобиль, который вместо 93-го бензина ходит на 72-м – ни в гору тебе как следует не разогнаться, ни сманеврировать. Качество жизни, называется.