Текст книги "Белое под чёрным"

Владимир Дэс
Белое под чёрным

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Сытый художник – это не художник.

Настоящим художником может быть только голодный художник.

А Коля Сушенцов голодал давно – лет десять.

Поэтому он с полным правом называл себя художником.

К тому же он и рисовал.

Рисовал «бытовуху» маслом.

Рисовал много. Продавал мало. Но пил достаточно.

Однажды, после тяжелого и суетного дня с друзьями, подругами и водкой с пивом, Коля уснул у себя в мастерской на диване, накрывшись черным хромовым пальто.

Это пальто подарил ему его друг, негр из Занзибара, с которым он учился в Университете Патриса Лумумбы. Коля провожал его с дипломом на родину в Африку, а в Африке, как известно, тепло и даже немного жарко. Поэтому черный друг, направляясь на паспортный контроль, снял свое кожаное пальто и отдал Коле, у которого не то что кожаного, даже драпового не было, и круглый год он ходил в брезентовом плаще.

Со временем пальто сильно пообтрепалось и пообтерлось, но носилось справно. И даже, как вы видите, время от времени служило то одеялом, то матрасом. Все зависело от обстоятельств и количества выпитого.

Так вот, лег Коля Сушенцов на диван и накрылся черным кожаным пальто, которое до этого носил один его знакомый негр.

Накрылся он пальто и уснул.

И стал ему сниться сон, что он в будущем.

И почему-то он не мужчина, а женщина.

Красивая такая блондинка лет тридцати. Кожа белая, волосы белые, белье белое, даже помада на губах и та белая.

А вот кровать и постель – черные. И комната как-то странно по дизайну сконструирована: верхняя половина стен и потолок черные, а ниже все белое, даже ковер на белом полу.

Когда лежишь на спине, то вся комната видится черной.

А если лежишь на животе, то вся комната видится белой.

И не успел Коля-женщина как следует освоиться в своем новом качестве, как открылась черно-белая дверь и вошел негр. Нет, совершенно не похожий на его университетского друга.

Негр по-деловому быстро разделся, и не успел Коля опомниться, как гость уже лежал на нем и быстро его…

В общем, негр, сделав свое дело, также по-деловому быстро оделся и довольный вышел.

Коля опешил.

Женщина отдыхала.

И не успел Коля осмыслить новую ситуацию, как черно-белая дверь снова открылась, и вновь вошел негр. Он быстро разделся, залез на Колю-женщину и стал опять быстро…

Негр, как и первый раз, сделал свое дело, оделся и довольный вышел.

Коля, уже наученный предшествующим опытом, что все здесь делается быстро, поддернул белый пеньюар и резво подскочил к окну.

Из окна, которое, находилось очень высоко, взору открылась огромная площадь. И на ней несколько десятков тысяч негров. На первый взгляд могло показаться, что они стояли хаотично. Но через некоторое время становилось ясно, что это – огромная, гигантская очередь, извивающаяся по площади, как змея. Конец ее терялся где-то в переулках, а начиналась она у того самого здания, где находилось окно, из которого смотрел Коля-женщина, а значит, и где находилась та самая странно раскрашенная комната.

Огромный рекламный щит сверкал слева от площади. На нем в похотливой позе была та самая женщина, которой был теперь Коля, и по кругу рекламный призыв со странным текстом: «Сенсация тридцать пятого века. Спешите. Последняя белая женщина на Земле. Всего за миллион долларов. Испытайте радость первобытного секса!»

Звучала громкая музыка, и в перерывах между фугами опять звучала реклама сверкающего рекламного щита.

И не успел Коля опять осмыслить, что все это значит, как черно-белая дверь снова открылась, и вошел очередной черный любитель первобытного секса.

«Нет, – подумал Коля, – с меня хватит». И, забравшись на подоконник, он выпрыгнул из окна.

Больно ударившись головой о мостовую, Коля проснулся.

Он лежал уже на полу в своей мастерской, накрытый черным кожаным пальто.

Брезгливо скинув с себя пальто, Коля сел, потрогал себя между ног – мужик. Значит приснилось.

И он опять накрыл себя черным хромовым пальто и вновь уснул прямо на полу, поленившись забраться на диван.

В эту ночь ему больше ничего не снилось.

Утром он совсем забыл о своем сне. Похмелился и, выбрав пару картин о подворотнях своего любимого города, поплелся на «пятачок» продавать эти шедевры.

На картины смотрели. Вздыхали. Но не покупали. Грязных, запомоенных дворов в жизни горожан и так хватало и никто не хотел покупать нарисованные помойки. Покупали в основном «рощи» и «рассветы».

Коля уже дважды снижал цену. И вот, когда он собрался уходить, к его картинам подошла очень красивая блондинка с сигаретой и маленькой собачкой на локте.

– Хау мач? – спросила она по-английски.

Коля назвал цену.

Она опустила собачку на тротуар, достала из висевшей на плече сумочки деньги. Отсчитала. Отдала. Сунула под мышку картины, под локоть – собачку и ушла.

Коля пересчитал деньги и пошел поесть.

Но что-то не елось и даже не пилось.

Эта резвая покупательница пробудила в нем какие-то смутные воспоминания. Будто он – это она. Ощущение это было настолько реальным, что он невольно потрогал себя за грудь.

Затем ковырнул вилкой остывшую котлету, глотнул кислого пива и вдруг резко встал и бегом помчался к себе в мастерскую.

Там, сбросив на диван свое черное кожаное пальто, он дрожащими руками закрепил на подрамник первый попавшийся под руки холст, надавил красок и стал творить.

А творил он что-то очень странное, непонятное даже для себя.

Руки его мелко подрагивали. Он спешил. Торопился. Хотя краски ложились ровно и легко, он как бы боялся опоздать. А к чему опоздать о никак не мог себе объяснить.

Его привычка смотреть во время работы подолгу в окно сменилась частыми взглядами на пальто, вызывающе черневшее на диване.

К утру картина была закончена.

Последний мазок, и кисть выпала из рук.

Коля пинком зашвырнул ее в угол. Вытер руки и пошел в туалет. Потом попил воды. Надел пальто и, не закрыв мастерскую, вышел на улицу. В голове было пусто. На душе легко. Он бродил поутру без мыслей и желаний. Когда появились спешащие люди, он вернулся в мастерскую. Развернул картину к дивану. Лег и стал смотреть на то, что нарисовал.

Картина была резко разделена на две части по горизонтали. Верхняя часть – черная, нижняя – белая. По горизонтальной линии расположились две фигуры – черный мужчина и белая женщина. Мужчина сверху на женщине в любовном экстазе. Женщина в устало-безрадостной позе, с опущенными ногами, повисшими руками и опрокинутой головой.

И что самое главное, если долго смотреть на картину, то черная часть картины как бы начинала придавливать белую половину. И казалось, что белая половина сужается и сужается, и сама белая женщина темнела и темнела. И вся картина со временем становилась черной.

Но стоило тряхнуть головой, эта иллюзия исчезала.

Но стоило опять начинать внимательно вглядываться в картину, как все повторялось. «Что-то я странное изобразил», – подумал Коля, но к полотну подошел и подписал: «Н. Сушенцов «Белое под черным» 2001 год».

Со временем снял с подрамника картину и воткнул его в большой ряд своих шедевров, стоящих на грубо сколоченной полке.

Потом он и вовсе забыл об этом полотне. Тем более, что и пальто его хромовое стащили в одном подвальном арт-клубе.

Прошло еще несколько голодных лет.

Сушенцов больше ничего такого странного не рисовал. Он рисовал дворы, котов, помойки. Продавал понемногу. Пил понемногу.

Но как-то вдруг утром в понедельник пришло отрезвление. «Что это я? Вроде художник со стажем и даже ни разу не выставлялся».

Подал заявку на выставку.

Ответственные лица пришли в мастерскую, посмотрели картины. И ушли.

Выставка не состоялась.

Правда потом кто-то из комиссии вспомнил почему-то про него, и его фамилию включили в одну сборную юбилейную выставку. Но только с одной картиной.

Сушенцов покопался в своем запаснике и почему-то выбрал картину «Белое под черным». Ее он и принес в выставочный зал.

Организаторы выставки были не в восторге от картины и повесили ее где-то в самом углу последнего зала.

Николай даже на открытие выставки не пришел из-за явного неуважения организаторов к его персоне.

Но все это так.

А на самом деле на выставке произошла сенсация.

На ее открытии, после торжественных речей и призывов, вдумчиво-умных осмотров картин местных классиков, зрители степенно шли и переходили из зала в зал. Пока не доходили до последнего зала. До картины его, Сушенцова.

И здесь всё.

Все останавливались и, не отрываясь, смотрели на картину. Зал постепенно «набухал», а потом переполнялся. А люди все шли и шли.

Организаторам выставки после небольшого замешательства пришлось перевесить картину в самый большой выставочный зал и открыть уже организованный просмотр неожиданного шедевра.

Картина просто завораживала людей.

Шустрые, деловые люди, которые есть при каждом искусстве, смекнули, чем здесь пахнет. А смекнув, быстро разыскали Николая Сушенцова и предложили ему за «Белое на черном» сумму, раз в сто превышающую продажную стоимость любой картины на местном «пятачке».

Если бы они предложили меньше, он, может быть, не раздумывая продал картину. Но, услышав о каких деньгах говорят эти шустрые ребята, Николай насторожился.

Что-то тут не так.

Или ребята дураки, а на дураков они не были похожи, или картина, которую он сотворил, видимо «что-то» стоит. А вот сколько стоит это «что-то» после неожиданного предложения шустрых ребят стало не совсем понятным.

Николай отказался от предложения.

А ночью его обокрали, а затем сожгли мастерскую.

Николай не сгорел по чистой случайности, так как, сильно выпив в честь своего успеха, уснул на скамейке соседнего подъезда, не дойдя до мастерской несколько метров.

Так Коля Сушенцов остался без картин, мастерской и своего скудного имущества.

Единственным его богатством и достоянием осталась картина, отданная им по воле рока на юбилейную выставку.

Картина пользовалась бешеным успехом.

Ей выделили отдельный зал.

Критика просто лавиной обрушилась на картину и художника. Причем критика ужасная, чем вызвала моментальную мировую известность.

Автору поступили столичные предложения от крупных выставочных залов.

Николаю сначала вся эта суета вокруг его персоны и его картины понравилась.

Его приглашали, угощали. О нем писали.

Но писали в основном плохо. Даже гадко. И много.

Подняли все его грязное белье, всех его жен, любовниц и детей, законных и незаконных. Его болезни, пороки, привычки. Его дружно обвинили во всех смертных грехах: от расизма до шовинизма, от гомосексуализма до онанизма, от идиотизма до даунтанизма.

Правда были немногие, которые называли его пророком, а картину его пророческой.

Но в основном и мастера, и картину все ругали.

От всей этой трескотни Николаю стало в жизни неуютно.

Многие перестали с ним здороваться, друзья приглашать, соседи узнавать.

Коля с горя попил еще винца и однажды к вечерку повесился.

Какой-то сердобольный родственник его похоронил, а картина та случайная пропала. Исчезла.

Объявилась она через полтора года на аукционе Сотсби и была продана за рекордную сумму – сто пятьдесят миллионов евро.