Текст книги "Любовь – это жизнь"

Владимир Дэс
Любовь – это жизнь

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Первые признаки влюбленности мамы в моего закадычного друга Андрея я заметил осенью на нашей даче.

Отец, как всегда страдая одышкой, не занимался садом. Он занимался, на мой взгляд, самым полезным делом – жарил шашлыки.

Я с Андреем перекапывал грядку. Мама почему-то все время крутилась около нас. То Андрюхе лопату поострее принесет, то покажет, как надо переворачивать землю, чтобы было легче копать, то пот с его лба вытрет. И все хохочет и хохочет.

И мы хохочем.

Так, хохоча, и перекопали все грядки.

Отец нажарил шашлыков, сварганил к нему свой фирменный соус и пригласил всех к столу.

Мама выпила вина. Разрумянилась.

Шашлыки были просто сказочные. Что не отнять у отца, так это его умение готовить.

Когда остался последний кусок, и все застенчиво поглядывали на него, мама, как бы случайно обнаружив это, громко объявила:

– Ой, последний кусочек. Кто хочет?

– Я! – отозвался отец.

Мама будто его и не слышала. Она осторожно, двумя пальчиками взяла за косточку шашлык и подала моему другу:

– Кушай, Андрюша.

Мы с отцом переглянулись.

Андрей сидел за столом с куском шашлыка и не знал, что ему делать.

– Кушай, кушай, – улыбалась ему мама.

Он покраснел до корней волос и откусил нежное, хорошо приготовленное папой, мясо.

Когда я с Андрюхой уходил, мама, прощаясь, просто зацеловала моего друга.

Мы спустились к берегу реки.

Закурили.

Андрюха молчал.

Я кидал камешки в воду.

Как-то не говорилось.

Мы посидели, камешки покидали и разъехались.

Дома было все спокойно.

Отец расположился на лоджии в качающемся кресле со своей трубкой и ворохом газет.

Мама после ванной порхала по Комнате в розовом халате и бигудях.

– Костя, – это она отцу, – как ты думаешь, может, мне походить в бассейн поплавать?

Отец несколько раз пыхнул трубкой.

– А может, мне шейпингом заняться или в большой теннис поиграть? Я ведь когда-то совсем не плохо играла. Надо Маринке позвонить.

Маринка – это мамина подруга. Мама взяла телефонную трубку и ушла в спальную.

И довольно-таки надолго.

Вечером, когда я уже лег спать, мама зашла ко мне в комнату, чего не бывало уже лет пять, и поцеловала меня с пожеланиями спокойной ночи.

Засыпал я не спокойно.

С мамой что-то случилось.

Смутную догадку, что она влюбилась, причем влюбилась в моего лучшего друга, я гнал от себя, как гонят сон, которого стыдятся. Моя мама – домашняя женщина, верная жена – и вдруг влюбилась.

Странно.

Очень странно.

Прошло несколько дней.

Однажды я, придя в полдень домой, неожиданно заметил, что кто-то копался в моем письменном столе. Моя записная книжка с телефонными номерами лежала не на своем месте. «Кому она могла понадобиться? – задумался я. – Отцу? Вряд ли. Маме? Зачем? Но кому-то же она понадобилась. Кому-то был нужен чей-то телефонный номер из моей записной книжки. Но чей?»

Мне было очень интересно.

В квартире мы живем втроем: мама, папа и я. Применив метод дедуктивного исключения, я понял, что это мама. И, учитывая события последних дней, несложно было предположить, что она искала телефон Андрея.

Эх, мама, мама.

А Андрей стал меня избегать.

Прятать глаза.

У нас дома он вообще перестал бывать.

А мама как будто этого и не замечала.

Да и сама она изменилась: стала чаще делать прически, макияж. Сшила себе несколько модных нарядов. Купила шикарное французское белье.

Но если раньше она по десять раз на дню спрашивала, как у меня идут дела, как мой друг Андрюша, то теперь она словно забыла о нем.

Я даже пошутил:

– Что-то ты, мама, перестала интересоваться моим другом.

Мама вздрогнула:

– Каким другом?

– Как каким? – удивился я. – Андрюхой.

– Андрюшей? А почему я должна им интересоваться?

Я смутился.

– Ну, вроде ты раньше всегда спрашивала о нем. Как он, что он.

– Ну и как он? – спросила мама и, не дождавшись ответа, щелкнула меня по носу.

– Садись обедать, Шерлок Холмс.

Я сел обедать.

Подруга мамы, тетя Марина, работала заместителем директора крупного продуктового магазина. Работала она как-то странно – по неделям. Неделю – с восьми утра до восьми вечера на работе. Неделю – дома. Неделю – на работе. Неделю – дома. И так уже много лет. Детей у тети Марины не было. Жила она недалеко от лабораторного корпуса института, где учились я и Андрей. Иногда мы заходили к ней попить чайку.

Однажды после Нового года в полдень я шлепал из учебного корпуса института в лабораторный. Путь мой почему-то пролег мимо дома тети Марины. Как будто кто-то толкал меня в спину.

Подходя к дому тети Марины, я увидел, как к подъезду, где она жила, подъехало такси, и оттуда вышла моя мама. Она торопливо расплатилась с водителем и, оглянувшись по сторонам, быстрым шагом вошла в подъезд.

Поведение ее показалось мне странным, тем более подруга мамы, насколько я знал, на этой неделе работала.

Я подошел к таксофону в сквере и позвонил тете Марине в магазин.

– Алло… – прозвучал в трубке ее голос.

Что и требовалось доказать.

Пока я стоял в сквере и раздумывал, что же значит это странное мамино посещение пустой тетьмарининой квартиры, вдруг откуда ни возьмись появился мой друг-дружище Андрюша и быстро, не оглядываясь, заскочил в тот же подъезд, куда десятью минутами раньше вошла моя мама.

Я обалдел.

«Может, это не Андрюха?» – пронеслось у меня в голове.

И, еще ничего не осознавая, я почему-то побежал в институт. В институте староста нашей группы сказал, что Андрюха плохо себя почувствовал и отпросился с лекции.

«Это был он», – дошло до меня.

«А может, он не к маме? – попытался я себя утешить. – Может, он не в ту квартиру?» И я опять побежал туда, откуда только что вернулся.

Не останавливаясь, я забежал в подъезд, перескакивая через ступеньки, забежал на третий этаж и стал звонить в квартиру номер семь, где проживала отсутствующая на данный момент тетя Марина.

Дверь не открывали.

Тогда я стал стучать. Сначала руками, а затем и ногами.

Но было тихо.

Ни соседей, ни мамы, ни Андрюхи.

Минут через десять моего грохота за дверью послышался осторожный голос мамы:

– Кто там?

– Я!

– Кто «я»? – растерянно переспросила мама. Узнав мой голос, она, очевидно, не поверила в это.

– Я – это твой сын.

– Сын? – опять переспросила она.

– Да, сын. Сынок. Сынуля. Сынко.

– А что ты тут делаешь? – вдруг спросила она меня из-за двери.

– А ты что?

– Я? Я пришла к тете Марине.

– И я пришел к тете Марине.

– А ее нет дома.

– Да? Интересно. А что же ты там делаешь?

– Я? Я ее жду.

– Тогда открой дверь, вместе подождем.

– Я не могу.

– Что ты не можешь?

– Я не могу открыть.

– Почему?

– У меня нет ключей.

– Да? И как же ты вошла? Может, влезла в окно? Или прошла сквозь стену?

Наступила долгая пауза.

«Значит, Андрюха там», – понял я.

И опять стал стучать в дверь. Еще яростнее. Еще сильнее.

– Не стучи! – вдруг закричала истерично мама. – Не стучи. Я не открою.

– Нет, откроешь.

– Не открою.

– Хорошо. Я сейчас позвоню от соседей отцу. Вдвоем мы выломаем дверь. Ты этого хочешь?

Наступила тишина. Затем послышались всхлипывания мамы.

– А чего ты хочешь?

– Я хочу войти в эту квартиру. Я знаю, с кем ты там.

– Знаешь?

– Знаю.

– Если знаешь, тогда зачем тебе все это? Хочешь унизить свою мать?

Я промолчал. Промолчал, потому что растерялся; «А правда, чего же я хочу?» Пауза затянулась.

И вдруг дверь неожиданно распахнулась.

За дверью стояла мама в тетьмаринином халате и с пылающим лицом. Такой я ее никогда не видел.

– Заходи, – бросила она мне и, отвернувшись, уткнулась головой в стенку.

Я не вошел.

Я притворил дверь и медленно спустился по лестнице. Присел на последнюю ступеньку. Закурил.

Минут через десять послышались быстрые шаги.

Я оглянулся. По лестнице спускался Андрей.

Он замер надо мной и попытался тихо меня обойти.

Я поймал его за куртку и, поднимаясь, ударил снизу кулаком в подбородок. Зубы его лязгнули. Он, вышибая двери, вывалился на улицу. Я опять сел на ступеньку и закурил новую сигарету. Руки мои дрожали.

Где-то через час послышались шаги мамы.

Она подошла ко мне, села рядом и прижалась к моему плечу.

Я поймал такси, и мы поехали домой.

Мама успокоилась и ни о чем меня не спрашивала и не просила.

Дома она ушла в спальню, легла в постель и накрылась с головой одеялом.

Вечером пришел отец.

Узнав, что мама спит, он не стал ее беспокоить. Сам разогрел ужин, поел и ушел на лоджию курить свою трубку.

Я подошел к отцу. Решил с ним поговорить.

– Послушай, отец, тебе не кажется, что с мамой что-то происходит?

– А тебе кажется?

– Да, мне кажется.

– А мне нет.

– Почему?

– Потому что твоя мама такой же человек, как ты и я, и имеет право быть такой, какой ей хочется, а не такой, какой хочется видеть ее нам с тобой. Вот почему. Иди спать и дай мне отдохнуть после работы.

– Послушай, но я сегодня…

– Ты сегодня, я вчера… Иди спать. Мама взрослая женщина и сама знает, как надо себя вести.

Из этого нашего диалога у меня возникло ощущение, что отец что-то знает. Наверное, я один в этой истории был новичком. «Вот так дела», – сказал я сам себе и пошел спать.

Засыпая, я подумал: «Ну, отец, мать – ладно. Но с Андрюхой я все же разберусь».

На утро в институте я узнал, что мой друг заболел и на занятия не придет.

«Ну что ж, раз так, то я сам к нему пойду».

Я отпросился с занятий и поехал к Андрею домой.

Настроение было скверным.

Минут через сорок я уже стоял у дверей андрюхиной квартиры.

Позвонил.

Открыла его мама в халате.

– Ой, кто к нам пришел. Пропавший друг.

– Я не пропавший, – буркнул я.

– Пропавший – не пропавший, а забыл нас, забыл.

– Это не я забыл.

– Ты, ты.

Мама Андрея, кажется, искренне была мне рада.

– А Андрюша вот вчера подскользнулся, упал на бордюр и всю щеку разбил. Проходи, проходи к нему в комнату. Он будет рад. – И, повернувшись, пошла к комнате Андрея.

Я посмотрел ей вслед, на ее фигуру, и впервые понял, что передо мной не просто мать моего друга, но и стройная, красивая женщина.

Красивая женщина постучала в дверь комнаты Андрея:

– К тебе, – и ушла на кухню готовить нам чай.

Андрей лежал в постели. Увидев меня, он натянул на себя одеяло по самый подбородок.

«Испугался», – злорадно подумал я.

– Зачем пришел? – просипел он.

– Не бойся, бить не буду.

– А я и не боюсь.

– А мамаша-то у тебя ничего. Вот если я ее «сниму», ты мне морду набьешь?

– Я твою мать не «снимал».

– Да? А что же вы делали там, в квартире?.. Вдвоем.

– Мы… Я… Я влюблен в твою мать.

– Что? Влюблен? Ха-ха-ха, может, ты еще и женишься на ней, и братиков мне наклепаешь?

– Дурак. Как ты можешь? Ты знаешь, что такое любовь?

– Что? Любовь? К кому любовь? К женщине вдвое старше тебя. Ей просто стало скучно дома, вот она и клюнула на твое юное личико, Андрюшенька. Ты ей до фонаря. Они просто с отцом поругались. Завтра помирятся, и ты со своим прыщавым носом будешь ей до одного места.

– Не смей так говорить.

– Это почему же?

– Потому что я не позволю тебе так плохо говорить о ней.

– Ты не позволишь? А кто ты такой? Я ее сын. А ты кто? Ну кто ты? Воспользовался слабостью скучающей женщины, свидания ей назначаешь…

– Замолчи! Ты же ничего не знаешь.

– А что я должен знать? Что? Какова в постели моя мать? Это что ли?

– Уходи. Уходи, или я тебя ударю.

– Что?! Ты? Меня?

– У меня что-то зашумело в голове и потемнело в глазах. Я видел только лицо. Лицо человека, который смеет заявлять какие-то права на мою мать, смеет защищать ее. И от кого? От меня, от сына. Кулаки мои сжались, и не знаю, что бы произошло в следующую секунду, но тут открылась дверь, и вошла его мать. Она несла на подносе чай.

– Ну что расшумелись. Попейте чайку, остыньте.

«Ага, – подумал я. – Сейчас я тебя, влюбленного, сделаю». И, обойдя мать Андрея, остановился у самого выхода из комнаты.

– А я чай с ним пить не буду. Ваш сын – подлец. Он полюбил мою мать.

– Как полюбил? Кого полюбил? – удивленно захлопала глазами мама Андрея.

– У-у-у, – завыл несчастный влюбленный, заворачивая свою голову в одеяло. – Что ты делаешь? А вот вы узнайте «как» и «кого», а я вам позвоню, может быть, и мы полюбим друг друга. – И, схватив свою куртку, я выбежал из квартиры.

На душе было гадко.

«Ну и пусть», – подумал я и, сев в трамвай, поехал в спорт-бар пить пиво.

Вечером я долго не шел домой, ноги не несли.

А когда пришел, дверь открыла мама. И не успел я открыть рот, как получил хлесткую пощечину со словами: «Негодяй».

А отец вообще не стал со мной разговаривать.

«Ну вот, – подумал я, ложась в постель, – они тут закрутили черт знает что, а я виноват».

В голове шумело немного от пощечины, немного от пива. Но заснул я быстро и спокойно, и сон мне почему-то приснился хороший и добрый и даже цветной.

А утром мама пришла ко мне, присела на постель и, даже не вспомнив вчерашнюю пощечину, начала меня воспитывать и требовать, чтобы я извинился перед Андрюшиной мамой и, конечно, перед этим бедным мальчиком, которого я, оказывается, за день до этого изувечил, а теперь оскорбил.

Я сначала не понял, что это за бедный мальчик, униженный и оскорбленный мной:

– Кто это?

– Не строй из себя полного идиота. Это Андрей, – запсиховала мама и добавила. – Я надеюсь, ты понимаешь, что, ударив и оскорбив его, ты ударил и оскорбил меня.

– Тебя? – вытаращив глаза, переспросил я.

– Да, меня. И Андрюшину маму тоже, конечно.

– Интересно, а почему же он не извиняется передо мной за то, что он оскорбил меня?

– Чем он мог тебя оскорбить? Он не способен на гадости.

– Он не способен?.. А то, что он бегает с тобой по квартирам и говорит всем подряд, что любит тебя, это что, не оскорбление мне? Я же твой сын.

Мама вскочила с кровати.

– Не смей! – закричала она истерично.

– Не смей так говорить. Ты сопляк, ты ничего не понимаешь.

– А ты не смей больше меня бить. Я не хочу терпеть пощечины из-за этого негодяя даже от своей матери.

– Ах так? Как я поняла, ты извиняться не будешь.

– Не буду. И не только не буду, я ему еще раз морду набью.

Услышав это, мама закрыла лицо руками и сквозь них стала патетически звать отца:

– Костя, Костя!

– Что? – обалдел я. – Ты зовешь отца?

– А кого же я должна звать, когда сын сходит с ума.

Вошел отец, как всегда, с отсутствующим взглядом. Мать начала ему говорить:

– Ты помнишь, я тебе говорила, он оскорбил, он распоясался, он грубит, он обидел ни в чем не повинного мальчика, а его матери вообще предложил что-то неприличное.

Отец посмотрел на меня и выдавил:

– Ну что?

– А ничего.

Откинув одеяло, я сел на край кровати.

– Если Андрюха говорит, что любит ее, это не оскорбление. А если я говорю, что люблю его мать, это оскорбление.

– Костя, ты слышал?

Отец немного растерялся.

– Я что-то не понял, кто кого любит.

– Костя, разве это важно? Важно, что наш сын оскорбил Андрея – мальчика чистого, честного и глубоко порядочного. Он должен извиниться.

Отец посмотрел на меня и выдавил:

– Извинись.

– За что? – спросил я у отца.

– За что? – спросил отец у мамы.

– Я сойду с вами с ума, – закричала мама. – Или он извинится, или я… я не знаю, что с собой сделаю.

– Ну зачем так драматизировать? Подумаешь, повздорили два подростка, помирятся, – пытался успокоить маму отец.

– Они, может, и помирятся, но Андрей… Андрей мне звонил вчера и поставил условие: или наш сын извинится, или я, то есть мы, наша семья, больше никогда его не увидит.

– Какая дорогая потеря! – иронически отозвался я.

– Ты знаешь, дорогая, мне тоже кажется, что тут, в этой потере ничего трагического нет, – добавил отец.

– Что? Вы оба полные идиоты. Мальчик переживает, он может наложить на себя руки, и я его больше никогда не увижу. Он может…

Тут мама замолчала, как будто обнаружила что-то очень для нее важное, оглядела нас с отцом каким-то безумно жестким взглядом и сказала:

– Вы… Вы оба меня не любите. Вы оба хотите моей смерти, – и, зарыдав, выбежала из комнаты.

Мы с отцом растерялись. Отец даже присел на стул. А присев, заговорил, стараясь не смотреть мне в глаза:

– Послушай, сын, может ты извинишься?

– Никогда, – резко ответил я.

– Погоди ты. Думаешь, мне все это нравится? Но понимаешь, не так все просто у нас с твоей мамой. И здесь больше моя вина, чем ее. Ты ведь, как я уже понял, считаешь себя взрослым, поэтому не мне тебе рассказывать, что не всегда муж может сделать свою жену удовлетворенной в их совместной жизни. Не все у меня получается так, как нужно. Ну а мама твоя – женщина красивая и обаятельная. Жили вместе из-за тебя. Сейчас ты вырос, вот, я думаю, она и расслабилась. Так что ты извинись. Я тебя редко о чем просил, а сейчас прошу. Мы же оба любим нашу маму. Ведь так?

Отец встал и положил свою огромную руку мне на плечо и слегка его сжал. Рука была горячая и тяжелая.

– Да, маму я люблю. Но извиняться перед этим подонком не буду.

Рука отца дрогнула, потом медленно сползла с моего плеча. Он посмотрел на меня сверху вниз и, глубоко вздохнув, ушел.

Было слышно, как он что-то сказал маме. Та на него закричала.

«Ну, сейчас достанется бате, – машинально подумал я, – да и мне пора собирать манатки, иначе меня уговорят расцеловать этого подонка с его мамой. Кстати о его маме, ее я бы поцеловал и даже бы извинился, после поцелуя, конечно».

На улице из таксофона позвонил Андрею домой. Подонка дома не было. Но дома была его мама.

Я сотворил слезливый голос и, как бы заикаясь от волнения, напросился к ней в гости объясниться и извиниться за вчерашнее.

Мама Андрея обрадовалась моему раскаянию и с готовностью согласилась выслушать мои покаянные речи у себя дома, сожалея, конечно, что нет Андрея, который куда-то уехал: не то в больницу, не то в библиотеку.

Я повесил трубку, притопнул ногами, как молодой жеребчик, потер ладони и поехал к ней.

Рассуждал я так.

Если Андрей сумел совратить мою мать – замужнюю женщину, то брошенную женщину, а отец Андрея ушел от них еще лет десять назад, я совращу легко. Хотя большого опыта в этих амурных делах у меня не было. Так, несколько школьных и студенческих романов, коротких и несерьезных. А вот совращать женщин с обманом и разоблачением мне не приходилось. Да и без обманов совращений тоже не было. Да и получится ли что?

В моей душе сидели большие сомнения.

По дороге купил бутылку шампанского и коробку конфет.

Когда зашел в подъезд, меня начал потихоньку бить мандраж.

Долго стоял у двери, не решаясь нажать на звонок. Причесался перед пыльным подъездным стеклом, почистил ботинки носовым платком и, наконец, нажал кнопку звонка. Коротко и быстро.

Нина Андреевна, так звали маму Андрея, улыбаясь ярко-красным ртом, радушно встретила меня.

– Проходи, проходи. Может, хоть ты что-нибудь мне объяснишь, а то я от Андрея так ничего и не добилась, – и потрепала меня по волосам.

Я пошел за ней на кухню.

Да, фигура у нее была просто как у девочки. И между прочим, она опять была в халате.

На кухне стояло два чайных прибора и печенье. В вазочке одинокая розочка. Желтая.

Я поставил бутылку шампанского на стол, конфеты положил на холодильник.

– А это зачем? – удивленно спросила она.

Я пожал плечами:

– Так просто.

– Ну раз «так просто», тогда будем чай пить.

– А можно мне немного шампанского?

– Можно, конечно, только зачем?

– Я волнуюсь, в горле пересохло.

– Ну раз тебя спасет только шампанское, тогда открывай.

Я открыл шампанское.

Она принесла фужер.

– А можно еще один? – попросил я.

– А кому?

– Вам. Мне как-то одному неудобно. Я и так сильно волнуюсь. В горле пересохло.

Она внимательно посмотрела на меня, встала и принесла второй фужер.

Я хлопнул пробкой и разлил шампанское.

Мы чокнулись.

Я выпил до дна. Она только пригубила.

Я прокашлялся и посмотрел ей в глаза самым невинным и наивным взглядом, на который был только способен, затем опустил голову, как бы смущаясь.

– Ну, я слушаю, – сказала она с легкой иронией и опять взяла фужер.

Я снова посмотрел ей в глаза, но уже смело и решительно.

– Дело в том, что я вас люблю.

Ее рука с фужером дрогнула.

Она, очевидно, ожидала всего, но только не этого. От неожиданности даже залпом выпила шампанское. И поперхнулась. Отвернулась от меня и стала кашлять.

Я вскочил и стал стучать ей по спине, помогая избавиться от кашля. Стучал ладошкой осторожно, ненадолго задерживая ее на спине.

Она прокашлялась и повернулась ко мне. Заглянула глубоко в мои глаза и спросила:

– Это правда?

После того, что у нас с ней произошло, я понял, что до этого вообще не жил.

Я понял, что жизнь – это любовь.

А любовь – это жизнь.

Все обиды, упреки по отношению к маме и Андрюхе исчезли, как ненужная шелуха.

Мне стало легко и свободно.

Я извинился перед Андреем, и мы опять стали дружить, как прежде.

Потом помирился с мамой, чем заслужил рукопожатие отца.

Тема, которая совсем недавно так взбудоражила нашу семью, перестала быть предметом обсуждений или даже намеков. Мы все стали жить как всегда тихо и спокойно.

Мама по-прежнему куда-то звонила. Отец курил трубку.

Но моя личная жизнь изменилась очень резко.

Она стала делиться на «до» и «после», имеется в виду – свиданий с Ниной. И стала похожа на жизнь разведчика с конспиративными звонками и тщательно подготовленными встречами. Для всех я как бы был прежним, а на самом деле я стал другим. Я знал о себе то, что не знал обо мне никто.

Хотя мама иногда подолгу смотрела на меня и время от времени спрашивала: «А ты случаем не влюбился ли, мой голубчик?» Да и Андрей иногда как-то с ехидцей улыбался краешками губ.

Когда я рассказал о своих наблюдениях Нине, она страшно испугалась и стала умолять меня ни в коем случае не раскрывать нашей тайны.

Я успокоил ее и заверил, что никогда в жизни никто в мире не узнает о нашей любви.

Встречались мы у нее на квартире. Но только тогда, когда на тысячу процентов были уверены, что Андрюха в это время не заявится домой.

Но все же я учился не на разведчика, и поэтому в один из майских дней нас застукали.

Застукал Андрей. Вернее даже, не застукал, а просто пришел домой в «это самое время».

Когда в дверь стали звонить, мы оба чуть не умерли от страха. Замерли. Может, позвонили случайно. Нет, опять звонят. Затем в замке зашебуршали ключом.

– Это Андрей, – прошептала она сразу побелевшими губами.

Но это продолжалось только несколько секунд. В отличие от меня, она быстро сориентировалась, моментально выскользнула из-под одеяла, накинула на себя халат, мои вещи засунула в шифоньер и меня туда же.

– Сиди тихо, – наказала шепотом.

«Ха-ха, разведчик в шифоньере», – поздравил я себя.

Из шифоньера я слышал, как она сыграла спектакль в прихожей об усталости и сне, как потом готовила моему другу еду на кухне.

А я сидел голый в шифоньере и думал: «Да, вот она судьба. Совсем недавно я его застукал с моей матерью; теперь он меня со своей. А интересно, он тоже сидел тогда в шифоньере? Хотя вряд ли. У меня же не было ключей от квартиры. А может и сидел, когда мать мне дверь открыла. Сидел, не сидел, но чувствовал он себя наверняка не совсем уютно. Даже, я думаю, совсем не уютно. Я все же иду по проторенной дорожке. А он был первопроходцем в нашей компании. А первопроходцам всегда труднее. Да… А мама, бедная? Она наверняка тогда чуть с ума не сошла, когда узнала, что за дверью я. Да… «Весело» им тогда было. А теперь «весело» мне. Интересно, если он меня найдет, даст мне в морду или нет? А мне что тогда делать, отвечать ему или нет? Он-то мне не ответил. И я, значит, не отвечу на его удар. Но если ударит, то я должен устроить с его мамашей то же, что и он сделал с моей. Его мать тоже должна заставить его извиниться передо мной. И он извинится, как и я. Хотя я извинился не того, что меня об этом просила моя мама, а от того, что я совратил его маму. А он, если пойдет моим путем, должен совратить мою маму, чтобы извиниться передо мной по просьбе своей мамы. Но он уже давно живет с моей мамой, значит он не будет извиняться. А почему же извинился я? Кажется, я совсем запутался».

За этими мыслями и от нервных переживаний я совсем сомлел и задремал.

Разбудил меня знакомый шепот:

– Одевайся быстрее, Он в ванной.

Я сразу въехал в ситуацию, быстро оделся и мышкой вышмыгнул за дверь. Пулей слетел по лестнице и помчался по улицам, причем дворами. Наконец успокоился и остановился. Присел в каком-то скверике на лавочку и спросил себя: «Чего бежал? От кого бежал? Он не бегал, а я побежал. Почему?» И, не найдя ответа, я поплелся в свой любимый спорт-бар снимать напряжение неудачного свидания.

Прошло несколько дней.

На душе у меня почему-то было муторно. Вроде все прекрасно, а стало как-то неудобно жить. Будто неожиданный приход Андрея и мой побег назвали вещи своими именами – нехорошими именами. И я, помучившись, помучившись, прервал свою неожиданную связь.

А Андрей общался со мной, как ни в чем не бывало. Видимо, он так ничего и не узнал.

И я почему-то был страшно рад этому.

Андрей, как и раньше, стал бывать у нас дома и на даче. И со временем мне стало казаться, что вся эта история забылась, и все успокоились, что Андрей порвал с моей! мамой, как и я с его.

И все же иногда я замечал, что между^! мамой и им протягивается невидимая ниточка: то взгляды их встретятся, то руки соприкоснутся. Но делалось все это незаметно, как бы невзначай.

И у меня снова возникли сомнения.

А что, если Андрей с мамой просто всех обманывают?

Что, если они по-прежнему встречаются?

Сначала я хотел поделиться этими мыслями с отцом. Но, вспомнив наши с ним беседы на эту тему, решил не делать этого.

И, немного помучившись, я спросил саму маму, что у них с Андреем.

– С Андреем? Ничего, – легко ответила она мне, – просто мы любим друг друга.

И, щелкнув меня по носу, пошла звонить своему парикмахеру. Но, не дойдя до телефона, повернулась ко мне и добавила:

А любовь – это жизнь, мой мальчик. А мне ой, как жить хочется.

Вот так ответила мне моя мама.

Самая умная, красивая и к тому же самая влюбленная женщина на всем Белом Свете.