Текст книги "Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского"

2

14 апреля 1930 года после выстрела в комнате в Лубянском проезде не стало В. В. Маяковского. 15 апреля на траурной 5-й полосе «Правды» (№ 104) наряду с официальными материалами была помещена статья-некролог «Памяти друга», подписанная группой его друзей и товарищей.

«Тяжелая личная катастрофа унесла от нас нашего близкого друга В. В. Маяковского, одного из крупнейших писателей-революционеров нашей эпохи. Поэт шел в ногу с революцией, чувствовал великий пафос социалистического строительства, постоянно звал к борьбе, к преодолению враждебных сил прошлого. Его творческий и общественный путь остается примерным путем для каждого революционера искусства».

А теперь обратим внимание на перечень подписей под некрологом.

«Я. Агранов, Н. Асеев, И. Беспалов, М. Гельфанд, М. Горб, A. Зонин, Я. Ильин, В. Каменский, В. Катанян, Б. Кушнер, Т. Костров, М. Кольцов, В. Кин, С. Кирсанов, A. Лавинский, Б. Малкин, П. Незнамов, Б. Ольховый, B. Перцов, В. Попов-Дубовской, А. Родченко, В. Степанова, C. Третьяков, B. Уласевич, Л. Чернявский, С. Шамардина, Л. Эльберт».

Здесь в алфавитном порядке перечислены фамилии писателей, художников, с которыми Маяковский был связан совместной работой, а также его знакомых, не принадлежавших к кругу деятелей культуры.

Первой в списке стоит фамилия Я. Агранова. Из официальной биографической справки, составленной в 1935 году, можно узнать, что Яков Саулович Агранов «в революционном движении стал принимать участие с 1912 года. В апреле 1915 года Агранов был арестован и выслан в административном порядке в Енисейскую губернию. Здесь, встретившись с группой большевиков, оказавших на него большое влияние, он в конце 1915 года вступил в ряды большевистской партии. После Февральской революции тов. Агранов прибыл в Петроград и затем был направлен ЦК партии в Гомель для налаживания партийной работы. Он был одним из секретарей Полесского областного комитета. В феврале 1918 года тов. Агранов был вызван в Петроград и назначен секретарем Совнаркома. Осенью следующего года ЦК РКП(б) направил его на работу в ВЧК».

Для Якова Сауловича служба в ВЧК становилась более существенной, чем чисто канцелярская работа в СНК. Среди опубликованных материалов Совнаркома последние документы, подписанные Аграновым как секретарем Малого СНК, относятся к сентябрю 1920 года [См.: Декреты Советской власти. М., 1980. Т. 10. С. 357–363].

Однако на новой работе не остаются втуне и его литературные способности. Вскоре появляется и первый «печатный труд» Я. Агранова: в вышедшем в 1922 году 2-м томе «Красной книги ВЧК» он опубликовал довольно основательный «Обзор деятельности контрреволюционных организаций в период 1918–1919 годов».

Написание «Обзора» было, однако, не единственным способом соприкосновения Агранова с литературой. В цитировавшейся биографической справке можно далее прочитать:

«Под непосредственным руководством тов. Агранова раскрыты и ликвидированы крупнейшие контрреволюционные организации. Он проводил следствие по делу “Национального центра” в Москве, принял непосредственное участие в раскрытии и ликвидации так называемого “Тактического центра” и входивших в его состав организаций. В 1921 году Агранов участвовал в ликвидации савинковского “Народного союза защиты родины и свободы” – террористической организации, действовавшей в контакте с некоторыми зарубежными генштабами и организовавшей ряд банд на территории Советской России. Он ликвидировал боевую монархическую организацию профессора Таганцева в Ленинграде, провел следствие по делу повстанческого штаба Антонова, поднявшего кулацкое восстание на территории Тамбовской и Воронежской губерний». И т. д. и т. п.

Яков Саулович Агранов (1893–1938) – сотрудник ВЧК – ОГПУ – НКВД, комиссар государственной безопасности 1-го ранга (26 ноября 1935 г.), один из организаторов массовых репрессий 1920-х – 1930-х гг.

Надо отметить, что ликвидация упомянутого «Тактического центра» по времени (первая половина 1920 г.) совпала с периодом некоторой «либерализации» Советской власти. 18 января 1920 года ВЦИК и СНК приняли решение об отмене смертной казни. Была объявлена амнистия лицам, совершившим «неопасные политические преступления». Главные обвиняемые по делу «Тактического центра» были приговорены к расстрелу «с заменой его, по амнистии, 10 годами заключения». Среди обвиняемых, в частности, известный историк и публицист, редактор журнала «Голос минувшего» С. П. Мельгунов; сын известного русского философа Е. Н. Трубецкого историк С. Е. Трубецкой. Осенью 1922 года вместе с большой группой творческой интеллигенции С. П. Мельгунов и С. Е. Трубецкой были высланы из Советской России. Так появились уникальные свидетельства людей, находившихся по другую сторону следовательского стола Якова Сауловича. Ряд любопытных страниц своим вынужденным ночным «беседам» с Аграновым посвятил, в частности, С. Е. Трубецкой. Он писал: «В первую же ночь солдат доставил меня в маленькую прихожую комнату, откуда открывались двери в «кабинет тов. Менжинского». Двери растворились, и меня пригласили войти. За письменным столом сидел человек восточного типа с очень бледным лицом, длинными, черными и жирными волосами и ярко горящими глазами. Позднее я узнал, что это особоуполномоченный ВЧК Агранов» [Трубецкой С. Е. Минувшее. Париж, 1989. С. 198–199 и след.].

Агранов свои ночные допросы проводил не где-нибудь, а в кабинете заместителя председателя ВЧК. Ну а то, что допросы ночные, так ведь в то время Яков Саулович был все еще следователем «по совместительству». Кстати, не от такого ли первоначального совместительства идет ставшая «фирменной» практика ночных допросов в ОГПУ – НКВД 30-х годов? Как бы там ни было, а следователь Агранов уже в 20-е годы не только сам пишет «литературные труды», но и становится «литературным героем» произведений других авторов.

Комментируя далее вышеприведенный послужной список Якова Сауловича, напомню читателям, что указанная в нем «ликвидация боевой монархической организации профессора Таганцева» в Петрограде – это как раз то дело, по которому был арестован и расстрелян поэт Николай Гумилев. По этому делу по приговору Петрогубчека было расстреляно 87 человек.

Вот какой незаурядный человек был другом Бриков, а через них – и «другом» Маяковского. И надо сказать, что ревностное «курирование» творческих работников, литераторов уже с начала 20-х годов стало для Агранова важной составляющей всей его последующей профессиональной деятельности в ВЧК – ОГПУ – НКВД.

В своих воспоминаниях жена Ф. Ф. Раскольникова М. В. Канивез так описывает некоторые свои впечатления о посещении Москвы летом 1936 года: «В Зубалове находилась дача Якова Сауловича Агранова. В ГПУ, затем в НКВД ему был подчинен отдел, занимающийся надзором за интеллигенцией. Все это прекрасно знали. И на всех писательских вечеринках неизменно присутствовал Агранов. “Янечка”, как звали его писатели. Он появлялся всюду, где собирались компании, а некоторых приглашал к себе в гости. Теперь трудно разобраться, кто дружил с ним искренне, а кто считал, что если “Янечка” присутствует, то в случае возможного доноса можно сослаться на него. Теперь только диву даешься, как многие тогда еще ничего не понимали. Как это ни странно, нам издали было видней и понятней, чем некоторым людям, находившимся в гуще событий» [Канивез М. В. Моя жизнь с Раскольниковым // Детектив и политика. М., 1989. Вып. 3. С. 215].

Конечно, не забывал Яков Саулович и своих «старых друзей» Бриков. В июле 1935 года он вселился в кремлевскую квартиру арестованного А. Енукидзе. Теперь ему гораздо удобнее стало звонить в Ленинград, чтобы «поболтать» с Бриками: «Кремль вызывает Смольный». К этому времени у Бриков, проживавших на квартире заместителя командующего Ленинградским военным округом В. М. Примакова, кроме обычного городского был установлен и телефон правительственного смольнинского коммутатора. Да и сама Лиля Юрьевна, теперь уже «жена» зама командующего ЛВО, всячески старалась поддерживать отношения со столь влиятельным человеком «своего круга» – замом наркома Я. С. Аграновым. Заму же наркома, надо полагать, приходилось в Ленинград не только звонить, но и приезжать по делам. А дела были, были. После убийства С. М. Кирова в Ленинграде началось преследование бывших зиновьевцев, троцкистов, а затем – выселение из Ленинграда всех «бывших эксплуататорских элементов». Практически же, как свидетельствует современник, началась кампания почти поголовного «прочесывания» фамилий, упоминаемых в престижных дореволюционных справочниках типа «Весь Петроград».

3

В ноябре 1935 года Ленинград жил своей «обычной напряженной жизнью». Проработки, аресты, высылки шли в Смольном, в районах, на предприятиях, причем не только среди «бывших», но и среди партийных работников, в среде творческой интеллигенции и среди работников правоохранительных органов.

Если полистать справочники «Весь Петроград» последних предреволюционных лет – 1915, 1916, 1917-го, то на соответствующих страницах можно прочитать: «Брик Лили Юр. Ул. Жуковского, 7. Т. 12528. Брик Ос. Макс. Ул. Жуковского, 7. Т. 12528». Брики давно уже перебрались в Москву, имели в ней кооперативную квартиру на Арбате в Спасопесковском переулке (оплаченную, кстати сказать, еще Маяковским незадолго до его гибели). И вот – воистину «ирония судьбы» – именно в это неспокойное время 1935 года они волею обстоятельств вновь оказались в Ленинграде. Еще вчера бывшая актриса немого кино Лили Юрьевна с этакой небрежностью могла сказать: «Звоните, мой телефон – Смольный, 25–99». Сегодня, однако, «снаряды стали рваться слишком близко», как бы не задело осколками.

В этих условиях идея написания письма Сталину «вдовой Маяковского», дабы получить своего рода «охранную грамоту», казалось бы, была вполне подходящей. Однако даже мудрый Осип Максимович Брик, всегда умевший найти «дополнительный выход в запасном варианте», вряд ли самостоятельно решился бы подсказать Лиле Юрьевне такую рискованную идею. Еще менее вероятно, что «совет» написать такое письмо дал В. М. Примаков (как об этом «вспоминает» Л. Ю. Брик). Трудно даже представить, чтобы руководитель такого ранга мог одобрить (не говоря уж о том, чтобы «посоветовать»!) написание собственной «женой» какой-либо жалобы в Кремль. Это тем более невероятно, что, по выдвигаемой мемуаристами версии, непосредственным поводом к написанию письма Брик явилось якобы то, что был «рассыпан набор» книги стихотворений и поэм Маяковского в одном из ленинградских издательств. Стоит также напомнить, что по указанию Ежова осенью 1935 года аресты и высылки в Ленинграде затронули многих троцкистов, к которым принадлежал и В. М. Примаков. Нет, Примаков при всем своем «сочувствии» Брик ничего подобного ей, конечно, не «советовал». Ясно, что ему никак не могла прийти в голову идея напомнить о себе Сталину столь экстравагантным образом.

Читатель, конечно, уже догадался, что письмо Л. Ю. Брик положил на стол Сталину не кто иной, как Яков Саулович Агранов (сам или его подчиненный).

А теперь спросим себя: могла ли Лиля Юрьевна написать подобное письмо, предварительно не «согласовав» хотя бы общий его смысл да и саму возможность обращения к Сталину с Аграновым, своим хорошим знакомым и в тоже время информатором Сталина об умонастроениях творческой интеллигенции? Понятно, что такая согласованность была. Более того, именно Яков Саулович и «посоветовал» Брик – причем посоветовал очень настоятельно – написать это письмо.

Можно предположить, что первоначально эта идея была подсказана Аграновым Лиле Юрьевне по телефону. Однако нельзя исключить и личного участия (в Ленинграде ли, в Москве ли) Агранова в составлении письма Брик. Поэтому рассмотрим сначала именно «очный» вариант участия Агранова в подготовке письма, попутно проведя анализ некоторых высказываний самой Брик.

Итак, Яков Саулович «на чае» у Бриков слушает сетования Лили Юрьевны на сложные обстоятельства жизни вообще и проблемы с наследием Маяковского в частности. И здесь, возможно, в ответ на ее просьбы как-то на кого-то «нажать», что-то «подтолкнуть», ведь «Янек» теперь столь авторитетная и грозная фигура; он и советует Лиле Юрьевне написать письмо Сталину, так как «кроме Сталина этих вопросов никто не решит». При этом он обещает обеспечить благоприятную реакцию Сталина.

Обратимся к воспоминаниям Л. Ю. Брик. «Он (Примаков), – заявляет она, – посоветовал мне писать коротко, не больше странички машинописного текста, иначе, мол, Сталин не прочтет». В принципе, такой совет мог дать и В. М. Примаков (если бы он вообще «советовал» писать), человек военный и одновременно способный литератор, знающий цену краткости. Однако вряд ли он мог бы столь категорично судить о литературных вкусах Сталина. Очевидно, что этот деловой совет также принадлежит Агранову, хорошо знавшему тогдашние взгляды Сталина на творчество советских писателей.

Как же ответила Брик на этот настоятельный совет?.. «Я сказала: “Напишу то, что считаю нужным. А не прочтет, ну и пусть не прочтет, что же поделаешь! Других-то помощников все равно нет”».

Вот тебе на! Не поразительно ли? И сама Лиля Юрьевна, и прочие мемуаристы настойчиво внушают нам, что этот «мужественный поступок» Брик совершен с единственной целью – помочь Маяковскому (Л. Ю.: «У меня сердце стыло от боли, от страданий за Маяковского. Мне очень хотелось помочь Володе. Он заслуживал этого». И т. п.). И вдруг такой пассаж!

Становится понятным, что, во-первых, письму заранее была обеспечена гарантия попасть на стол Сталина и, во-вторых, что реальным инициатором письма была отнюдь не Брик (со всеми ее страданиями и стынущим сердцем), а Агранов. Для самой Лили Юрьевны вполне достаточно было бы и небольшого вмешательства Якова Сауловича.

Еще в 1930 году Агранов сумел организовать такое постановление ВЦИК и СНК РСФСР, которое на всю жизнь обеспечило «вдове Маяковского» весьма безбедное существование. Нынешние же возможности Якова Сауловича были несравнимо больше.

Воспоминания Л. Ю. Брик представляют собой удивительный сплав мифотворчества, а то и просто элементарной лжи с отдельными верными и точными деталями событий.

Ложь – в первую очередь там, где дело касается упоминания невыгодных для нее фактов и фамилий. Правда же – там, где дело идет о вроде бы нейтральных, на первый взгляд мелких деталях, но деталях, ярко окрашенных эмоциями и потому четко запомнившихся мемуаристке, упоминаемых ею именно для придания большей жизненности всей излагаемой легенде.

Вернемся, однако, к самим воспоминаниям: «Мы прочитали его (письмо. – В. Д.) с друзьями, что-то уточнили, что-то поправили, и уже готовый текст я передала Примакову». В контексте предшествующих мемуарных фраз смысл этого предложения представляется явно алогичным. Конечно, Примаков – человек занятой. Но не для «жены» же! И если именно он «посоветовал» написать письмо Сталину и он же «посоветовал писать коротко», то разве слова «мы прочитали его с друзьями, что-то уточнили, что-то поправили» Примакова не касаются? Примаков был лично знаком с Маяковским, интересовался его творчеством. Он не мог не принять участия в обсуждении письма, коль скоро он так «сочувствовал переживаниям» Лили Юрьевны, письма, которое она написала «по совету Примакова»! А если так, то почему же «и уже готовый текст я передала Примакову»? И почему «передала», а не, допустим, «он взял для передачи»?

Все, однако, становится вполне логичным, если там, где речь идет о «советчике», вместо Примакова подставить фамилию Агранова. Возможно, Агранов принял какое-то участие и в предварительном обсуждении вопросов, поднимаемых в письме. А затем тщательно отпечатанный «уже готовый текст» Брик передала Агранову.

Перейдем ко второму варианту – телефонному обсуждению идеи письма Аграновым и Л. Брик.

Виталий Маркович Примаков (1897–1937) – советский военачальник, в Гражданскую войну – командир украинского Червоного казачества; комкор (1935 г.)

21 ноября 1935 года все центральные газеты опубликовали постановление ЦИК и СНК СССР о присвоении видным военачальникам званий маршалов Советского Союза. Одновременно ряду лиц высшего начальствующего состава Красной армии присваивалось звание комкора, и среди них – Примакову Виталию Марковичу. Это, конечно, был вполне достойный повод (и даже необходимость) для Агранова – позвонить в Ленинград, чтобы поздравить В. М. Примакова («Кремль вызывает Смольный»). Неизвестно, удалось ли Агранову поздравить Примакова лично или того не оказалось на месте, но Лиля Юрьевна на месте была. Так что, возможно, после традиционных обменов любезностями Брик перешла на сетования об уже известных нам неувязках да сложностях жизни, возможно прося какой-то помощи. Тут-то Яков Саулович и посоветовал Лиле Юрьевне, причем посоветовал весьма настоятельно, написать письмо Сталину (только «коротко», не больше странички, иначе Сталин не прочтет), пообещав соответствующим образом передать его руководителю партии и государства.

Так 24 ноября 1935 года родилось это письмо, «и уже готовый текст» оказался у Агранова [В Государственном музее В. В. Маяковского хранится запись беседы с Б. Я. Горожаниной, вдовой друга Маяковского В. М. Горожанина, которому поэт посвятил стихотворение «Солдатам Дзержинского». В этой записи о письме Л. Брик Сталину говорится: «Это письмо Сталину написано в квартире Агранова в Кремле (бывшая квартира Енукидзе). В этот день в этой квартире собрались Я. С. Агранов с женой Валей. Были В. Э. Мейерхольд с 3. Райх, В. М. Горожанин с Бертой Яковлевной и Примаков В. М. с Лилей Брик. Собрались по случаю, обсудить вопрос, как увековечить память Маяковского».].

«Словом, все обошлось хорошо. Сталин в тот же день получил мое письмо. А утром мне позвонили из ЦК и попросили немедленно приехать в Москву». Можно понять, что «в тот же день» означает «в тот же день, как письмо оказалось у Агранова». При этом последовательность фраз – «все обошлось хорошо. А утром мне позвонили» – говорит также и о том, что Лиля Юрьевна узнала, что «Сталин получил письмо» еще до (!) звонка ей из ЦК.

27 и 29 ноября центральные газеты сообщили об очередном постановлении ЦИК и СНК СССР. Г. Г. Ягоде было присвоено звание Генерального комиссара Государственной безопасности. Группа руководящих лиц ГУГБ НКВД была утверждена в званиях комиссаров Государственной безопасности 1-го и 2-го рангов. Среди шести комиссаров 1-го ранга первой идет фамилия Я. С. Агранова. «Правда», «Известия», «Красная звезда» помещают портреты и Г. Ягоды, и этих его ближайших сотрудников. Кстати, среди комиссаров 2-го ранга – Паукер Карл Викторович, начальник оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР. Он же комендант Кремля и фактический начальник его охраны. Это давно уже отнюдь не рядовая должность!

Теперь уже у Лили Юрьевны появился повод позвонить и поздравить Якова Сауловича. Он-то, видимо, и попросил ее срочно приехать в Москву. Ну а дальше уж «все обошлось хорошо. А утром…» и т. д.

Итак, «Сталин получил мое письмо». Точнее, не «получил», а Я. С. Агранов ему «доложил». В целом Сталин был доволен результатами работы Якова Сауловича. В свою очередь, Агранов был вполне в курсе планов Сталина по этому вопросу. Так что резолюция на письме Брик была весьма благоприятная. Приведем здесь ее полностью:

«Тов. Ежов! Очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление. Жалоба Брик, по-моему, правильна. Свяжитесь с ней (с Брик) или вызовите ее в Москву, привлеките к делу Таль и Мехлиса и сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов. Привет! И. Сталин».

Не затруднился Сталин и вопросом, кому поручить «восстановление справедливости» в отношении Маяковского. (А возможно, это ему подсказал Я. Агранов.) Казалось бы, дело касается чисто литературных вопросов. Уже функционирует унитарный Союз писателей – «инженеров человеческих душ», под рукой – сменивший Луначарского нарком просвещения А. С. Бубнов, зав. Отделом печати ЦК ВКП(б) Б. М. Таль, рядом – такие специалисты по части идеологии и словесности, как Л. 3. Мехлис, А. С. Щербаков. Но нет. Письмо прошло по линии НКВД, через Агранова, и исполнение поручено Н. Ежову, в то время, как мы уже знаем, ревностному куратору органов внутренних дел от ЦК партии, а фактически – от Сталина.

Исполнитель столь же зловещ, сколь вроде бы и неожиданен. Однако, как видим, его появление вполне логично следует из изложенной версии событий. Особенно несвойственен Ежову, так сказать, «позитивный характер» следующей из резолюции работы – пропаганды наследия погибшего поэта. Правда, есть в резолюции и знакомые слова: «Безразличие… преступление. Жалоба Брик правильна».