Текст книги "Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского"

7

На этом можно было бы поставить точку в нашем анализе истории появления резолюции Сталина о Маяковском. Но читатель вправе спросить: если дело обстояло именно так, откуда же во всей этой истории возникла фамилия П. Д. Малькова? И почему этим мифическим «почтальоном» у Лили Юрьевны оказался именно Мальков, а не кто-либо другой?

Тут для нас если не ключом, то отправным пунктом явится дата «обстоятельного разговора» с Л. Брик (в котором и возникла фамилия Малькова), четко указанная публикатором Ар. Кузьминым: март 1968 года.

К этому времени умер Сталин, разоблачен и расстрелян Берия, прошли XX и XXII съезды КПСС. Хрущев, правда, уже на пенсии, но явного идеологического застоя еще особенно не чувствуется. Более того, после разочаровывающего «волюнтаризма» второй половины «тех десяти лет» Хрущева иногда кажется, что «оттепель» конца пятидесятых еще может обрести второе дыхание.

В начале 1957 года посмертно реабилитирован и восстановлен в партии В. М. Примаков. О нем появляются публикации в журналах, начинают выходить его книги. В 1961 – 1965-х годах несколько книг издано в Киеве, в 1967 году выходят «Записки волонтера» В. Примакова в Москве. В издательстве «Молодая гвардия» уже находится в производстве книга о Примакове в серии «Жизнь замечательных людей» (вышла во второй половине 1968 г.). Все это позволяло Л. Ю. Брик «вспомнить», что она не только «вдова Брика» и «вдова Маяковского», но и «вдова Примакова».

В том же 1967 году в издательстве «Молодая гвардия» выходит 3-м изданием книга П. Д. Малькова «Записки коменданта Кремля». Есть в этих «Записках» и эпизод с расстрелом Ф. Каплан (как бы невзначай упомянутый Л. Ю. Брик). Однажды назван и Сталин, которого Малькову довелось сопровождать в качестве охранника при поездке к Ленину в Горки. А небольшое редакционное предисловие в этой книге, обращенной к юношеству, заканчивается так:

«И невольно кажется, что, когда писалась эта книга, создатели ее имели в виду то, о чем так хорошо сказал Владимир Маяковский:

 
Я хочу,
чтобы, с этою книгой побыв,
из квартирного мирка шел опять
на плечах пулеметной пальбы,
как штыком, строкой просверкав.
Чтоб из книги, через радость глаз,
от свидетеля счастливого, —
в мускулы усталые лилась
строящая и бунтующая сила».
 

Так что ревностный исследователь и искренний поклонник Маяковского В. А. Катанян, а возможно и сама Лиля Юрьевна, с полным правом пополнили этим изданием свою семейную маяковиану. Оказалось, однако, что стихи Маяковского упоминаются только в предисловии. И их знакомство со всем содержанием «Записок» получилось весьма поверхностным – выхвачено, что Мальков назначен комендантом еще при Ленине, запомнился эпизод с Ф. Каплан, возможно, попалось на глаза и то, что Мальков возил в Горки Сталина.

Что же касается основного действующего лица всей этой истории, то в 1955 году Главная военная прокуратура при проверке дела Я. С. Агранова не нашла оснований для его реабилитации ввиду того, что во время работы в органах НКВД он допускал систематические нарушения социалистической законности. Так что афишировать свое близкое знакомство с Аграновым у Лили Юрьевны по-прежнему не было оснований.

Сама же Л. Брик после определенных треволнений в годы сталинских репрессий в новые времена могла, конечно, вздохнуть свободнее. Однако ее попытка активно включиться в литературную жизнь лишь частично оказалась успешной. Вышедший в 1958 году 65-й том «Литературного наследства» – «Новое о Маяковском. Книга I», в котором Лиля Юрьевна опубликовала множество частных писем, записочек, телеграмм Маяковского к Брикам, был подвергнут серьезной критике. И в первую очередь из-за откровенно апологетического по отношению к Брикам комментария именно этих сугубо частных записочек, не имеющих прямого отношения к творчеству Маяковского.

Но главные осложнения были еще впереди.

В условиях весьма неустойчивой «оттепели» в стране довольно активно функционировал «самиздат», который помимо поэзии и прозы стал пополняться произведениями других жанров, в частности мемуарами жертв сталинских репрессий. Начала вспоминать о пережитом и вдова поэта О. Мандельштама, Надежда Яковлевна.

Михаил Поливанов, входивший в эти годы в круг ее близких друзей, писал: «В конце пятидесятых по Москве стали ходить машинописные сборники стихов Мандельштама тридцатых годов – “Воронежские тетради”. Только в это время Надежда Яковлевна решилась их выпустить. Появившийся уже “самиздат” их немедленно подхватил. А лет через пять появилась и книга “Воспоминаний”. В феврале шестьдесят второго я читал ее в машинописи. Году к шестьдесят пятому она начинала ходить в “самиздате”» [Мандельштам Н. Я. Вторая книга. М., 1990. С. 4–5].

Что же можно было прочесть в этих «Воспоминаниях»? Ну хотя бы такие строки: «В доме у Брика, где собирались литераторы Агранова, – они там зондировали общественное мнение и заполняли первые досье – О. Мандельштам и Ахматова уже в 22 году получили кличку “внутренние эмигранты” [Ср. об этом же в письме А. А. Ахматовой 1960 года: «Салон Бриков планомерно боролся со мной, выдвинув слегка попахивающее доносом обвинение во внутренней эмиграции». (Впервые опубликовано без указания адресата в сб.: Памяти Анны Ахматовой. Париж, 1974. С. 37.)]. Это сыграло большую роль в их судьбе, а Брик едва ли не первый начал употреблять нелитературные средства в литературной борьбе. В партийных кругах у него были мощные покровители, особенно среди эстетствующих чекистов» [Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1989. С. 160–161]

«Не дремали» и прямые оппоненты Л. Ю. Брик. И в первую очередь А. П. Колосков, о котором не упустил возможности так нелестно отозваться В. А. Катанян в своих заметках о Маяковском в журнале «Дружба народов» (1989. № 3. С. 227).

В конце 1966 года послышались новые, правда, пока еще отдаленные раскаты грома. В 9-м номере журнала «Вопросы литературы» Брик опубликовала «Предложение исследователям». Проводя весьма спорные сопоставления и параллели между отдельными выражениями и цитатами Маяковского и Ф. М. Достоевского, она попыталась вновь доказать уже высказывавшуюся ею и ранее мысль о некой «предрасположенности» поэта к самоубийству, предопределенности этого шага и т. п. В ответ 26 ноября 1966 года в «Известиях» появилась реплика В. Воронцова и А. Колоскова «По поводу одной публикации». Авторы приводили мысль поэта Асеева, высказанную им еще в 1934 году: «Действительно, можно подобрать цитаты. Действительно, при определенном уклоне и состоянии мышления можно заняться гробовщическим делом, доказать, что «так оно и должно было быть». Но люди, пытающиеся это делать, или оглохшие от ненависти твердокаменные враги, или гибкие жулики, втершиеся в фальшивые друзья».

Авторитету и монопольно-«внекритичному» положению «вдовы Маяковского» был нанесен чувствительный урон. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы в целях ответного удара подключить свою «тяжелую артиллерию» в лице К. М. Симонова. 29 декабря 1966 года он направил в редакцию «Известий» открытое письмо с протестом против этой реплики. Однако письмо Симонова напечатано не было. И не удивительно. А. Колосков – «сам с усам»: в качестве своего соавтора привлек В. Воронцова, в то время – помощника-референта влиятельного члена Политбюро ЦК КПСС М. А. Суслова!

А следующий, 1967, год приносит Лиле Юрьевне новые «литературные» огорчения и заботы. Издательство «Московский рабочий» включает в тематический план 1967 года выпуск сборника «Маяковский в воспоминаниях родных и друзей» под редакцией сестры поэта Л. В. Маяковской и А. И. Колоскова. Незадолго до этого, в 1963 году, в серии «Литературные мемуары» в издательстве «Художественная литература» вышел вполне благополучный для Брик сборник под редакцией Н. В. Реформатской – «В. Маяковский в воспоминаниях современников», где и сама Лиля Юрьевна поместила главу «Чужие стихи» из своих мемуаров о Маяковском. Новый же сборник никак не мог вызвать у нее энтузиазма. К началу 1968 года становится, однако, ясно, что, несмотря на все объективные и субъективные проволочки и затяжки, подготовка сборника завершается и скоро он выйдет из печати (фактически он вышел в свет летом 1968 г.). В состав сборника были включены, в частности, воспоминания художника В. И. Шухаева и его жены о знакомстве и встречах Маяковского с Татьяной Яковлевой в Париже в 1928–1929 годах.

Ей поэт посвятил ряд стихотворений, а весной 1929 года имел намерение жениться на ней.

Но еще более разительными были помещенные в сборнике воспоминания художницы Е. А. Лавинской, вместе со своим мужем Антоном (его подпись стоит под некрологом поэту «Памяти друга») входившей в группу ЛЕФ при жизни Маяковского и сразу же порвавшей отношения с салоном Бриков после гибели поэта. То, о чем среди друзей Бриков было принято тактично умалчивать, здесь порой прорывалось довольно ясно. Эти воспоминания были записаны художницей в апреле – июле 1948 года, в дни очередной годовщины со дня гибели поэта. Записки завершаются такими словами: «Еще несколько слов о Бриках. Лично у меня за все годы знакомства не было ни одной ссоры с ними, не могу припомнить ни одного поступка со стороны Лили Юрьевны или Осипа Максимовича, который был бы направлен против меня или Лавинского. Больше того, знаю, что Лиля Юрьевна всегда ко мне очень неплохо относилась. Когда я начинала писать, я думала, что сумею как-то обойти Бриков, – мне вдруг показалось, что так будет «благороднее». Но я не смогла: получилась бы ложь, обман. И так уж много мест, которые характеризовали быт, я во время переписки вычеркнула» [Лавинская Е. А. Воспоминания о встречах с Маяковским // Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. М., 1968. С. 333].

Итак, Е. А. Лавинская «много мест» во имя «благородства» вычеркнула. Что же осталось? Вот запись, сделанная ею 14 апреля 1948 года, в годовщину смерти поэта: «Совсем недавно мне рассказала А. В. Грановская, как, вспоминая смерть Осипа Максимовича (он умер в 1945 году), Лиля Юрьевна ей сказала: “Это первое настоящее горе: когда умер Володя, когда умер Примаков – это умерли они, а со смертью Оси умерла я ”. И только наивные люди могли предполагать, что Лиля Юрьевна, потеряв Маяковского, будет страдать по-настоящему. Она не страдала и, нужно отдать ей справедливость, в то время не разыгрывала из себя “вдову”».

Запись от 20 апреля 1948 года: «Примерно с 1927 года ЛЕФ начал видоизменяться. На лефовских “вторниках” стали появляться все новые люди – Агранов с женой, Волович, еще несколько элегантных юношей непонятных профессий. Понятно было одно: выкопала их Лиля Юрьевна. Агранов и его жена стали постоянными посетителями бриковского дома». «Вообще, Лиля Юрьевна была не особенно высокого мнения о Маяковском. “Разве можно, – говорила она, – сравнивать Володю с Осей? Осин ум оценят будущие поколения. Ося, правда, ленив, он барин, но он бросает идеи».

Наконец, запись, сделанная в июне 1948 года: «Лефовские “жены” говорили: “Володя хочет жениться на Наташе Брюханенко, это ужасно для Лилечки”. И на самом деле, Лиля ходила расстроенная, злая. Ко мне в то время она заходила довольно часто, и тема для разговора была одна: Маяковский – Брюханенко. Она говорила, что он, по существу, ей не нужен, он всегда невероятно скучен, исключая время, когда читает стихи. “Но я не могу допустить, чтоб Володя ушел в какой-то другой дом, да ему самому это не нужно”» [Лавинская Е. А. Воспоминания о встречах с Маяковским // Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. С. 340].

Да, Лиле Юрьевне было от чего поволноваться в связи с выпуском в свет такого рода воспоминаний.

Наталья Брюханенко – возлюбленная Владимира Маяковского. Они познакомилась, когда ей было 20 лет, а ему – 33. После первого свидания они не виделись год, и только в 1926 году столкнулись там же, где и в первый раз, – в библиотеке Госиздата. И с тех пор стали практически неразлучны. Друзьям Маяковский представлял ее: «Мой товарищ-девушка»…

К марту 1968 года становится известно, что В. Воронцовым и А. Колосковым готовится ряд новых серьезных публикаций, в частности в журнале «Огонек». Они появились в апреле – июле 1968 года (№ 16, 34, 26) и вызвали новый протест К. Симонова.

Дальнейших публикаций не последовало. Заинтересованного читателя отсылаю к этим материалам в «Огоньке», а также к упоминавшейся подборке «О Владимире Маяковском» в «Дружбе народов» (1989, № 3), где можно найти и детали, связанные с «протестами» К. Симонова. (Впрочем, В. В. Катанян-младший продолжил «опровержение» этих публикаций. См. его статью «Операция «Огонек» в еженедельнике «Книжное обозрение». 1989. № 43. С. 6, 8–9.)

В целом статьи 1967–1968 годов были, конечно, весьма неприятны для Брик, но, прямо скажем, «не смертельны». И в конце концов «вдова Маяковского» (а также В. Примакова, О. Брика), действительно очень «мужественная женщина», сумела пережить все эти неприятности.

В марте же 1968 года содержание предстоящих публикаций А. Колоскова Лиле Юрьевне известно не было. Но объем накопленного им материала и его направленность были ей достаточно известны. И это могло вызвать у нее тревогу, а возможно и панику.

Дело в том, что А. Колосков заканчивал подготовку новой книги о В. Маяковском. Заключительная глава этой книги называлась «Я обвиняю!». Позже (в 1971 г.) А. Колосков писал: «В этой главе, названной “Я обвиняю”, изложены многолетние мои исследования, касающиеся смерти поэта, на основании которых я пришел к выводу, что самоубийство Маяковского на самом деле было убийством и что оно было подготовлено его “ближайшими друзьями” Осипом Бриком, Лилей Брик и ее любовником Яковом Аграновым» [Колосков А. И. Я обвиняю! // Щит и меч. 1990. № 2. С. 13].

В тех или иных вариантах версия о возможной насильственной гибели Маяковского вновь обсуждалась на телевидении и страницах периодики. Сам Колосков допускал употребление слова «убийство» и в фигуральном смысле. Не будем здесь обсуждать эти вопросы и высказывать то или иное отношение как к новым версиям, так и к версии Колоскова. Важно одно: такая версия у него была, он указывал конкретные фамилии, приводил доказательства.

Это было серьезно. Получалось, что безутешная и верная «вдова Маяковского» уже после его смерти общалась и успешно сотрудничала не просто с одним из влиятельных чекистов, но и с убийцей Маяковского! (Сами Брики, как известно, в момент гибели поэта были за границей.) Тщательно десятилетиями создававшийся миф о единственной и непогрешимой музе поэта оказался под реальной угрозой. Ведь как раз приближалось 14 апреля, очередная годовщина со дня гибели поэта, и в предполагавшихся «огоньковских» публикациях могли быть и такие материалы А. Колоскова.

Пожалуй, второй раз в жизни Л. Брик реально почувствовала близкие «разрывы снарядов и свист осколков». Мудрого Осипа Максимовича рядом уже не было. А тут еще – молодой, вполне лояльный, но слишком любопытный в своей наивной простоте и восторженности почитатель – Ар. Кузьмин, пытающийся выяснить детали, которые Лиле Юрьевне отнюдь не хотелось бы вспоминать! Был бы человек из «противного лагеря» или корреспондент «со стороны» – этих-то можно еще как-то «отшить». А то ведь свой, «из нашей партии». Постоянными уклонениями от этой темы уже не отделаешься.

И нервы Лили Юрьевны, возможно, единственный раз в жизни сдали. Возраст, десятилетия мифотворчества при постоянном напряжении умственных и нервных сил, конкретные внешние обстоятельства момента (март 1968 г.) – все, видимо, сказалось на этом срыве. Был слеплен, сымпровизирован внешне подходящий вариант «связки» Примаков – Мальков, любопытство интервьюера было удовлетворено, неуклонно соблюдавшееся табу на фамилию Я. Агранова – сохранено. Эта минутная слабость, видимо, больше никогда и нигде у Лили Юрьевны не повторилась. Но слово не воробей.

Надеюсь, читателю, в отличие от Ар. Кузьмина, который «с удивлением заметил, что многие детали, связанные с письмом, прошли незаметно даже в интересной публикации В. А. Катаняна» [Кузьмин Ар. Лиля Брик: «Я не могла поступить иначе» // Слово. № 5. С. 79], удивляться этому уже не приходится.

Ведь «мемуары, как известно, пишутся, а не сочиняются». Перед нами же – «воспоминания, где авторская память начисто вытеснялась воображением, порою точно рассчитанным».

Читая мемуары Л. Ю. Брик и В. А. Катаняна о событиях конца 1935 года, понимаешь, что «в данном случае перед тобой воспоминания, к которым меньше всего подходят строки из пушкинского “Воспоминания”:

 
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
 

Нет, как раз чтобы “смыть” какие-то “печальные строки”, и писались такие воспоминания».

Так, читатель, могли бы мы сказать об этих мемуарах. Могли бы, если бы. Если бы этих вполне справедливых в данном случае слов не сказал в свое время Катанян! Все выделенные выше строки взяты мною из статьи В. А. Катаняна [См.: Катанян В. А. О сочинении мемуаров // Новый мир. 1964. № 5. С. 227]. В этой статье, ратуя за документальную достоверность мемуаров, он упрекал некоторых авторов воспоминаний о Маяковском в отдельных неточностях, связанных главным образом с эмоциональным смещением конкретных исторических деталей.

Что ж, как известно, история повторяется дважды. Один раз – в виде трагедии, второй – комедии.

8

Настоящая, подлинная творческая биография поэта, по существу, пока не написана. Слишком многое в его судьбе и творчестве еще и сегодня «горячо»!

Драматизм посмертной судьбы поэта, конечно, не только в его сталинской канонизации. Много вопросов связано и с многолетней «двойной» цензурой его наследия. Помимо официальной идеологической цензуры многие десятилетия существовала и групповая цензура.

Столь популярная сегодня необходимость восстановления «белых пятен» истории и литературы в полной мере относится и к Маяковскому. Так, даже в солидном труде, двухтомнике сочинений поэта (М., 1987–1988), изданном уже в «перестроечное» время, «не повезло», например, поэме «150 000 000» и «Рассказу про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума». В них не были восстановлены строки с упоминанием Троцкого [См. наст. изд. С. 253].

Еще сложнее, чем с текстами Маяковского, обстоит дело с мемуарной маяковианой. Немало друзей и знакомых поэта в сталинские времена оказались причисленными к «врагам народа», их фамилии были на десятилетия изъяты из обращения. В результате значительная часть воспоминаний о Маяковском страдает недоговоренностями, умолчаниями и т. п.

А тут еще и постоянная оглядка на то, как бы невзначай не обидеть «вдову Маяковского». Даже тень чего-либо подобного зачастую умело интерпретировалась как оскорбление памяти поэта. Характерно, что публикатор «писем протестов» К. Симонова в журнале «Дружба народов» (1989. № 3) Л. Лазарев называет его выступления в защиту Бриков борьбой против «фальсификации в угоду групповым интересам биографии и литературного наследия Маяковского»! Вот так: давайте считать белое черным. И никак иначе!

В 1989 году в сборнике «Перспектива-89» (М., 1989) были полностью опубликованы мемуары Вероники Витольдовны Полонской, реальной и бесспорной соперницы Лили Брик. И – поразительное дело! – читая этот опубликованный вариант воспоминаний, видишь, что они несут на себе не только следы цензуры Л. Брик уже написанного текста, но и, так сказать, предварительной «внутренней» цензуры. Из контекста видно, что практически все написанное В. Полонской предварительно устно обсуждалось и уточнялось с Бриками! И даже в таком виде эти мемуары смогли увидеть свет лишь сравнительно недавно. Это ли не верх групповой цензуры!

Или вернемся к упомянутым выше публикациям в журнале «Огонек» (1968 г.). Именно здесь впервые была обнародована история знакомства Маяковского с М. А. Денисовой, прототипом Марии, героини «Облака в штанах». Нельзя не согласиться с В. В. Базановым, что это одно из наиболее примечательных открытий биографов Маяковского [См.: Базанов В. В. Маяковский в современных исследованиях (Обзор работ) // Маяковский в современном мире. Л., 1984. С. 227].

Имея первостепенное значение для раскрытия творческой истории «Облака в штанах», эти материалы в известной степени позволяют также более вдумчиво прочитать всю раннюю лирику поэта. И трудно сказать, насколько раньше могли бы состояться как это, так и другие открытия маяковедения, если бы не упорное, явно достойное лучшего применения сопротивление «команды Брик».