Текст книги "Гладиатор"

2

Вместо света какой то сумрак застилал Софийскую набережную и туман с реки застыло, не клубясь, словно театральной декорацией прикрывал темноту Замоскворечья. Было тревожно, тихо и холодно, били куранты каждые пятнадцать минут, разбивая в осколки это застывшее в лёд время, а осколки со звоном падали на землю, но каждый раз всё снова застывало и умолкало, куранты били по времени ещё и ещё раз. Всё снова и снова разносилось по Кремлю, по Красной площади и неслось в Лефортово, в Замоскворечье и за спину – вдоль по Тверской, куда то на север, в неохватные лесные дали Коми, оставляя в стороне невские болота.

Невысокий человек незаметным, словно тенью, стоял у чугунной ограды Тайницкого сада над его косогором, редко засаженным низкорослыми яблонями, пытался представить себе как горит Москва от Большого Кремлёвского Дворца за его спиной, а по левую руку полыхает Китай – город, а прямо перед глазами во тьме клубится дымами Замоскворечье.

Кажется, что эту картину он уже видел где то и сейчас чувствовал жар пожарища спиной, как когда то, и лицо его овевал адский ветер от которого было не разлепить глаза, как когда то, и дымный смог перехватывал дыхание и возвращал его в реальность холодной темноты – и не мог вспомнить когда то виденной картины большого пожара большого города. Когда же было это? Что этого не было в его жизни, уже себе не мог поверить. Было это – себе противоречил и себя уверовал, было! Но не французы сжигали Москву и не Москва горела в Смутное время. А он сам сжигал этот большой город, но уже не Москва горела, а где то не в Донбассе и в Крыму горели города и люди, сжигаемые не императором Нероном, а плебеем точь в точь похожим на императора, но, в отличии от него, низкорослым человеком, лживым, честолюбивым и властолюбивым.

Это был неприглядный человек по имени Ленин… Нет, не Ленин, но что то такое или этакое божественное и величественное. Но пока не божественное и не величественное. Пока лишь презрительное – раб на галерах или что почти равнозначно – гладиатор. Он продолжал оставаться у чугунной ограды и ощущать всем своим существом прекрасное видение разрастающегося пожара, впрочем, постепенно он сам не мог воспрепятствовать своему изменению и, в конце концов, согласился с собой и стал ощущать себя римским горшечником Теренцием Максимом, забыв напрочь о своей покинутой супруге, не Кайе, о ней никто не знал, он всегда её скрывал в своих грешных грёзах, а о Людмиле, кажется по фамилии Шкребнёва, забыв об имени, каким он мог бы зваться сам – Руслан. И не жалел об этом имени. Это имя его не вдохновляло. А вот пожар его вдохновлял и в этом вдохновении он потерялся и не мог себя назвать – кто же он, сам император Нерон или горшечник Теренций в образе Императора. Эти трое не покидали его в мыслях.

Только легко ли возвращаться к этой холодной Москве из сонного адского оранжевого пожарища и нужно мчать в Ново – Огарёво, собрать всех за одним большим общим столом и объявить им всем презрительное недоверие и строжайше предупредить. О чём? Главное предупредить, а там пусть сами додумывают строгость моих слов. Так он думал о себе, величавом и строгом, но с доброй улыбкой добродушного человека.

Уж коли мы героя книги называем рабом и гладиатором, то давайте окунёмся в древнее прошлое из классики – в Древний Рим. А в нём мы увидим, что:

За время своего существования гладиаторские бои были забавой, наказанием и даже частью политической игры. Гладиаторы вызывали восторг и ужас, их любили и боялись. Но, судя по всему, не презирали. Многие стереотипы о гладиаторах и боях на арене связаны с тем, что они были рабами. Но, однако, как показывают результаты археологических раскопок, а также изучение древних документов, – дела обстояли несколько иначе.

Точная дата появления гладиаторских игр, как способа развлечения в Древнем Риме, не известна. При этом в римских хрониках точно указана дата становления гладиаторских игр как публичного мероприятия. Произошло это в 106 году до н. э. Известно об этом также и из юридических документов. Так, во многих постановления римского сената говорилось о том, что с этого момента, все города, имеющие арены, должны были заботиться об их благоустройстве и содержании. Также приблизительно с 106 года до н.э. появляются свидетельства о том, что государство брало на себя все расходы в отношении гладиаторских боев. Из этого следует, что обычай гладиаторских игр существовал задолго до этого.

Само латинское слово «gladiator» происходит от слова «gladius» (меч) и переводится как меченосец. Изучение древнеримских традиций натолкнуло историков на мысль о том, что первоначально гладиаторские игры были чем-то вроде наказания или исполнения судебного решения. Скорее всего, первые игры гладиаторов проводились среди пленников военных походов и преступников, которых обрекали на смерть. Двух человек вооружали мечами и заставляли драться. Тому, кто выживал в бою, оставляли жизнь. По всей видимости, обычай этот появился среди римских солдат, так как римская армия, как и большинство древних армий, имела «традицию» искоренения всего мужского населения в захваченном поселении. Таким же бесхитростным образом солдаты не только решали, кого убивать, но и развлекались. Со временем традиция могла приобрести массовый характер и стать весьма популярной среди всех римлян. Само собой, для подобных игрищ требовался живой ресурс, и здесь Риму пригодились их «говорящие инструменты». Впрочем, одно дело заставить драться между собой двух обреченных насмерть и совсем другое – организовать незабываемый кровавый способ развлечь толпу. Существовало множество видов гладиаторов. Как правило, они дифференцировались по принципу вооружения и амуниции, а также типу противника, с которым должны сражаться. Более того, римские письменные источники повествуют, что в одном лишь Колизее устраивались постановки легендарных битв и сражений, в которых участвовали десятки, а иногда и сотни гладиаторов. В Колизее даже проводились морские сражения, для этого на арене размещалось несколько декоративных судов, а сама арена заливалась водой. Все это показывает, что гладиаторские игры с 106 года до н.э. отличались не только колоссальными капиталовложениями, но и хорошей организацией. Очевидно, что гладиаторы должны были быть не просто кучкой забитых рабов.

Стоит понимать, что при сравнении боя вооруженных рабов на арене, загнанных туда с какой-нибудь каменоломни, и боя профессиональных гладиаторов, можно найти столько же отличий, как между дракой пьяниц у местного гастронома и боем профессиональных боксеров на ринге. Значит, гладиаторы должны были быть не просто рабами, и об этом свидетельствуют письменные источники. Безусловно, подавляющее большинство гладиаторов были именно рабами, однако для эффективного спектакля подходили лишь наиболее крепкие, выносливые и максимально подготовленные. Кроме того, одних физических данных для подобного мероприятия мало, нужна выучка, умение вести бой, обращаться с определенными видами оружия. Ведь не зря именно вид оружия был одним из определяющих в типе и названии гладиатора. Кроме того, заставить человека драться, даже подневольного, не так уж легко. Да, страх смерти – прекрасный стимулятор, однако ведь на арене гладиаторов также ждала смерть, а значит, должны иметь место и другие стимулы. Успешные гладиаторы, хотя и оставались рабами, получали множество привилегий, число которых росло в зависимости от количества успешно проведенных боев. Так, после первых двух боев гладиатору полагалась личная комната с кроватью, столом и статуэткой для молитв. После трех боев, каждая победа или хотя бы выживание гладиатору оплачивалось. Приблизительно один успешный бой стоил гладиатору годового жалования римского легионера, что по тем временам являлось весьма и весьма приличной суммой. А раз гладиаторы получали за свой труд деньги, то должны были иметь возможность куда-то их тратить. Раз амуниция и оружие полностью предоставлялись государством или господином, значит место траты денег выходило за пределы арены.

Существует немало письменных свидетельств того, что гладиаторы выпускались в город по специальным документам. Помимо этого, профессиональные гладиаторы не знали ни в чем нужды. Бойцов хорошо кормили, заботились об их одежде и чистоте, им предоставляли женщин и мужчин. После каждого боя выживших израненных гладиаторов обслуживали римские врачи, которые славились тем, что прекрасно справлялись с колотыми, рваными и резаными ранами. В качестве наркоза использовали опиум. Со временем наиболее успешные гладиаторы могли даже завоевать себе свободу, примечательно, что многие даже после этого оставались гладиаторами и продолжали зарабатывать себе на хлеб таким вот образом. С расцветом кровавого спорта в Древнем Риме появляются и гладиаторские школы. Отобранных рабов начали готовить, делая из них настоящие «машины смерти». Подготовка гладиаторов велась уже по армейскому образцу с дополнением в виде обучения владению экзотическими видами оружия, например боя с сетью. После постановления императора Нерона 63 года н.э., к участию в играх начали допускать и женщин. До этого же, согласно письменным источникам, становится известно о том, что в школы гладиаторов начинают принимать и жителей империи, помимо рабов. Если верить римской хронике, то смертность в этих школах была сравнительно невысока, учитывая род занятий, – 1 на 10 гладиаторов во время подготовки. Таким образом, можно сделать вывод, что бои гладиаторов в определенный момент стали чем-то сродни спорту. Интересен еще и тот факт, что судили бой не только император и толпа, но также специально назначенный судья, который нередко мог влиять на решение императора, помогая выжить наиболее эффективным, но поверженным гладиаторам. Из всего вышесказанного можно прийти к выводу, что гладиаторы были скорее профессиональными спортсменами своего времени, нежели просто безвольно загнанной на убой толпой людей. К гладиаторам римляне относились с обожанием. Их знали в простом народе. В те мрачные времена они по своей популярности были сопоставимы с современными поп-звездами. В связи с этим, гладиаторы нередко становились политическим инструментом, целью которого было завоевание любви народа по отношению к будущему императору, ведь Римом всегда правил тот, кого любила толпа. Запрещены были гладиаторские игры лишь в 404 году н.э., в связи с распространением в империи христианства. Сегодня времена гладиаторов стали весьма популярной темой для кинофильмов, а энтузиасты изготавливают из винных пробок копии Колизея. Что и говорить! Тема притягивает до сих пор. И не только тема, но и люди – кто же они, из какой глины вылеплены, какой дух в их тела воплощён. Одним словом, гладиаторы всегда рабы. По разным причинам или обстоятельствам, но всегда рабы – то ли пленные, то ли не имущие должники, то ли преступники. Но всегда рабы, самые низкие рабы при обращении в рабство, социально ниже, чем женщины или сельскохозяйственные рабы. В своей низости они не уступают никому – ни женщинам, не иностранцам (варварам), ни вольноотпущенникам. Следует заметить, что их низость положения их не волновала, была ими не замечена и принималась ими как саморазумеющееся в их обиходе и, больше того, они имели не малый успех в обществе, в том числе у женщин – патрицианок.

3

Альба-Лонге – место, где в последствии будет основан Рим и где правит Нумитор. Нумитору не очень повезло с близким родственником. Его младший брат Амулий люто ненавидел правителя и жаждал занять его место. Благодаря коварным интригам Амулий свергнул Нумитора, но оставил ему жизнь. Однако, Амулий сильно боялся мести со стороны потомков Нумитора. Из-за этого страха по его приказу был убит родной сын бывшего правителя. А дочь Рею Сильвию отправили в качестве весталки в храм богини Весты. Но, несмотря на то, что у жриц не должно быть потомства, Рея Сильвия в скором времени родила мальчиков близнецов. По еще одной из легенд их отцом мог быть бог войны Марс. Узнав обо всем, Амулий сильно разгневался и приказал убить Рею Сильвию, а новорожденных выбросить в Тибр. Раб, выполнявший приказ, понес детей к реке в корзине. В это время на Тибре были большие волны из-за сильного половодья, и раб побоялся зайти в бушующую реку. Он оставил корзину с детьми на берегу в надежде, что вода сама подхватит корзину, и близнецы утонут. Но река лишь отнесла корзину ниже к Палатинскому холму, а вскоре и половодье закончилось. Вода ушла, а мальчики выпали из упавшей корзины и стали плакать. На детские крики к реке вышла волчица, недавно потерявшая своих щенков. Она подошла к детям и материнский инстинкт пересилил инстинкт хищника. Волчица облизала детей и напоила их своим молоком. В наше время памятник волчице установлен в музее Капитолия, он является символом Рима.

Кто воспитал Ромула и Рема? Позже мальчиков заметил царский пастух. Он подобрал детей и воспитал их. Пастух назвал близнецов Ромулом и Ремом. Дети росли на природе и стали сильными и ловкими воинами. Когда Рем и Ромул выросли, названый отец раскрыл им тайну их рождения. Узнав тайну своего происхождения, братья решили вернуть престол деду Нумитору. Они собрали себе по отряду и направились к Альба-Лонге. Коренные жители города поддержали восстание Ромула и Рема, так как Амулий был очень жестоким правителем. Так, благодаря горожанам, внуки смогли вернуть престол своему деду. Юноши полюбили свой образ жизни и не стали оставаться у Нумитора. Они направились в сторону Палатинского холма, к тому месту, где их когда-то нашла волчица. Здесь они решили построить собственный город. Однако в процессе решения: «где строить город?», «чьим именем его назвать?» и «кому править?», между братьями разгорелась очень сильная ссора. Во время спора Ромул выкопал ров, который должен был окружить будущую стену города. Рем же в насмешку перескочил и через ров и через насыпь. Ромул разгневался и в порыве убил брата со словами: «Такова участь всякого, кто переступит стены моего города!». Затем Ромул заложил на этом месте город, начав с глубокой борозды, отмечавшей границы города. И назвал он город в свою честь – Римом (Roma). В начале, город был лишь группой бедных хижин из глины с соломой. Но Ромул очень сильно хотел увеличить численность населения и благосостояние своего города. Он привлекал к себе изгнанников и беглецов из других городов и совершал военные набеги на соседние народы. Чтобы женится, римлянин должен был украсть себе жену в соседнем поселении. Предания гласят, что однажды в Риме были организованы военные игры на которые были приглашены соседи с семьями. В разгар игр взрослые мужчины бросились к гостям и, схватив девушку, убегали. Так как большинство похищенных относились к племени сабинян, произошедшее стало известно в истории как похищение сабинянок. Благодаря похищенным женщинам, Ромулу удалось объединить сабинян и римлян в одно целое, расширив, таким образом, население своего города. Шли годы, десятилетия и века. Рим развивался и дал основу для самой могущественной из древних цивилизаций – Древнему Риму. Когда Древний Рим находился на пике своего могущества, его власть, культура и традиции распространились на большую часть Европы, северной Африки, Ближнего Востока и Средиземноморья. И сердцем этой государства была Италия. Древний Рим создал основу для развития европейской цивилизации. Благодаря нему появились некоторые уникальные архитектурные формы, римское право и многое другое. Также именно на территории Римской империи зародилось новое вероучение – христианство. Столица Италии не один раз пережила периоды как упадка, так и возрождения. В этом Вечном городе, стоящем на семи холмах, гармонично соединились различные эпохи с их разнообразием стилей. Древность и современность, определенная свобода и религия создали многоликий образ великого города. В современном Риме руины старинных храмов, величественные соборы, роскошные дворцы соседствуют с рекламой популярных фирм на бигбордах и фасадах домов, многочисленными торговыми точками с их крикливыми торговцами.

Только отвлекись от темы гладиаторства, нагромождаются множество других. Вот и волчица. Пусть легенда, пусть в бронзе, но волк же или пусть волчица! Как в моём избрании! Среди славян так же и среди этрусков, латинян, италиков и галлов Буд то подсказка свыше. Совпадение.

Римская волчица – символ города Рима, скульптурное изображение животного, вскармливающего близнецов Ромула и Рема, по легенде, основавших Рим. Волчицу в Риме с давних пор называют «матерью римлян», а после перенесения статуи в конце XV века в Капитолийский дворец закрепилось название «Капитолийская волчица».

4

За четыре дня до ноябрьских ид (10 ноября) в 675 году римской эры, в пору консульства Публия Сервилия Ватия Исаврийского и Аппия Клавдия Пульхра, едва только стало светать, на улицах Рима начал собираться народ, прибывавший из всех частей города. Все шли к Большому цирку.

Из узких и кривых, густо населенных переулков Эсквилина и Субуры, где жил преимущественно простой люд, валила разношерстная толпа, люди разного возраста и положения; они наводняли главные улицы города – Табернолу, Гончарную, Новую и другие, направляясь в одну сторону – к цирку.

Ремесленники, неимущие, отпущенники, отмеченные шрамами старики гладиаторы, нищие, изувеченные ветераны гордых легионов – победителей Азии, Африки и кимвров, женщины из простонародья, шуты, комедианты, танцовщицы и стайки резвых детей двигались нескончаемой чередой. Оживленные веселые лица, беззаботная болтовня, остроты и шутки свидетельствовали о том, что люди спешат на всенародное излюбленное зрелище.

Вся эта пестрая и шумная многочисленная толпа наполняла великий город каким-то неясным, смутным, но веселым гулом, с которым могло бы сравниться лишь жужжание тысяч ульев, расставленных на улицах.

Римляне сияли от удовольствия; их нисколько не смущало небо, покрытое серыми, мрачными тучами, предвещавшими дождь, а отнюдь не хорошую погоду.

С холмов Латия и Тускула дул довольно холодный утренний ветер и пощипывал лица. Многие из граждан натянули на голову капюшоны плащей, другие надели широкополые шляпы или круглые войлочные шапки; мужчины старались закутаться поплотнее в зимние плащи и тоги, а женщины – в длинные просторные столы и паллии.

Цирк, построенный в 138 году от основания Рима первым из царей, Тарквинием Древним, после взятия Апиол был расширен и разукрашен последним из царей, Тарквинием Гордым; он стал называться Большим с 533 года римской эры, когда цензор Квинт Фламиний выстроил другой цирк, названный его именем.

Большой цирк, воздвигнутый в Мурсийской долине между Палатинским и Авентинским холмами, к началу описываемых событий еще не достиг того великолепия и тех обширных размеров, какие придали ему Юлий Цезарь, а затем Октавиан Август. Все же это было грандиозное и внушительное здание, имевшее в длину две тысячи сто восемьдесят и в ширину девятьсот девяносто восемь римских футов; в нем могло поместиться свыше ста двадцати тысяч зрителей.

Цирк этот имел почти овальную форму. Западная часть его была срезана по прямой линии, а восточная замыкалась полукругом. В западной части был расположен оппидум – сооружение с тринадцатью арками, под средней находился главный вход – так называемые Парадные ворота; через них перед началом ристалищ на арену входила процессия, несшая изображения богов. Под остальными двенадцатью арками расположены были конюшни, или «камеры», в которых ставили колесницы и лошадей, когда в цирке происходили бега, а в дни кровопролитных состязаний, любимого зрелища римлян, там находились гладиаторы и дикие звери. От оппидума амфитеатром шли многочисленные ряды ступенек, служивших скамьями для зрителей; ступеньки пересекались лестницами: зрители всходили по ним чтобы занять свои места. К этим лестницам примыкали другие, по которым народ направлялся к многочисленным выходам из цирка.

Вверху ряды оканчивались аркадами, предназначенными для женщин, которые пожелали бы воспользоваться этим портиком.

Против Парадных ворот устроены были Триумфальные ворота, через которые входили победители, а с правой стороны оппидума были расположены Ворота смерти; через эти мрачные ворота служащие цирка при помощи длинных багров убирали с арены изуродованные и окровавленные тела убитых или умирающих гладиаторов.

На площадке оппидума находились скамьи для консулов, высших должностных лиц, для весталок и сенаторов, тогда как остальные места ни для кого особо не предназначались и не распределялись.

По арене между оппидумом и Триумфальными воротами тянулась низкая стена длиной приблизительно в пятьсот футов, именовавшаяся хребтом; она служила для определения дистанции во время бегов. На обоих ее концах было несколько столбиков, называемых метами. На середине «хребта» возвышался обелиск солнца, а по обеим его сторонам расположены были колонны, жертвенники и статуи, среди которых стояли статуи Цереры и Венеры Мурсийской.

Внутри цирка по всей его окружности шел парапет высотой в восемнадцать футов, он назывался подиумом. Вдоль него пролегал ров, наполненный водой и огороженный железной решеткой. Все это предназначалось для охраны зрителей от возможного нападения диких зверей, которые рычали и свирепствовали на арене.

Таково было в 675 году это грандиозное римское сооружение, предназначенное для зрелищ. В огромное здание цирка, вполне достойное народа, чьи победоносные орлы, уже облетели весь мир, устремилась, ежечасно, ежеминутно увеличиваясь, нескончаемая толпа не только плебеев, но и всадников, патрициев, матрон; вид у всех был беззаботный, как у людей, которых ждет веселая и приятная забава.

Что же происходило в этот день? Что праздновалось? Какое зрелище привлекло в цирк такое множество народа?

Луций Корнелий Сулла Счастливый, властитель Италии, человек, наводивший страх на весь Рим, – быть может, для того, чтобы отвлечь свои мысли от неисцелимой кожной болезни, которая мучила его уже два года, – велел объявить несколько недель назад, что в продолжение трех дней римский народ будет пировать за его счет и наслаждаться зрелищами.

Уже накануне на Марсовом поле и на берегу Тибра восседали римские плебеи за столами, накрытыми по приказу свирепого диктатора. Они шумно угощались до самой ночи, а затем пир перешел в разнузданную оргию. Заклятый враг Гая Мария устроил это пиршество с неслыханной, царской пышностью; в триклинии, наскоро сооруженном под открытым небом, римлянам подавались в изобилии самые изысканные кушанья и тонкие вина.

Сулла Счастливый проявил неслыханную щедрость: на эти празднества и игры, устроенные в честь Геркулеса, он пожертвовал десятую часть своих богатств. Избыток приготовленных кушаний был так велик, что ежедневно огромное количество яств бросали в реку; вина подавали сорокалетней и большей давности.

Так Сулла дарил римлянам левой рукой часть тех богатств, которые награбила его правая рука. Квириты, в глубине души смертельно ненавидя Луция Корнелия Суллу, принимали, однако, с невозмутимым видом угощение и развлечения, которые устраивал для них человек, страстно ненавидевший весь римский народ.

День вступал в свои права. Животворные лучи солнца то тут, то там прорывались сквозь тучи и, разгораясь, золотили вершины десяти холмов, храмы, базилики и беломраморные стены патрицианских дворцов. Солнце согрело благодатным теплом плебеев, разместившихся на скамьях Большого цирка.

В цирке уже сидело свыше ста тысяч граждан в ожидании самых излюбленных римлянами зрелищ: кровопролитного сражения гладиаторов и боя с дикими зверями.

Среди этих ста тысяч зрителей восседали на лучших местах матроны, патриции, всадники, откупщики, менялы, богатые иностранцы, которые приезжали со всех концов Италии и стекались со всего света в Вечный город.

Несмотря на то что баловни судьбы являлись в цирк позже неимущего люда, им доставались лучшие и более удобные места. Среди разнообразных и малоутомительных занятий многих римских граждан, у которых зачастую не было хлеба, а временами и крова, но которых никогда не покидала гордость, всегда готовых воскликнуть: «Noli me tangere – civis romanus sum!» («He прикасайтесь ко мне – я римский гражданин!») была одна своеобразная профессия, заключавшаяся в том, что нищие бездельники заблаговременно отправлялись на публичное зрелище и занимали лучшие места для богатых граждан и патрициев; те приезжали в цирк, когда им заблагорассудится, и, заплатив три или четыре сестерция, получали право на хорошее место.

Трудно вообразить ту величественную картину, какую являл собою цирк, заполненный более чем стотысячной толпой зрителей обоего пола, всех возрастов и всякого положения. Представьте себе красивые переливы красок разноцветных одежд – латиклав, ангустиклав, претекст, стол, туник, пеплумов, паллиев; шум голосов, похожий на подземный гул вулкана; мелькание голов и рук, подобное яростному и грозному волнению бурного моря! Но все это может дать только отдаленное понятие о той великолепной, несравненной картине, которую представлял собою в этот час Большой цирк.

То тут, то там простолюдины, сидевшие на скамьях, извлекали запасы захваченной из дома провизии. Ели с большим аппетитом – кто ветчину, кто холодное вареное мясо или кровяную колбасу, а кто пироги с творогом и медом или сухари. Еда сопровождалась всяческими шутками и прибаутками, не очень пристойными остротами, беззаботной болтовней, громким хохотом и возлияниями вин: велитернского, массикского, тускульского.

Повсюду шла бойкая торговля: продавцы жареных бобов, лепешек и пирожков сбывали свой товар плебеям, раскупавшим эти дешевые лакомства, чтобы побаловать своих жен и детей. А затем благодушно настроенным покупателям приходилось, разумеется, подзывать и продавцов вина, чтобы утолить жажду, вызванную жареными бобами. Они пили налитую в стаканчики кислятину, которую разносчики без зазрения совести выдавали за тускульское.

Семьи богачей, всадников и патрициев, держась отдельно от плебса, вели веселую, оживленную беседу, выказывая подчеркнутое достоинство в манерах.

Разодетые в пух и прах щеголи расстилали циновки и ковры на жестких каменных сиденьях, держали раскрытые зонты над головами прекрасных матрон и очаровательных девушек, оберегая их от жгучих лучей солнца.

В третьем ряду, почти у самых Триумфальных ворот, между двумя патрициями сидела матрона блистательной красоты. Гибкий стан, стройная фигура, прекрасные плечи свидетельствовали о том, что это была истинная дочь Рима.

Правильные черты лица, высокий лоб, тонкий красивый нос, маленький рот, губы, на которых, казалось, горело желание страстных поцелуев, и большие черные живые глаза – все в этой женщине дышало неизъяснимым очарованием. Черные, как вороново крыло, густые и мягкие кудри падали ей на плечи и были скреплены надо лбом диадемой, осыпанной драгоценными камнями. Туника из белой тончайшей шерсти, обшитая внизу золотой полосой, обрисовывала ее прелестную фигуру. Поверх туники, ниспадавшей красивыми складками, был накинут белый паллий с пурпурной каймой.

Этой роскошно одетой красавице не было, вероятно, еще и тридцати лет; то была Валерия – дочь Луция Валерия Мессалы, единоутробная сестра Квинта Гортензия, знаменитого оратора, соперника Цицерона, который стал консулом в 685 году. За несколько месяцев до начала нашего повествования Валерия была отвергнута мужем под благовидным предлогом ее бесплодия; в действительности же причиной развода были ходившие по Риму слухи о ее скандальном поведении. Молва считала Валерию распутной женщиной, ей приписывали не слишком целомудренные отношения со многими поклонниками. Как бы то ни было, при разводе были соблюдены приличия, и честь Валерии не пострадала.

Рядом с Валерией сидел Эльвий Медуллий – существо длинное, бледное, худое, холеное, прилизанное, надушенное, напомаженное и разукрашенное; все пальцы его были унизаны золотыми кольцами с самоцветными камнями, с шеи спускалась золотая цепь с фалерами тонкой работы. Элегантный наряд дополняла тросточка из слоновой кости, которой Медуллий играл весьма изящно.

На неподвижном и невыразительном лице аристократа лежала печать скуки и апатии; ему было только тридцать пять лет, а уже все на свете ему надоело. Эльвий Медуллий принадлежал к высшей римской знати, изнеженной, проводившей жизнь в кутежах и празднествах и предоставлявшей плебеям право сражаться и умирать за отечество и его славу. Высокородные олигархи возлагали на простолюдинов заботу покорять царства и народы, а на себя брали только труд жить в роскоши и праздности, проматывать родовые богатства или же грабить провинции, которыми они управляли.

По другую руку Валерии Мессалы сидел Марк Деций Цедиций, патриций лет пятидесяти, с открытым веселым и румяным лицом, приземистый, коренастый толстяк с брюшком; выше всего он почитал утехи чревоугодия и бОльшую часть времени проводил за столом в триклинии. Полдня у него уходило на отведывание изысканнейших лакомых блюд и соусов, приготовляемых его знаменитым поваром, который славился своим искусством на весь Рим; вторую половину дня этот патриций занят был мыслями о вечерней трапезе и предвкушением радостей, которые он снова испытает в триклинии. Словом, Марк Деций Цедиций, переваривая обед, мечтал об ужине.

Спустя несколько времени сюда пришел и Квинт Гортензии, чье красноречие снискало ему мировую славу.

Квинту Гортензию не было еще тридцати шести лет. Он посвятил много времени и труда изучению пластики, различных приемов выражения мыслей и достиг столь высокого совершенства в искусстве сочетать жесты с речью, что, где бы он ни появлялся – в сенате ли, в триклинии ли, в любом другом месте, – каждое его движение было исполнено достоинства и благородства, которое казалось врожденным и поражало всех. Одежда его неизменно была темного цвета, но зато складки латиклава ниспадали так гармонично и были уложены так обдуманно, что выгодно оттеняли его красоту и величавость осанки.

К этому времени он уже успел отличиться в сражениях против италийских союзников в Марсийской, или гражданской, войне и за два года получил сначала чин центуриона, а затем и трибуна.

Надо сказать, что Гортензий выделялся не только ученостью и высоким даром слова, – он был также искуснейшим актером; половиной своего успеха Гортензий обязан был прекрасно звучавшему голосу и тонким декламаторским приемам, которыми он владел в совершенстве и пользовался так умело, что известнейший трагик Эзоп и знаменитый Росций спешили на Форум, когда он произносил речь: оба пытались постигнуть тайны декламаторского искусства, которыми Гортензий пользовался с таким блеском. Пока Гортензий, Валерия, Эльвий и Цедиций вели беседу и, по выраженному Валерией желанию, вольноотпущеннику было приказано принести таблички, на которых значились имена гладиаторов, сражавшихся в тот день, процессия жрецов с изображениями богов уже обошла «хребет», и на его площадке были установлены эти изображения.