Текст книги "Тайна пансионата «Уют»"

8

И снова – электричка. Возвращаюсь домой. Опять стучат на стыках рельсов колёса поезда, за окнами вагона – уже знакомый мне пейзаж. В голове мысли о Громове, о Наумове: у них что нового?

И конечно, думаю о Лене. Всего-то несколько часов не виделся с ней, а уже с нетерпением жду новой встречи. Но неприятно мелькает в голове одна и та же навязчивая мысль: почему Лена принимает ухаживания Славика?

А колёса всё стучат и стучат… И думы, думы…

Сегодня уже суббота. Как быстро летит время!

Первый, кто попадается мне в отделе, это Наумов. Чуть не сталкиваюсь с ним на лестнице. Лицо у него усталое, напряжённое. Но, увидев меня, приветливо улыбается.

– Салют! Уже вернулся!

Мы обмениваемся крепким рукопожатием.

– Как съездил – с результатом или вхолостую?

– Нормально, – говорю. – Пикулин, в сущности, неплохой парень. Рассказал всё, что нужно… А ты куда торопишься?

Наумов хмурится.

– Да в больницу надо скатать. Тут без тебя такое приключилось… Утром звонок по «02». И кричат в трубку: «Приезжайте скорее! Сосед разбушевался, по квартире с топором бегает, всё крушит, всё рубит!» Ну, мы с Кандауровым и выскочили по адресу. Короче, сержант удар на себя принял, тем и спас хозяйку.

Кандауров! Помощник дежурного!

– Сам-то он хоть жив? – спрашиваю, а горло словно сдавило стальными тисками.

– Второй удар я успел перехватить. А вот от первого ему досталось, – удручённо отвечает Наумов. – Всё плечо разворотило. Хирург говорит: если и будет жить, то служить – вряд ли… Вот, спешу узнать – очнулся ли?

– У него кто есть из близких людей? Мать? Жена? Невеста?..

– Одна мать. Жениться только ещё собирался. Девушка у него славная. Знаю её. Мы ведь с ним в один день в загс заявления подавали.

– Хорошо бы всё обошлось! Порадовал, что называется.

– А ты к Громову зайди. Может, утешишься. Он тебе ещё одного свидетеля откопал. А я побегу. Ладно?

– Давай… Беги!

И Наумов исчезает. Настроение у меня – хуже не надо. Иду к Громову: что ещё за свидетель? И застаю щуплого рыжеволосого парня.

Увидев меня, Громов хмуро спрашивает:

– О Кандаурове слышал?

– В курсе, – отвечаю. – Наумов сейчас поехал к нему… А у тебя что нового?

Лицо Громова светлеет.

– Вот, знакомьтесь, – кивает он на паренька. И с довольным видом продолжает: – Бывший мой подшефный, а нынче – лучший таксист города Владимир Владимирович Бучкин.

Парень смущённо опускает глаза.

– Скажете тоже… Шофёр как шофёр.

Громов улыбается.

– А чья фотография в городском парке? Не твоя разве? Нет, Володя, ты доброй славы не стесняйся. Её ещё не каждый заслужил. А твой портрет уже в галерее передовиков. – Он поднимается из-за стола, освобождая мне место, пересаживается в угол. – Лучше расскажи нашему следователю, товарищу Демичевскому, о Камилове: где, когда и при каких обстоятельствах с ним встречался. Так же подробно, как мне сейчас рассказывал.

Бучкин с минуту молчит, собираясь с мыслями, потом спокойно и подробно начинает объяснять:

– Эдиком его зовут. Камилов Эдик. Я с ним года три назад познакомился. Я тогда шебутной был. Вот вместе пятнадцать суток и отбывали. Он мне всё анекдоты травил да разные байки о Чёрном море рассказывал, как там летом с девчонками развлекался. В общем-то, весёлый парень… И тут вдруг дней десять назад встречаю его вечером, часов около семи, у «Бирюзы». Прохаживается у дворика, покуривает, будто ожидает кого из магазина. Я к нему: «Здорово, Эдик!» Повернулся он и поначалу вроде как испугался чего-то. А когда узнал – заулыбался, подхватил под руку и давай выпытывать, как живу да чем живу, вожу ли ещё машину… Настоящего-то разговора у нас с ним не вышло. Как сказал ему о моём анфасе в парке, он сразу поскучнел, заторопился прощаться. И больше уже я не встречал его. Так бы и не вспомнил о нём, если бы не вчерашний разговор с товарищем Громовым… Ушёл он от меня, а я и уснуть не могу, всё его вопросы и рассуждения о ЧП в «Бирюзе» из головы не выходят. И вдруг как огнём меня ожгло: а чего это Эдик крутился у магазина, не он ли там нашкодил? От дружков своих прежних слышал, что на любое подлое дело пойти может, такой уж он парень заводной.

– Портрет показывал? – спрашиваю Громова.

– А как же. Опознал его Бучкин. Камилов был в «Бирюзе».

Оформляем показания Бучкина и прощаемся с ним.

– Золото, а не свидетель! – восхищается Громов.

– Как ты вышел на него?

– Мы же договорились у Белова – ещё раз пройтись по квартирам в районе «Бирюзы». Бучкин как раз на той же улице живёт. Дай, думаю, к «крестнику» своему загляну. Отец у него, к сожалению, пьяница. Дома никому житья не давал. Вот парень и закуролесил. Много мне с ним повозиться пришлось, пока на путь истинный поставил. А вчера захожу к нему и откровенно так спрашиваю: «Слышал, что в “Бирюзе” случилось?» «Слышал», – отвечает. «Ну и что ты обо всём этом думаешь? Кто мог там отличиться?» «Не знаю, – говорит. – Уж очень дерзко действовали. У нас вроде таких громил и не водилось». «Но и чужой, – говорю, – не смог бы так подготовиться, время на это нужно: и магазин изучить, и подходы к нему…» Пожал он плечами, а сегодня утром и звонит мне: мол, вспомнил, что видел на днях у «Бирюзы» одного давнего знакомого.

Да, молодец Громов. Ну, теперь нам нельзя терять ни минуты.

– Где живёт Камилов, выяснил?

– Нет ещё.

– Как думаешь, сколько ему лет?

– Двадцать пять, не меньше.

Снять телефонную трубку и позвонить в адресное бюро – дело нескольких секунд, и вскоре в моём блокноте появляются два адреса: Камилова Эдуарда Каюмовича, 1969 года рождения, и Камилова Эдуарда Георгиевича –1957 года. Первый проживает по улице Большая Садовая, 17, квартира восемь, второй – Заводская, 10, квартира двадцать восемь. Другие однофамильцы Камилова в адресном бюро не значатся. Кто из этих двух побывал в «Бирюзе»?

– Придётся проверять обоих, – озабоченно говорит Громов.

– Зачем обоих, – успокаиваю. – Интересующий нас Камилов, как ты слышал, отбывал пятнадцать суток. Надо поднять материалы, там его адрес тоже указан.

– Точно! – оживляется Громов. – И как это я не сообразил. Бывают заскоки – что ближе лежит, то и далеко!

– Ничего, ничего… Действуй! Доводи дело до конца! Лады?

– Конечно!

– Белов здесь?

– Здесь. Тебя ждёт. Тут ему звонок за звонком из УВД. И всё по «Бирюзе». Мол, не требуется ли нам помощь? Белов, конечно, тактично заверил, что и мы тут не лыком шиты. Но, видно, там хотят подстраховать нас.

– Ничего, теперь и сами справимся.

Мы расходимся, и я отправляюсь к Белову.

– Прибыл? – приподнимается он из-за стола, отвечая на приветствие. – В 17 часов оперативка по «Бирюзе». Нужно рассмотреть всё, чем мы объективно на сегодня располагаем… С Громовым виделся?

Я улыбаюсь.

– И с ним, и с его «крестником», Александр Петрович. По-моему, мы уже выходим к финишу.

– Ишь, какой шустрый, – усмехается Белов. – А вообще-то, давно пора. Задержались мы на старте.

– Зато сейчас набираем темп.

– Ой, Демичевский, – качает головой Белов. – Что-то мы с тобой на спортивный лексикон перешли. Скажи проще: выяснил кто?.. Камилов?

– Он, Александр Петрович. Остаётся продумать: когда, где и как брать его… Если, конечно, он ещё в городе.

Глаза Белова заметно веселеют. Он хлопает меня по плечу.

– Продумаем! Это мы, товарищ Демичевский, продумаем. Теперь мы его и на краю света найдём.

К пяти часам все приглашённые на совещание один за другим собираются в его кабинете. Присоединяюсь к ним и я. «Наш» Камилов проживает, как выяснилось, по Большой Садовой улице, 17.

Опять присаживаюсь у окна, оглядываю присутствующих: за столом – Белов, сосредоточенно перебирает лежащие перед ним бумаги, на диване в напряжённых позах ожидания застыли Громов и вернувшийся из больницы Наумов; на стульях, расставленных у стен, разместились другие члены следственно-оперативной группы.

Белов поднимается, обводит всех долгим взглядом:

– Значит, предлагаете сегодня же брать Камилова? Не торопитесь ли?

– Нет. Откладывать с этим не следует, – твёрдо отвечаю я.

– Однако нам неизвестна его сообщница. Задерживать – так одновременно обоих, – возражает Наумов.

Белов долго смотрит на меня, что-то соображает.

Поворачиваюсь к Наумову.

– Нам нельзя и часа тянуть с Камиловым. Пока будем искать его сообщницу, не преподнесёт ли он новое ЧП? Как тогда людям в глаза будем смотреть?

– Пожалуй, вы правы, Демичевский, – говорит Белов. – Где предполагаете брать Камилова?

– Дома. Только дома. На улице опасно – кругом люди, вдруг заминка какая, и он за пистолет… Теперь-то ясно, что он на всё способен.

– За пистолет он и дома может схватиться, – замечает Наумов. – Переполошим людей, если хуже чего не выйдет… Что у него за квартира? С кем он живёт? Где работает или учится?

– У него только мать-портниха, – вступает в разговор Громов. – Я тут перед совещанием участкового опросил… Камилов уже давно лишь на её хлебах. После десятилетки учился пару лет в инженерно-строительном институте – бросил, устроился барменом в ресторан и тоже не удержался там. А живут Камиловы в двухкомнатной квартире, на втором этаже.

– Значит, запросто в окно может сигануть, – вслух размышляет Наумов. Он морщит лоб и добавляет: – В коридор бы выманить его. Есть у них там коридор? Что собой представляет? – обращается он к Громову.

– Есть, – быстро отвечает тот и передаёт Белову лист бумаги. – Взгляните, это план дома и квартиры, участковый по памяти нарисовал. Может, и пригодится.

Мы поочерёдно изучаем план.

Да, коридор есть. А в нём щиток с автоматическими пробками. Можно отключить освещение квартиры. Кто тогда выйдет посмотреть, в чём дело? Конечно мужчина. А в данном случае – Камилов!

Я высказываю свои соображения на этот счёт.

– Дельно! – загорается Наумов. – Вряд ли он в этом случае сунется в коридор с оружием.

– Значит, так… – говорит Белов. – Уточняем детали операции. В первую очередь устанавливаем за домом наблюдение, блокируем подъезд… На лестничной площадке и во дворе в главный момент не должно быть никого из детворы и жильцов! С ними надо сработать особенно аккуратно! Кому это поручим?

Наумов с Громовым с нарочитым вниманием опять принимаются разглядывать план дома, будто и не слышали последней фразы Белова. Он с пониманием усмехается:

– Что ж, возложим это на участкового. Как считаете, товарищи, справится?

– Да детвора в нём души не чает! – живо отзывается Громов.

– И весь народ к нему с почтением! – добавляет Наумов. – Справится, товарищ майор!

– Вот и отлично, – заключает Белов. – Значит, капитан, вам с Громовым быть у щитка.

Они как по команде поднимаются, в один голос громко отвечают:

– Есть быть у щитка!

И я чётко понимаю, что Камилову уже не уйти от них, даже если он выйдет к ним с оружием.

9

Наше совещание затягивается. Вновь и вновь уточняются детали предстоящей операции, обсуждаются действия её участников, время проведения… Одни сотрудники войдут в группу захвата преступника, другие будут перекрывать пути его вероятного отхода, блокировать двор дома… Ну а мне предстоит провести у Камиловых обыск.

К семи часам вечера оперативники Белова докладывают, что Камилов дома и выходить пока не собирается.

А на улице всё ещё светло, как днём. И минуты тянутся мучительно долго. Пятнадцать минут восьмого, полчаса… Восемь часов… Двадцать минут девятого…

Выглядываю из окна кабинета на улицу: есть ли где огоньки? Ведь начало операции ровно в девять. Огней пока – ни в одном доме. Лишь полыхают в витринах и окнах домов оранжевые отблески заката.

В восемь тридцать – звонок Белова:

– Спускайся вниз – через пять минут выезжаем.

Снова выглядываю в окно: закат уже потускнел, на улице – серая дымка… Пожалуй, к девяти часам и стемнеет.

Спускаюсь по лестнице в вестибюль и ясно слышу, как сильно стучит сердце. Неужели так волнуюсь? Ведь всё продумано до мелочей…

У подъезда присоединяюсь к Белову. Садимся в машину. Все остальные участники операции уже давно на Садовой улице. По рации то от одного из них, то от другого поступают короткие сообщения: «Двор блокирован», «Подъезд блокирован», «Объект на месте, посторонних в квартире нет»…

На тихой улочке, у старого четырёхэтажного дома с высокой аркой над въездом во двор, машина останавливается. Читаю на доме табличку: «Большая Садовая, 17». Вдоль арки прогуливаются двое хипповатых парней. С трудом узнаю в них наших работников уголовного розыска. Во дворе – ни души, лишь за самодельным столиком у второго подъезда всё ещё стучат костяшками домино четверо чем-то мне знакомых личностей. «И эти наши!» – проносится в голове.

Гляжу на часы: без трёх минут девять. Пока войдём в подъезд, пока поднимемся по лестнице…

Вот и второй этаж. С площадки третьего нам навстречу бесшумно спускаются Наумов и Громов. Обмениваемся взглядами: «Пора!»

Наумов с Громовым ныряют в ярко освещённый проём коридора, и он тут же погружается во мрак. Озноб нетерпения прокатывается по моей спине. Представляю, как напряжены сейчас нервы и у других участников операции… Кажется, будто прошла уже целая вечность. Слышится металлический щелчок замка, недовольный мужской голос, потом яростный хрип, и мы с Беловым бросаемся в темь коридора. Нащупываю щиток с пробками. Вспыхивает свет, и я вижу распростёртого на цементном полу полуголого темноволосого парня в шортах с закрученными за спину руками, на ногах его – тяжело дышащего Наумова. Рядом с ним Громов – защёлкивает на запястьях парня наручники. Тот конвульсивно извивается, что-то мычит.

Всё! Дело сделано! В считанные секунды.

Громов рывком ставит Камилова на ноги. Теперь уже у меня нет никакого сомнения, что это он, Камилов: точный оригинал рисунка Бубнова. Заводим его в квартиру, приглашаем понятых.

А где же мать Камилова?

Нахожу её на кухне. С полной отрешённостью на бледном, без кровиночки, старческом лице она неподвижно застыла на табурете у стола и никак не отзывается на предложение пройти в комнату сына.

Но мы и без неё находим то, что искали: пистолет, патроны к нему, пачки денег в инкассаторской сумке, спрятанной за шифоньер. На столе и на книжных полках разбросаны затрёпанные порножурнальчики, магнитофонные кассеты с записями передач западных радиостанций, видеокассеты с фильмами ужасов…

Громов брезгливо поднимает за уголок один из таких журнальчиков и показывает Камилову:

– А это дерьмо в каких подворотнях выискали?

– А тебе что – завидно? Тоже на голых баб поглазеть захотелось? – истерично кричит Камилов. – Ну гляди, гляди!

Понятые – две докучливые старушки – при этом всё охают и ахают: «Да как же так! Да что же это!» – и вразнобой торопятся заверить, что Эдик «всегда такой хорошенький, такой милый мальчик!» и что мать души в нём не чает…

А мать не плачет, лишь беспомощно и растерянно прислушивается к выкрикам сына, а когда его уводят из квартиры, провожает тоскливым взглядом.

Мы оставляем в квартире засаду – на случай, если сюда задумает наведаться его сообщница – и отправляемся в отдел.

На улице уже окончательно стемнело. В открытую форточку машины врывается прохладный ветерок… И так хорошо на душе, так хорошо, что невольно мысленно убегаю к Елене. Целый день с ней не виделся. Как-то встретит меня, что скажет?

А Лена ничего и не говорит. Лишь печально смотрит и молчит… В груди моей всё переворачивается от возникшей тревоги: когда так смотрит и молчит, значит, чем-то расстроил её. Но чем?

Тихо и осторожно спрашиваю:

– Что не весела?

Она грустно усмехается.

– Я так ждала тебя сегодня… Неужели и в выходные дни ты не можешь побыть дома?

Облегчённо перевожу дыхание.

– Почему не могу? Могу! Вот только разберёмся с «Бирюзой»…

Лена недоверчиво качает головой.

– Ой, Демичевский… Свежо предание…

– Знаешь что? Выходи-ка ты за меня замуж, а? – неожиданно для себя выпаливаю я и замираю в тревожном ожидании ответа.

Глаза Лены округляются.

– Ты это… серьёзно?

– Конечно!

Она некоторое время снова молчит, потом с запинкой отвечает:

– Спасибо тебе за лестное и столь дорогое для меня предложение. Но… замуж за тебя… я пока не пойду.

– Почему?! – вскрикиваю запальчиво.

Лена предостерегающе вскидывает палец к губам:

– Тише – маму разбудишь.

И вдруг берёт в ладони мои руки, как в тот недавний, памятный для меня вечер, и целует их.

Непостижимо!

Совершенно сбитый с толку, я осторожно высвобождаю руки.

– Как же тогда понимать тебя?

Лена выпрямляется, задумчиво смотрит в сторону.

– Ты прости меня, Демичевский. Я и сама себя не понимаю.

Она переводит на меня взгляд.

– Хочешь откровенно?.. Когда ты появился у нас, показался мне таким молчуном, таким нелюдимым… И захотелось расшевелить тебя… А сейчас вот места себе не нахожу, если не увижусь с тобой хоть денёк. Вот ведь как всё получилось.

– Тогда почему… отказ?

– По-моему, ты поторопился со своим предложением. Разве обо мне думал в тот наш вечер?

– Много ты знаешь, о ком я думал, – бурчу с раздражением. – И не такой я сухарь, как ты считаешь, нашли бы общий язык.

– Да, ты не сухарь, – соглашается Елена. – Просто был замороженный какой-то… А душа у тебя чуткая, отзывчивая. Потому и прошу – давай пока останемся просто друзьями.

«Просто друзьями»? Ну нет. Такое мне не подходит. А как быть с третьим? С тем же Славиком? Не зря он вокруг неё так увивается…

Лена выжидающе смотрит на меня. Прекрасное лицо её даже побледнело от волнения.

– Не хочу просто дружить, – говорю я и слышу, как предательски срывается мой голос, словно у обиженного мальчишки. – Я не могу без тебя, ясно?

На лице Лены появляется едва заметная улыбка. Она приподнимается на носки и целует меня в щёку. Потом быстро уходит к себе.

Вот это выдался денёк! А что грядущий день готовит?

10

Ночь, а мне не спится. Всё вспоминаю разговор с Еленой, думаю о тяжёлом ранении Кандаурова, перед глазами, словно в видеозаписи, мелькают сцены задержания Камилова… Не отпускает мысль: надо скорее найти его сообщницу. С ней-то теперь, конечно, разбираться будет проще. Хотя что в нашей работе даётся просто? Да, завтра новый день, новые заботы…

С тем и отправляюсь утром чаёвничать на кухне. Лена не показывается. То ли ещё не проснулась, то ли просто скрывается от меня… И тревога сковывает грудь. Томлюсь ожиданием, но Лены всё нет и нет. А мне надо в отдел. Следует выяснить, кто сообщница Камилова.

Пока шагаю по солнечным улицам к райотделу, всё больше склоняюсь к мысли, что необходимо срочно отыскать бывшую подругу Камилова – парикмахершу Светлану. Много ли в городе парикмахерских? За день – все обойдёшь. Можно, конечно, справиться о Светлане, обзвонив все эти заведения по телефону, но стоит ли тревожить администрацию, пойдут ненужные разговоры…

А Светлана может знать о приятельницах Камилова. Вот захочет ли назвать их?

В райотделе наша следственно-оперативная группа уже в сборе. Наумов старательно опрашивает по моей просьбе соседей Камилова, Губин сличает пальцевые отпечатки Эдика с теми, что обнаружены в машине Власова, а всё так же элегантно разодетый Громов откровенно томится в своём кабинете, ожидая каких-либо распоряжений.

Первым делом интересуюсь у Наумова, что с Кандауровым. Может, ему уже лучше?

Сергей крутит головой.

– Врачи говорят, он в кризисной ситуации. И каким будет исход её – предугадать трудно.

– Но надежда есть?

– Лишь бы сердце не подвело.

«Может, и выдержит», – думаю я и иду к Губину.

– Ну, как пальчики? – спрашиваю. – Кто оставил их в машине?

Он вскидывает на меня свои всегда серьёзные глаза.

– Теперь сомнений нет: те, что в салоне, – Камилова. Официальное заключение получишь позднее.

Я закрываю за собой дверь лаборатории Губина и отправляюсь к Белову.

– Что думаешь делать дальше? – спрашивает он.

Выкладываю свои соображения о парикмахерше и предлагаю:

– Пусть Громов займётся её поисками, всё равно пока ничем не занят.

– Добро, – соглашается Белов. – Передай ему моё распоряжение на этот счёт.

Вызываю Громова к себе, ставлю перед ним задачу, и он моментально преображается. Весело подмигивает и тут же исчезает из кабинета. А через час уже звонит по телефону:

– Светлану к нам привезти или сам подъедешь?

– А это она? Точно?

– Она, не волнуйся. Других таких девиц в этих заведениях не бывало.

– Где она – на работе или дома?

– Дома. Завтра собирается в отлёт. Отпуск у неё. И как только перехватили!

– Что она собой представляет?

– Впечатление производит девицы неглупой, но несколько вульгарной.

– Если не возражает, вези её в отдел.

И он привозит. Представляет мне высокую и весьма симпатичную блондинку:

– Изотова Светлана.

И исчезает.

Я предлагаю Светлане стул и с минуту разглядываю её: кремовое платье-джерси, красивая финифтевая брошь, в ушах бриллиантовые капельки-серёжки… Светлые волосы аккуратными локонами обрамляют такое же светлое продолговатое лицо с неестественно тонкими бровями. Веки голубоватых глаз чуть тронуты зелёной тенью, ярко-алой помадой подкрашены пухлые губы. Ноготки тонких, холёных рук отливают перламутровым лаком… Не о ней ли, как о своей невесте, Камилов сообщал в записке Пикулину?

Решаю поговорить пока неофициально, чтобы не насторожить прямыми вопросами.

– Вы замужем? – спрашиваю.

– А что, хотите сделать мне предложение? – игриво отзывается Изотова и закидывает ногу на ногу. – Тогда поторопитесь, пока не улетела.

– И куда собираетесь лететь, если не секрет?

– У-у, далеко, – тянет Изотова. – Аж в самые Сочи. И, между прочим, не одна, а с женихом.

– Это кто же такой счастливый? – говорю шутливо, чтобы не сбить её с избранного тона.

Изотова польщённо улыбается.

– Правда? Вот и я так считаю. Эдику просто повезло, что я согласилась составить ему компанию.

«Эдик? – проносится у меня в голове. – Значит, все эти годы он продолжал встречаться со Светланой?»

– Это какой же Эдик? – осторожно спрашиваю Изотову. – Камилов, что ли?

Она с изумлением смотрит на меня.

– А вы откуда знаете?

И в самом деле – что ей ответить? Вести разговор напрямую? Рановато, наверное. Ещё не ясны отношения сторон в этом загадочном треугольнике: Изотова, Камилов и его сообщница по разбойному нападению на ювелирный магазин…

– Да вот уж знаю. Вы давно с ним знакомы?

– Три года. А что?

– Говорят, он вам предложение делал… Было такое?

Изотова хмурится.

– Да вы объясните – в чём дело? Зачем меня пригласили сюда?

– Извините, – говорю. – Вы правы. Дело в том, что мы были вынуждены задержать Камилова. Он совершил очень тяжкое преступление. А вы считаете себя его невестой. Вот мы и пригласили вас кое-что уточнить.

– Что именно? – Изотова как-то сразу сникает, низко опускает голову. – Что он натворил?

– Мы ещё вернёмся к этому вопросу. Пока ответьте: делал он вам предложение о свадьбе?

Спрашиваю, а сам всё думаю: если Камилов никакого предложения не делал Изотовой, что ему в этом помешало? Что или кто? Может, его чернявая сообщница? Знает ли о ней Изотова?

– Делал ли он мне предложение? – задумчиво переспрашивает Светлана. – Нет, не делал. Это я, дурёха, об этом всё мечтала… Да не получилось.

– Почему? Не сошлись характером?

Изотова достаёт из продолговатого замшевого кошелёчка круглое зеркальце, бросает в него быстрый взгляд, поправляет причёску.

– Как вы считаете – я представляю интерес для мужчин?

– Несомненно, – не кривя душой, подтверждаю я, уже догадываясь, в чём соль вопроса.

– Ну вот, – грустно продолжает Светлана. – А Эдика увлекла другая, чернущая, как цыганка.

– Такая же красивая?

– Что вы! – с ревнивой злостью возражает Изотова. – Да на неё и взглянуть-то страшно. Тощая – кожа да кости!

– И кто же это вам дорогу перешёл? Откуда такая?

– Вам и это надо знать? Ну пожалуйста – Нинка Завьялова. Такая пигалица!

– Она учится где или работает?

– Учится. В театральном институте… Тоже мне – артистка нашлась… Было бы на что поглядеть!

– И что же – давно она с ним?

– Да с год, наверное.

– А почему с вами он лететь надумал?

Изотова поднимает голову, горько усмехается.

– Надоела она ему. Да и я его от себя никогда не отталкивала. – Изотова нервно дёргает головой. – Вы Эдика видели? Глаза его, брови, ресницы? – неожиданно переходит она в наступление. – Нам, бабам, мужская красота вообще-то необязательна. Но у Эдика она особенная. Взглянешь на него и млеешь, как дурёха… Всё тогда могла простить ему, оправдать… Вы, мужчины, и то порой голову теряете из-за какой-нибудь куколки в юбке. Что же с нас, слабых баб, спрашивать?

– А где эта Нина живёт – знаете?

– Да зачем она вам? – теперь уже вяло отзывается Изотова. – Не знаю и знать не хочу. Эдик что натворил?

– Подозревается в разбойном нападении на фирменный магазин «Бирюза». Может, слышали что?

Изотова подавленно кивает.

– Эдик рассказывал?

– Ну что вы!.. Он меня до своих дел и забот не допускает… Откровенно говоря, он лишь о себе высокого мнения, других и в грош не ставит. А что касается «Бирюзы»… Ходят же слухи по городу.

– Билет на самолёт он вам купил?

– Он.

– И эти серёжки?..

– Тоже.

– А вы и не спросили – отчего он вдруг такой щедрый? Где столько денег взял?

– Не спросила. Довольна была, что хоть с собой пригласил.

Изотова вдруг опускает голову на стол и заливается плачем. Бросаюсь к графину и, пока Изотова пьёт воду, вызываю по телефону Громова, отвожу его к окну и коротко, вполголоса бросаю:

– Я тебя вот о чём попрошу… Позвони-ка в адресное бюро, узнай – где живёт некая Нина Завьялова, студентка нашего театрального, и живо к ней.

– Та самая, что была с Камиловым?

– Она, больше некому.

– Что искать?

– Перчатку. Чёрную шёлковую перчатку. И туфли. Изъять надо все её туфли. У нас ведь есть один отпечаток. Вот и проверим!

– А разрешение на задержание и обыск?

– Я подготовлю. Ты живее давай, не медли…

– Ясно!

– Ну, действуй. Жду!

Громов исчезает, и я возвращаюсь к успокоившейся Изотовой. Теперь с ней можно вести и официальный разговор, закрепить, так сказать, её показания. Ведь всё, что мне нужно было узнать от неё, я узнал, и Изотовой уже нет смысла отмалчиваться.

Она это тоже хорошо понимает. Вскоре, внимательно прочитав протокол допроса, без единого замечания соглашается с текстом и размашисто подписывает бланк.

– А что делать с серьгами? Наверное, придётся расстаться с ними? – грустно спрашивает она.

– Да, пожалуй… – отвечаю.