Текст книги "Мрак в конце тоннеля"

Сам полковник не чувствовал той тревоги, которую испытывал я. Голос его звучал грозно, но в нем совершенно не было волнения. Видимо, объявление давали в записи. Когда полковник предупреждал о воздушном нападении, он не знал, что это уже произошло. И все равно, моя душа затрепыхалась в тисках животного страха.

Первым на происходящее отреагировал Валера.

– Мама! – истошно заорал он, бросаясь к двери.

– Куда ты, черт возьми? – Леша сгреб его в охапку, повалил на мой лежак.

– Пусти, козел! Мама там наверху! Мама там! Я должен забрать ее сюда!

Леша ослабил хватку. И Валера ужом выкрутился из его медвежьих объятий, выбежал в коридор и тотчас исчез из вида.

Геннадий Ефремович сидел на табуретке словно каменное изваяние. Глаза расширены, рот приоткрыт, кулаки он держал на коленях и сжимал их так сильно, что побелели костяшки пальцев. Наверняка и у него семья там наверху. И Леша должен кого-то спасти. Да и я был бы только рад, если бы все мои дети были сейчас со мной, здесь, в надежном убежище. Хорошо бы и маму с отцом сюда доставить. И бывших жен…

Но даже из глубины транса, в котором я оказался, мне было понятно, что это нереально. Оксана с Катей могут спрятаться в подвале своего дома – он глубокий, там должны быть запасы воды и провизии… Ирина с Женей сейчас на севере Москвы, Наташа с Леной – на юге. Все они далеко, и найти их нереально. Наверняка они уже получили сигнал тревоги, мечутся сейчас в поисках спасения. Впрочем, есть обычное метро, на станциях и в тоннелях которого можно укрыться от ударной волны и проникающей радиации. А родители мои живут под Рязанью, в сотнях километров от Москвы, у них свой дом в поселке, погреб там глубокий…

Позвонить я никому не мог, потому что сотовая связь здесь недоступна, а обычный телефон наверняка занят. И очередь перед ним, и линия перегружена, как в первые часы новогодней ночи.

А что, если кто-то из моих бывших жен находится сейчас в пределах Садового кольца? Что, если кого-то из них направят в наш бункер? Здесь же не только военное, но и гражданское бомбоубежище, которое наверняка включено в план эвакуации населения. Да и первые два блока могут принять людей. Свободных помещений здесь хватает, воздух поступает хорошо, имеется запас воды и провизии. Персонала, правда, недостаточно. Ряженого капитана и нескольких его помощников хватает на то, чтобы обслуживать нас, туристов. А чтобы принять и разместить не одну сотню насмерть перепуганных людей, их усилий наверняка будет мало. Значит, нам нужно стать их добровольными помощниками. А заодно я смогу взять под свою персональную опеку кого-нибудь из своих. Чем черт не шутит? То есть ядерная бомба…

Последняя мысль растормошила меня. Я вышел из кубрика и направился к главному входу, где обнаружил Болгарова, который пытался унять беснующегося Валеру. Парень что есть мочи барабанил в закрытую дверь, сбивая в кровь кулаки. Болгаров пытался оттащить его, но тот проявлял завидное упорство.

– Откройте дверь, сволочи! Откройте! – рыдал он.

Я схватил Валеру за шкирку, развернул к себе лицом и не сильно, но со смачным шлепком влепил ему пощечину.

– Истерику прекрати!

Парень успокоился, взгляд его обрел здоровую осмысленность.

– Нельзя же так! – с укоризной глядя на него, покачал головой Болгаров.

Пряжка со звездой на его портупее сбилась набок, ворот куртки расстегнут на три пуговицы, и сам он имел бледный вид. Растерянный, напуганный… В таком состоянии он не способен был навести порядок.

– Дверь почему закрыта? – жестко, чтобы встряхнуть его изнутри, спросил я.

– Как почему?! Воздушная тревога! Вы же слышали!

– А людей принять? Сверху люди к нам спускаться будут… Или нет?

А вдруг эта воздушная тревога всего лишь красиво разыгранный спектакль? Для большей, так сказать, остроты ощущений…

– Эта сволочь нарочно заблокировала дверь! Испугался, гад! – заорал на Болгарова Валера.

К нам подтягивались шокированные люди. Разговор шел на повышенных тонах, и никто из них пока не пытался встрять в него.

– Заблокировал?! – гневно глянул я, еще не понимая всей полноты этого действия.

– Да, с пульта, – жалко кивнул «капитан».

Он был реально напуган и подавлен, значит, нет никакого театрального представления. Да и теледиктор – известный человек, она бы не стала подыгрывать устроителям «трехдневной войны». А если бы и помогла им, то за такие деньги, что эти убытки не смогла бы покрыть выручка от продажи билетов.

– Так разблокируй!

– Не могу! – мотнул головой Болгаров.

– Не может, – подтвердил подошедший «лейтенант» в таком же полевом «пэша» и в портупее с более современной пряжкой, без довоенной звезды. – Дверь блокируется на две недели, и в течение этого времени открыть ее невозможно ни снаружи, ни изнутри.

– Э-э, а у нас через две недели… – жалко протянул мужчина в панаме с пальмами.

Но сам же себя и оборвал, осознав нелепость своих планов на будущее.

– На Гавайях Перл-Харбор, там сейчас Тихоокеанский флот США. Интересно, мы выпустили туда ракету? – подавленно спросил мужчина в тельняшке под охотничьей курткой.

Но ему никто не ответил. Людей сейчас мало интересовало, смогут ли стратегические ядерные силы России нанести сокрушительный удар по Америке. Все сейчас думали о себе и своих родственниках, оставшихся наверху.

Я заметил, как худощавый седовласый мужчина в профессорских очках бережно привлек к себе свою спутницу, миловидную и ухоженную женщину лет сорока. Наверняка это была его жена, и он радовался, что в столь страшный момент находится вместе с ней. Но радости в его глазах не было: видимо, наверху остались их дети. И женщина от сильного волнения была белой как мел.

Напуганный «гаваец» тоже держался за свою девушку, которая стояла, плетьми опустив руки и свесив голову на грудь.

Валера сидел на корточках, спиной опираясь на закрытую дверь. Он рыдал, закрыв лицо ладонями.

Будь я художником, можно было бы мысленно набросать эскиз картины, в которой бы выразилось отчаяние, душевный надрыв и боль попавших в безнадежную ситуацию людей.

Впрочем, ситуация не так уж и безнадежна, как могло показаться. Ядерная война уничтожит сотни миллионов людей, но жизнь все равно продолжится. Мы переждем опасность в надежном убежище, со временем выйдем на поверхность… Но что мы там будем делать? Что, если придется воевать с американскими захватчиками?

– Хорошо, если мы удачно бросили валенок на пульт, – запоздало, но все же отозвался я. – Америку нужно уничтожить, или завтра здесь будут их солдаты.

– А если уничтожить Америку, завтра здесь будут китайцы, – скорбно покачал головой «лейтенант».

Выглядел он карикатурно. Маленький, полненький, с круглым, более чем в меру упитанным лицом. К тому же звезды на его плечах явно не вписывались в возрастные рамки. Ему явно за тридцать, а в армии лейтенант в таком возрасте смотрится как минимум подозрительно. Даже самые отъявленные неудачники к тридцати годам получают третью звездочку. Это в милиции сорокалетний лейтенант никого не удивляет, а в армии все по-другому. Во всяком случае, так было раньше…

– Тогда лучше американцы, – сказал «гаваец».

– А может, ничего не будет? – встрепенулась вдруг его девушка, с робкой надеждой глянув на «лейтенанта».

– Ну, я не знаю… – пожал плечами тот. – Вокруг Москвы развернута противоракетная оборона.

– Кстати говоря, единственная действующая в мире, – кивнул «моряк». – И на границах ПВО стоит, «трехсотки» там самые лучшие… Может, ни одна ракета не долетит до Москвы…

– Остается только надеяться, – развел руками «лейтенант».

– Будем надеяться, – вставил свое слово «капитан».

Но я так зло глянул на него, что он поспешил закрыть рот ладошкой. Из-за него сотни людей не смогут спастись от взрыва. Если, конечно, он произойдет… А вдруг пронесет?

Вдруг над головой что-то стукнуло. Я невольно вздрогнул. Да и все остальные пугливо вжали голову в плечи, решив, что это был отголосок взорвавшейся бомбы. Но «лейтенант» прояснил ситуацию.

– Дверь открылась, – подняв к потолку глаза, сказал он.

И я вспомнил, что над нами находится третий блок, гражданское бомбоубежище. Кто-то там открыл тяжелую входную дверь, которая, стукнувшись о стену, произвела этот шум. Я прислушался и смог уловить топот ног. Похоже, зал над нами заполнялся людьми. Что ж, хоть кто-то сработал как надо.

– Что-то я не пойму, – глянув на Болгарова, почесал я затылок. – Если дверь заблокировалась, почему третий блок открыт…

– Так только наша дверь заблокировалась, – с грустью неудачника отозвался тот.

– Заблокирован доступ в секретное учреждение, – добавил «лейтенант».

– В узел связи… А как же связь поддерживать, если все заблокировано?

– Так связь же не фельдъегерская. Проводная связь, радиосвязь.

– А если что-то сломалось, где запчасть брать?

– Ну, здесь раньше был склад ЗИП… Давно это было…

– А запасы на зиму? – спросил «гаваец».

– С этим у нас полный порядок, – совсем не весело улыбнулся «лейтенант». – На месяц хватит…

– Всего на месяц?

– Ну, мы же коммерческое предприятие, на своих запасах. Для клиентов сухой паек держим… Никто ж не думал, что реальная война может начаться… Там да, там реальный запас. – «Лейтенант» снова вознес глаза к потолку. – Годовой запас на триста человек… Через две недели дверь откроется, и мы сможем получить доступ к этому запасу. Если, конечно, с нами захотят поделиться. Там своя администрация будет, свои расчеты…

– А что, связи с этой администрацией нет? – спросил очнувшийся Валера.

– Есть. Телефонная связь есть. Мы, конечно, постараемся договориться, но не знаю, поймут ли нас…

– А запасной выход? – прозрел парень. – Есть же запасной выход! Я могу выйти на поверхность через запасной выход!

– Никуда ты не выйдешь, – покачал головой я. – Твоя мама уже спускается в метро, она там переждет взрыв… А может, и не будет никакого взрыва.

– Может, и не будет, – эхом отозвался Валера.

И в это время потолок содрогнулся так, что с него посыпалась пыль. И это не дверь открылась. Это было похоже на что-то гораздо более страшное.

– А-а! – затыкая уши, завизжала девушка «гавайца».

– Мама! – обхватив голову руками, опустился на корточки Валера.

– Кажется, случилось, – оторопело посмотрел на меня «лейтенант».

Лампочки над нашими головами вдруг замигали, а потом дружно погасли. Пространство вокруг нас погрузилось во мрак. И еще вдруг стало подозрительно тихо – это перестал поступать к нам воздух.

– Свет отключился, – услышал я голос «лейтенанта».

– Чего стоишь, аварийный включай! – шикнул на него «капитан».

– Так это там, наверху, включить должны. Там дизель.

– А как же аккумуляторы?

– Так они же не заряжены…

– Почему?

– Так это ж, команды не было… Наверх надо звонить, от них все зависит.

– Звони, давай, выясняй. Не будет света, я тебя брошу на съедение толпе.

Я горько усмехнулся, слушая этот разговор. Мало того, что нас оставили без света, так еще и толпой назвали. Но как это ни странно, «капитан» был прав. Свершилось самое страшное, что могло быть. Над нами рушится Москва, сгорают в огне, гибнут от радиации миллионы людей. Мы выжили, но теперь нам придется вести борьбу за существование. И к Платону обращаться не нужно, чтобы узнать, в кого превращает людей такая борьба. Скоро из нас полезут животные, и мы действительно можем превратиться в толпу, где существует только закон джунглей. Так что не зря «капитан» пугал «лейтенанта» толпой.

А может, взрыва все-таки не было? Может, над нами просто что-то взорвалось? Может, в бомбоубежище вслед за обычными людьми проник террорист? Он взорвал бомбу внутри, разрушив тем самым фильтровентиляционную и дизельную установки. Не будет электричества, начнут остывать батареи. А мы, напротив, начнем закипать… Лично меня такая перспектива не радовала…

Глава вторая

1

Трехдневный тур в подземелье стоил девять тысяч рублей. Не самая маленькая цена. И таких туров могло быть много, и каждый раз разыгрывалось шоу с «настоящей» атомной войной. А чтобы создать апокалипсический антураж, достаточно было одного экстренного выпуска новостей с участием телезвезды. Ей заплатили один раз, записали ее выступление на пленку, которой теперь терроризируют группу за группой. А провернуть номер с полковником МЧС и объявлением воздушной тревоги еще проще. А то, что над нами что-то громыхнуло, могло быть обычным взрывом. Ведь это не так уж и дорого – установить в каком-нибудь помещении третьего блока бронированный ящик и в нужный момент взорвать в нем тротиловый заряд. Разрушений вокруг не будет, а пол содрогнется. А чтобы свет выключить и остановить подачу воздуха, ума много не надо.

Я лежал на спине, заложив руки за голову. И пытался склонить себя к выводу, что ядерная война была не более чем удачной инсценировкой. Но где-то на стыке мозговых полушарий, казалось, тонко вибрировал радиотранслятор, куда поступал сигнал из антенны в спинном мозге. Телепатический голос убеждал меня, что я напрасно надеюсь на лучшее, пытаюсь успокоить себя. Никто бы не стал брать на себя ответственность, подвергая риску нашу группу экскурсантов. В экстремальной ситуации возможно все, вплоть до убийств и суицидов. Тот же Валера мог в ярости застрелить «капитана» Болгарова. Если у него действительно в куртке спрятан пистолет…

Шумно зашуршала плащ-палатка – это кто-то стремительно зашел в наш отсек. Я включил фонарь, не так давно извлеченный из сумки, и увидел страдальческое выражение на лице Валеры.

– Телефоны не работают! Связи нет! Дизель чинят! Радиация наверху зашкаливает!.. Похоже, нейтронная боеголовка шарахнула! – скороговоркой отстрелялся он.

– Погоди, если связи нет, как ты про радиацию узнал?

Я должен был сомневаться во всем, только так я мог не просто нащупать зерно истины, но и вырвать его из вязких, засмоленных плевел, которые засорили мое сознание. Я должен был найти неопровержимое доказательство того, что стал жертвой чудовищной мистификации, только этим я смогу подавить сигнал, внушающий мне безысходность моего положения.

– С верхним этажом есть связь, там у них станция дозиметрического контроля, там пульт с детектором, а выносные блоки наверху. «Лейтенант» сказал, он там, у телефона… И дизель скоро починят…

– А что за выносные блоки?

– Ну, один блок гамма-излучение определяет, другой – бета-излучение, третий – альфа… Это я сам знаю.

– Из курса ОБЖ?

– Нет. Когда сюда собирался, читал.

– Зачем?

– Интересно было… И страшно… Я же сюда не хотел идти. Боялся. На полигоне в пейнтбол играть – пожалуйста. А под землей стремно. Пацаны под землю лазят, ну, каменоломни там, коллекторы, а мне страшно. Девушка подкалывает: мужик ты, спрашивает, или просто так выросло… А тут эта экскурсия… Черт меня дернул билет сюда взять! Думал, привыкну, а тут такое…

– Что, «такое»? – удивленно протянул Леша. – Радуйся, что жив остался.

– А мама! А Вика! Им же всё, кранты!

– Не переживай ты, они в метро спустились, – сказал я.

– Какое метро? Там нейтронка, по ходу, шарахнула! А это такая радиация, что пипец! Атомный взрыв – это пятнадцать процентов радиации, а нейтронный – восемьдесят пять. Радиация над нами триста тысяч рентген была! Триста тысяч! А станция метро – это необорудованное убежище, там нет герметичных дверей, кратность ослабления радиации, максимум, пятьсот. Они там шестьсот рентген получили, это почти стопроцентная смертность в течение одной недели…

– Да нет, Болгаров про тридцать тысяч рентген говорил, – разволновался я.

– Не было тогда ничего, поэтому и говорил. Тридцать тысяч рентген – это когда атомная бомба, а когда нейтронная той же мощности – это в пять раз больше. И еще от расстояния зависит… Боеголовка совсем рядом разорвалась…

– Вот я и спрашиваю, почему выносные блоки уцелели? Их бы взрывом расплавило.

– У нейтронной бомбы слабый взрыв, там больше радиация, поэтому и не расплавило ничего… Там всего пятнадцать процентов на энергию взрыва уходит. У атомной бомбы – пятнадцать процентов радиация, а все остальное уходит на разрушения; у нейтронной же все наоборот…

Валера говорил убедительно, но я слушал его вполуха. Голова была занята мыслями о родных и близких. От нейтронной бомбы в подвале не спрячешься. Там кратность ослабления совсем никакая. И метро, пожалуй, не самая лучшая защита… Неужели погибнут все, кто мне дорог?..

– А у нас какая радиация? – спохватился вдруг Леша.

– Ну, не знаю, не замеряли… Там, наверху, ну над нами, там замеряли. Там восемьдесят рентген… У нас, я думаю, меньше…

– Намного меньше?

– Да нет, почти то же самое. Ну, может, семьдесят рентген в час.

– А это много?

– Не очень. Человек чувствует недомогание и усталость. Как правило, обходится без серьезной потери трудоспособности… Ты вот почему лежишь? – хлестко спросил вдруг Валера.

– Так недомогание… Точно, недомогание какое-то! – взбудоражился Леша. – Чувствую, что-то не так. А это радиация! Твою мать!

А ведь и я чувствовал себя физически разбитым. Лень вставать, куда-то идти, лежать бы и лежать… А ведь это действительно радиация. И она витала в темном воздухе, насыщая плавающую в нем пыль, что хорошо была видна в луче фонаря. Радиация ионизировала клетки моего тела, разрушая хромосомы и угнетая жизненные процессы. Она убивала меня изнутри… И какой теперь смысл в чем-то изобличать Валеру? Да и незачем сжигать клетки головного мозга в топке мыслительных процессов, когда ясно уже, что ядерный взрыв – неоспоримый факт. И голос извне утверждал то же самое…

– Да ты не бойся, лучевая болезнь тебе не грозит. Не тот еще уровень, – сказал Валера. – От ста двадцати надо плясать, чтобы лучевую болезнь заработать, и то не у всех это бывает. Если у тебя организм крепкий, то тебе ничего не грозит…

– Да крепкий у меня организм! – встрепенувшись, сказал Леша. – Я на Крещение в проруби каждый год купаюсь!

– Значит, иммунитет хороший… Учти, радиация снижает иммунитет. Поэтому будь осторожен, чтобы простуду не подхватить. А то, я так понимаю, с медициной здесь так же, как и с электричеством, – заметил Валера.

– Да нет, в медпункте что-то есть, – не согласился Леша.

Я тоже заглядывал в медпункт, когда обследовал бункер. Со скидкой на подземное сооружение порядок там был образцовый. Стены обшиты пластиком, стеклянный шкаф, бинты в нем, жгуты, таблетки в упаковках, спирт в банке, какие-то мази. Ковер на полу, стол, стул, яркая осветительная лампа, плакаты в деревянных рамках. Только медсестры там не было.

– Блин, разберут же все! – хлопнув себя по лбу, Леша вскочил со своего лежака и выбежал из кубрика.

И его молчаливый брат безмолвно последовал за ним.

– Да, ситуация, – уныло вздохнул Валера. – Я здесь, а мама там. И Вика с ней…

– Вика твоя невеста?

– Да нет, сестра родная… Невесты у меня нет.

– И не было?

– Да нет, была. Только скучно с ней вдруг стало… Да и ей со мной тоже.

– Ну, хоть какая-то взаимность.

– И не говорите…

Чувствовалось, что парень относился ко мне с большим уважением, чем к Леше, с которым я был примерно одного возраста. К нему он обращался на «ты», а ко мне на «вы». Но какое это сейчас имеет значение, когда мы все медленно накачиваемся радиацией?

– Ты понял, куда братья пошли? – с неприязнью к своим соседям спросил я.

– За лекарствами.

– Мародерничать они пошли. Боюсь, тут беспредел может начаться. Порядка нет, управлять нами некому, ситуация напряженная, мать ее анархию… Двумя ногами в бардаке стоим… Ты мне скажи, у тебя ствол боевой или травматический?

– Какой ствол?

– Который ты на груди держишь. Пистолет у тебя в кобуре, да?

– Откуда вы узнали? – удивился парень.

– Пуговица у тебя на куртке немного оттянута. И контур чуть-чуть просматривается, когда плечи расправляешь…

– Да нет, я смотрел, не видно ничего.

– Я, парень, одиннадцать лет в уголовном розыске прослужил… Что за пушка у тебя, спрашиваю?

– Да так, ничего особенного. «Вальтер» пневматический. Шариками стреляет…

Валера расстегнул куртку, вынул из карманной кобуры пистолет, протянул мне. Действительно «Вальтер», и правда пневматический.

– Зачем с собой взял?

– Да спокойней как-то, – пожал плечами парень.

– Он тебе не поможет. Если ты в меня, например, выстрелишь, только еще больше разозлишь. Поверь, в состоянии аффекта такой выстрел никто даже не почувствует…

– А если в глаз выстрелить?

– В глаз еще попасть нужно.

– А если так?

Валера достал из кармана какой-то предмет, вытянул руку, чтобы я осветил ее фонарем. Это был цилиндр глушителя, который он тут же неторопливо и с важными видом накрутил на пистолет.

– Был у меня случай, с придурком одним сцепился. Я глушитель на ствол накрутил и ему под ноги выстрелил. Как будто это бесшумный пистолет. Он как ломанулся от меня, только пятки сверкали.

– Значит, полный придурок был, – хмыкнул я. – Боевой пистолет с глушителем бесшумно стреляет, но у него затворная рама назад отходит. С характерным звуком. А в твоем пистолете этого нет…

Валера передернул затвор и выстрелил в потолок. Пневматический пшик действительно напоминал заглушенный выстрел, но затворная рама на пистолете даже не дернулась.

– Ну да, нету здесь такого, – приуныл парень.

– А чего ты переживаешь? В наших джунглях такой пшикалкой никакого не напугаешь. В нашем положении не пугать надо, а сразу на поражение стрелять. Ну, если вдруг что… Боевое оружие сейчас нужно. Хорошо, если я ошибаюсь – а если нет?

Я сунул руку под полу куртки, вынул из оперативной кобуры «макарыч».

Частному охраннику разрешалось иметь при себе служебное оружие, которое отличалось от боевого лишь ослабленной дульной энергией. А так ствол нарезной, и пуля настоящая. А частному сыщику по закону дозволялось иметь только спецсредства – шлем, бронежилет, резиновую палку и наручники. Даже травматический пистолет иметь нельзя. Частному детективу такое оружие не позволялось, поэтому я приобрел «макарыч» на правах обычного гражданина, разумеется, с соблюдением всех разрешительных формальностей. Такая вот петрушка у нас с законами. Была. Потому что ни петрушки теперь нет, ни законов. Есть только хаос, и сейчас он сверху спускается к нам.

– Боевой? – спросил Валера.

– Если бы, – с сожалением покачал я головой.

И в это время под потолком загорелась лампа. И воздух с едва уловимым шелестом посыпался из вентиляционного канала. Или дизельная электростанция заработала, или… Может, и нет никакой войны? Может, все-таки нас водят за нос?..

Я только собирался вернуть пистолет на место, когда в кубрик вбежал Леша. Глаза бешеные, под носом по лицу размазана кровь.

– Гады! Гады! – простонал он, в беспомощной злобе сжимая кулаки.

Увидев пистолет в моей руке, он испуганно попятился, столкнувшись в дверном проеме со своим старшим братом.

– Эй, ты чего?

– Ничего, – хмыкнул я, засовывая пистолет в кобуру.

– А я думал, стрелять будешь!

– За что, за мародерство?

– Какое мародерство? – Отодвинув младшего брата, помещение заполнил Геннадий Ефремович. – Ничего там нет, без нас все смели…

Он бросил на пол свернутый в рулон ковер.

– Только это и осталось… Ногам теплей будет…

– Хозяйственный ты мужик, Геннадий свет Ефремович… А чего брата не уберег?

– Да я сам себя не уберег! – тряхнул головой Леша. – Даже не понял ничего! Влетели в медпункт, фонарь из руки выбили и кулаком в нос… Ну, я руками махать, а ничего не видно… Гену в бок толкнули…

– Не люди, а черти какие-то, – кивнул Геннадий Ефремович. – Руками не ухватить.

– А надо было хватать, пока они копыта свои не унесли. За рога хватать, за хвост…

– Не смешно, – насупленно глянул на меня Леша.

– Так никто и не смеется, – невесело хмыкнул я.

Похоже, хаос уже проник в наши ряды. Народ уже разграбил медпункт, что следующее на очереди? Неужели продуктовый склад?

Рука моя невольно потянулась к фляжке с коньяком: надо было успокоиться, освежить мысли. Но я одернул себя: слишком серьезно все, чтобы блаженствовать, лежа на боку. К складу надо идти, брать его под охрану, а то ведь разнесут все к черту. Если это уже не произошло…

– О, я бы тоже выпил! – Леша перевел взгляд с меня на бутылку водки, которая по-прежнему стояла на моей тумбочке.

Глаза его изумленно расширились. Его удивляла собственная безалаберность. Как так могло случиться, что столь драгоценная вещь осталась без присмотра? Время сейчас такое, когда можно думать только о своей рубашке. Ничего другого в его глазах я не прочел.

Он шагнул к тумбочке, а я в это время поднялся с лежака. Леша дернулся, поднес к груди сжатые кулаки. Похоже, он решил, что я собираюсь завладеть бутылкой, и приготовился со мной драться. Быстро же деградирует народ…

– Выпить хочешь? – пренебрежительно скривил я губы. – А закуска?

Я двинулся к дверям, и Лешу сдуло с моего пути. Парень он мощный, кряжистый, но и я не слабого десятка. Мои родители в правильной очереди стояли, когда Бог рост и силу раздавал. Мышечную массу я себе никогда не накачивал, но и без этого смотрелся весьма внушительно. Что Леша своим поведением сейчас лишний раз подтвердил. Да и кулаки у меня большие и крепкие. Так что лучше не становиться у меня на пути.

Я вышел в коридор и увидел двух мужчин. Один был в джинсовом, как у меня, костюме, другой – в шелестящем камуфляжном комбинезоне натовского образца и горных ботинках с эластичной, пружинящей подошвой. Не обращая на меня внимания, они стремительно шли в сторону пищеблока. Похоже, их также интересовала закуска.

И точно, в поварской я увидел толпу людей. «Капитан», «лейтенант» и два парня в белых куртках стояли спиной к железной двери, а на них надвигались туристы. И «гаваец» там был, и «моряк», и еще несколько особо умных; к ним и присоединился дуэт, за которым я следовал от своего кубрика.

– Да что вы такое говорите? – возмущенно мотал головой «капитан». – Как это разделить поровну? Мы и так все делим поровну! Мы вскрываем банки, разогреваем их содержимое, вы получаете горячую пищу!

– Одну банку нам, другую себе? Знаю, как у нас все делается! – наседал на «капитана» безусый юнец в теплом спортивном костюме цвета хаки. Волосы растрепаны, в глазах безумный блеск, рот искажен, под носом сопли, на губах пена. Казалось, он вот-вот бросится на Болгарова с кулаками.

– Ты, «капитан», мозги нам не выноси, не надо! – шагнул вперед «гаваец». – Давай делить все по-честному, и сразу! А разогреть харч мы и сами сможем.

Я подошел к нему и с улыбкой до ушей хлопнул его по плечу.

– Все правильно, так и надо, всем все поровну. По тридцать суточных пайков на один едальник. Ты получишь свою норму, спрячешь ее под нары, а завтра я приду к тебе и скажу: слышь, у нас такой закон, кто сильней, тот и прав… Или ты сильнее меня, а? Так давай проверим, в чем вопрос?

Я отступил от «гавайца» на два шага, закатил рукава на куртке, встал в удобную для боя позицию.

– Я не говорил, что сильней тебя, – растерянно пробормотал тот.

– Значит, я сильней. Значит, я могу забрать у тебя и твою пайку. И твою подругу… Кстати, где она? Кто-то уже забрал на правах сильного? Или на правах наглого?

– Эй, ты чо, с дуба рухнул? Никто Нинку не забирал. И я за нее тебя на куски порву, понял! – гневно, но не очень уверенно заявил «гаваец».

– А это мы посмотрим, кто кого порвет! Когда дело до твоей Нинки дойдет. А пока продукты делить будем. А потом друг у друга отбирать. Я у тебя отберу, он – у него! – сначала я ткнул пальцем в «моряка», затем – в сопливого зачинщика смуты. – Потом я все у всех заберу!

– Слышь, ты здесь не быкуй! – напыжился «моряк». – А то мы тебе быстро навалим!

– Мы?! – до звона в собственных ушах взвыл я. – Кто это мы?.. Нет здесь такого понятия, как «мы»! Есть только толпа! Где каждый сам за себя! И никто за тебя не подпишется… А если ты такой борзый, давай, выходи, я тебе покажу, кто круче!

Я действительно готов был наброситься на «моряка» с кулаками, и он это почувствовал. Выглядел он, в общем-то, внушительно, но все-таки дрогнул под моим, пока еще только психическим натиском.

– Э-э, мужики! Это беспредел!

Он обращался за помощью к толпе, но никто не вызвался помочь ему. Но и сдаваться он не хотел.

– Да ты хоть знаешь, кто я такой?

– Ну и кто ты такой?

– Да у меня заводы свои, понял! Да у меня такие связи!..

– Руины у тебя свои! И связи твои ядерным грибком накрылись! Нет у тебя ничего, понял! Ты теперь сам по себе… Все мы теперь сами по себе! И писец нам, если все здесь будет решать грубая животная сила. Мы люди, а не животные! – раскатывая рукава на куртке, ревел я. – Животное внутри каждого из нас, но мы должны держать его в узде. Иначе мы сами себя затопчем! Людьми надо оставаться! И жить по-людски!.. Не будем делить паек, ясно? Все остается на своих местах!

Я так резко повернулся к Болгарову, что тот невольно вздрогнул.

– Ты отвечаешь за каждую банку с тушенкой, за каждый пакетик с джемом, за каждый кусочек сахара! И если хоть грамм скрысишь, будешь иметь дело со всеми нами. Ты меня понял?

– Да нет, нет, все в порядке будет. Я для того здесь поставлен…

– Для чего ты здесь поставлен? – перебил его я. – Для того, чтобы за порядком следить? Так почему тут у тебя беспредел творится? Почему санчасть разнесли?.. Кстати, о таблетках!

Я снова обратился к толпе. Мужики смотрели на меня хмуро, исподлобья, но никто не пытался перечить. Похоже, я смог произвести на них угнетающее впечатление, как это делает матерый волк, подчиняя себе молодых, но уже злых подъярков из своей стаи.

– Я не знаю, кто там что брал, но через час я прихожу в медпункт и смотрю, все ли там на месте. Бинты там должны быть, мази, таблетки. Если ничего не найду, начну разбор полетов. У кого найду касторку, тому и поставлю клизму…

– По какому праву? – с кривой ухмылкой на губах, но все-таки недостаточно смело спросил мужик в натовском комбинезоне.

Голова у него бритая, лоб широкий, челюсть еще шире; черты лица грубые, асимметричные, взгляд хищный, загребущий.

– А по праву представителя закона!

Я уже год как уволился из органов, но служебное удостоверение до сих пор при мне. «Забыл» сдать его в отдел кадров, когда уходил. Оно даже не просрочено, и образец еще не устарел. А как эти корочки помогали мне выуживать нужную информацию у сознательных граждан. С бессознательными, честно говоря, было сложней.

И здесь, как я понял, полно бессознательных личностей. Что ж, придется прививать им любовь к закону.

Я предъявил удостоверение и вернул его на место, во внутренний карман куртки.

– Война войной, а Уголовный кодекс никто не отменял! Или кто-то думает по-другому?

– Ну, вообще, все правильно, – кивнул «моряк». – Закон есть закон…

– Война войной, а ужин по распорядку, – блеснул интеллектом «гаваец».

– Да, да, сейчас все будет, – заверил нас «лейтенант». – Свет уже дали, воздух пустили, сейчас ужин приготовим…

– Через полчаса приходите, будем обедать, – уточнил время «капитан».