Текст книги "Блатные псы"

Глава 9

Человеческая жизнь начинается с шока – с рождения, когда в мучениях и страданиях ломишься через тернии к свету. И утро – такой же бешеный стресс. Спать хочется невыносимо, организм рвется обратно под одеяло, как новорожденный – в теплые околоплодные воды. Свернуться бы в позе эмбриона, и спать, и спать. Но суровый мир зовет, и приходится вытягивать себя из сна, собственная воля, как руки акушера, вытягивает сознание в жестко-яркий свет бытия.

Кустарев с трудом поднялся с кровати, прошел в ванную, встал под холодный душ – это его взбодрило и вытолкнуло в гостиную. Квартира у него небольшая, двухкомнатная, места для тренажеров не было, но Гриша в них и не нуждался. Если есть желание размяться, можно обойтись даже без обычного эспандера. Упал – отжался, сел – поднялся. Отжимания, приседания, прыжки на месте. Главное, делать все в быстром темпе, с полной самоотдачей. За полчаса можно задать себе настрой на целый день…

Но Грише хватило и трех минут. Он вдруг вспомнил, что у Одинцова большие проблемы, значит, нужно спешить.

Первым делом он узнал у оперативного дежурного, где находится Одинцов. Увы, но со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Жестко насел на начальника подполковник Свиблов, потребовал изолировать его от общества, чтобы Одинцов не вставлял ему палки в колеса. Как будто у Максима Львовича не было его оперов.

– Сговорились вы там, что ли? – подавляя зевок, благодушно усмехнулся оперативный.

Оказалось, что совсем недавно к Одинцову в камеру пожаловал старший лейтенант Ожогин.

Дежурный по изолятору с пониманием отнесся к рвению старшего лейтенанта Кустарева. Одинцова в управлении, может, любили не все, но не было человека, который не уважал бы его. Кто-то просто уважал, а кто-то еще и боялся…

Дверь во вторую камеру была открыта. Еще один штрих, указывающий на особое расположение к арестанту. И сама камера наводила на такую же мысль. Помещение больше походило на гостиничный номер, чем на тюремную камеру. Возможно, полковник Саньков подозревал, что рано или поздно его возьмут под белы ручки, поэтому и позаботился о соломке под задницу.

Одинцов сидел за столом. Голова и щеки гладко выбриты, в глазах бодрость, синяя рубашка, темно-серый пиджак нараспашку. Только кобуры с оружием точно нет. И Юра Ожогин здесь. Худощавый, поджарый, мощный, как племенная гончая. Взгляд спокойный, серьезный, умный, но не пытливый. Он не задавал вопросов, он просто слушал собеседника, полагаясь на его знания и опыт. Но это Юра сейчас такой спокойный. Стоит ему почуять запах добычи, как он сразу встанет в стойку – и вопросы с хищным прищуром задавать будет, и за зверем гнаться, чтобы сбить его с ног и вцепиться зубами в горло… А ради Одинцова он любого порвет…

Они как будто совещались, но между ними не бумаги шелестели, а кипяток дымился.

– Разрешите, товарищ майор!

– Как настроение, Гриша? – кивнув, спросил Одинцов, внимательно глянув на Кустарева.

– Боевое.

– Что по Караваеву?

– Да есть подвижки…

Гриша занимался ограблением на улице Горького. Человек пешком возвращался с работы, на неосвещенном участке улицы его подкараулили, ударили по голове, забрали часы, деньги. Гриша наладил контакт с местным участковым, опросил множество людей в районе. И подозрения у него появились, причем вполне реальные. Но разве Одинцова это сейчас интересует? Ясно же, что про Караваева он для проформы спросил. Он хоть и под арестом, но руку с пульса снимать не собирается.

Да и не под арестом он еще. Нет пока ордера, просто со Свибловым обострять не хотелось. В принципе мужика понять можно: и конфликт у Одинцова с Прошником был, и пистолет системы «ТТ» в машине нашли. А ствол незаконный – это само по себе уже статья и основание для ареста… За баллистической экспертизой не заржавеет, Свиблов костьми ляжет, чтобы ускорить процесс.

– С Караваевым пока повременим, – начальственно глянул на него Юра.

Гриша кивнул. Как ни крути, а руки у Одинцова связаны, поэтому Ожогин будет его замещать. Это назначение даже не обсуждалось.

– Прошника отрабатывать будем. Прошника и Волхова, – тихо, с оглядкой на прикрытую дверь сказал Ожогин. – Если это подстава… А это подстава! Кто-то должен был вывести этих придурков на Львовича.

– И должен был, – кивнул Одинцов, – и вывел.

– Как это все было? – спросил Кустарев.

– Как было? А так и было. Сидели мы с Кирой, пили кофе. Поставили машину на мойку, заплатили, заказали кофе… Кофе, скажу вам, дрянь…

– А мойка где?

– Да это в принципе без разницы… – Одинцов посмотрел на Гришу с легким возмущением во взгляде – он вроде и понимал его интерес к ситуации, но ему не нравилось, что подчиненный устраивает начальнику допрос, – а потом все-таки добавил: – На московском повороте мойка.

– Мойка на три бокса, кафе, шиномонтаж, – вспоминая, проговорил Кустарев. – Гаражи.

– Да, гаражи. Прошник и Волхов за гаражами скрылись. Я за ними пошел, а они скрылись… Надо было догнать их да в наручники…

– Я знаю эти гаражи, – покачал головой Кустарев.

Обычно гаражные кооперативы находятся под охраной, а там полная безнадзорность и бесконтрольность. Гаражи тянулись в две линии, образуя длинный внутренний двор, но сами эти ряды застраивались абы как, и никакой между ними колючей проволоки, никаких дощатых перегородок, заходи кто хочешь… И заходили, и брали. Вскрывались гаражи, угонялись машины. Сейчас, правда, уже не угоняют. Зачем возиться с тяжелыми железными воротами, вскрывать хитроумные замки, нарываться на капканы в гараже, когда вокруг полно бесхозных машин?.. Но криминогенную ситуацию создавали сами владельцы гаражей и арендаторы. Пьянки с мордобоем и поножовщиной, полуподпольные автомастерские, где разбирались угнанные машины. А еще захламленный внутренний двор уводил в сосновую рощу, тянувшуюся до самого шоссе. В этой роще Одинцова могла ждать засада. А еще на него могли напасть в самом дворе. Напасть, ударить, затащить в какой-нибудь гараж…

– Вдруг вас там ждали?

– Была у меня такая мысль, – кивнул Одинцов. – Думаешь, я не понимал, что к чему? Понимал… Но недопонял…

– Никиткин Туманова и Еремеева убил, чтобы Лукомора подставить. Мишу Веселого не пощадил. И где Татаринов, непонятно… Что для него какой-то там Прошник?

– И Волхов, – добавил Ожогин, в раздумье глядя на Кустарева.

– Кто они вообще такие?

– А вот это выяснять надо. Кто такие, в чем плавают… На мойке они были, а что они там делали? Машину мыть приехали?

– Да нет, не было у них машины… Не похожи они были на людей, у которых могла быть машина, – покачал головой Одинцов. – На местных деревенских жителей – да. На деревенских алкашей? И за таких можно принять. Но если они алкаши, то еще не совсем опущенные. А как они на мойку попали? Так следили за мной. Мы с Кирой в Москву ехали, по пути заглянули на мойку, и Прошника с Волховым подвезли.

– Вы так думаете или видели, как их подвозили?

– Гриша, я не понял, ты что, допрос мне устраиваешь? – нахмурился Одинцов.

– Допрос свидетеля.

– Ну, если свидетеля… А если ты сомневаешься во мне… Сомневайся, Гриша, сомневайся. Мог я Прошника убить. И неучтенный пистолет у меня мог быть, – совершенно серьезно сказал Одинцов. – И алиби у меня нет. Я с Кирой ночь провел, а она – лицо заинтересованное. Прошник ее оскорбил, я за нее заступался. И за нее мстить мог, по ее же просьбе…

– Но в ночь убийства вы были дома?

– А кто докажет? Мы с Кирой люди простые, видеокамер у нас нет. Соседи по ночам спят, за нашим домом не присматривают…

– Кто-то другой присматривал. Вы же сами говорите, что за вами следили…

– Не заметил я слежку, Гриша. Ты это хотел спросить? – грустно усмехнулся Одинцов.

– Если вы не заметили слежку, значит, вас грамотно вели. И вас вели, и Прошника с Волховым за вами везли. Если так, то за вами целый эскорт был. У вас дома камер нет, но, может, на автомойке есть?

– Если там есть камеры, то запись давно уже ушла, – покачал головой Ожогин. – Неделя прошла, запись давно уже стерлась…

– А свидетели? Может, мойщики машин что-то видели?

– Мойщики в боксах были, работой были заняты. Да и не стали бы Прошника на виду высаживать. Я уже думал об этом, Гриша. Всю ночь думал…

– Может, водители были, которые очереди ждали? – не унимался Кустарев.

– Были водители. И машины в очереди стояли. Но я же говорю, Прошника не стали бы высаживать на виду… Думал я об этом, думал…

– И что скажете?

– Да пока ничего. Работать надо, пробивать Прошника и Волхова. Может, подъезжал к ним кто-то с предложением. Может, с ними тогда еще кто-то был…

– А если к ним там, на мойке, подходили?

– Кто подходил? – глянул на подчиненного как на досадливое недоразумение Максим.

– Ну а кто их завербовал против вас?

– Ты, Гриша, и мертвого достанешь… – свысока усмехнулся майор и вдруг вытянулся в лице: – И у меня в голове достал… Был, Гриша, момент, был! Буфетчица на Прошника отреагировала! Увидела его и отреагировала! «Опять?» – спросила она.

– Что «опять»?

– Да вот не знаю. А надо узнать. С буфетчицей поговорить. Она и кофе наливала, и за мойку принимала. Не совсем она буфетчица, больше администраторша. Да, Гриша, всю ночь я думал, – растерянно улыбнулся Одинцов. – С зашоренной головой думал, поэтому бревна не разглядел. А ты этим бревном в глаза ткнул. Это хорошо, что я про буфетчицу вспомнил, знала она этих чертей, знала… Что, если это ключ?

– Как эта буфетчица выглядела?

Глава 10

Странный макияж. Внешние уголки глаз подняты вверх, а линия бровей вогнута вниз – чисто азиатский тип. Если женщина думала, что такой диссонанс красит ее, то это вряд ли. А брови накрашены густо, жирно. Тени на нижних веках и под ними такие же темные, плотные, но с этим ясно – женщина стремилась затушевать опухлости под глазами. Лицо у нее отечное, шея дряблая, и сама по себе она крупная. Грудь пышная, бедра широкие, ноги сильные.

Она тускло улыбнулась Кустареву, приняв его за клиента, но тут же нахмурилась, уловив его нездоровый интерес, и нахохленно спросила:

– Что такое?

– Я из полиции. Старший лейтенант Кустарев, уголовный розыск. – Гриша достал удостоверение, предъявил в развернутом виде.

Женщина могла бы и не представляться. Ирина ее зовут, об этом свидетельствовал замусоленный бейджик, прикрепленный к ее груди.

– Опять?

– Что опять? – заинтригованно повел бровью Кустарев. Именно это слово она и сказала, увидев Прошника.

– Ну, приходили уже, спрашивали.

– Кто приходил?

– Ну, подполковник какой-то… Тоже из уголовного розыска.

– Свиблов?

– Кажется, да…

– Ирина… Э‑э… – Гриша выразительно посмотрел на бейджик.

– Ирина Степановна.

– Ирина Степановна, о чем вы говорили с подполковником Свибловым?

– А вы бы не могли у него об этом спросить? Мне работать надо! – Женщина улыбнулась, встречая очередного клиента.

Гриша отошел в сторонку, подождал, когда мужчина расплатится за полный комплекс услуг, закажет кофе и заварное пирожное. Только когда он сел за столик, буфетчица с досадой посмотрела на Кустарева:

– Вы еще здесь? Говорю же вам, некогда мне, работа идет.

– Да, конечно, – кивнул Кустарев. – Это только у лентяев работа не волк, а мы люди деловые, нам работать надо. И о себе позаботиться, и о других не забыть. Пойду, прогуляюсь, проверю разрешение на работу у ваших мойщиков. Медицинские книжки посмотрим. По санитарным и пожарным нормам пройдемся, вдруг что-то не так. Если что, в инспекцию позвоню, пусть и у них будет работа…

– Что-то вы не то говорите! – возмущенно подняла она брови.

– Я из Бочаровского УВД, если вы вдруг не поняли. У нас тут везде порядок должен быть.

– Да, конечно. Порядок прежде всего…

– Это Свиблов из другого района… Знаете, где Ольговка?

– Ну что вы, разве ж Ольговка – районный центр? Ольговка – обычная деревня.

– Вы там были?

– Была?.. А если была, то что?

– Разве я вас в чем-то обвиняю?

– Нет, не обвиняете, но смотрите на меня так, будто в чем-то подозреваете.

– В чем я вас могу подозревать? В том, что вы знали Прошника и Волхова? Ну, знали, и что здесь такого? Даже хорошо, что знали…

– А я их знала? – Ирина Степановна озадаченно смотрела на Гришу.

– А полицию вы зачем вызывали?

– Полицию?

– Когда майор Одинцов ударил Прошника, вы крикнули, что вызовете полицию. Было такое?

– Ну да… Должна же я была как-то отреагировать на это безобразие?

– А когда Прошник жену майора Одинцова оскорблял, вы не реагировали?

– А как он ее оскорблял? Ну, сказал, что было у них… – фыркнула администратор-буфетчица.

– А у них могло быть?

– А что это за мужик и баба, если у них не может быть? Или мужик дохлый, или баба дура… – разудало подбоченилась Ирина Степановна.

– А Серега мужик не промах?

– Ну, не скажу, что бабы отказать ему не могут, но сам он всегда «за»… И с той фифой мог бы… Может, и было что…

– Значит, знаете вы Прошника?

– Знаю?.. – растерялась буфетчица. Ее губы растянулись в улыбке, в которой высветилось чувство облегчения. Похоже, она нашла удачную, как ей могло казаться, отговорку. – Ну, Свиблов приходил, фотографию показывал… Убили бедненького!

– Так Свиблов и сказал? Убили Серегу, сказал?

– Почему Серегу?

– Не называл он его Серегой?

– Не называл! – Женщина бросила на Гришу нервный всполошенный взгляд.

– Ну да, это я его Серегой назвал. Спросил, мог бы Серега с бабой, а вы ответили, что мог бы. Откуда вы знаете, как его звали?

– Я сказала?! Ничего я не говорила!

– Значит, не знаете Прошника?

– Не знаю! – торжествующе ухмыльнулась женщина.

– А Ванька?

Одинцов говорил про Ванька, которого упоминал Прошник в своем хамском обращении к Кире Владимировне. Волхова Пашей зовут. А кто такой Ванек? Может, вымысел распоясавшегося воображения, может, реальный персонаж.

– Какого еще Ванька? Не знаю никакого Ванька!

– Вообще никакого? В вашей жизни не было мужчин по имени Иван?

Несколько мгновений женщина хлопала глазами, в легком замешательстве глядя на Кустарева.

– Что ты ко мне пристал со своими Ваньками, Серегами? – с хамской ухмылкой спросила она.

– Не забывайтесь, Ирина Степановна, – тихим, но угрожающим голосом произнес Гриша и холодно посмотрел на женщину: – Я к вам не на базар пришел, у меня полномочия. Если вам это непонятно… Давайте не будем доводить дело до крайностей!

– Ну-у… Не знала я Прошника. И Ванька не знаю. Вас же интересует Ванек, с которым он знался?

– Да, с которым он знался.

– Не знаю никакого Ванька.

– Прошник не один к вам приходил. Мужик с ним был, Волхов его фамилия.

– Да, Волхов. Это Свиблов говорил.

– А как Волхова зовут, Свиблов не говорил?

– Нет.

– А если его Иваном зовут?

– И что, если Иваном?

– Ну, вы же сказали, что не знаете Ванька, который с Прошником был. А про Волхова знаете. Он мог быть Иваном, но вы знали, что его не Иваном зовут, – с уверенностью прорицателя сказал Кустарев.

– Знала? – округлила глаза женщина.

– Выходит, что так.

– Я не знаю, что там у тебя и куда входит… Послушай, как там тебя?

– Старший лейтенант Кустарев.

– У тебя жена есть, старший лейтенант Кустарев?

– Нет.

– Значит, будет. Но недолго. Был у меня один такой зануда, так я от него через месяц сбежала.

Гриша выслушал ее эскападу с полным равнодушием и сухо спросил:

– Значит, Прошника вы раньше не знали?

– Нет!

– И Волхова тоже?

– И Волхова тоже!

– Давайте вернемся в тот день, когда все произошло. Где сидел майор Одинцов со своей спутницей?

Женщина с фырканьем выдохнула воздух через сомкнутые губы и показала глазами на стол, за которым сидел Одинцов.

– Максим Львович сидел к вам спиной? – не обращая внимания на ее нервозные демарши, спросил Кустарев.

– Ну, спиной.

– А его спутница?

– Ну, боком!

– Она видела, как вы возмутились, увидев Прошника и Волхова?

– Я возмутилась?!

– Да, увидев их, вы возмущенно воскликнули: «Опять?» Что значила эта фраза?

– Что значит, опять? Ничего я такого не говорила!

– А если говорили?

– Ну, не помню я.

– Может, вы видели этих людей раньше? Может, они уже были в этом кафе, может, набедокурили здесь?..

– Да нет, не было ничего…

– Вы водкой торгуете?

– Водкой?! Что вы такое говорите?! Можете проверить! – с праведным возмущением протянула женщина и воинственно подбоченилась. Сейчас она была уверена в себе, потому что не было в ее закромах ни паленой водки, ни самогона.

– Ну, может, Прошник приходил к вам за водкой. Думал, что вы водкой торгуете, а у вас не было ничего. Может, он скандал устроил…

Какое-то время Ирина Степановна в замешательстве смотрела на Гришу, не зная, принимать его подсказку или нет.

– За водкой?

– Ну да, за водкой… Тут гаражи рядом, калдыри всякие собираются, может, и Прошник с Волховым там квасили.

– Прошник – это который в морду получил? – наморщилась она.

– Он самый.

– Нет, этот не приходил. А тот, который с ним был… Волхов, да?

– Волхов.

– Этот приходил. И водку требовал. Разнести тут все хотел! Хорошо, мужики здесь сидели, угомонили…

– Давно это было?

– Ну, было…

– А сразу нельзя было сказать? – покровительственно улыбнулся Кустарев.

– Да голову ты мне, старший лейтенант, заморочил. Дотошный ты, занудный. Тебе об этом кто-нибудь говорил?

Гриша молча кивнул. Одинцов его занудой назвал сегодня утром, когда он заставил его рассказать все, даже за каким столом и как сидел…

– Не знала я Прошника. И Волхова тоже не знала. Ну, если не считать инцидент с водкой…

Похоже, Ирина Степановна и сама поверила в этот инцидент, поэтому в глазах ни тени сомнения. Как по писаному врала…

А не было инцидента с водкой. Было что-то другое. И Прошника она знала, и Волхова, Кустарев практически не сомневался в этом. Но почему Ирина Степановна скрывает этот факт? Стыдится чего-то или кто-то посоветовал ей держать рот на замке?.. Что, если второе?..

Глава 11

Дождь осенью – это слезы, которыми природа оплакивает прошедшее лето. Весной же дождь смывает последние следы зимы, капли еще холодные, но в них уже чувствуется тепло приближающегося лета. Скоро май – мангал в лесу, шашлыки, футбол с друзьями. И Юля будет под рукой – вся такая послушная, покорная… Красивая она девчонка, стильная, и в постели с ней хорошо, и на людях показаться не стыдно. Но не лежит к ней душа…

«Дворники» – влево, «дворники» – вправо, туда-сюда, любит – не любит, будет – не будет… На улице – дождь, а в душе – уныние.

Может, и не будет друзей на маевке и футбола тоже. У родителей роскошный дом за городом, там и пруд во дворе, и сосны, и беседка, и барбекю будет, и пиво. И Юля. Эта штучка без мыла в любую душу влезет. Мама сегодня звонила, сказала, что у нее к сыну важный разговор. О его будущем. Неудивительно, если Юля и к ней без мыла…

Мама у него женщина неконфликтная. В жизнь к сыну не вламывается, но у двери находится постоянно. Если она вдруг задастся целью, то ее не остановишь… И если официально пригласит их с Юлей в гости, никуда Гриша не денется. Да и Юля от него не отстанет. А пригласить их могут именно на майские праздники…

Нет, Юля не отцепится. И от родительского дома не откажется – ни на праздники, ни вообще. Дом роскошный, в элитном поселке, и очень скоро Гриша сможет вселиться в него. Родители новый дом заканчивают – для себя… Если Юля этого не знает, то догадывается. А свою выгоду она не упустит… не отвяжется. Потому и жаба на душе тоскливо квакает. Тоскливо, монотонно, убаюкивающе. Не та Юля девушка, которая ему нужна, но и менять ничего как-то не хочется. Может, что ни делается – все к лучшему?..

Ирина Степановна вышла из кафе, раскрыла зонт и направилась в сторону гаражей. Кустарев заинтригованно повел бровью. Что-то не так с этими гаражами, если женщину туда потянуло. Поздно уже, девятый час вечера, темно, к тому же мокро и скользко. И опасно. Трудно было поверить, что Ирину Степановну понесло в это чертово место.

Но до гаражей она так и не дошла. Оказалось, что ей нужен был «Форд», стоящий на дальнем краю площадки перед автомойкой. Она с дистанции открыла машину, села. Кустарев наблюдал за ней издалека, но все-таки заметил, как под ее весом качнулся кузов. Или ему показалось, что покачнулся. Поздний вечер, тепло, дождь. Могло и показаться. Но в машину точно садилась Ирина Степановна, в этом трудно было ошибиться…

Знала она Прошника и Волхова, но не хотела в этом признаваться. Пытать Кустарев ее не стал, сделал вид, что поверил, и ушел. А вечером подъехал к автомойке, занял удобную для наблюдения позицию.

Интересно было знать, куда и с кем отправится после работы гражданка Каштанова. Прописана женщина была в Бочарове, но где жила фактически, пока не ясно. Что, если в Ольговке? Может, она жила с Ваньком, о котором говорил Прошник. Или с кем-то, кого знал покойный… Возможно, Гриша шел по ложному следу, но в его работе даже отсутствие результата – это движение вперед. По замкнутому кругу вперед. По замкнутому кругу, из которого состоит цепь расследования…

Ирина Степановна минут десять разогревала двигатель. Возможно, все это время она разговаривала с кем-то по телефону.

Теперь Гриша знал, на какой машине она ездит. Если результата не будет, завтра он поставит «Форд» на прослушку. И «радиомаячок» установит, чтобы за ней можно было следить, не привлекая внимания. А пока он садился на «хвост» классическим способом – позволил машине проехать, дождался, когда она свернет за поворот, и сам сорвал свой джип с места.

Он в два счета нагнал неспешно следующий «Форд», «приклеился» к нему…

Путь в Ольговку лежал через шоссе на Москву, но «Форд» свернул в сторону Бочарова. Машина проехала через весь город, свернула на Профсоюзную улицу, остановилась у ворот небольшого частного дома. А прописана гражданка Каштанова была на улице Свободы.

Она вышла из машины. Легко вышла, непринужденно, и дождь ее ничуть не смущал. Подошла к калитке, дернула, пытаясь открыть. Затем нервно достала из сумочки телефон, набрала номер и, не отнимая трубку от уха, снова села в машину.

Прошло минут двадцать, прежде чем она сдала назад и выехала на дорогу. На этот раз Ирина Степановна отправилась на улицу Свободы, припарковала машину во дворе многоэтажного дома и зашла в подъезд.

И к кому она, интересно, ездила на Профсоюзную улицу? С кем собиралась там встретиться? И почему ее не пустили в дом?

Кустарев выехал со двора, с улицы Профсоюзной свернул на Водопьянова. Здесь жила Лиля Марковникова. Что, если Каштанова знакома с ней? Может, и не совсем они соседи, но их дома находятся не так уж далеко друг от друга… Кустарев усмехнулся себе под нос. Это предположение даже фантастикой не назовешь, оно больше похоже на бред воспаленного воображения.

Ну, какая связь может быть между Марковниковой и Каштановой? А если вдруг они случайно знакомы, то что? Не мог Татаринов натравливать Прошника на Одинцова, он в это время сам скрывался от людей Никиткина. Если, конечно, его уже не упрятали на два метра под землю…

А что, если он сейчас у своей Лили? Полиция его уже не ищет, не до него. В розыск подали, только и всего. И Никиткину, возможно, не до него…

Сейчас Гриша убедится в абсурдности своего предположения и продолжит путь – на Профсоюзную улицу. Он должен узнать, кто проживает в доме, куда не пустили Каштанову.

Машин во дворе много, но Гриша все-таки заметил место для парковки. Он проехал мимо пустующего промежутка, остановился, стал сдавать задом, но не успел. Его опередил черный «Гелендваген», который передом нырнул в незаполненное место. Из него вышли два крепких парня в черных полупальто.

– Эй, так нельзя! – махнув рукой, возмущенно протянул Гриша.

Упущенная возможность его волновала сейчас меньше всего. Куда больше он заинтересовался самим «Гелендвагеном». Что, если Никиткин послал своих людей к Татаринову?

– Извини, старик! Спешим очень! – Плотного телосложения парень с квадратным лицом примирительно приложил руку к груди.

– Все равно так нельзя! – изображая простака, вздохнул Гриша.

Но парень уже потерял к нему интерес. Все, конфликт улажен, а остаточные возмущения не в счет.

Наблюдая за парнями, Кустарев заехал прямо на газон. Здесь парковаться нельзя, но бывают случаи, когда можно. Ему срочно нужно было идти вслед за подозрительными личностями, которые скрылись во втором подъезде.

А дверь в подъезд была заперта на кодовый замок. Пассажирам «Гелендвагена» повезло, им дверь открыл вышедший из подъезда мужчина…

Точно так же повезло и Одинцову, когда они в свое время шли за Татариновым. Дверь им тогда открыла входящая в подъезд женщина. Надо было выяснить код, но они тогда очень торопились.

Гриша и сейчас торопился, но, как назло, никто не входил в подъезд, и обратного движения не было. Время шло, а он продолжал стоять у двери.

Наконец она открылась, и Кустарев увидел знакомого уже парня с квадратным лицом. Он тащил к машине бесчувственного человека, в котором Гриша узнал Татаринова, ему помогал его компаньон, круглолицый парень с коротким, будто бритвой подрезанным снизу, носом.

Парень глянул на Кустарева резко, подозрительно.

– Что, нажрался? – быстро отреагировал Гриша.

– Хуже, наркота. Возможно, передоз, – заметно расслабился парень.

– В больницу надо.

– А мы, по-твоему, куда?

На этом разговор и закончился. Татарина потащили к «Гелендвагену», а Гриша направился к своей машине.

«Радиомаяк» у него был в единственном экземпляре, и хорошо, что он не прицепил его к «Форду» Каштановой.

Татаринова засунули в машину, парень с квадратным лицом сел за руль. Гриша подбежал к «Гелендвагену», с глупым выражением лица постучал в стекло.

– Тебе чего? – опустив его, спросил водитель.

– Это, вы уже уезжаете?

– А ты не видишь?

– Ну, хорошо… Давай, давай! – махая рукой, отошел назад Гриша.

Машина резко взяла с места в карьер, но все-таки он успел втиснуть «маяк» в узкое пространство между номером и местом, к которому он крепился.

Вечер, посвященный отработке тактических приемов слежения за противником, продолжался.

Кустарев настроил приемник, вывел сигнал от «Гелендвагена» на электронную карту и поехал за ним. Кто не рискует, тот не смеет называться опером.

Он рисковал, когда цеплял к машине «маячок», но сейчас этого ему казалось мало. Аппетит приходит во время еды, и Гриша жалел о том, что не смог забросить в салон «жучок». Он просто не смог бы сделать это незаметно и все равно жалел. Очень уж хотелось послушать, о чем говорят в «Гелендвагене»…

Он рисковал и сейчас. Неизвестно, куда везут Татаринова, может, к Никиткину на разговор, может, в лес на похороны… Похитители наверняка вооружены, и они не дураки. Вдруг они догадаются, что Кустарев появился не просто так? И его движения вокруг машины могут расшифровать. Как бы не устроили ему засаду…

Кустарев набрал номер Ожогина:

– Юра, даже не знаю, что сказать.

– А ты придумай. Только быстро.

– Я за Татариновым еду. В отключке он, его куда-то везут.

– Кто везет?

– Какие-то люди. На «гелике»… – Гриша продиктовал номера машины. – Они его от Марковниковой забрали. Как он у нее оказался, не знаю, не выяснял. И что с ней, тоже не знаю. Может, лежит с проломленной головой…

– Разберемся. Ты где?

– По Красноармейской улице еду. Куда, не знаю. Может, на похороны меня приглашают. Как думаешь, соглашаться?

– Ну, неплохо было бы взять с поличным, но и Татарина терять нельзя, он много интересного рассказать может…

– И похитители рассказать могут, если их с поличным взять. А если просто так перехватить, придумают какую-нибудь сказку про «белого бычка». Ролевые игры у них с этим «белым бычком», с Татарином. И он подтвердит…

– Давай так, как идет, так пусть и будет. Сиди на «хвосте», следи за направлением, держи меня в курсе, а я группу на выезд организую. Только никому больше не звони – ни Растрыгину, ни Санькову, ни черту лысому…

– А кто у нас черт лысый?

– Ну, Одинцову, конечно, можно сказать. Но зачем? – хмыкнул Ожогин.

– Ему результат нужен.

– Очень нужен… – понизив голос, сказал Юра. – Новости не очень. Баллистическую экспертизу провели, в общем, в машине у Львовича орудие убийства нашли.

– Так не зря же ствол подбрасывали.

– Давить надо Фраера, причем так, чтобы земля под ним горела.

– Надо… Ребята на Чапаева свернули, – проинформировал Кустарев.

– А куда Чапаева упирается?

– Городское кладбище там…

– Вот и я о том же… Со сторожем договорятся, он «копачей» быстро приладит, могилу в два счета организуют.

– Эти не напортачат, как с Веселым.

– Вот-вот, может, на то и расчет.

– Если они страхуются, значит, с Веселым они решили. Только похороны не задались.

Для Миши Веселого нужно было яму глубокую рыть, затем труп закапывать, утаптывая над ним землю, чтобы не было потом провалов. А убийцам лень было с трупом возиться, они его в готовую яму сбросили, землицей чуть присыпали. Но тогда сухо было, а сейчас земля мокрая, и нет желания грязь месить. Гораздо проще профессионалов нанять, заплатить им хорошо, чтобы самим грязным делом не заниматься.

– Ты, Гриша, главное, не вспугни птицу. Осторожно там. Им с кладбища никуда не деться, а мы сейчас подъедем. Если они Татарина убьют, в этом нашей вины нет. Лучше пусть они его «замочат», чем ты засветишься… Ну, все, давай жди!

Кустареву приходилось бывать на городском кладбище, он знал, как туда попасть. Главное, со сторожем договориться, он откроет ворота, пропустит машину внутрь, там, вдалеке от посторонних глаз, убийцы сбросят на землю тело, подождут, пока могильщики предадут его земле…

«Гелендваген» действительно затормозил возле кладбища. Гриша остановил машину на улице, которая примыкала к погосту. Далеко от места поставил, чтобы не привлекать внимания. Вышел из машины и направился к воротам. С неба лило, под ногами хлюпало, но разве такая мелочь могла его остановить? Вот если стрелять начнут…

Он промок до нитки, испачкался, но к «Гелендвагену» подобрался незаметно. Подошел к нему в тот самый момент, когда машина, моргнув ему поворотником, тронулась с места. И непонятно, то ли сбросили преступники труп, то ли увозят его с собой.

Машина еще не исчезла из виду, а Кустарев уже подошел к воротам. Закрыто все, даже калитка на замке. В кладбищенской темноте угадывались очертания сторожки, но свет в окнах не горел. Может, и нет сейчас там никого. Возможно, преступники плюнули на сторожа и уехали – может, в лес или к реке, чтобы утопить труп.

Они уже в пути, а Гриша на пустом месте, под дождем, его машина далеко, пока до нее добежишь… А дальность сигнала с «радиомаячка» небезграничная, как бы не потерять объект.

Все же он решительно шагнул к воротам. Ворота кованые, высокие, через них не перелезть, зато калитка не казалась непреодолимой преградой. Гриша спрыгнул по ту сторону забора, в потусторонний мир, подошел к сторожке, дернул дверь. Закрыто, на зов никто не откликнулся. Ни трупа нет, ни людей, которые могли бы им заняться.

Покойников, праздно шатающихся по кладбищу, Гриша не боялся, и все-таки кладбище покидал с чувством облегчения. Не покойников сейчас нужно бояться, а живых людей.