Текст книги "Гопники (сборник)"

– А проверки там разные?

– Хули проверки? Дадут проверяющему бутылку шампанского и коньяка какого-нибудь – и все заебись.

* * *

Мы курим на крыльце школы, прямо под окнами директорского кабинета. Выскакивает Гнус – директор. Все успеваем затушить сигареты, кроме Вэка. Он особо и не торопится.

– А ну-ка пошли со мной, – говорит ему Гнус.

Вэк нагло улыбается, делает затяжку и бросает бычок под ноги.

– А ну-ка подбери.

Вэк медленно, как старый дед, нагибается и берет бычок двумя пальцами.

– Теперь положи в урну – и со мной.

Вэк возвращается минут через пятнадцать. Мы все это время ждем за углом.

– Ну, что?

– Ничего. Гнус совсем оборзел. Надо ему ебальник разрисовать.

– Что, пиздил тебя? – спрашивает Бык.

– Да.

– По морде?

– По морде и в живот. Потом вытащил ключи и начал сюда совать, типа мучить, – он показывает пальцами под подбородком.

– Ему самому так делали, наверное, – говорю я. – Он же в интернате учился.

– Откуда ты знаешь?

– Так, кто-то говорил.

Я не хочу говорить, что про это мне рассказала мама.

– Ну, что? Отпиздим Гнуса, – Вэк смотрит на всех так, как будто все соссали и только один он смелый.

– А если ментам сдаст? – спрашивает Бык.

– А как он узнает, кто? Мы вечером, когда темно. И переоденемся, чтобы не узнал. Накинем мешок на голову, насуем и съебемся.

* * *

Вечером Гнус – в шубе из искусственного меха, черной кроличьей шапке и с обшарпанным дипломатом – идет от школы к остановке. Мы втроем – я, Вэк и Бык – выскакиваем из-за деревьев и сбиваем Гнуса с ног. Дипломат отлетает метров на пять. У всех у нас шапки натянуты до подбородка, чтобы не было видно лиц. Я надеваю Гнусу на голову мешок, и мы втроем начинаем пинать его ногами, стараясь попасть по морде, по яйцам или в живот.

– А-а-а! Помогите! Милиция! – орет Гнус.

Народу вокруг нету, но все равно надо уходить. Я дергаю Быка за рукав – мы договорились не разговаривать, чтобы Гнус не узнал по голосам. Бык толкает Вэка, и мы отваливаем.

* * *

На следующий день я и Вэк курим на заднем крыльце и издалека видим, как Гнус идет от остановки. В черных очках. Вэк улыбается:

– Значит, наставили Гнусу «фиников», раз очки надел, да?

– А если узнает?

– Не ссы, не узнает. Ладно, все это херня. Вот сегодня дискотека в клубе. Будет большой сбор. Я пойду, а ты?

– Не знаю.

– Поехали, надо начинать за район лазить. А то познакомишься с бабой, и что ты ей скажешь? Что ты на своем районе «нулевой»? Что за район не ходишь? Что в «основе» друзей нет?

– Ладно.

– Надо Быку сказать и Клоку. А Быру позовем?

– Давай позовем. Только думаешь – он поедет?

* * *

Вечером на остановке собралось человек пятьдесят пацанов – от восьмиклассников до «старых», которым уже по восемнадцать и даже больше.

– Короче, едем до площади Гагарина, потом пешком в клуб, – говорит Обезьяна. – Не разделяемся, все вместе.

В троллейбусе становимся сзади, а кто не поместился, толпятся в проходах. Цыган громко пердит и орет:

– Пожар!

Остальные тоже пердят. Какая-то тетка на сиденье зажимает нос.

Потом все закуриваем. Народа, кроме нас, в троллейбусе мало. Некоторые оборачиваются, но рыпаться боятся.

– Слушайте анекдот, – говорит Цыган. – Короче, приехал Горбачев в гости к Рейгану, идут они по городу, Рейган все ему показывает, хуе-мое. Тут негритос какой-то стоит, жвачку жует, потом выплюнул, а Рейган ее – в карман. Горбачев спрашивает – нахуя? А Рейган говорит – мы их на гондоны переделываем и к вам отправляем. Потом Рейган приехал к Горбачеву, ну и то же самое, короче. Ходят они, все смотрят. Под кустом мужик с бабой ебутся, мужик гондон выбросил, а Горбачев поднял – и в карман. Рейган, типа, спрашивает – зачем? Как зачем, мы их на жвачки переделываем и к вам в Америку отправляем.

Все опять хохочут, кроме Быка. Он смотрит на остальных, потом тоже смеется.

– Ну что, боишься? – спрашивает у меня Клок.

– Ну, так. Первый раз все-таки.

– Не ссы. Надо же начинать. А ты, Вэк, боишься?

– Пошел ты в пизду.

– Сам пошел.

Приехали. Всей толпой вываливаем из троллейбуса и идем к клубу. На площади перед клубом уже стоит какая-то «банда» – человек пятьдесят.

– Это «ленинцы», – говорит Обезьяна. – Готовьтесь. Будем пиздиться.

Мы идем прямо на них и орем: «Ну, что, готовьтесь», «Счас вам пиздец», «Ленинцы-хуенинцы».

Когда подходим близко, начинается «мочилово». Мне кто-то бьет ногой по почкам, я падаю и получаю еще раз – но несильно – по спине. Вскакиваю на ноги и начинаю «махаться» с каким-то маленьким толстым «ленинцем». Рядом Вэк ногами добивает другого «ленинца» – его сбил с ног Цыган. На Клока напали сразу двое, и он отмахивается от них.

– Менты! – кричит кто-то. Визжит сирена.

– Все, мир! «Стелим» ментов! – кричит Обезьяна.

– Хорошо, ладно! – говорит высокий здоровый пацан-«ленинец», их «основа».

Менты выскакивают из «бобика». Один орет:

– Ну-ка, быстро разойтись, что такое?

– Сзади заходите! Окружаем ментов! – кричит Обезьяна.

К «бобику» со всех сторон бегут пацаны. Мент тянется к кобуре, потом убирает руку и лезет обратно в машину. За дверь уже схватились, не давая ему ее закрыть.

– Заводи, еб твою мать! – кричит мент. – А ты вызывай подкрепление!

Водитель пытается завестись. Дверь отламывается, и руки тянутся к менту. Он выхватывает пистолет и направляет на нас.

– Назад, блядь, пидарасы. Убью на хуй!

– Ни хуя себе, а я думал, у него там тряпки, – говорит Цыган. Видно, что он на самом деле удивлен.

Толпа отступает.

– Заводи ты, еб твою мать!

«Бобик» заводится, но ехать некуда – со всех сторон машину окружает толпа пацанов. «Ленинцы» перемешались в ней с нашими – «рабочими».

– Бей им окна, блядь, – орет Обезьяна.

– Я тебе разобью счас. Хуярь по толпе, дави их на хуй! – говорит мент водиле.

«Бобик» трогается. Несколько человек выскакивают прямо из-под колес. Со всех сторон по машине молотят кулаками и ногами, стекло в боковой двери разбивается.

– Вам пиздец! – кричит мент. Мы хохочем. Машина вырывается из толпы, несколько человек бегут за ней.

– Ладно, до следующего раза, – говорит «ленинский» основа Обезьяне.

– До следующего.

* * *

– Ну, бля, класс! – говорит Вэк. – Заебись ментов попугали. И «ленинцев» тоже.

Мы едем в троллейбусе домой. Многие пацаны еще остались в городе – «поснимать» баб или просто погулять, а мы втроем едем домой, потому что Быку надо домой к девяти.

– Я ему прямого – он на жопу. Тогда я ногами начинаю стелить – по морде ему и в нос – пусть знает, как на «Рабочий» залупаться.

– Лежачего нельзя бить. Некрасиво, – говорит Бык.

– Не пизди. Это тебе не дома, это за свой район. Он упал – если не добить, кого-нибудь за ногу схватит – и сразу «постилка».

– Все равно так нельзя. Некрасиво.

– Да не пизди ты. Красиво, некрасиво…

– А Быра хули не пришел? – спрашиваю я.

– А это ты у него спроси, – отвечает Вэк. – Может, соссал.

Выходим из троллейбуса.

На остановке стоит малый из нашей школы – учится классе в шестом, наверное.

– Счас я с ним поговорю, – говорит Вэк.

– Да ладно, не трогай его, – Бык хочет схватить Вэка за руку, но тот увертывается.

– Малый, привет. Дай-ка копеек.

– Нету.

– А если найду?

– А где ты найдешь, если у меня их нету?

– Малый, ты много на себя берешь. Я могу и не понять.

Малый смотрит на Вэка, но не испуганно, а злобно. Видно, он пацан заебистый.

– Малый, ты чего-то не понял?

– Отстань.

– Что? – Вэк бьет его кулаком в нос. Капля крови вытекает у малого из ноздри и падает на его светлую куртку. Вэк дергает его за руку, сбивает с ног. Малый плачет. Вэк бьет его ногой в живот и отходит.

– Зря ты его, – говорит Бык. – Он тебе ничего не сделал. Тем более, свой малый со своего района.

– Что ты мне целый день мозги ебешь? – кричит Вэк. – Счас тебе точно въебу.

– Попробуй.

– И попробую.

– Ладно, успокойтесь, – говорю я и становлюсь между ними.

Они злобно смотрят друг на друга но драку не затевают.

* * *

На «трудах» работаем в слесарной мастерской: выпиливаем самопальные гаечные ключи, которые Клим – учитель – потом продаст автобусному парку. Он говорит, что за эти деньги ученики будут ездить на экскурсии, но до сих пор никто еще никуда не съездил.

Как обычно, Клим, дав задание, уходит в свой кабинет.

– Начинай! – кричит Вэк. Все хватают напильники и молотят ими по верстакам. Вбегает Клим – маленький, толстый и лысый.

– Вы что, охуели, блядь? Класс идиотов!

В руке у него резиновая дубинка – «палочка-выручалочка», вроде ментовской, только помягче. Клим бьет ей по голове первого попавшегося – Быру. Остальные хохочут и перестают стучать молотками.

– Все. Не занимайтесь хуйней. Работайте, – Клим выходит.

– Хули ты смеялся? – Быра поворачивается к Куне.

– Все смеялись.

– Мало ли, что все? А ты хули смеялся?

– Ладно, не трогай его, – говорит Бык. – Все смеялись.

– А ты не пизди.

– Что?

– Что слышал.

– Э, Быра, ты что, охуел?

– Быра, пойдешь с Быком «по разам»? – спрашивает Вэк.

Бык подходит к Быриному верстаку. Все остальные смотрят на них.

– Ну, что, будешь? – снова спрашивает Вэк.

– Нет, не сегодня. Голова болит.

– Соссал! – кричит Вэк. – Все слышали? Быра с Быком сосцал «по разам».

– Ничего я не соссал.

Быра неожиданно дает прямого Быку в нос, хочет добавить, но Бык увертывается. Оба выскакивают в проход между верстаками.

– Куня, на шухер! – командует Вэк, и тот бежит к дверям.

Бык с Бырой махаются на равных. Бык немного выше и чаще бьет ногами. Быра хватает его за ногу и хочет повалить, но Бык несколько раз молотит его по морде. Быра отпускает ногу и останавливается.

– Ну, что? Еще будешь? – спрашивает Вэк.

– Нет.

– Молодец, Бык, – говорит Вэк и хлопает его по плечу. Быра выходит из мастерской.

На втором уроке, после перемены, Куня обзывается на Кощея. Они – самые дохлые в классе – Куня последний, а Кощей предпоследний, но Кощея трогают меньше, потому что он псих и может как нечего делать засандалить молотком или стулом по голове. У него есть брат, который отсидел по два года в первом, втором и третьем классе и ушел в армию после восьмого. Куня никогда ни на кого не обзывается, кроме Кощея: остальных он боится.

Кощей берет молоток и замахивается на Куню. Все перестают работать и смотрят, что будет.

– Ебни ему, Кощей, – говорит Вэк.

В мастерской тихо, и слышно, как что-то хрустит в голове Куни, когда Кощей бьет по ней молотком. У Куни течет кровь, и он падает. Кощей бьет еще два раза и опускает молоток. Лицо у него становится белым, как огрызок мела у Клима на столе. Он, наверное, сам неслабо соссал.

Бык подходит к нему и вырывает молоток. Кощей не сопротивляется.

В мастерской воняет говном.

– Смотрите, Кощей обосрался, – говорит Быра.

Входит Клим:

– Почему не работаете? Что за хуйня?

Замечает Куню.

– Что с ним?

– Поскользнулся, и на него сверху молоток упал. И напильник.

– Вы что, охуели? Скорую вызывать. Скорей. Егоров, Беги в канцелярию, звони.

– Он что, еще и обосрался? – Клим нюхает воздух.

– Нет, это Кощей обосрался, – говорит Вэк. – Его в столовой отравили.

– Ну-ка домой, обмываться.

Кощей выбегает из мастерской.

– А остальные работать – хули вы стоите?

* * *

Курим в туалете. Начались морозы, и на крыльце уже особо не покуришь. Бык одновременно срет, а я и Вэк читаем надписи на стенах.

– «Лена Стоянова еще девочка. Кот», – читает Вэк. – Ну, это он, наверное, ее и ебал.

Кот на год старше нас и с этого года учится в тридцать втором «училе», а Стоянова раньше была с ним в одном классе, и сейчас – в девятом. Ничего «пила», за ней многие бегают.

В туалет заходит малый – класс четвертый или пятый. У самых малых – свой туалет на первом этаже. Он смотрит на нас и начинает расстегивать штаны. Бык в это время вытирает жопу тетрадным листом в клеточку.

– Ты, что, малый, в школу ссать ходишь? – спрашивает Вэк.

Малый повернулся и смотрит на него. Ясно, что он соссал.

– А нахуя ты тогда ссышь здесь? – Вэк хохочет.

Он положил сигарету на подоконник и расстегивает штаны. Малый в это время уже застегивает ширинку. Вэк подходит к нему сзади и ссыт на штаны, оставляя темные пятна. Малый плачет и идет к двери.

– Куда? – говорит Вэк. – Ты еще не покурил. Он берет с подоконника свою сигарету, затягивается и выпускает дым прямо на малого, потом еще.

– Теперь можешь идти.

Малый выскакивает из туалета.

– Зря ты его обоссал, Вэк, – говорит Бык. – Ну, обдуть дымом – ладно, а обоссывать нахуя?

– Нахуя ты его защищаешь? – говорит Вэк. – Он что, твой брат или друг?

– Нет, так просто.

* * *

В гардеробе после уроков к нам с Вэком подходит Быра.

– Слышь, пошлите сегодня ко мне, у меня самогонка есть.

– А дома кто? – спрашивает Вэк?

– Только баба. Но она мешать не будет.

– Ладно.

Одеваемся и идем к его пятиэтажке рядом со школой.

– Это ты, Сярхей? – спрашивает баба, когда Быра отмыкает входную дверь.

– Да, я. Тихо ты.

Мы входим в узкую прихожую. В ней воняет гуталином и пылью.

– Пошли на кухню.

Быра достает зеленую бутылку 0,7 мутной самогонки, заткнутой газетой, кусок сала, полбулки хлеба и три соленых огурца.

– Сярхей, а хто это с тобой?

– Тихо ты. Кто надо. Не мешай.

Быра закрывает кухонную дверь.

– Она заебала уже. Мамаша ее прописала, чтобы двухкомнатную получить. У нее раньше дом в деревне был. Продали. Гарнитур мамаша купила. Польский.

Быра разливает самогонку по стаканам, нарезает хлеб и сало.

– Ну, будем, – говорит Вэк.

Чокаемся и выпиваем.

– Ты что, правда, Анохину выебал? – спрашивает Вэк.

– Да, три раза. Летом еще.

– Где?

– Да здесь.

– А баба?

– А хули баба? Сидела в своей комнате.

– Может, еще скажешь, Анохина целка была?

– Нет, не целка.

– И как все было?

– Ну, как. Пришли, вмазали, музон там, хуе-мое, разделись, потом…

– А как ты добазарился?

– Ну, как. Говорит – пошли музон послушаем, у меня темы классные есть.

– А она?

– Давай, пошли.

– А что сейчас?

– Что сейчас?

– Больше не дает?

– Если захочу, то даст.

В кухню входит Бырина баба. Она в деревенском разноцветном платке.

– Ай-яй-яй. Такие маладыя – и уже пьють.

– Иди отсюда, не мешай.

– Усе матке скажу.

– Ну, скажи.

– А мне можно? Тридцать капель?

– Можно, только потом вали отсюда и не мешай.

Быра наливает ей в свой стакан самогонки, отрезает хлеба и сала.

– Ну, спасибо, унучык, – «баба» выпивает самогонку, закусывает.

– Ну, все, теперь иди.

Баба выходит.

Быра наливает всем по второй. Выпиваем.

– А ты не пиздишь? – спрашивает Вэк.

– Про что?

– Насчет Анохиной. А если мы у нее спросим?

– Ну, спрашивай.

– Алкаголики, еб вашу мать, – слышится голос бабы из комнаты. – Ня вучацца, а только пьють. Алкаголики, пьяницы.

– Заткнись, – кричит ей Быра.

– А ты на миня ня крычы. Мой дом продали – это счас мой дом.

– Заткнись ты, сука.

– А ты так со мной не разговарывай. Гауно ты ящо.

– Ты счас допиздишься.

– А ты не пугай бабу старую. Не надо меня пугать.

– Нет, я счас встану – и пиздец тебе.

– А я тебя не боюсь.

– Ну, все. Счас тебе пизда будет.

Быра вскакивает и бежит в комнату. Слышно, как он дает своей бабе оплеухи, потом возвращается на кухню.

– Ну, давайте допьем.

Он разливает остатки самогонки. Допиваем.

– Ну, так что насчет Анохиной? Давай поспорим, что ты ее не ебал?

– Зачем мне с тобой спорить?

– Значит, пиздишь.

– Нет.

– Ладно, кончай приебываться, – говорю я. Не хватало еще, чтобы они тут драку устроили. – Ебал, не ебал – тебе какая разница?

* * *

Наталья, учиха по рус-лит, злится с самого начала урока.

– Наверное, муж недоебал, – шепчет мне Бык.

– Ну, ты бы помог, – отвечаю я.

Про нее много разговоров насчет этого. Она еще молодая по сравнению с остальными – лет 27 или 28, не больше. Что у нее за муж, конечно, никто не знает. А злая она почти всегда. Ненавидит нашу школу и всех нас. Постоянно орет на нас: «Что вы за идиоты такие, что за дебилы? Пролетарии недоделанные, вот что значит рабочий район. Одно скотовье».

Она вызывает Куню, который уже недели две, как выписался из больницы. Он выходит к доске в своем грязном костюме, с немытыми ушами и торчащими на голове «петухами».

– Ну, что ты нам сегодня расскажешь интересного и глубокомысленного о проблеме героя в «Евгении Онегине»? – спрашивает Наталья.

Класс смеется. Куня морщит подбородок, как будто сейчас заплачет, потом поворачивается к классу жопой и несколько раз громко пердит.

– Вот вам, вот вам! – кричит он и выбегает за дверь.

Все хохочут, Наталья зажимает нос и тоже хохочет.

– Я думала, такое только в анекдотах бывает, – говорит она. – Ладно, продолжаем урок. Шмаров – к доске.

* * *

– Давайте Куню завафлим сегодня, – предлагает Вэк перед физкультурой. Мы только что пришли в раздевалку.

– Что, по-настоящему? – Бык тупо смотрит на него.

– Ну, а хули? Смотреть на него? Он же чмо, самый последний.

– Таких лучше вообще не трогать, – говорит Бык.

– А ты не защищай, не надо. Решили дать ему за щеку, значит дадим.

Вэк выходит из раздевалки в предбанник. Куня уже снял штаны и пиджак и остался в своем спортивном костюме. Штаны заправлены в носки, и носки натянуты почти до колена. Кеды он, наверное, забыл дома, потому что остался в своих рваных тапках.

Вэк хватает его за плечи и тащит в раздевалку. Куня цепляется за батарею. Подскакивает Быра и бьет Куню кулаком в живот. Вдвоем они втаскивают его в раздевалку и закрывают дверь.

– Ты что, по правде хочешь? – спрашивает Клок. – Думаешь, он у тебя будет сосать?

– Не будет – заставим! – Вэк ржет. Они с Бырой сажают Куню на скамейку, Клок хватает его за ноги, а Вэк начал расстегивать свои штаны.

– Кощей! На шухер! – кричит Клок. Обычно на шухер ставят Куню, но раз он «занят», приходится идти Кощею. Он с недовольной рожей выходит в «предбанник».

Кроме нас, в раздевалке еще несколько пацанов – Егоров и «примерные», но они переодеваются и в нашу сторону не смотрят, чтобы, если что, сказать, что ничего не видели.

Вэк вынимает хуй и подносит к губам Куни. Тот хочет отвернуться, но Быра дает ему по челюсти.

– Будешь сосать? – спрашивает Вэк.

Куня мотает головой. Быра еще раз бьет его в челюсть.

– Тогда обоссы его хотя бы, – говорит Клок.

Вэк улыбается, и из его хуя начинает литься струя мочи – прямо на голову Куни. Клок с Бырой отскакивают, чтобы не попало на них. Куню теперь никто не держит, и он выскакивает из раздевалки. Вэк подтягивает штаны.

– Жалко, что не взял.

Следующий раз я его… это… Хорошо? – спрашивает Быра.

Никто ему не отвечает.

* * *

Воскресенье. Я сижу дома и от нечего делать смотрю со своими какую-то ерунду по телевизору. В дверь звонят, и я иду открыть. Это Бык с Вэком, оба пьяные.

– Привет, мы бухло принесли.

Я закрываю за собой дверь и выхожу на лестничную площадку.

– Вы что, ебанулись? Сегодня же воскресенье, у меня все дома.

– А-а, – недовольно бурчит Бык.

– Хуй на, – говорит Вэк. – Ты же говорил – у него свободная хаза.

– Ну, я думал…

– Ладно, вынеси хоть пожрать. А сигареты есть?

– Нету.

– Ну, тогда хоть спичек и газету.

– Ладно.

Я возвращаюсь в квартиру.

– Кто это? – спрашивает мама.

– Это ко мне.

– Так впусти своих друзей, что они будут под дверью стоять?

– А куда я их впущу, на кухню, что ли?

– А хоть и на кухню.

Я отрезаю на кухне немного хлеба и сыра, беру с табуретки старую газету, потом коробок спичек с полки и незаметно прохожу через комнату.

– Что это ты взял? – спрашивает мама.

– Так, ничего.

Выхожу на площадку. Бык ссыт, повернувшись к перилам. Его струя льется на нижние площадки.

– Ты что, охуел? – говорю я. – А если соседи?

– Я их в жопу выебу.

– Своих будешь ебать, а эти настучат моим, потом придется разъебываться.

Бык стряхивает капли со своего хуя. Я только сейчас замечаю, какой он у него маленький, намного меньше, чем мой. Я думал, такие только у детей бывают. Я даю Вэку сыр, хлеб и газету со спичками. Бык забирает газету, отрывает кусок и сворачивает самокрутку без табака, поджигает и сует себе в рот. Мы с Вэком хохочем.

– Это ты так куришь? – спрашивает Вэк.

– Ну, а хули? У тебя что, сигареты есть?

– Хуй, завернутый в газету, заменяет сигарету. Газета у тебя уже есть, только хуя не хватает.

– Ну, ладно, я пошел, – говорю я.

– А ты что, с нами не бухнешь?

– Как я бухну? Мои же дома – сразу засекут.

– Ну, оденься, пошли, типа, погуляем.

– Неохота, такой мороз.

– Ну, ладно, давай.

– Давай.

* * *

– Пять минут на подготовку, – говорит Синицкая. Она ведет у нас «Основы Советского государства и права». Потом берет в рот дужку своих очков и начала лизать ее, перелистывая журнал.

Синицкая ставит много двоек, и ее боятся. Все сидят, уткнувшись в учебники. Она еще некоторое время лижет дужку, листает журнал, потом говорит:

– Так, первый вопрос. Судебная система Советского государства. Так… так… так… Быркин.

Быра медленно выходит к доске, поворачивается к классу и смотрит в пол.

– Ну, включай звук, а то видимость есть, а изображения нету, – говорит Синицкая. – Форма не соответствует содержанию: на вид – нормальный ученик, в костюме, с галстуком, все, как положено, – она улыбается, показывая три золотых зуба вверху. – А вот содержание… Содержания пока не вижу.

Быра что-то мычит.

– Ну, выучил или нет? – спрашивает Синицкая.

– Нет.

– Садись. Два.

Быра идет на свое место, бурча под нос:

– Дура, проститутка, бля.

– Ты у меня там еще побубни, – говорит Синицкая. – Будешь иметь бледный вид и макаронную походку.

– Пошла на хуй, дура, – громко говорит Быра, но Синицкая не слышит или притворяется, что не слышит.

– Как по улице ходить в шапке натянутой на глаза, так это он может, – говорит Синицкая. Все пацаны на Рабочем, в том числе я и Быра, уже недели две, как натягиваем свои шерстяные шапки низко на глаза. Как это началось и кто первый придумал – уже никто не помнит. Просто так все на Рабочем ходят – и все.

– А вы ведь даже не знаете, почему так носят и откуда это пошло, – продолжает Синицкая. Все радуется, потому что если она начинает учить нас жить, то это надолго, и может уже никого не спросить. – Это все оттуда, с Запада. Но там так носят шапки, чтобы показать, что они не хотят видеть ужасы буржуазной действительности. А у нас-то действительность социалистическая, здесь ужасов никаких и в помине нет. Есть отдельные недостатки, но мы с ними обязательно справимся. А вообще, скажу вам не как учительница, а просто, по человечески, – Синицкая снова улыбается и блестит золотыми зубами. – Остерегайтесь всего этого западного, иностранного. Вот у моих соседей дочка купила майку на барахолке, надела, а кто-то увидел и говорит: а ты знаешь, что на ней написано? Это же плохое слово, и, значит, что ты – и есть это плохое слово. Вот.

* * *

Перед восьмым марта в школе вечер, потом будет дискотека. Я, Клок и Быра курим у входа, а мимо нас прут накрашенные и начесанные бабы из восьмых, девятого и десятого классов.

– Вот, бля, намазались, суки, – Быра злобно смотрит на них, потом с громким звуком харкает себе под ноги.

Подходит Вэк.

– А где Бык? – спрашивает у него Клок.

– Дома. Говорит – не пойдет: надеть нечего.

– Сам дурак. Надо было покупать джемпер у Цыгана за тридцать. Поношенный, но еще ничего. Ну, пусть сидит теперь дома, хуй дрочит.

Вчетвером проходим внутрь. Петруха – «дежурный учитель», придурок и кретин – косо смотрит на нас. Бык пару месяцев назад заехал ему пару раз в грудняк: слишком много брал на себя, не нравилось ему, что курим в туалете. Но сейчас он нам хер что сделает: мы – из восьмого, имеем право придти на дискотеку.

Клок заходит поссать в туалет на втором этаже, и мы ждем его на лестнице. Наверху, на площадке третьего, стоят Сухая и Ленина Сергеевна – завуч. Они нас не замечают.

– Безобразие это, конечно, – говорит Ленина. – Буржуазная музыка, да еще вдобавок и на иностранном языке. О чем поют – мы не знаем. В зале практически темно…

– И не говорите. Дали свободу, что называется, – подлизывает ей задницу Сухая. – «Темнота – друг молодежи». Это же надо додуматься до такого!

– А если сейчас свет включить, разойдутся по углам, будут стоять, надувшись, а потом кто-нибудь в районо бумагу накатает – не организовываем культурный отдых учащихся. Они сейчас все ушлые стали. Вон, написали же анонимку в районо на Клима Яковлевича – матом ругается, часто выходит куда-то во время урока. Потом выяснилось, что это Букаев из 8-го «а» написал. И что вы думаете – извинился он? Ничего подобного. «Я и под своей фамилией могу это повторить», – говорит. В результате – проверка приезжала, осматривали мастерские, нашли нарушения. Ну, сами знаете, есть еще слабые места у нас, но у кого их нет? Представляете, как мне трудно было все это дело… ну, так сказать, чтобы все было нормально…

– Да, представляю.

– Так что, свет сейчас так просто не включишь. Вы уж, будьте добры, следите, чтобы все было нормально, а если заметите, что что-то явно не то, то можно и свет включить.

– Хорошо.

Вэк выходит из туалета, и мы все вместе поднимаемся по лестнице.

– Здравствуйте, Вера Алексеевна, – слишком весело и громко кричит Вэк.

– Здравствуйте, ребята, – отвечает Классная без улыбки. Как же, мы – «нежелательный элемент» на дискотеке, от нас только и жди, что неприятностей.

Свет в зале выключен, только моргают четыре фонаря цветомузыки – красный, зеленый, синий и желтый. Играет «Модерн токинг» – третий альбом, песня «Луи-Луи». Народ танцует, собравшись в кружки человек по пять-шесть.

– Пошли бухнем, – говорит Вэк. – Клок пузырь самогона где-то надыбал.

Мы смотрим на Клока. Он довольно улыбался.

– А чего сразу не сказал?

– Чтоб слюной не захлебнулись.

Мы опять спускаемся вниз, выходим на улицу и заворачиваем за угол школы.

– Закуски нет, надо голову нюхать, чтоб потом не шлифануть, – говорит Вэк.

Делаем по глотку, потом нюхаем головы друг друга.

– У меня еще одеколон есть, – Клок показывает маленький пузырек. – Так что, если кому мало…

– Ты что, серьезно? – спрашиваю я.

– Не-а, – ухмыляется он. – Я пока не ебанулся – одеколон пить. Вот намазаться можно, чтоб запаха не было.

– Ну, на хуй, – говорит Вэк. – Подумают еще – и правда одеколона напились.

– А может, выпьем его? – спрашивает Быра.

– Хочешь – пей, – говорит Вэк.

Возвращаемся в школу, снова заходим в актовый зал.

– Ну, что, пошли танцевать? – спрашивает Быра.

– Нет, давай посидим сначала, – отвечает Вэк.

Деревянные стулья с откидными сиденьями сдвинуты к стенам, и на них сидят несколько баб. Среди них – накрашенная Анохина в джинсовой юбке. Волосы начесаны и залиты лаком. Быра подсаживается к ней и начинает что-то трындеть. Она – явно без охоты – отвечает. Быра говорит что-то еще, встает и возвращается к нам.

– Ладно, давайте лучше танцевать, – говорит он.

– Что, опять послала? – Вэк смотрит на него и ржет. Мы тоже.

– Пошли танцевать, хули мы стоим, как лохи? – говорит Клок.

Встаем в круг. Сейчас играет первый альбом «Модерн токинга», песня «Ю май хо, ю май со». Потом ставят «медляк», и мы садимся на стулья.

После «медляка» снова встаем подрыгаться. В середине по залу идет какая-то тусовка. Некоторые перестают танцевать. Мы подходим поближе, посмотреть, что там такое.

Гриб пиздит какого-то «старого» мужика» – ему лет двадцать пять, усатый. Подскакивает Обезьяна и тоже несколько раз дает ему по морде. Мужик падает.

Включается свет, приходят Ленина и Сухая. Мужик сидит на полу и вытирает рукавом кровь из носа. Цыган подходит к Ленине:

– Ленина Сергеевна! Он сам виноват. Вязался к нашим девушкам. А все из-за чего – пускают кого попало на дискотеки. Надо только учеников и бывших учеников, чтоб пример показывали, – он громко смеется.

– Ладно, Остапчук. Ты бы уж лучше помолчал – нашелся мне тут пример. Бывшим ученикам на дискотеках тоже делать нечего. Как ты сюда прошел?

– Места надо знать, Ленина Сергеевна, места надо знать.

– Отведите его в туалет, пусть умоется, – она показывает на мужика.

Он поднимается и сам выходит из зала.

– Кто это? Ты его знаешь? – спрашиваю Вэка.

– Да. Это сестроеб Куцого. Я его пару раз видел на районе.

Свет потушили, и дискотека продолжается. Опять «медляк» – «Тайм» Скорпионсов.

– Ну, пошли кого-нибудь пригласим. Хули сидеть? – говорит Вэк.

Я рассматриваю толпу в поисках нормальной бабы, чтоб пригласить. Всех самых красивых уже пригласили. Недалеко стоит Кнопка из нашего класса, и я подхожу к ней.

– Привет. Можно тебя пригласить?

– Привет. Можно.

– Я, правда, не очень умею.

– Ну и я не очень. Не бойся.

Она прижимается ко мне, но грудей я не чувствую, только лифчик, твердый какой-то. Танцевать медляки я вообще не умею. Мы топчемся, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты меня веди, – говорит Кнопка.

– Куда?

Она смеется.

– Так говорят, когда танцуют. За собой веди, чтобы я делала шаги за тобой.

– А, понятно.

Мы топчемся так до конца медляка – мне показалось, что он длился минут десять.

– Спасибо, – говорит Кнопка. Я улыбаюсь. Думаю, что если бы она не была такой мелкой и некрасивой, то, может быть, можно было бы…

Иду искать своих. Бык сидит на стуле в углу.

– Ну, как Кнопка?

– Как, как? Я, может быть, первый раз в жизни с бабой танцевал.

– Так я и спрашиваю – как?

– Никак. Я же не умею.

– Ну, позажиматься все равно можно. Правда, у Кнопки там ничего нет.

– А видел, какую пилу Клок снял? Не с нашей школы. Курить пошли.

– А Вэк?

– Тоже курит, наверное. Подошел к какой-то козе, а она его послала, как щенка. Ну, он психанул и ушел.

– А ты?

Бык не отвечает.

Приходят Вэк и Клок с какой-то накрашенной бабой в облегающих джинсах. Ей на вид лет семнадцать или даже больше.

– Знакомьтесь, – говорит Клок. – Это Люда. А это Андрей, Вова и Саша.

– Очень приятно, – говорит она блядским голосом и улыбается.

– Ну, мы пошли танцевать, – говорит Клок.

– Присоединяйтесь, мальчики, – говорит она, повернувшись к нам, и они уходят, взявшись за руки.

– Нашла, бля, мальчиков, – говорит Вэк. – Хотя пила ничего. А эту дуру убью на хуй. «Я с колхозниками не танцую» – передразнил он. – Сама колхозница ебучая.

– Ладно, успокойся. Ну ее на хуй, – говорит Бык. – Пошли лучше подрыгаемся.

* * *

В первый день четвертой четверти в класс приходит новый пацан – с длинными волосами, с сережками в ушах, со всякими цепочками и заклепками на обычном школьном пиджаке. Неформал, короче говоря.

Первый урок – история.

– Вот, позвольте представить вам нового одноклассника – Мишу Иванова, – говорит Сухая. – Он переехал сюда с родителями из Ленинграда.

Он встает и спокойно смотрит на нас, а мы все рассматриваем его, как придурка. У нас в городе, а тем более, на районе, неформалов еще не было. Кто-то из «старых» видел однажды в клубе металлиста с Космонавтов: с цепями, браслетами и прочей ерундой. Непонятно, зачем он вообще приперся на дискотеку: металлисты же такую музыку не слушают.

– Конечно, Мише нужно будет привести себя в порядок, – говорит Сухая. – Там, в Ленинграде, может быть, свои правила, а здесь надо выглядеть, как все ученики. Срок – до завтра.

На перемене мы с Вэком подходим к Неформалу.