Текст книги "Толчок восемь баллов"

Владимир Кунин
Толчок восемь баллов

© Текст. В. В. Кунин, наследники, 2020

© Агентство ФТМ, Лтд., 2020

⁂

По серой мокрой дороге, сквозь очень русский пейзаж бежал огромный грузовой автомобиль с еще более огромным фургоном-рефрижератором. Совершал свои междугородние рейсы.

Двенадцать тонн – фургон да двенадцать тонн в фургоне – уже двадцать четыре тонны. А тягач? А то, се, пятое, десятое?.. Ужасно большой автомобиль! Тупоносый мотор в кабине от жара и шума укутан специальными стегаными чехлами.

А по бокам мотора, с разных его сторон, сидят люди. Слева – водитель, справа – пассажир.

Водителю Палпалычу пятьдесят. Пассажиру Толику – сорок.

Толик и в семьдесят будет Толиком, а поглядеть на Палпалыча, так он Палпалычем чуть ли не с детства был… И люди это очень хорошо чувствуют. Поэтому никогда никому не приходит в голову назвать Палпалыча – Пашей, а у Толика – спросить его имя-отчество.

Толик курил, стряхивал пепел в бумажный кулечек и грустно шевелил пальцами босых ног.

– И куришь, и куришь, и куришь! – беззлобно, но строго вещал Палпалыч. – Ты же, Толик, жутко куришь. Ты бы выпивал лучше… Налил, шлепнул, и эффект налицо. Главное, чтобы в привычку не вошло. А так, для аппетита, да ради бога! Кто тебе чего скажет?!

Толик стыдливо сунул кулечек с пеплом и сигаретой вниз, между колен.

– Я уважаю, когда мужик самостоятельный, – сказал Палпалыч, в первую очередь имея в виду себя. – Когда чего захочет, то и сможет… Это я понимаю. А так это все фуфло…

Толик тоскливо посмотрел вбок на мокрый русский пейзаж, убегающий назад за фургон, и затушил сигарету в кулечке.

– Две с половиной тыщи – не деньги. И вахтер – не работа. Будь ты хоть в Академии наук вахтером – все равно вахтер.

– Так ведь и работа: сутки через трое, – слабо возразил Толик.

– А трое суток груши околачиваешь?

– Зачем груши? Одному другу шашлык помогаю готовить…

– Ну ты даешь! Ты что ж, и болтать по-ихнему можешь?

– Могу.

– И все-все понимаешь?!

– Так я ж там родился… И вырос, – сказал Толик.

Потом Толик стоял сзади машины у распахнутых фургонных дверей, а Палпалыч сверху подавал ему мешки и хохотал:

– Пять тысяч верст – и два мешка!.. Ну Толик! Ну торговец! Рокфеллер хренов! Олигарх, мать твою!..

– Ничего, – покорно сказал Толик и поставил второй мешок на землю.

Палпалыч развеселился еще пуще:

– Вона торговцы! Вона они где, купцы-то настоящие!.. – И Палпалыч ткнул пальцем в темноту фургона: – Двести восемьдесят два ящичка по тридцать два килограммчика… «Джонатан-стандарт»!

Он отодрал планку от крайнего верхнего ящика, вынул оттуда ярко-красное яблоко и протянул его Толику.

– Вот это дело! Лопай, лопай… Девять тонн – девять тыщ килограмм. Считай по полста рублей за кило. Сколько это будет? Вот то-то и оно! И всем хорошо. И все при деле, все при бабках! И я в полном порядке…

Палпалыч выпрыгнул из фургона и стал закрывать его двери. И сказал Толику:

– Здесь тебя за полтора стольника любой подхватит. До города пятнадцать километров. А у меня еще два поста ГАИ впереди.

– Спасибо, – сказал Толик.

– Насчет гостиницы при рынке позвони. Спроси Нину – дежурную со второго этажа. Скажи, что от Палпалыча, она тебе местечко сделает…

– Спасибо, – еще раз сказал Толик и протянул Палпалычу деньги.

– Миллионер! – восхитился Палпалыч. – Ротшильд!..

И не взял денег. А влез в свою кабину и, уже закрывая дверь, крикнул:

– У тебя товар-то хоть ходовой?

– Такого товара, Палпалыч, в вашем городе еще и не видели, – со скромной гордостью ответил Толик.

– Ну Толик, ты даешь!!!

⁂

Базар – это городские ворота в плодородие земли и воздуха.

По прилавкам выстроились аккуратные яблочные пирамиды. Яблоки разных сортов, на самый тонкий вкус. За каждой пирамидой объявляется хозяин.

А дальше кучки гранатов, россыпь орехов, кадочки солений, помидоры, картошка…

За прилавками продавцы – один картиннее другого. Огромные кепки – упрямая грузинская мода, азиатские тюбетейки, кто-то в широком нагольном тулупе, необъятная украинская жинка, неестественно интеллигентные эстонцы – и многие разные другие… И это все при стремительно возникших, неведомых раньше границах, таможнях, визах!

И, наконец, Толик…

В самом невыгодном месте, почти у выхода, когда усталые от базарного великолепия, обвешанные тяжелыми сумками покупатели уходят уже ни на что не глядя, едва видный из-за плеча огромной украинки стоит Толик и торгует чем-то уж совсем непонятным.

– Зи-ра! – негромко покрикивает он. – Покупайте зи-ру!..

Но голос его едва слышен в сытом урчании рынка.

Сейчас мы сможем подробнее рассмотреть Толика. Внешность знакомая, примелькавшаяся. Но что-то неуловимое подскажет нам, что он оттуда – из южных и восточных краев.

Встречая на улицах большого российского города даже совсем русского человека в тюбетейке и провинциальном костюме, мы быстро и поверхностно относим его к людям, о которых нам все известно. Мы наделяем его легендарно дурными или легендарно приятными чертами характера – что, в сущности, одно и то же. Редко кто поразит нас, редко про кого можно сказать: «Да, в нем, казалось бы, нет ничего особенного, но он торчит из других людей, как гвоздь!»

О Толике этого нельзя сказать и вовсе.

Впрочем, чем-то он все же выделяется среди базарных молодцов-продавцов. Он портит их ряд. Он провал в этом торговом людском ряду. Любой из продавцов специально поддерживает расхожую легенду о своем месте жительства.

Толик выпадает из привычных базарных понятий. Он огорчает на первый взгляд. Где же восточная жуликоватая лукавость, где прибалтийская картинность ударений и акцента, где сибирская неторопливость жеста и движений, скрывающая под собой быстрый и изворотливый ум?

Да и сам товар Толика – что это такое? Семена не семена, пыльная серенькая крупка со странным, слегка аптечным запахом и уж абсолютно неслыханным названием!

– Зи-ра!.. – устало и тихо кричит Толик. – Покупайте зиру!..

Никто не хочет покупать его неведомый товар. Подошла старуха:

– Это чего?

– Зира…

– А для чего?

– Для плова.

– Чего?!!

Подошел мужчина. Постоял, посмотрел, спросил:

– Просо?

– Зира…

– А если на ей водку настоять?

– Это для плова.

– А если все-таки настоять?.. – Он взял щепотку, понюхал, растер в пальцах. – Как думаешь, запах будет отшибать?

Толик пожал плечами, отвернулся.

Другой, интеллигентный, ироничный, поглядел, посоветовал:

– Арбуз бы лучше привез. Или дыньки сушеные…

Веселая девушка – и та удивилась:

– Чего ж ты, дядя, с птичьим кормом во фруктовом ряду?

И тут Толик не выдержал, подозвал ее:

– Ну что ты такое говоришь? Какой же это тебе птичий корм? Совесть-то есть? Ведь училась когда-то, не среди дикарей росла… Я вам экзотическую вещь привез, а вы все недовольны! Как ты себе плов без зиры мыслишь? Ну как, скажи…

Такое искреннее удивление и непонимание прозвучало у Толика, что девушка испуганно заплатила и взяла кулечек с зирой.

Выйдя на улицу, она понюхала зиру, пожевала, оглянулась и осторожно выбросила полный кулечек в урну.

А в это время, во искупление всех торговых бед и обид Толика, наступала его звездная минута! К нему подходили двое: девятилетняя русская девочка в джинсах и очень профессорского вида узбек лет шестидесяти.

– Боже мой!.. Какая прелесть! – сказал старик и изумленно заглянул в мешок Толика.

– Что это, дедушка? – спросила русская девочка.

– Зира! – ответил русской внучке ее узбекский дедушка.

– А для чего она? – спросила внучка.

– Для плова, деточка! – И старик спросил у Толика: – Откуда такое счастье в центре России-матушки?

– Из Алтынабада, – счастливо ответил ему Толик по-узбекски.

Он словно засветился изнутри, и этот свет вдохнул в него решительность. Он отодвинул в сторону украинку со сливами и впервые выпрямился за своим прилавком.

И потек прекрасный, истинно восточный, базарный разговор на чистом узбекском языке, где никто не говорит о деньгах, где покупатель (а не продавец!) хвалит товар, где продавец чтит покупателя как знатока и поражается его вкусу, знанию обычаев…

Потом, вскользь и очень небрежно, покупатель спросит – чего стоит это чудо природы, которое ему предложил этот очаровательный человек-продавец, этот неведомый ему доселе брат. И брат, так же легко, совершенно незаинтересованно, назовет сумму, вдвое превышающую истинную стоимость товара. И это тоже замечательный ритуал, потому что он дает возможность и покупателю, и продавцу продолжить обоюдную, приятную беседу необидным, почти родственным препирательством…

Старый русский узбек купил несколько кулечков зиры, украинка заняла свое тронно-базарное место, а Толик закурил, чтобы унять волнение от встречи с близким и родным человеком…

⁂

Вечером Толик вернулся в рыночную гостиницу.

Поднявшись по лестнице, он открыл свою дверь и от неожиданности остановился. Он даже вернулся в коридор посмотреть дверную цифру: цифра была правильная, но комната…

В комнате расположился цветник, срезанный, должно быть, с какой-нибудь пустяковой клумбы в полкилометра обхватом. Цветы лежали на столе, на обеих кроватях, стояли на окнах и валялись на полу. В шкаф был втиснут чемодан, похожий на ларь, а в нем тоже были цветы…

А ведь еще нынче утром вторая кровать была пуста, и Толик был единственным обладателем этой современной гостиничной норы.

Теперь же среди цветов метался, ходил по цветам, присаживался на цветы, хватал их, делил на кучки и ловко оборачивал в целлофановый лоскут (ну только что не ел он этих цветов!..) южный человек, в большой южной кепке, с горящими южными глазами. Глаза эти, однако, не видели ничего постороннего.

Толик направился к своей кровати: кровать была безнадежно занята.

Сосед резко повернулся, пошел на Толика, тот посторонился, но сосед прошел мимо, будто Толик был предметом гостиницы.

Сосед схватил небольшой чемодан, отодвинул цветы к своей кровати, высыпал из чемодана на покрывало смятые бумажные деньги, но не стал считать их, а принялся швырять в чемодан букеты.

– Куда бы эти цветы… – сказал Толик и ткнул соседа пальцем в спину. – Мне спать надо.

И тут сосед оборотился, словно давно ждал вопросов, и с внезапной веселостью закричал:

– Слушай, помоги букеты вертеть, а? Заплачу, сколько хочешь! Все равно спать не будешь!

– Нет, – ответил Толик. – Мне вставать рано.

– Слушай! – кричал сосед. – Берешь пять штук, понял? Заворачиваешь – кладешь, заворачиваешь – кладешь. Вертеть не успеваю, понимаешь?

Он показал, как вертеть, потом схватил чемодан с цветами и убежал, оставив деньги, цветы повсюду, даже не затруднив себя поглядеть на Толика.

Толик походил, переступая через цветы, попытался освободить кусочек своей кровати, но не нашел места, куда переложить цветы. Толик заглянул в ванную. Там было то же самое, цветы стояли даже в раковине, даже в унитазе. И тогда Толик сдался…

Он выбрал пять цветков, взял целлофан и завернул. Получилось плохо, цветы торчали, целлофан раскручивался. Второй был удачнее, понемногу стало налаживаться. Толик очистил край кровати и сел. Сидя вертеть было сподручней.

…На столе уже высилась горка букетов, когда в комнату с чемоданом вбежал сосед, распахнул чемодан над кроватью, высыпал из него деньги и молча принялся кидать в чемодан букеты.

Работа Толика не заполнила чемодан целиком, и тогда сосед набросился на цветы сам и с огромной скоростью наделал еще десятка три букетов.

– Это что за цветы? – спросил Толик.

– Анемон, дорогой, анемон называется! Давай верти, дорогой! – громко закричал сосед. – Заплачу, сколько скажешь!!!

И опять убежал с чемоданом.

⁂

…Когда он снова появился в гостиничном номере, перед Толиком была уже достаточная куча букетов. Не считая деньги, сосед снова высыпал их на кровать и набил чемодан цветами.

– Ночь сейчас, – уныло сказал Толик и удивленно посмотрел на соседа. – Кто сейчас цветы покупает?

– У меня покупают! – воскликнул тот. – Уметь надо, дорогой!

И снова умчался с чемоданом…

К середине ночи комната опустела. Валялись листья, растоптанные мясистые цветы и обрывки целлофана. И тут открылись Толиковы мешки с зирой.

Заметив мешки, сосед кинулся к ним, схватил и побежал в ванну.

– Это мое, – сказал Толик.

– Выбросить надо, дорогой, – объяснил сосед. – Зачем тебе столько пыли?

– Это мой товар, – сказал Толик с обидой.

– Товар?! – захохотал сосед. – Тогда почему не продаешь? Зачем товар лежит? Товар – деньги – товар!

И не успел Толик двинуться, как сосед схватил оба мешка и убежал с ними куда-то в ночной, безлюдный город. Толик рванулся было за ним следом, спустился вниз по гостиничной лестнице, но не догнал соседа…

В вестибюле горел малый свет, на диване спала дежурная, дремал швейцар в модерновом креслице. Входная дверь была заложена – похоже, что через нее никто не выходил…

Толик постоял, постоял и вернулся обратно. Стал сгребать ногой мусор в угол. Потом уселся на постель. Прилег. И тут ворвался сосед, размахивая деньгами.

– Зачем товар так долго держал? – кричал он. – Хороший товар, дорогой! Так берут! Что это такое?

– Зира, – сказал Толик. – Приправа для плова… Кто же покупал ночью-то? Ее и днем не берут. И людей сейчас на улице нету.

– Есть люди, есть, дорогой! Как нету? Люди всегда есть. Уметь надо.

Сосед вынул из пустого Толикова мешка блестящий новенький транзисторный приемник.

– Вот – приемник купил! Музыку слушать будем! Любишь музыку слушать? Японский. Чистый «Соня»!..

– Сейчас купил? – снова удивился Толик, хотя уже должен был перестать удивляться. – Ночью?

– Сейчас, дорогой! Уметь надо! Ночь тоже сутки, чем ночь плохая? – Сосед снова захохотал, включил приемник и принялся крутить ручки.

Приемник потрещал, поиграл на скрипке, спел женским голосом «Арлекино, Арлекино…», потом поговорил на чужом языке и вдруг замолчал. Сосед вертел его ручки, вертел, но на всех диапазонах было молчание и легкий треск…

А потом приемник сам ясно и отчетливо сказал:

«…жители Алтынабада испытали новый подземный толчок. Сила толчка восемь баллов по шкале Рихтера».

– Почему толчок? Что такое? – Толик схватил приемник, потряс, но тот снова замолчал.

– Землетрясение в Алтынабаде, – сказал сосед. – Такое дело, понимаешь… А ты сам откуда?

– Из Алтынабада я! Из Алтынабада!!! – выкрикивал Толик и пытался найти ту самую станцию на приемнике. Станция почему-то молчала…

– Что же ты уехал? Землетрясение, а ты уехал. Нехорошо, дорогой, – с осуждением покачал головой сосед.

– Да не знал я! Не было никакого землетрясения!

– Ехать надо, – убежденно сказал сосед.

– Что же они молчат?!. – с отчаянием говорил Толик и тряс приемник.

Сосед мгновение приглядывался к Толику, словно что-то на него примерял.

– Значит, так, – сказал он неожиданно. – Ты работал, я обещал платить. Бери за работу приемник! Будешь слушать.

– Как?

– Бери-бери, пять тысяч стоит. Ты хорошо работал! Вещи собирай, поезжай в аэропорт… Лети в Алтынабад!

– У меня там нет никого, – печально сказал Толик.

– Как никого? – удивился сосед.

– Сирота я, – сказал Толик, жалея сам себя.

– Как так сирота?! – закричал сосед, мгновенно меняясь. – Ты там среди людей жил?

– А среди кого же? – обиделся Толик.

– А ты говоришь – «никого нету»! Поезжай, дорогой! Бери такси, поезжай, бери самолет, лети в Алтынабад. Товар продал, что делать будешь? Лети-лети, дорогой! Там тебя люди ждут!..

⁂

Несмотря на ранний утренний час, в аэропорту было полно народа.

В молчании стоит длинная очередь возле стойки с надписью «Алтынабад». Девушка, заведующая этой притягательной сегодня стойкой, пристроилась за нею, опершись на локотки, и читает толстую книгу – больше делать ей нечего. Билетов на Алтынабад нет.

Так они и стоят друг против друга: девушка и очередь – молча, спокойно, в ожидании. Никто не шумит, как ни странно, никто не суетится…

Вместе со всеми постоял и Толик.

Потом побродил у камеры хранения, поразглядывал кассовый автомат. Почитал инструкцию, поглядел, как другие пользуются этой мудреной штукой, и отошел…

Возле киоска с сувенирами он задержался подольше. Разглядывал матрешек, ненужные костяные фигурки из пластмассы, не имеющие художественных достоинств, авторучки, воткнутые в земной шар в виде подставки, и прочие изделия, которыми торговал аэропорт, чтобы его не забыл улетающий в небо…

Неожиданно в аэропортовских динамиках что-то щелкнуло, и женский голос сказал оттуда без малейшего выражения:

– Приземлился самолет Ту-154, прибывший специальным рейсом из Алтынабада. Повторяю…

Негромко переговаривающаяся толпа и вовсе замолчала – не скажут ли еще чего нужного, а потом подалась к тугим стеклянным дверям.

Стремиться улететь в неизвестность, которая происходит в твоем родном городе, и вдруг получить возможность увидеть, расспросить тех, кто только что прилетел оттуда, – да вполне понятное желание!

Толик стоял немного ближе других, и ему было хорошо видно, как по трапу из самолета выходили дети. Одни алтынабадские дети…

Без обычной детской суеты, хотя и с любопытством оглядываясь, спустились они на аэродромный асфальт и парами двинулись к аэропортовскому помещению.

Толпа распахнулась, образовав две коридорные стенки, и в тяжелом молчании пустила детей сквозь себя. Кто же будет расспрашивать детей про несчастье?..

Вдруг кто-то хлопнул Толика по спине:

– Почему не улетел? Самолета не было? – рядом стоял давешний гостиничный Сосед.

(Теперь будем называть его с большой буквы – он того заслуживает…)

– Билетов нет, – сказал Толик.

Он сказал это так, что было видно: раз объявлено, что билетов нет, то их и нет вообще. Но Сосед не обратил на это никакого внимания.

– Как нет? Почему нет? Не может быть! Иди со мной!

Толик послушно пошел, хотя и без особой надежды. Впрочем, он уже знал, что Сосед может многое.

Тот направился к каким-то внутренним дверям аэропорта, в которые Толику было бы невероятно даже и подумать войти самому по себе. Надо было родиться с такой ногой, которая сама направлялась бы в такие укромные двери, с такой рукой, что распахивала бы их, не успевая задуматься. Соседа же именно так и родили…

Впрочем, Сосед поколебался и в дверь не вошел. Он вернулся обратно к будке чистильщика сапог (которого Толик поначалу совсем не заметил), вошел в нее, сел на стул и прикрыл за собой стеклянную дверцу. Наверное, у него имелись еще более сложные, совсем свои пути для получения билетов при их полном отсутствии.

Толик стоял и во все глаза глядел, как Сосед много и быстро говорил с этим незаметным, но могучим авиационным работником, как он хлопал себя по карманам, а тот все кивал ему и кивал и начищал его ботинки до рояльного блеска.

Наконец разговор был закончен, что-то было передано из ладони в ладонь, и Сосед появился снаружи.

– Достал? – спросил Толик, заранее улыбаясь.

– Чего? – спросил тот.

– Билет достал?

Тут Сосед понял и засверкал глазами от восторга:

– Очень легко хочешь жить, дорогой! Лучше обувь почисти! С такими ботинками – кто даст билеты?!.

Толик посмотрел вниз, себе под ноги. Ботинки были, конечно… не очень представительские были ботинки.

Сосед тем временем впорхнул в первоначальные двери, маня Толика за собой. Поднявшись по лестнице и миновав пустой коридор, они обнаружили в конце кабинет замначальника чего-то.

Сосед вошел в замначальственную дверь, а Толик остался подождать снаружи.

…Время шло. Толик ходил мимо двери и покручивал приемник.

Наконец Толик не выдержал и приотворил дверь в начальство. За столом сидел хозяин кабинета, а больше в комнате не было решительно никого.

Толик еще раз посмотрел: совершенно, до аккуратности пусто.

– А где же он? – спросил Толик глуповато от растерянности.

Заместитель начальника удивленно поглядел на Толика.

– Ну этот… который к вам зашел? – объяснил Толик.

Заместитель начальника сделал жест в открытый воздух:

– Улетел ваш товарищ, – сказал заместитель. – Важное дело.

– А я? – растерянно спросил Толик.

Тот пожал плечами. А что он мог еще сказать Толику?

Толик огляделся: других дверей в кабинете не было… Окно закрыто на две рамы, оклеено по-зимнему. Разве что форточка – но этого уже не может быть, потому что это уже черт знает что!..

Пятясь, Толик вышел из кабинета и оглядел коридор. Коридор был пуст. Он снова сунулся в кабинет:

– Но он же не выходил?

– Улетел, улетел, – сказал заместитель.

…Толик вышел на улицу в полной растерянности, не переставая озираться по сторонам.

Где-то в высоте щелкнуло радио, и механический голос сказал:

– Окончилась посадка на самолет Ту-154, вылетающий рейсом тридцать шесть пятьдесят один на Алтынабад. Повторяю: окончилась посадка на самолет Ту-154…

Толик едет поездом.

За окном расстилается северная природа, которую никогда не трясут подземные силы. Перед вечером стелется пар на полянах. То Россия укладывается спать у себя по лесам…

Толик пил общепринятый портвейн с демобилизованным солдатом.

За спиной у солдата пряталась его совсем юная жена – кормила грудью солдатова младенца.

И Толик, и солдат пить не хотели, но почему-то уж так положено, что если для вагонного разговора – хоть умри, а выпей… Тем более что солдат, видать, замаялся со своим младенцем, женой и демобилизацией и дремал со стаканом в руках.

А в Толике происходила работа рассуждения и сопоставлений, которой многие люди заняты часто и повседневно. В поезде человек вынут на время из обыденной жизни, хотя и продолжает мчаться, как говорят, вперед и дальше.

– Все сразу не может быть в полном порядке, – говорил Толик. – Если тепло – то трясется земля под ногами. А если земля не трясется – то холодно.

Солдат совсем было задремал, но жена тактично сунула ему локотком в бок. И тот бессмысленно приоткрыл глаза…

– И с водой то же самое, – посмотрел в окно Толик. – То ее нет – и это совсем плохо. Все умирает… А если она есть – так выше крыши. Тоже все погибает. Цунами называется… Нехорошо.

Чмокал солдатский младенец, что-то шептала ему жена солдата, таращил на Толика усталые глаза демобилизованный воин, которого два года обучали уничтожать внутренних врагов и уважать гражданское население.

– Сейчас приеду, пойду в баню, – рассуждал Толик. – Ах да, ведь баня, наверное, сломалась! Нет… Сперва найду Мухтара… – улыбнулся Толик. – Дружок у меня там. С одного класса…

Сдвоенным стуком стучали колеса, грохотали мосты над большой высотой. От будок стрелочников и обходчиков звук проносящегося поезда отражался, как мячик.

– Из вахтеров уйду – может, там и сторожить-то уже нечего… Буду Мухтару помогать шашлык делать, – решил Толик. – А вдруг Мухтар умер? Вполне может быть, когда земля трясется. И я вполне могу тоже. Такой, скажут, случай. Умер, скажут, Толик, а перед смертью в большой русский город ездил. Так бы съездил, и ничего, – а тут выйдет, что перед смертью. Все тогда получится – перед смертью. Зирой перед смертью торговал… И всю жизнь живем перед смертью – значит, жизнь не может быть такая уж плохая.

Солдат уже совсем заснул, задремала за его спиной и жена. Только младенец сопел и чмокал, сопел и чмокал.

– Нет, я еще точно не умру, – сказал Толик младенцу с полной уверенностью. – Мне нельзя. Я не такой еще хороший человек, чтобы мог умереть.

И тогда младенец пересилил себя, оторвался от теплого соска и посмотрел на Толика. Посмотрел и улыбнулся!

Толик приподнял стакан с портвейном и отхлебнул за его, младенцево, здоровье.

Неизвестный автор фразы «земля уходит из-под ног», наверное, сам испытал, что это значит, когда добрая и надежная земля дрожит под тобой, под твоим домом, подо всей твоей привычной жизнью.

И время от времени по всему миру это где-то да и происходит. Теперь такое настигло и алтынабадцев.

Дома, сшитые железными прутьями с большими гайками на концах…

…маленькие домики, стены которых подперты контрфорсами, пересекающими тротуар…

…целые кварталы, подчистую разрушенные, но уже убранные…

…трамваи, идущие параллельно в одну сторону на расстояние в квартал – расстояние есть, а квартала нету!..

Все напоминает о страшных событиях: бегают по развалинам служебные собаки, вынюхивают под завалами живых человеков…

Мечутся разные автомобили с надписью по бортам – «МЧС». И на куртках у людей – те же буквы…

Хлынули сюда на помощь черт-те откуда, наплевав на все эти спесиво придуманные пограничные и таможенные игры.

В маленьких машинах ездят живые начальники из соседних стран – бывших республик…

…в большие машины грузят мертвых, завернутых в саваны из плотной белой ткани…

А на улицах уже висят плакаты с планами будущих кварталов и с обозначениями, кто будет заново строить Алтынабад.

Масса людей, хорошо устроенных у себя дома, где никогда не дрогнет земля под ногами, поехали, что называется, за семь верст киселя хлебать – жить в палатках или временниках-бараках, строить в непривычном климате, при постоянной угрозе новых подземных толчков.

И у нас на глазах происходит, казалось бы, уже давно потерянное чудо помощи людей друг другу…

Есть на свете Царь-пушка и есть Царь-колокол.

В Алтынабаде имеется царь-самовар.

В отличие от прочих царь-предметов он весь день горит на работе. Он стоит на улице, возле шашлычной торговли, и кипит с утра до вечера во весь темперамент. Пройдясь по Алтынабаду, встретишь целую семейку этих уличных парных самодержцев. Съесть узбекский шашлык и запить его кок-чаем из русского самовара – вот наглядная картина истинной братской дружбы народов, которой сейчас всем так не хватает!

Около жаровни-мангала, прямо на земле, устроены квадратом низкие скамейки из досок, положенных на два кирпича.

Шашлыки берут рабочие и эмчеэсники в комбинезонах, выпачканные глиной и известкой, с брезентовыми рукавицами за поясами. Берут по восемь, по десять палочек. Положат на лепешку, закроют сверху другой, и такой бутерброд отправляют в могучие глотки.

Возле мангала хлопочет, раздувает картонкой угли, переворачивает железные штыки с шашлыками толстый черный человек с треугольным грустным носом. Это Мухтар.

Он успевает все делать сразу – жарить и продавать шашлыки, разговаривать с Толиком и еще покрикивать на кого-то через плечо.

– Я все вижу! – не поворачиваясь, кричит Мухтар назад. И снова к Толику: – На билет хоть заработал?

– Почему не заработал? – отвечает Толик спокойно. – Весь товар раскупили.

– Да ну! – удивился Мухтар. – Первый человек! Все говорят: зиру Россия не покупает, зря ездить.

– Уметь надо, – сдержанно ответил Толик.

– А если поймаю?!! – закричал вдруг Мухтар, не трогаясь, впрочем, с места. И опять, другим голосом, спросил Толика: – Дома твоего нет теперь… Что делать будешь?

– Не знаю, – сказал Толик.

– Иди ко мне. Помощник нужен, – сказал Мухтар, и не успел Толик согласиться, как он уже кричал с полным восторгом: – Ведь горячий, прямо горячий едят! Живой огонь! Палочку, палочку отдай!

В стороне маленькие мальчишки делили палочку шашлыка, которую стащили у Мухтара.

Так же вдруг Мухтар сорвался с места и побежал – не стараясь особенно никого догнать. От него во все стороны так и прыснули, разбегаясь, мальчишки – мал мала меньше…

Все бежали, кто как умел. Не бежал только один, лет семи, не больше. Он был на редкость чернявенький, с чуть более раскосыми глазами, чем полагается народонаселению этого кусочка планеты.

Он стоял и без страха глядел на Толика, словно приглашая попробовать его изловить.

Наверное, Толик уже почувствовал себя полноправным помощником Мухтара, а может, ему просто захотелось поглядеть на мальчишку поближе, но он поставил приемник на землю и сделал несколько шагов вперед. Мальчишка отошел. Толик прибавил ходу – тот побежал.

Он бежал не оглядываясь. Толик тоже перешел на бег.

Они бежали долго и медленно, перескакивая через арыки и кирпичи, тяжело дыша, спотыкаясь.

Наконец мальчишка обернулся и бежать перестал… Толик нагнал его и тоже остановился.

– Почему ловишь? – спросил мальчишка.

– А ты почему бежишь? – спросил его Толик.

– Потому что догоняешь.

Похоже было, что он не боится Толика.

– Покажи руки, – велел Толик.

Мальчишка разжал ладони. В них ничего не было.

– Зачем же убегал? – удивился Толик.

– Не люблю, когда ловят.

– Шашлык брал?

– Нет.

– А что там делал?

– Нюхал, – ответил мальчишка просто.

И это очень понравилось Толику.

На другой день возле мангала возился уже Толик.

Он еще только раздувал угли и переворачивал первые палочки, когда откуда-то вынырнул вчерашний мальчишка. Он привел с собой еще девочку, выше его на целую голову, но мальчишка уверенно вел ее, держа за руку.

Они стояли перед чадящим мангалом, и Толик с новым, неизвестным прежде ему ощущением, смотрел на мальчика – так, что ему хотелось непонятно от чего улыбаться.

– Вы кто такие? – спросил наконец Толик.

– Мы с интерната, – ответила девочка.

– Я хочу шашлык, – четко сказал мальчик.

Это еще больше понравилось Толику. Он протянул им по шашлыку и лепешке с сырым луком. И с любопытством стал ждать, что будет дальше.

– Спасибо, – сказала девочка, а мальчишка только кивнул.

Ел он обстоятельно, не забывая про лук и лепешку. Лицо и губы он вытер руками, а руки облизал.

– Слушай, хозяин, – сказал мальчишка, закончив. – Ты шашлык делай. Я к тебе каждый день ходить буду.

– Договорились, – просто ответил ему Толик.

Он долго смотрел, как они уходили, огибая груды битого кирпича…

В конце улицы мальчишка обернулся и поглядел назад, в сторону Толика, по-крестьянски приставив ладонь ко лбу от света.

И это понравилось Толику больше всего!..

Поздним вечером совсем по-другому выглядит площадка возле Толиковой торговли.

Угли в жаровне накрыты картонкой. На картонку для тяжести возложен кирпич. По земле ветер носит бумажки – обрывки бумажных салфеток. В грязь втоптаны белые луковые кольца, отливающие перламутром… Одна металлическая палочка от шашлыка упала и, воткнувшись в землю, покачивается, как стрела. Рванул ветер, и вот она мелко задрожала, наводя на сейсмические мысли…

За мангалом виден голый забор. На заборе крупно написан уже давно забытый присоветский лозунг: «Слава людям труда!»

Прямо под лозунгом стоит железная заржавленная кровать, которую днем не было видно. В ногах кровати валиком положен матрац.

Толик ходит по «своей» площадке, немного прибирает мусор, потом идет к кровати. Вот он развернул матрац, и внутри оказалась постель.

Диковато смотрелись здесь простыня, подушка и цветное ватное одеяло, так беззащитно разложенные под открытым небом, на ржавом железе солдатской кровати…

Приготовив постель, Толик идет к самовару.

Старый царь-самовар, браво развернув свои прямые медные плечи, весь в потеках и вмятинах. А вокруг него и под ним, между гнутых медно-тусклых его ножек, похожих на тронные, – понасыпались мокрые угли и зола.

Отчего самоварное подножие отдает пепелищем…

Толик нагибается и молча начинает готовить лучину для завтрашних чаепитий. На одном могутном плече самовара стоит японский приемник – «чистая „Соня!“», как сказал тогда его гостиничный Сосед. Прямо из ничего, непосредственно из окружающего воздуха приемник создает веселую музыку в настроении марша. Эта транзисторная маршевая бодрость, интеллигентный японский дизайн приемника и сверкающая шпага антенны делают всю картину Толикиного быта еще более грустной.