Текст книги "Человеческое и иное: борьба миров"

Как всякий гений Ф. М. Достоевский мыслил радикально. Его знаменитое высказывание «если Бога нет, то все позволено» кажется крайностью – ведь жили и продолжаем жить без Бога, да и боги на Земле разные, но теперь его суть видится в новом свете. Наше рассуждение привело к заключению, что кроме гармонизации социального общежития вера в Бога является базовым условием существования культуры и духовности. «Смирись, гордый человек» – призывал Ф. М. Достоевский. Прогрессистское сознание воспринимает это как умаление людей, их сил и возможностей. Кризис, перерастающий в антропологическую катастрофу, которую переживает «гордое» человечество, показывает, что продолжение его существования предполагает необходимость признания или постулирования сил, которые выше нас, и подчинения им независимо от того являются они фактическими или возможными. Сил требовательных, но благодетельных. Они создают противовес его замкнутости на себя. «Нас спасет только Бог», скажет позже М. Хайдеггер. Выходит, что в современной ситуации для сохранения человека надеяться надо на Воскресение умершего Бога. Однажды люди его убили, но Он воскрес. Случится ли Чудо еще раз и воскресший Бог нас спасет?

* * *

Глубинная связь образно-нравственного отношения к миру с верой в трансцендентное, с религией кажется вполне убедительной, а вывод о необходимости воскре/с/шения Бога вполне логичным и эффектным. Но на восприятие практического атеиста, к каковым относит себя автор данной статьи, он слишком риторический. И из-за истощения у нас веры и любви – грустный. При каких условиях чудо сохранения человека возможно на самом деле? Сомнения остаются. Пока оно не произошло, в сложившихся обстоятельствах надо культивировать одно: «На Бога надейся, а сам не плошай». Нужно противиться проникновению не только экономизма, но и технологизации в сферы бытия, которые по своей природе являются спонтанными, живыми и естественными. Экзистенциальными. Как в личных отношениях, так и в социуме. Лозунг «рыночной должна быть экономика, а не общество» важно дополнить: «технологическим должно быть производство, а не жизнь». Эти подходы не совместимы с продолжением оргии потребительства, которой предается богатая часть человечества и безумной, поистине сорвавшейся с цепи производственной эксплуатации среды собственного обитания, с безответственным, в конечном счете самоубийственным манипулированием своим телом и психикой. Нужно соблюдение экологических табу, запретов в отношении природы и охрана констант наследственной идентичности человека. Они – новые Заповеди Устойчивости общества и нашего выживания в нем. Их описанию, объяснению, обоснованию посвящена огромная литература, все их примерно знают и здесь нет смысла повторять. Нам не хватает не знания, а воли к их выполнению. Воли к самоуправлению. Не хватает не информации, не богатства, а способности к недеянию, в конце концов к мудрости, которую, по-видимому, придется выстрадать. Выстрадать трудно, тяжело, «на грани». Но так продлимся.

Если, конечно, нам удастся сохраниться как живым, телесным существам, не допустить превращения человека из формы природного и естественного бытия в нечто иное, техногенное и при том непрерывно изменчивое, что означает исчезновение в бесконечном потоке становления. Если, для начала, человек сумеет поставить заслон хотя бы демонтажу самого способа воспроизводства своей жизни, подвергающегося все большей опасности, ведущей к «сумеркам любви». Если он сохранит пол и останется Homo eroticus.

Глава II. Сумерки любви

1. Источник жизни и высшая ценность духа

Жизнь как пламя. Ей все время нужен новый материал. Способность размножаться, воспроизводить себе подобные существа взамен сгоревших при обмене веществ, является признаком отличия живого от неживого. Примитивные организмы могут производить идентичное потомство простым делением (бинарное, множественное, фрагментацией, спорами, клонированием, почкованием), у высших обязательно взаимо-действие разных по наследственным и морфофизиологическим характеристикам особей. У них образуется пол, благодаря чему генетические изменения из обусловленных случайными мутациями, превращаются в постоянный механизм отбора полезных свойств, «встроенный» в эволюцию биоты. Возникновение полового деления и есть граница между низшей и высшей формами жизни на Земле. Это была подлинно сексуальная революция. В рамках развития и совершенствования живого она по своему значению сравнима с появлением органических существ вообще.

Половая стратегия жизни предполагает, что субстратное разделение особей сопровождается обратной тягой к единству, влечением к образованию нового целого и тем самым восстановлению онтологической тождественности вида. Поляризованность субстрата компенсируется энергией соединения. Кроме наследственных биологических выгод возникновение полов увеличивает эффективность взаимодействия с внешней средой. Оно целесообразно поведенчески, когда к особи предъявляются противонаправленные требования: быть спокойной, например при рождении и воспитании потомства или быть агрессивной, продолжая защищать свою территорию; охотиться ради собственного выживания или кормить детенышей; быть ориентированной вовне или вовнутрь. Одновременное действие по разным векторам дисфункционально, сужает возможности видового прогресса. Деление по полам решает эту задачу, закладывая более адекватную структуру ответа на вызов сталкивающихся друг с другом обстоятельств. Разделение функций «по полам» первый шаг к сложности и получению эмерджентного выигрыша. На этот путь тем или иным образом встали все высшие существа. Диалектика пола является выражением общего нарастания сложности развития живого. В мифах и философии древних она обычно распространялась на мироздание в целом. Соединение и разделение, любовь и вражда рассматриваются как силы, пронизывающие любое сущее. Космос живой, имеет края и полюсы, он намаг/н/ичен, напряжен, в силу чего представляется как Мировая Душа, Абсолютный Дух, Бог.

Возникновение человеческого духа настолько связано с полом, что наряду с объяснением этого события божественным Актом или совместным трудом, в некоторых теориях его предлагают считать результатом противоречия между влечением и социальностью. Табуирование инстинктов, особенно такого фундаментального как половой, рождает воображение, а потом мысли. Во всяком случае признано, что первобытная культура, протокультура пронизана сексуальностью, вращается вокруг гениталий. Половые отношения лежат в основе матриархата, когда вся жизнь, пока не знали отцов, организовывалась вокруг рождения и воспитания потомства. Хотя значение физической силы и агрессивности на охоте, в удовлетворении инстинктов и борьбе с враждебными племенами было выше, чем когда-либо, структура социальных отношений определялась родством и кровью, по материнской линии. Лишь с появлением возможности производить больше, чем сразу съедали, то есть накопления, а потом собственности и классов (да простят мне этот «марксизм» представители новой идеологической конъюнктуры) возникают семья и патриархат. Семья (семя) по своей сути всегда патриархальна, эти институты рождались и исчезают вместе. Возникновение семьи было первым поражением почти еще природной сексуальности от культуры. Отныне семья – «ячейка общества». Сексуальность перестает быть непосредственной и спонтанной, она не просто структурируется, а целенаправленно, потребностями новых социально-экономических форм жизни регулируется. Регламентирующее вторжение культуры в свободу секса порождает лицемерие (желания, которые трудно скрыть, приходится закрывать набедренными повязками) и… любовь, предпосылки к ней. Если в происхождении сознания в целом из напряжения между желаниями и запретами можно сомневаться, то в отношении морали и любви это кажется бесспорным.

Становление индивида как личности шло рука об руку с процессом его выделения из рода, а потом и общины. Между родом и личностью образуется разрыв, который в ходе истории расширяется. Его можно считать выражением драмы взаимодействия природы и культуры. Их противоречие разрешалось прежде всего через изменение места половых отношений в обществе, способов реализации «основного инстинкта». На стороне рода – телесность, потребности продолжения природно-биологического существования человека, радость, которую он получает от их удовлетворения, на стороне личности – сознание, хотя вначале еще «родовое», связанное с овладением внешней природой, ее использованием ради облегчения жизни, удовлетворения от достигаемых целей. Воздвигаемые перед непосредственной чувственностью препятствия, ее «преследование» вплоть до подавления, вели к усложнению и сублимации переживаний, их возгонке в более тонкое состояние. Но как бы это соотношение родового и индивидуального ни менялось, закон сохранения человека в качестве особого биологического вида ставил ему границы: поддерживать взаимное влечение полов, служа тем самым источником продолжения жизни.

Считается, что связывать с полом все формы любви – чувство красоты, дружбу, симпатию, милосердие, любовь к Богу (как делал, в частности, З. Фрейд) значит вульгаризовать проблему. Вряд ли, однако, будет убедительнее эту связь совершенно разрывать. Да, стороны здесь полярны: от «никакой любви нет», в лучшем случае она «ловушка для воспроизводства вида», в которую, подразумевается, умный человек не попадет, до: «любовь – божественная (космическая) сила», к которой секс не имеет отношения. Эта полярность факт, но она континуальна. Исключая, ее стороны предполагают друг друга. Это не две разные субстанции, хотя бы и в единстве, а одна, хотя в разных состояниях. Идентичность человека как Homo sapiens обусловлена сохранением континуальности как таковой. Потеряв способность к любви, он не возвратится в животное и даже в варвара, а утратив интерес к сексу, он не станет ангелом и даже святым. Это будет трансформация в какое-то иное качество, которая сейчас практически начинается. Пока же надо напомнить о высочайшей ценности любви, до сих пор признававшейся человечеством. Как впрочем и секса, ибо различая корни и вершину дерева, не стоит их расчленять (чтобы не наломать дров).

О ценности любви пора именно напоминать. Вряд ли в техническую, поставившую под вопрос все природное, эпоху, о ней можно сказать что-либо лучше, чем прежде. Мифы и великие философские учения Древнего Востока, Камасутра и притчи царя Соломона воспевают любовь как главное в жизни человека. Ею пропитана почва, на которой выросла и европейская культура. «Omnium procedit ex amore» (Все происходит от любви) – утверждали римляне. Или христианство: «Бог есть любовь», Евангелие (Благая весть) – это весть о любви Бога к людям. Соответственно, основной заповедью их жизни должна быть любовь к ближнему. Люби и делай что хочешь, формулирует суть христианской морали Августин Блаженный. Как смысл бытия, как синоним счастья любовь рассматривалась в эпоху Возрождения и в Новое время. Не только духовная, на что делало упор христианство, но и телесная. «Доставшиеся нам несколько глотков волшебного напитка любви, – говорил Гете, искупают все тяготы жизни». Любовь – это солнце, вокруг которого вращается человеческая жизнь, она во взлетах творческого вдохновения и страданиях, святости и неврозах – в литературе, живописи, остальных формах искусства. «All you need is love» (Все в чем Вы нуждаетесь – это любовь) дает совет нашим современникам, пожалуй, последний выдающийся представитель гуманизма Э. Фромм. Признание абсолютной ценности любви можно найти не только в высокой, но и массовой, молодежной культуре, хотя все больше в какой-то печальной, пугающей тональности.

 
Послушай, что я скажу,
Тебе не стоит жить.
Послушай, что я скажу,
Ты разучился любить.
Голубую сетку вен порви скорей.
Послушай, что я скажу,
Себя убей!
 

Эти и подобные настроения стали распространяться после, как считается, великого торжества пола, происшедшего во 2-ой половине ХХ века в передовых странах Запада, когда в результате распространения сексуальности «вширь и вглубь», перед людьми открылись невиданные, небывалые возможности удовлетворения всех чувственных влечений и духовных желаний.

2. Парасексуальная революция: пейзаж после битвы

Существо событий, которые принято называть сексуальной революцией, состоит в том, что эротико-физиологическое удовольствие, всегда являвшееся средством, «приманкой» для продолжения рода, отрывается от своей основы и приобретает самостоятельное значение. Становится самоцелью. Репродуктивная функция взаимодействия полов вытесняется рекреационно-гедонистической. Тем самым пол, сексуальность в их природно-биологическом смысле отменяются. Органы размножения наличествуют, но «недействительны». С точки зрения продолжения рода образуется как бы тело без пола. А вообще, без «как бы». По определению Всемирной Организации Здравоохранения (ВОЗ) «сексуальность – это способность рождения, продолжения рода». Оно совпадает с тысячелетними представлениями человечества о половой любви как причине жизни. На поддержание её такого пред-назначения были направлены и социальные регуляторы. Иные формы использования сексуальной энергии – внебрачные или внесемейные связи, проституция, порнография, нарциссизм, онанизм, гомосексуализм и т. п. рассматривались как отклонения от природы вещей и патология. Они осуждались обычаем, моралью религией, преследовались юридически. Вплоть до предания смерти.

Отныне подобному отношению к сексуальности положен конец. Открытые либеральные общества провозглашают терпимость к любым способам сексуального удовлетворения, если они осуществляются по соглашению сторон и не причиняют вреда другим индивидуумам. Сексуальность больше не связывается с продолжением рода. Обычное интимное взаимодействие мужчины и женщины, даже если они вне семьи и с предохранением от нежелательных последствий, называется теперь «традиционным сексом». То есть тем, что когда-то возникнув, не подкрепляется потребностями настоящего времени и существует по инерции. Что касается главной функции половых отношений – рождения детей, да еще в семье – эти, на фоне общего уровня сексуальной жизни чрезвычайно редкие акты, приобретают статус пережитков прошлого, на смену которым уже разрабатываются более прогрессивные способы воспроизводства человека.

В связи с утратой полом своей сущностной природной роли, происшедшую сексуальную революцию правильнее называть контрсексуальной. Или сексуальной контрреволюцией. Оценивая же ее не с биологических или морально-религиозных позиций, а по социальному содержанию и в то же время отдавая отчет в эволюционном значении возведения в норму побочных рекреационно-гедонистических форм эксплуатации сексуальной энергии, данный феномен целесообразнее всего характеризовать как парасексуализм. Сексуальная (контр)революция – это парасексуальная революция.

В более конкретном рассмотрении содержания новой сексуальности мы позволим себе опереться на итоговую статью одного из видных ее российских идеологов и апологетов.[20]20
  См.: Кон И. С. Человеческие сексуальности на рубеже ХХI века. // Вопросы философии. 2000. № 8.


[Закрыть] Она замечательна как образец обстоятельного и в то же время чисто эмпирического подхода к социально-антропологическим процессам. В ней представлен своего рода идеальный тип сознания, озабоченного свободой индивидуума и совершенно не принимающего и не понимающего связи его судьбы с судьбой рода, перспективами человечества как целого. А те, кто эту связь видят, о ней задумываются и, не дай бог, не согласны с необходимостью «полной сексуальной реализации личности» предстают как традиционалисты, фундаменталисты и консерваторы. Противники всего нового и прогрессивного. Помеха цивилизации.

Итак, что мы имеем в активе: «Нормализация гомосексуальности – первый случай индивидуально-групповых ценностей, не укладывающихся в прокрустово ложе полового диморфизма, гендерной биполярности и репродуктивной модели сексуальности. Постепенно такого же признания добиваются и другие сексуальные меньшинства (транссексуалы, трансвеститы, садомазохисты и др.).[21]21
  Там же, С. 35.


[Закрыть] Существенный сдвиг в сексуальных установках конца ХХ в. – нормализация ауто-эротизма и мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшая жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое… Исключительно важной формой сексуального удовлетворения становится виртуальный секс, особенно для людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания лицом к лицу… Меняются функции коммерческого секса (проституции). Чтобы понять это нужно изучать и типологизировать не только и не столько сексработниц и учреждения сексуального обслуживания, сколько их клиентов». Остаются, правда, некоторые недоразумения с педофилами, так как они «вызывают сильную эмоциональную реакцию со стороны общества, которую консервативные силы часто используют для разжигания истерии в средствах информации. В спорах на эти темы зачастую непонятно идет ли речь о защите детей от сексуальных посягательств со стороны взрослых или их собственной пробуждающейся сексуальности».[22]22
  Там же, С. 36.


[Закрыть]

Несмотря на подчеркнуто объективистский стиль, текст явно напрашивается на восклицательные знаки – ликования или негодования, которые читатель, в зависимости от убеждений, может поставить сам.

Ох уж эти «консервативные силы»! Никак не могут расширить свой кругозор, чтобы отбросив культурные предрассудки, понять потребности «сексработниц» и педофилов и принять настоящую, последовательную либерально-прагматическую идеологию. Отвергая плюралистический секс, они обычно апеллируют к нравственности и Богу. Но для техногенного человека с его преимущественно сциентистско-атеистическим сознанием, это слова, к которым он относится безразлично или с пустым почтением. Ему нужны теоретические аргументы. Консерватизм не должен быть «тупым», опирающимся единственно на догмы практического разума. Теперь табу нуждаются в обосновании, по крайней мере в знании последствий их разрушения. То есть в «метафизике», в философско-культуро-логической интерпретации. Они должны развертываться в идеологию.

Почему надо осуждать проституцию, искренне недоумевают духовные рыночники: обыкновенная коммерческая сделка взрослых самостоятельных людей, для которой по гигиеническим соображениям надо бы предоставлять особые помещения, да и налоги собирать. Но в том-то и дело, что необыкновенная. Уже В. В. Розанов пытался объяснить таким людям «на их языке» (без морали), что на продажную любовь «нужно смотреть как на выделку „фальшивой монеты“, подрывающей „кредит государства“. Ибо она, все эти „лупанары“ и переполняющие улицы ночью шляющиеся проститутки – „подрывают кредит семьи“, „опровергают семью“, делают „ненужным (осязательно и прямо) брак“. Ну, а уж „брак“ и „семья“ не менее важны для нации, чем фиск и казна»[23]23
  Розанов В. В. Опавшие листья.// Уединенное. 1990. С. 342.


[Закрыть]. Бессмысленно одновременно ратовать за укрепление семьи, повышение рождаемости, воспевать высокие чувства и поощрять, пропагандировать «коммерческий секс». Плюрализмом здесь может обманываться тот, кто мыслит не дальше хода Е2-Е4. Аналогично с остальными пунктами сексуального прейскуранта. Второй ход мысли заставляет признать, что любовь в пределах одного пола есть несомненное проявление кризиса человеческого рода, его распада, ибо если потреблять означает разделять и истреблять, то продолжение бытия любого феномена предполагает необходимость сохранения его единства и целостности. Третий ход мысли показывает, что мастурбация и виртуальный секс, замыкая индивида в его собственной скорлупе, служат разложению остальных живых связей между людьми, в том числе внутри одного пола и что считать это способом преодоления одиночества то же самое как верить, что принесенная алкоголику утренняя бутылка водки решает проблему его выздоровления. И т. д. и т. п.

Не надо быть большим философом для понимания, что это процессы потери людьми собственной идентичности, в конечном счете, этапы их самоотрицания. Достаточно быть просто самостоятельным, а не зашоренно мыслящим человеком. Хотя это, впрочем, самое сложное.

Все неприятности традиционалистов и консерваторов проистекают от того, что они видят дальше своего носа и мыслят масштабами человечества, «в принципе», в то время как либералы и прогрессисты счастливо избавились от того и другого. Категорический императив Канта: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать правилом всеобщего законодательства» часто отождествляют с так называемым золотым правилом морали: «Поступай так, как ты хочешь, чтобы поступали по отношению к тебе». Между тем они различны до противоположности. Категорический императив предполагает оценку собственного поведения не в свете выгоды и эквивалентного обмена, а в свете судьбы целого, к которому ты принадлежишь. Это тоталицизм. Его логика: я отвечаю за всех. Такова логика традиционализма. В сексуальном плане она запрещает все, что не ведет и не служит, тем более вредит сохранению идентичности человека, его бытия. Когда же говорят: да, я живу так, что если все остальные последуют за мной, то людской род прекратится, но я знаю, что они этого не сделают, то аборты, онанизм, гомосексуализм и т. п. могут практиковаться без всякого чувства вины. Это утилитаризм, ориентация на индивидуальную самореализацию. Его логика: «каждый отвечает за себя». Такова логика либерализма. Парасексуализм паразитирует на сексуальности традиционалистов или не всегда последователен (позволяет себе консервативные отступления). Традиционалисты и консерваторы также могут быть непоследовательными, особенно в мыслях, но они понимают значение своего поведения и чувствуют ответственность за него. Вопреки пропагандистской схеме они, а не защитники «свобод» воплощают общечеловеческие ценности. Очевидно, что с точки зрения перспектив человечества, парасексуализм не может претендовать на норму. Он всегда должен оставаться нарушением. Да и с точки зрения собственной судьбы: паразит, погубивший хозяина, погибает вслед за ним.

Критикуя эмпирическую сексологию за эгоизм и беззаботность в отношении антропосоциальных последствий сексуальной революции, мы должны признать, что И. С. Кон, наряду с безусловным одобрением ее достижений проявляет и некоторую обеспокоенность. На ясном небе парасексуализма есть два облака: 1) Огорчает как всегда Россия, где «идея систематического сексуального просвещения молодежи заблокирована совместными усилиями коммунистов, церковников и коррумпированных СМИ при активной финансовой поддержке американских фундаменталистов из так называемого движения Pro Life».[24]24
  Кон И. С. Человеческие сексуальности на рубеже ХХI века. //Вопросы философии. 2000. № 8. С. 41.


[Закрыть] И почему-то: 2) «Снятие и ослабление многих культурных запретов делает сексуальную жизнь более будничной и прозаической, подверженной манипулированию со стороны масс-медиа. Массовой сексуальной проблемой в конце ХХ в. стали скука и отсутствие сексуального желания – люди имеют все социальные и физиологические предпосылки для занятия сексом, но их просто не тянет к нему»[25]25
  Там же, С. 37.


[Закрыть].

В самом деле, почему? Тем более, что в подтверждение последнего, рокового для всех предыдущих рассуждений вывода, дается ссылка на результаты конкретных социологических исследований: по национальному опросу 1992 г. в Финляндии не испытывают сексуального желания до 20% мужчин и до 55% женщин. В Петербурге в 1996 г. отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5% мужчин и 36% женщин (опять эта российская отсталость!). Больше того. Хотя наш автор работает на передовых рубежах сексологии, он упускает, что среди нового поколения его коллег и интеллектуально-культурной элиты мира распространяется идея отказа от секса вообще. «Если Ницше говорил, что Бог умер, то, наконец, можно сказать, что умер дедушка Фрейд. Сексуальные муки, так свойственные ХХ веку заканчиваются. Мы вступаем в постсексуальное время. Если раньше было: ресторан, дискотека, секс, то теперь: секс, дискотека, ресторан. Из фирменного блюда секс превращается в прелюдию. Когда говорят слово „наслаждение“, это уже не так непосредственно связано с сексом. Нас ждут новые танцы и моды, соответствующие этой ментальности. А секс из доминирующего фактора, который определял наши сны и желания, станет просто одной из многих потребностей организма»[26]26
  Ерофеев Вик. Фрейд и валюта. // Ex libris НГ. 2000. № 37.


[Закрыть].

Это не собственное открытие модного писателя. В западной постмодернистской литературе после объявления о конце всего, в том числе себя, более десяти лет говорят о «нулевом уровне сексуальности», «сексе без секреции и тела» и все громче звучит «реквием по сексуальности», что частично объяснимо пресыщенностью определенного слоя лиц, их суетным желанием эпатировать публику, но с другой стороны, именно к такому результату ведет практика парасексуализма. Вслед за смертью традиционного секса умирает и лишенный природного смысла интерес к другому человеку. В любых ситуациях. Двигаются рядом как размагнитившиеся куски железа. Это называется «бесконтактная цивилизация». Самым главным препятствием для любви является отсутствие препятствий, говорили когда-то французы. Свобода реализации всех половых желаний ведет к измельчению и опошлению чувств, к их инфляции. Дело дошло до «fast love» (быстрой любви) как «fast food» (быстрого питания), установки бракоразводных автоматов (в течение 10 мин) и «медицинского секса». Пропагандируются особые позы для лечения простатита, почек, желудка и других внутренних органов. С целью укрепления иммунитета рекомендуется выделять «дни мастурбации». Больше его нечем укрепить. Куда смотрит Тот, Кто «есть Любовь»? (хотя бы их громом убило). Подавляемые культом эгоизма, оттесняемые на задний план денежно-карьерными целями, окруженные все более искусственным бытом, половые отношения теряют привлекательность, перестают быть ценностью. Психика притупляется и «организм не требует». Наступает своего рода сексуальная энтропия, запрос на компенсацию которой принимают незаконные и узаконенные биопсихостимуляторы.

Любовь как духовное состояние в подобной среде становится анахронизмом. Вспоминать о ней почти неприлично. Ее обесценивание было критериальным признаком победы постмодернизма, точнее, посткультуры. «Постмодернизм, – писал один из его первых переносчиков на российскую почву, – это ирония искушенного человека, который понимает, что секс важнее сублимации»[27]27
  Парамонов Б. Конец стиля. М-СПб. 1997. С. 19.


[Закрыть]. Как видим, автор удачно избежал парадокса лжеца, не произнеся отрицаемого слова. Сейчас, лишив всякого содержания, его беспощадно треплет масс-культура, а в элитарных слоях оно жестко табуировано. Как сами любовные переживания. «Заниматься любовью» иногда все-таки нужно, полезно, но влюбиться – значит попасть в «эмоциональное рабство», что уже глупо. Вот отношение к еще недавно высшей ценности духа. В традиционной культуре – немыслимое. Если в начале ХХ века кризис любви усматривали в ее сведении к сексуальности и эротизму, то особенность начала ХХI века в том, что сводить становится больше не к чему. «Обойдемся без секса, ведь мы пост-люди, не правда ли?» – иронизирует Славой Жижек. Однако не все могут обойтись. В этом одна из причин распространения в «цивилизованных странах» наркомании. Не все могут жить без чувств.

Нечего сублимировать – таков итог парасексуальной революции, среди тех, кто ею захвачен, на территориях, по которым она прокатилась.