Текст книги "Ветер переменных направлений"

Глава 2
Ночные бдения и дневные страсти

Через пятнадцать минут отвалили от причала, еще через десять мигнули на траверзах зеленый и красный огни волноломов, и нас поглотила темнота. Только позади легкой россыпью огней угадывался город – через час исчез и он. На ходовом мостике темно, только зеленоватым глазом помигивает экран локатора, да бледными пятнами смотрятся лицо рулевого и картушка компаса.

Выстрелом хлопнула дверь, я вздрогнул. На мостике появился Анатолий Иваныч и внес с собой густой запах «Шипра».

– Добрая ночь, мужики. Чего на вахту не будите? – Он был неестественно деловит и бодр.

– О, Иваныч пришел! Как ты?

Я включил верхний свет, окинул его оценивающим взглядом и, к своему удивлению, нашел вполне пригодным к службе. Еще бы, девять часов проспать, побриться, принять холодный душ и не быть готовым!

– Все хорошо, вчера немножко засиделся в гостях… – В его голосе чувствовалось смущение. – Я вместе с тобой на пароход пришел? Нормально?..

Мне не хотелось ставить его в неловкое положение.

– Анатолий Иванович, нормально, вместе. Я еще авоську помогал нести. Ты что, не помнишь?

– Как не помнить! – Иваныч был озадачен. – А-а-а… где она?

– Не знаю, я на твою койку положил. А что там было?

– Да так… Колбаски купил, зубную пасту, носки…

– По хозяйству, значит? Утром найдешь.

Не говорить же ему о том, что там было только битое стекло и пришлось выбросить все за борт.

– Ой, Володя! Постой еще немного, я сбегаю, ребят поспрашиваю насчет сумки. Зубы-то не почистил!

– Нет, Анатолий Иванович, зубы утром почистишь! Я так устал, просто засыпаю… – и заспешил: – Спокойной вахты, держим курс двести сорок. Тебе еще три часа грести, а я в четыре приду и уже сам решу, как ехать дальше.

– Спокойной ночи, Володя! Кстати, я сделал приборку в каюте.

Из последних сил мне хотелось его расцеловать. Вот они, старые моряки!

В каюте меня накрыл тяжелый сон без памяти. Впрочем, снилось… Под подушкой ударил по ушам звонок громкого боя – дзинь-дзинь-дзинь… Мерзкий дребезжащий звук пульсировал в висках, а усталое сознание отсчитывало: один короткий, два… три… пять… семь и один длинный в шесть секунд. Общесудовая тревога! Какого черта, на камнях, что ли?! Он что там, спятил?.. «Ха-ха-ха», – смеялся мне в лицо беззубый Иваныч в седой длинной бороде. В коридоре метались ошалевшие механики, откуда-то звал капитан: «Володя! Володя!» Хрипел динамик громкоговорящей связи и голосом Иваныча сообщал: «Тревога! Тревога! Вводная – вспышка ядерного взрыва по носу! Все падаем! Судно принимает ударную волну на грудь и резко меняет курс перпендикулярно направлению ветра с целью скорейшего выхода из зоны заражения. Лежать спокойно!» Что-то булькнуло… Отдышался. Команда – надеть химкомплекты и приступить к дезактивации! Следующая вводная – уклонение от торпеды. На носовые курсовые углы – па-ва-рот!..

Господи, какая радость – это всего лишь сон. Часы показывали три пятьдесят. Пора! Разбитый, шатаясь, я поднялся на мостик.

– Ты бы поспал еще, – раздался в темноте участливый голос Иваныча.

– Спасибо, я привык сам.

Валдис молча скрипит штурвалом, а я, упираясь лбом в прохладное стекло, стою у окна и, кажется, ощущаю упругость густой потусторонней темноты. Мы с ним никогда не мешаем друг другу – каждый думает о своем. Полтора часа молчания – и вот где-то вдали, в глубине этой темени, появляется светлое пятнышко. Еще не свет – свет за горизонтом. Слева по носу оно чиркает по невидимой границе моря и неба и пропадает, чиркает и пропадает. Это маяк Малого острова заявляет о себе и предупреждает мореплавателей об опасности. Через некоторое время появляется и сам огонь. Мы проходим остров и ложимся курсом на мыс Колка. Уже пять, самое тяжкое время вахты.

– Ну как, Валдис, достоишь со мной до восьми?

Валдис немногословен:

– Достою.

На баке чуть подсвечивается вход в носовой кубрик, и какие-то неведомые встрепанные существа появляются там. Они вздрагивают, потягиваются, выглядывают наружу. Я их знаю, сон у этих существ короток, как летняя ночь. Они внезапно засыпают и быстро просыпаются, а дальше – никак! Сейчас им чего-то хочется, что-то томит. Мне бы их сон, ведь я нормально не спал уже двое суток. Голова тяжела, я стою на правом крыле и, дрожа от сырости, пью утреннюю свежесть. Мне и капитану появление этих привидений не сулит покоя. Щас попрут бесы.

Они ежились там с полчаса, наконец маленький Юрис осмелился, выскочил на палубу в одних трусах, остановился у трюма и, глядя на меня снизу вверх, спросил:

– Капитана на мостике нет?

Я, глядя на него с крыла мостика сверху вниз, ответил коротко:

– Капитан отдыхают, встанут в восемь.

– Володя, только пару бутылок… будем потихоньку отходить…

– Вы потихоньку отходить не умеете, вон на ботдеке бочка с квашеной капустой, идите и отходите. Разрешаю.

Мы с Вилнисом все предусмотрели, и в штурманской, в ящике стола для карт, уже уложено двенадцать бутылей для сдерживания, чтоб «отстреливаться».

– Володя, ну… парочку, а? Люди просят.

– Люди на берегу живут.

Привидения слышат наш разговор, и здесь важно не перегнуть палку. Надо затянуть время и на пике страстей предстать их спасителем.

Из капа выскакивает длинный Янка.

– Кончай херней заниматься, добром просим – сходи!

Холодно парирую:

– Ты, между прочим, отвечаешь за технологию приготовления и качество продукции. Расскажи, что будешь заливать вместо вина?

Он оттянул резинку штанов.

– Я щас не только скажу, но и покажу – давай, блямба, мухой!

Страсти закипают, пора! Размышляю вслух:

– Капитан спит, конечно. Ладно, я сейчас место судна определю, потом поверну на другой курс, затем после поворота надо опять определиться. Короче, через полчаса не раньше, но боюсь, не даст. Идите хоть морды умойте, противно смотреть.

В ответ слышу не злобный, но смиренный ропот. Предварительные переговоры завершились, а на дворе уже шесть и почти светло. Старый Валдис все так же невозмутимо крутит штурвал, я с самого отхода откупорил ему бутылку, и он тянет ее потихоньку, держит тонус.

А не выпить ли и нам чашечку ароматного растворимого лиепайского кофэ? В размышлениях глотаю эту гадость.

Та-а-ак, первые пошли! Потом подтянутся механики… два штурмана… Завертится колесо «эксперимента». В восемь Яша выпрется на вахту, и дальнейшее трудно представить. Со своими он не агрессивен, а по голове без вариантов ему настучали на берегу. Позже мне стали известны подробности его прогулки в город. Слышу свист с палубы, выхожу на крыло.

– Принес?!

– Так только повернули, сейчас место возьму.

Янка заревел навзрыд:

– Володя, какое, на хрен, место?! Колосники горят! Ну давай быстрее!

– Так безопасность мореплавания! Сколько? Две просить?

– Ну сил нет! Нас десять – десять давай!

– Вы совсем оборзели!.. Все-все-все. Хорошо, десять, иду.

Внутренним трапом не спеша я спустился в коридор и осторожно заглянул в приоткрытую дверь камбуза. В клубах табачного дыма, зажав между ног кастрюлю с винегретом, дядя Миша сидит на маленькой скамеечке и сосредоточенно строгает свеклу. По ходу, он всасывает никотин, как насос, – сигарета в его выпяченных трубочкой губах стремительно тает, а столбик пепла так же стремительно растет и уже загибается книзу. Вот пепел достиг критической массы и серой кучкой рухнул в винегрет. Рука с ножом на мгновение замерла над кастрюлей – повар озадаченно рассматривал новый ингредиент, затем решительно опустилась в овощную массу и все перемешала. Он поднял голову, и мы встретились взглядами. Моя душа смеялась навзрыд, но лицо оставалось бесстрастным.

– Извини, старый, мимо пробегал. У тебя пожрать ничего нет? Что-то проголодался на мостике.

– А-а-а, Володя! – Дядя Миша смущенно улыбнулся. – Вон, возьми в кастрюле, на плите…

– Спасибо!

Я зацепил в кипящей воде пару сосисок и ринулся на мостик, в штурманской рубке вытащил из стола десять бутылок вина и крикнул вниз:

– Забирайте! Десять! Капитан злой, как собака, едва уговорил. Вы же ему обещали!

Демоны с гомоном и звоном исчезли в носовом кубрике.

Внезапно я почувствовал усталость, присел. Без десяти восемь послышались тяжелые шаги, дверь отворилась, и на мостик заплыл Яша. Я даже не успел перепрятать оставшиеся в ящике две бутылки – через сорок минут он повернет в Балтику и следующую карту вытащит именно оттуда.

– Доброе утро, Яков Егорыч! Где тот косметический кабинет, где делают такой массаж? Хочу туда!

Яша глухо сипит:

– Здравствуйте, Палыч, долгая история… Во рту сушит, бляха. Кисленького не найдется пару глотков?

– Легко! – Я достал из штурманского стола бутылку вина. – Где тебя фэйсом-то об тэйбл возили? Рассказывай!

Яков, наш третий штурман, своих не трогает. Кто, когда и с какого перепугу принял его в Коммунистическую партию, – загадка. Наверное, в армии, а в мореходку поступил после, партийных почти за просто так принимали в училище, экзамены – чистая формальность. Телосложением не Аполлон, но этакий угрюмый молотобоец с добрым сердцем, немногословный и трудолюбивый в море, на берегу он преображался. Остограммившись, Яша принимался искать ответы на острые социальные вопросы в среде правления колхоза. Его знаменитое, с намеком на боевое применение «Наболело. Хочу поговорить с тобой как коммунист с коммунистом!» бросало в дрожь не одного колхозного начальника. Вечерами в ближайшем кабачке контора подводит итоги дня. Только присели за стол – и тут вдруг Яша в дверях… С моря пришел, не успел даже переодеться.

– Привет-привет! – застенчиво улыбнется завсегдатаям и, как гриф перед ужином, скромно присядет за соседний столик. Блок вопросов у него уже готов, дело за малым. За сановным столом, конечно, замешательство, в рот ничего не лезет и не льется, а у Яши льется хорошо. Рюмка, другая – и вот он уже подступает к столику братьев по партии.

– Наболело… давай поговорим… – И хвать за селедку галстука.

– Это не я! – хрипит придушенная жертва. – То есть я – это я, но вопросы зарплаты вон к нему! – и тычет пальцем в соседа.

До драки дело не доходит, но искрит изрядно. Все вдруг спешат домой и по делам, зал быстро пустеет, заполняется другими клиентами, а Яшины вопросы остаются без ответа до следующей встречи. В конторе мужики тоже не хилые, но от кабинетной работы и частых заседаний немножко оплывши. Да и куда попрешь против белорусского напора? Планировали при случае обломать его кучей. Он, этот случай, вчера и представился.

Яков, хорошо отметив отход в «Селедке», перешел дорогу и очутился в «Сардине». Все удачно совпало: в ту пору за рюмкой чая там мирно паслось колхозное стадо. С появлением Яши «дебаты» мгновенно стихли, видимо, совещание было закрытым. Он присел к столу, где первым номером блистал толстомордый начфин Берзин, не спеша налил в чужой фужер чужой водки, поздравил себя «Ну, с отходом Яков Егорыч!», замахнул «коня», крякнул и окинул сидящих добрым взглядом.

– Не ждали?

Не дожидаясь ответа, он зацепил вилкой ломоть лосося и обратился к начфину с предложением… Ну, читатель, вы, наверное, догадываетесь, с каким. Вот тут конторским и представился случай проучить чужака. Дамы еще яду добавили:

– Пфуй! От него пахнет тухлой рыбой!

Слово за слово… Спереди Яшу за грудки, сзади за шиворот. Ему тесно, не раззудить плечо, но как-то завалил пару столов вместе с собранием, театр боевых действий расширился, и понеслось. Три стула об их головы Яков Егорыч обломал, и об его – четыре. Целой мебели уже не осталось, когда наш штурман для порядка перетянул по хребту последнего, прятавшегося под стойкой бармена, и вышел на рубеж входных дверей. Уже стемнело. Перед ним в тусклом свете фонарей полукольцом стояла сплоченная масса колхозных коммунистов со штакетинами в руках. Жаждущие зрелищ робкие мужчины и дамы средне-старшего возраста пребывали во втором эшелоне. Казалось, вариантов нет: будут бить, а потом до утра праздновать победу. Но что-то пошло не так. Яша сымитировал рывок вправо – партячейка с дрекольем качнулась влево, а он вдруг взял на противоход, шустро дернул в противоположном направлении и пропал в приоткрытых воротах дворика при кафе. Западня захлопнулась – стены прилегающих зданий создали этот дворик и сделали глухим. Он всегда был завален березовыми дровами и кирпичом.

– Бей коммуниста! Мочи падлюку! По пурну его!.. – раздались ликующие крики большевиков, и ударная группа из трех человек с финансистом на острие ломанулась в брешь. Но ворота вдруг встречно распахнулись, и Берзин получил мощнейший удар одноименным березовым колом по личности – это прилетело из темноты двора.

По рассказам беспристрастных очевидцев, из глаз начфина брызнули искры вольтовой дуги, но это длилось лишь мгновенье, затем, уже в границе света и тени, мелькнули в воздухе его красные китайские кеды. Игра была сделана. Держа орудие наперевес, легким шагом из подворотни вышел Яков Егорыч. Настоящий коммунист!

У них, по-видимому, были кардинально различные подходы к марксистско-ленинской теории и философии, непримиримые мировоззренческие взгляды. После двух молодецких взмахов первый эшелон бойцов рассеялся быстро, а второй, из утонченных зрителей, – стремительно. Опустела площадь, и только метров за двести, в густых прибрежных камышах речитативом звучал одинокий голос – кто-то кого-то вызывал «один на один».

Рассказ Яши был великолепен, в благодарность я вытащил из стола бутылку вина.

– Плывите, Яков Егорыч, дальше! Спокойной вахты!

Дверь в каюту на этот раз открылась свободно, но Иваныч исчез. «Наверно, гостит в носовом кубрике», – подумал я и тотчас заснул.

На пароходе будит не шум, а тишина. Часы показывали десять, двигатель не работал. Я быстро оделся и помчался наверх. На мостике – никого. Что за дела?! Где вахта? Я осмотрел помещение и выглянул на палубу. Сохраняя очередь, полуголая команда стояла поодаль от точки выдачи напитков и наблюдала за каким-то невидимым мне событием. У капитанского иллюминатора явно что-то происходило.

«Фюи-фюи-фюи!» – тревожно зазвучал свисток переговорной трубы, изобретения, никак не связанного с электроникой. Труба – это всего лишь гофрированный шланг, связывающий каюту капитана с мостиком и наоборот. Здесь дунул – капитан услышал, капитан дунул – я услышал, выдернул свисток – и пошли общаться. Свистел абонент Вилнис, я выдернул свой свисток.

– Привет, командир! Как бизнес, процветает?

Но, кажется, на том конце юмора не понимают.

– Караул! Володя, спасай, этот козел лезет в иллюминатор!

– Не понял, кто лезет?

– Яшка… С плохими намерениями! – слышен вопль. – Отскочи прыжками!..

Я успокаиваю как могу:

– Вилнис Яныч, не ссы, железо-то он раздвинуть не сможет, а пожрать я тебе позже принесу.

– Епта! Да при чем здесь пожрать?! Он своей клешней уже по горлу чиркает, а мне потом ходить с кривой шеей всю оставшуюся жизнь!

Слышу, Вилнис кому-то на надрыве:

– Пошел на!..

Я живо представил себя на месте капитана, в углу ринга, и вошел в раж:

– Вилнис! Нырком! Нырком уйди под руку и прямым, с левой, замерь ему между глаз – и в угол на исходные! Может, вышибешь!.. Корпусом играй!

Капитан прям ошалел от моего совета.

– Ты что, идиот? Вот спустись ко мне и играй корпусом! – слышен отчаянный вопль – Иди на!..

Пришлось поменять мнение.

– Да все не так плохо! Я сейчас с ним переговорю, а ты пока держись от его лап в самой дальней точке.

– Я и так в дальнем углу, все равно, падла, цепляет.

– Какие требования выдвигает?

– Требует открыть закрома. Ой, бля… и поделить!

М-мда, надо что-то предпринять! Через крыло мостика я выскочил на топ рыбцеха, по вертикальному трапу спрыгнул на палубу, выглянул из-за угла, и мне открылся обтянутый трусами танцующий Яшин зад и ноги в резиновых опорках. Он, как медведь в улье, уже затиснул руку, плечо и голову в иллюминатор капитанской каюты и безуспешно пытался пролезть целиком. Оценив обстановку, я примерился, разогнался и с левой, носком кирзового сапога, зарядил Яков Егорычу аккурат в копчик. Задница на миг затихла – усваивала, затем, пытаясь вывинтиться, начала вращаться в обратном направлении. Очередь с палубы сдуло ветром. Время позволяло, я отсчитал от Яшиного зада пять шагов, повторил процедуру и ринулся в свою каюту.

Мысли под одеялом текли фантастические. Чувака конкретно заклинило, но не беда! До прихода как-нибудь простоит на палубе, а кормить будем из каюты капитана. Через две недели в порту выпилим. Нужно только для удобства и исправления естественных потребностей какую-нибудь подставку с дыркой под зад сколотить. Волна, конечно, в шкафут заходит нехило… прям под жопу, ну да мы – моряки. Вилнису ведь тоже некомфортно будет спать, все время это рыло перед глазами…

Постучали, я вздрогнул. В каюту заглянул дядя Миша:

– Палыч, Яшка застрял!

– Как застрял? Где застрял?! – Я выглянул из-за кроватной шторки.

– В капитанском иллюминаторе!

– Бляха муха! – Спрыгнув с койки, я метнулся в капитанскую каюту и забарабанил кулаком в дверь: – Вилнис, открывай, свои!

Дверь распахнулась, испуганный Вилнис попер было на выход, но я остановил его, отодвинул в сторону и встретил унылый одноглазый взгляд Яков Егорыча. Картинка завораживала.

– Соколом гляди! Эва, рыло-то! Посмотришь – и пить бросишь. Сейчас ты только с палубы на человека похож.

Читатель, вы, наверное, помните, что в отсутствие врача на судне его обязанности исполняет старший помощник капитана. Врач, конечно, из меня никакой, но расширенные медицинские курсы заканчивал. Важничая, я потыкал пальцем между его черепом и овалом иллюминатора.

– Тэ-экс, просветы присутствуют. Уши мешают. Что ж ты, брат, такие вырастил? Вилнис Яныч, там скальпель в чемоданчике есть?

Капитан и сам уже смотрит на меня со страхом:

– Е-е-есть, да ты что?! Резать будешь?

Я захохотал страшным голосом и полоснул ребром ладони по горлу:

– Это крайнее средство. Чик – и готово! Главное – не промахнуться.

– Вы че, козлы?! Вправду, што ль?.. – Угроза и мольба прозвучали в голосе Яши одновременно.

– Я потом пришью…

– Палыч, не вздумай! Лучше открой бутылку, рука болит, спасу нет!

Я помягчел:

– С фужера будете? А как капитана душить рука не болит?

– Я в стрессе… винца бы…

– Да подожди ты с винцом! – Я достал из чемоданчика перекись водорода.

– Вон, перекиси хошь? Сейчас обработаю раны, компресс на «мурашке» поставлю, водку-то выжрали, сучары!

Я сунул ему в руку бутылку вина. Передо мной маячила тоскливая физиономия Якова, позади от греха топтался Вилнис и как-то очень по-вологодски, округляя звуки, бормотал:

– Охху…

Плюс я посередине – три идиота в одной мизансцене.

Капитан был вроде как не в восторге, что я его спас, наверное, хотелось иного. Яков Егорыч, по-звериному озираясь, отхлебывал напиток и, казалось, уже ничего не понимал. Мой голос зазвучал сухо официально.

– Вилнис Яныч, здесь картина ясна. Пройдемте на палубу, осмотрим наружные части тела пациента. Обсудим диагноз, методы лечения, последующую профилактику. Консилиум, тесезеть… – И не выдержал, рассмеялся: – Уй, не могу… Ладно, хватит дурака валять! Не дрейфь, Яша, сейчас выпутаем из силков, Яныч, помогай.

Времени на размышления не было, плечо опухало на глазах, и хрен его потом вытащишь. Для начала пропитали льняным маслом простынную ткань и аккуратно изолировали плечо и шею от металла. Яша постанывал, но терпел, просил еще пузырь для анестезии, не дали. Приступили к главному: в каюте капитан осторожно, пальцами проталкивал Яшину плоть в овал иллюминатора, а я с «улицы» таким же способом выкатывал ее наружу. Через полчаса появились первые результаты, еще через полчаса воссоединили плечо и руку с туловищем и задницей, а голову Яша выдернул сам. Разминая ободранное плечо, он тихо пробурчал:

– Спасибо, мужики!

– Ты иди извинись перед командиром за причиненные беспокойства, – молвил я ему в спину и посмотрел на часы.

Сем временем Яшина вахта благополучно закончилась, и началась вахта пропавшего Иваныча. Ну, а тебе, Палыч, опять на службу. На мостике я двинул ручку машинного телеграфа на «полный вперед» и продолжил путь на промысел. Как и не уходил.

Мы едем-едем-едем… Меня всегда завораживает движение судна в открытом море. Нос, устремленный к горизонту, разбегающиеся из-под форштевня пенные усы, белая с изумрудными просветами кильватерная струя за кормой… и солнце.

На палубе все так же сидят матросы, я опустил оконное стекло.

– Янка! Позови Иваныча, я уже запарился здесь сутками крутиться.

– Палыч, да мы будили, он разговелся и опять прилег…

– Вот скотина!.. А что вино не получаете?

– Ждем, капитан с Яшей закрылись на переучет.

– Ясно!

Я вздохнул и захлопнул окно. Через час, равняя очередь, люди на палубе оживились, а на мостик в невероятно игривом настроении поднялся Вилнис. Они с Яков Егорычем уже простили друг друга и даже подружились. Спросил его коротко:

– Кого на выдачу поставил? Там еще много этой канители?

– Так Яшу, а я тебя пришел подменить. Устал?

– Вашей милости нет предела. Я спрашиваю, когда это кончится?

– Так… к утру управимся.

Мне вдруг стало не по себе.

– Ты всю ночь хоря давил, а я третьи сутки без сна. Давай, руководи. И выдай наконец людям то, что осталось. Сразу! А сейчас я пошел спать и до четырех ночи не сметь трогать!

Вилнис растерялся. После напряжений они расслабились и как-то забыли обо мне. А чего помнить-то?

Спустившись в коридор, я зашел в капитанскую каюту и, не обращая внимания на лица, прилипшие к иллюминатору снаружи, и спящего навзничь на столе Яшку, пересчитал остатки. Сто тридцать шесть бутылок, сутки до промысла. Отделил сорок две и отнес дяде Мише на камбуз – он сохранит. Голова была тяжелой, ломило все тело, я, не раздеваясь, с трудом забрался на свой второй ярус и упал в бездну…

Очнулся от прохладного прикосновения чьих-то рук к моему лбу – это старый Валдис менял компресс.

– Валдис, который час?

– Володя! Наконец-то! Лучше спроси, который день.

– Валдис, который день?

– Четвертые сутки ты где-то там… – Он поднял глаза в подволок. – А бредил… да все с матом. Вилнис хотел завезти тебя на Большой остров, да как-то медлил. Надеялся.

– Мне здесь и стены помогают. Рыба-то идет?

– Без остановки, третий день…

Лихо залежался. На это время Иваныч добровольно перебрался жить в душевую, благо банный день в рейсе только один, и был добр ко мне, как мама. Я медленно приходил в себя, был слаб и, казалось, совсем невесом. Набирался сил уже на мостике, а Вилнис работал за меня в рыбцехе. Вино давно было выпито и забыто. Вокруг крутились наши траулеры, сдавали нам рыбу, и бежали чередой самые обычные серые будни. Иваныч вернулся из душевой в нашу с ним каюту и опять стал сварливым старым говнюком.