Текст книги "Завещание лейтенанта"

3

В одиннадцать часов дня 28 августа с балаклавской возвышенности английский лейтенант Найджел Кингскот рассматривал в подзорную трубу окрестности осажденного города. Лейтенанта-артиллериста перевели с линейного корабля командовать навигационным постом, расположенным на господствующей высоте, над самой Балаклавой[32]32
  Сейчас это место называют «бочкой смерти».


[Закрыть], древним поселком, с убогими каменными постройками вдоль бухты, похожим на изогнувшееся тело молодой танцовщицы. Здесь находилась база морского снабжения английских войск.

Лейтенант Кингскот неоднократно участвовал в артиллерийских рейдах корабля. За полгода службы в Крыму имел два представления к награде и денежный приз в 15 тысяч фунтов. После окончания войны на эти деньги он планировал купить патент на должность командира фрегата, с которой автоматически присваивалось звание капитана второго ранга и даровались пэрские привилегии[33]33
  Пэрство – система дворянских титулов в Великобритании. Пять рангов – герцог, маркиз, граф, виконт и барон. Привилегии: право на суд своих же коллег пэров, право не подвергаться гражданскому аресту, право на доступ к суверену.


[Закрыть]. Для сына учителя географии получить такие чины было целью всей жизни и гарантом обеспеченной старости. Лейтенант заботился не только о себе, но и старике отце, маме и больной сестренке. Должность и деньги давали возможность совершить следующий важный шаг – женитьбу. Помнил, как отец напутствовал: «Сынок, мужчине, чтобы стать успешным, нужно две вещи: получить правильное образование и удачно жениться». Потому свое добровольное участие в войне с русскими лейтенант воспринимал как возможность разбогатеть за счет своей смелости. Его абсолютно не возмущала бездарность начальников, направляющих подчиненных на верную смерть, играя на их тщеславии и выставляя денежные приманки-поощрения. Он хорошо знал свою конечную цель. Другого пути добиться чего-нибудь стоящего, в Англии не существовало. Все продавалось и покупалось, а для обогащения и карьерной безопасности на мало-мальски значимые должности ставились тупые, но верные родственники. Не отставали от «гонки за прибылью» и простые военные. Для увеличения должностных окладов брали с собою жен и невест. Хорошее средство борьбы с сифилисом, но неважное для боевого духа. Война как средство быстрого заработка становилась популярнее веры.

Найджел Кингскот со своего поста следил за обстановкой. На море стоял полный штиль. В небе маленькая тучка напрасно пыталась закрыть солнце. От их борьбы на землю падали короткие тени, отчего рыжие волосы моряка, с пробором посередине, походили на разгорающийся костер.

Он, как и вся осаждающая город армия, за одиннадцать месяцев устал от ожидания смерти, тифа и возможного увечья. Несмотря на тяжелейшие бытовые условия, лейтенант отмечал перемены к лучшему в стане союзников. Снабжение войск значительно улучшилось. Уже не снимали одежду и обувь с убитых русских, только турки продолжали хоронить своих солдат раздетыми. Болезни, безжалостно уничтожавшие солдат, больше чем русские пули, казалось, отступили. Даже регулярно поставляемые газеты, справедливо ругающие командование за неумение руководить войсками, перешли на хвалебный тон. Не напрасно умерший от дизентерии командующий лорд Раглан[34]34
  Лорд Раглан (Фицрой Джеймс Генри Сомерсет Раглан) родился в 1788 г., умер под Севастополем 28 июня 1855 г.


[Закрыть] не терпел журналистов, считая их бесплатными информаторами русских. Такое мнение было обоснованным. Русская разведка придумала эффективный способ дезинформации противника и выуживания необходимых сведений. Задолго до войны, с целью обработки западного общественного мнения, выпускала в Париже якобы антироссийский печатный газетный листок «Инвалид». Журналисты «Инвалида» соревновались с «Таймс» в достоверности событий и, главное, в их сенсационности и оперативности. Западные газеты часто перепечатывали информацию оттуда, выдавая за свою. Именно «Инвалид» первым запустил ставшую популярной у читателей «колонку пишущих с фронта». Но то была обыкновенная дезинформация, состряпанная русской разведкой. «Письма с фронта» британских и французских офицеров производили угнетающее впечатление на соотечественников. «Повсюду беспорядок и неразбериха, – писал гвардейский офицер из-под Севастополя. – Каждый надеется, что за него его обязанности выполнит кто-нибудь другой, и в результате никто не делает ничего. Командующего не видели уже три недели. Ходят слухи, что он отправился зимовать на Мальту».

В войсках ходила шутка, что якобы русский царь так отреагировал на доклады своих генералов об увеличении средств на разведку: «Нам не нужны шпионы. У нас есть газета “Таймс”».

Найджелу хотелось увидеть очередное грандиозное сражение, но город застилала дымка от многочисленных пожаров и не осевшей пыли от последней бомбардировки. Солнце словно встало на сторону защитников города, светило наступающим в глаза. Но купившие свои должности командиры английских полков[35]35
  «В то время существовал официальный прейскурант на командные должности в армии. Например, чин подполковника в пехотном полку стоил 4500 фунтов стерлингов, в кавалерийском – 6175, в гвардейском кавалерийском – 7250, в гвардейском пехотном – 9 тысяч. Ходили слухи о том, что некоторые полки переходили из рук в руки за 40 тысяч фунтов стерлингов…» (Хибберт Кристофер. Крымская кампания 1854–1855 гг. Трагедия лорда Раглана).


[Закрыть] обучались быстро. Война не оставляла времени на лень. Охота за деньгами легко могла закончиться смертью. Создавшим свободный рынок подобная борьба за выживание оказалась привычнее и ближе, чем русский морализм и проповедничество.

Он направил подзорную трубу на новую дорогу, построенную турками. Из Балаклавы жирной черной змеей тянулись обозы в сторону далеких позиций. Увеличительное стекло выхватывало коричневые ранцы солдат, тощие крупы лошадей, похожие на лягушек осадные мортиры, телеги, груженные ядрами и бочонками с порохом. С бессильной обидой лейтенант наблюдал, как до тридцати запряженных лошадей по обочине нехотя тащили огромную осадную пушку. Он понимал, что от желания помочь им двигаться быстрее до реального воплощения – непреодолимое расстояние. Тешила лейтенанта одна хорошая мысль: сегодня русские в очередной раз получат за призывы к всепрощенчеству. Именно таким хитрым способом христиане влезли в доверие к римским императорам, а затем изнутри разрушили империю. Второй раз провернуть подобный сценарий не получится. Наблюдая за движущими войсками, предчувствовал скорое наступление. Оно должно быть внезапным и неожиданным для русских, привыкших к утренним боям. В этот раз штурм назначен на двенадцать, как раз в самый обед.

Вспомнился случай, когда первый раз Кингскот столкнулся с русским. То был пленный солдат, попросивший воды. Найджел дал отпить из фляжки бренди. Солдат поплелся дальше, бережно придерживая окровавленную раненую руку. Лейтенант еще не убивал людей и с интересом смотрел вслед пленному, походившему на гибрид животного с человеком. Отвращение росло настолько стремительно, что лейтенант, не справившись с враждебностью, выстрелил бедняге в спину.

Неожиданно взгляд привлек плавно парящий над низиной у кромки моря сокол. Он выискивал добычу. Вдруг, слегка зависнув над кустарником, камнем рухнул вниз. Так же быстро оттолкнулся от каменистой земли. Пошел вверх, в привычную воздушную среду, туда, где он полновластный хозяин, без конкуренции людей и страха за свою жизнь. В когтях сокол держал извивающегося мышонка. Найджел попытался сравнить действия хищника с человеком: «Сокол не может без земли, дающей пропитание, укрытие от бури и дождя. И человек не может без общества, где происходит жесткая борьба за блага и богатства, за красивых женщин. Урвав что-то ценное, он пытается уединиться, как эта птица, чтобы потом снова вернуться в кипящий котел общественной жизни».

Между тем людское море неспешно тянулось к осажденному городу. Движение началось с палаточных лагерей, расположенных под его высотой, в Балаклаве. В это время сокол, напуганный людьми, направился в спокойное место, где можно в одиночестве расправиться с добычей. Под ним волнообразно двигались людские потоки, поднимаемые неведомой для него силой. Так, пролетев с два десятка километров, хищник оказался возле батареи Дымова. Именно его и видел Николай утром, за три час до штурма Малахова кургана. Кавказский сокол так и бросит добычу. Не воспользуются взятием Малахова кургана и победители. После сдачи русскими южной части города особых успехов ни у той, ни у другой стороны не случится. Мир подпишут в январе 1856 года, но погибшие не станут укором живых из-за своей доблести! Всего погибло за 11 месяцев обороны 83 тысячи человек, у союзников 73 тысячи. Перевес сил в те дни был на стороне союзников: против шестидесятитысячной русской армии сражалось 115 тысяч. А к моменту первой высадки англо-французских войск на крымское побережье точно такой же перевес сил будет у русских. Даже цифры сходятся и угрожающе играют. Людей за числами способны видеть только сами люди. Именно они берегут в своих сердцах память о безвременно ушедших в иной мир. Памятники тому примером, а надписи говорят сами за себя. «Их разъединила победа, а объединила смерть. В этом слава солдат и судьба храбрецов» – такие слова высечены на кресте над братской могилой русских и французских солдат, погибших на Малаховом кургане.

4

Есть на реке Унже красивое, в то же время загадочное место. Называют его Островом. Река здесь несется, словно испуганный зверь. Когда идешь правым, высоким берегом, со стороны Поповской горы, Остров кажется вытянутым и лесистым. Нужно пройти деревню и остановиться у поклонной часовенки. Природа преображается. Длинная полоска земли чудесным образом превращается в огромный круг. Омывая его, вода шумит, притягивает. Остров напоминает в миниатюре таинственный Китеж, когда-то ушедший внезапно под воду.

Апрель в первый послевоенный год[36]36
  В январе 1856 г. подписан унижающий Россию мирный договор.


[Закрыть] радовал необычной для этих северных мест теплотой.

Николай стоял на высоком берегу Поповской горы, наблюдая ледоход. С тяжелыми вздохами набухшие от воды куски посиневшего льда двигались к середине реки. Потом что-то несколько раз громко треснуло. Показалась долго томившаяся темная вода. С шумом, похожим на ружейные залпы, она вырвалась наружу и стремительно закружила обломки льдин.

Дымов проводил в своем имении под Солигаличем последние дни отпуска. Сегодня прощался с малой родиной, как казалось ему, навсегда. Ничто не держало в любимом краю. Николай отписал свою долю родной сестре, в качестве приданого. Прощался с родительскими могилками на деревенском погосте. Как и год назад, после окончания Морского корпуса, впереди неизвестность, позади утрата. Он мечтал продолжить службу в составе морского экипажа Балтийского флота, и к тому имел основания: орден Владимира с мечами четвертой степени за проявленную в бою храбрость. Но прежде следовало навестить знаменитого родственника, адмирала Невельского, состоящего все так же на службе в Морской коллегии, институте бесполезном, но статусном. Николай рассчитывал получить протекцию адмирала, без которой сложно начинать карьеру.

Черед пару недель прапорщик Дымов подходил к коричневому особняку Невельских на улице Воскресенской, недалеко от Таврического дворца. Остановился в том самом месте, где впервые встретил Лизу, у похожего на согнутое колено поворота. Виделся с нею последний раз с полгода назад, когда долечивался в Кронштадтском госпитале. Затем письма и ожидание встречи. Он заранее сообщил Лизе о месте и времени: в полдень, 14 апреля 1856 года.

С Балтийского моря дул колючий свежий ветер. Высокая влажность усиливала холод. Николай уже полчаса ожидал свидания, пряча глаза за поднятым воротником черной шинели. Раненая нога мерзла и деревенела, но он не обращал на неудобства внимания, так не терпелось обнять любимую. Наконец показался силуэт быстро приближающейся женщины. Он сразу узнал ее энергичную, упругую походку. Страстный поцелуй в губы обжег и мгновенно согрел. Так же как в прошлый раз слуга-матрос открыл плохо поддающуюся тяжелую дверь. Николай попытался помочь, распахнул ее так сильно, что чуть не сорвал c петель. Старый моряк неодобрительно покивал головой. Он же не знал о копившейся все это время, как река подо льдом, внутренней энергии молодого прапорщика. Казалось, сегодня она должна выйти из берегов.

Приняв верхнее платье, старик оставил их одних в сильно натопленной прихожей. Молодые люди не отрывали друг от друга влюбленных глаз. Николай в ту минуту чувствовал необычную решительность. Его уже не интересовала и сама цель прихода к Невельским, как и возможность продолжать военную карьеру. Будущие чины, ордена, имения и премиальные, к чему так стремился только что, оказались совсем не нужны. Сделанное в жаркой прихожей адмиральского дома открытие снимало тяжелый груз забот и, самое главное, необходимость просить за себя. На протяжении всей своей девятнадцатилетней жизни Николай постоянно сталкивался с напоминанием о зависимости от других людей и необходимостью терпеть обстоятельства, покоряться существующим в обществе, в его кругу правилам поведения. Таким способом обеспечивалась жизнь. Возможно, удачная женитьба к годам тридцати пяти, небольшая военная пенсия – и остаток дней доживать в бедном имении с детьми и внуками. Альтернативы для него тогда не существовало.

В этот момент на кисть его правой руки упала капелька горячего воска. Как и в прошлый раз, он с опаской посмотрел на тяжелые подсвечники на стене с «китовыми свечами». Дымов знал, что девушка, сидевшая рядом, изменит его судьбу.

Николай увидел, как энергичной походкой с лестницы второго этажа спускается сам хозяин. Невельской, не скрывая радости, обнял Николая. От него пахло душистым табаком и веяло расположением.

Мужчины сели к окну, в тяжелые кожаные кресла, друг против друга. Женщины удалились на свою половину.

– Чем живет Солигалич? – спросил скорее для приличия адмирал.

Николай ожидал подобного вопроса, потому обстоятельно описал необычно теплую погоду, виденный на Унже ледоход, плачевное состояние санной дороги от Костромы до Петербурга. Обсуждать итоги пораженческого соглашения старательно избегали. Лишь в конце беседы адмирала прорвало:

– Император в 1853 году готовился захватить Константинополь, а не оборонять Севастополь. В этом есть причина нашей неготовности к войне в Крыму. Он просто бредил Босфорской операцией. Даже Нессельроде[37]37
  Нессельроде Карл Васильевич (1780–1862) – с 1816 г. – министр иностранных дел, с 1845 г. – государственный канцлер Российской империи.


[Закрыть] не сумел уговорить его отказаться от убийственной затеи, ради которой забросил другие более важные дела. Потому император и ставил командовать Морским штабом, Дунайской армией и Черноморским флотом ни на что не способных из-за своей немощи стариков. «Паровоза, – говорил, – не изобретут, зато ничего не сломают»[38]38
  11 апреля 1851 году умер от тяжелой болезни строитель Черноморского флота адмирал Лазарев. Назначили на должность командующего семидесятилетнего генерал-лейтенанта Берга. Подписывая указ, царь характеризовал назначенца как бездеятельного, – «паровоза не изобретет, но и не чего не сломает». Главным командиром Севастопольского порта был старик Станюкович. Командующий в Крыму армией Меншиков и дунайской армией Воронцов по возрасту не могли активно заниматься своими обязанностями.


[Закрыть]. Стабильность была важнее боеготовности. Молодежь в лице Нахимова, Корнилова и Истомина допустили к руководству, когда стало понятно, что война проигрывается.

Николай не понимал, к чему клонит адмирал. Дабы не обижать заслуженного старика, которому было чуть больше сорока, силился изображать заинтересованный вид. В свою очередь, адмирал никак не мог предполагать, что молодой прапорщик больше не нуждается в его советах. Дымов к этому времени решил связать жизнь с Лизой. Даже вопреки здравому смыслу пожертвовать карьерой. Невельской, понимая, чем обычно заканчиваются подобные визиты родственников, оттягивал главную тему разговора. Лучший способ ухода от чужих проблем – предупредить собеседника о своих. Обделенный вниманием власти, адмирал продолжал выражать недовольство:

– Поделили империю на сферы влияния двух-трех кланов-фамилий. Все у них в руках: земля, недра, войска и власть. А царем крутят и вертят, как хотят. Тот же Нессельроде и «его группа» ничего не делали против англичан. Мою амурскую экспедицию порочили и всячески ей препятствовали через своего ставленника генерал-губернатора Камчатки Завойко. Для них важно сохранить свой чайный путь в Китай через Кяхту, а не приращение к России новых земель[39]39
  Торговля чаем приносила доходов намного больше, чем вся промысловая торговля Российско-американской компании. Да и с государством делились за счет таможенных пошлин, а Российско-американская компания в казну приносила мало, пользуясь защитой великого князя.


[Закрыть]. В Российско-американской компании ничуть не лучше! Другой клан занимается «интересами государства», в лице великого князя Константина, путая государственный карман с собственными. Посмотрите, 95 процентов ее акций принадлежит правящему семейству! Значит, всегда есть опасность, что личные интересы противопоставят национальным. А борьба с коррупцией! Чем больше осуждается взяточничество, тем активнее берут взятки на самом верху. Шизофрения! Раздвоение личности!

Невельской остановился, понимая, что наговорил в горячке лишнего. Изрытое оспой желтое лицо походило на перезревший лимон, красные, навыкате глаза обиженно моргали. Нервничал, бессознательно теребя пальцами пуговицы адмиральского мундира. Начищенные до зеркального блеска, желтые орлы на них ловили отблеск от горящих свеч. Медь императорских орлов понемногу краснела, приобретая цвет крови.

На губах адмирала пробежала извиняющаяся улыбка. Закаленный невзгодами сорокапятилетний мужчина, взяв себя в руки, назидательным тоном спросив:

– Где планируете служить, милостивый государь?

Николай не ожидал вопроса. Видя его растерянность, Невельской взял инициативу на себя:

– Учитывая ваше теперешнее положение… – Он смерил собеседника изучающим взглядом, долго глядел на клюшку, с которой последнее время Николай не расставался, и заключил безоговорочно: – Требуется вам место небойкое, скажем у нас в Коллегии, помощником секретаря!

Николай не понял сути выгодного предложения и машинально покачал головой. Адмирал заметил отрицательную реакцию гостя и тоном, не терпящим возражения, продолжил:

– Я бы на вашем месте не отказывался. К тому же орденоносец, герой войны! Наверняка проходная кандидатура. Я орден Владимира с мечами получил уже в чине капитана второго ранга. Вам всего девятнадцать лет, герой!

Теплое место передвигать бумаги в Морской коллегии Дымова совсем не прельщало. Он стремился на корабли Балтийского, единственного и главного Военно-морского флота в тогдашней России. Невельской заметил настроение молодого офицера, который ему начинал нравиться. Воспитанный в крепостнической атмосфере презрения к человеческой жизни, до безрассудства целеустремленный адмирал уважал подобных себе, характерных. Он убедил Дымова занять временно предлагаемую должность, до полного излечения раненой ноги.

Присутствие женщин на корабле, по морскому поверью, приносит несчастье. В других местах его действие сомнительно. На прощание Екатерина Ивановна обратилась к мужу:

– А что если Дымов поедет вместе со мной и Лизой в Прагу? Там хорошие целебные источники в Карловых Варах. С его больной ногой полезно подлечиться. В дорогу через неделю. Пригласивший нас князь Горчаков не станет возражать.

Зная властный характер мужа, нежно погладила его плечо. Чувствовалось, как закаленный и грубый вояка от женского прикосновения размякает, словно хлеб в воде.

Для Николая же предложение оказалось неожиданным, как и новая должность. А Лиза, сузив глазки, хитренько улыбалась. Николай отметил, как у обеих женщин появляются одинаковые ямочки на щеках, когда они улыбаются. Сговор был налицо. Невельскому и Дымову оставалось подчиниться женской солидарности.

На прощание адмирал, между прочим, поделился с Николаем своим отношением к браку:

– Николай Александрович, не спешите жениться на юных девах до тех пор, пока не станете богатым, известным и успешным. Я со своей супругой обвенчался в тридцать четыре года, в звании капитан-лейтенанта. Тогда было другое время. Вам, молодым, сегодняшним, не понять нас вчерашних. Наши женщины шли за мужьями на край света из любви и долга. Нынешняя молодежь, начитавшись модных французских писак, ведет себя слишком вольно. Не догадываются про обман Золей и Мопассанов. У себя на родине они как зеницу ока берегут покой буржуазной семьи и собственности. Нам же навязывают свободные отношения до брака, да и черт-те что. Плюнуть хочется им в рожу.

5

Пока Николай выправлял документы и справки для получения ссуды на заграничное лечение, Лиза с Екатериной Ивановной, не дожидаясь, отправились в Прагу.

Легендарный Пражский град, историческая память о некогда существовавшем славянском государстве в центре Европы, служил символом объединения. Начинался период создания национальных государств, и российские дипломаты объединяли вокруг границ империи союзников по крови, славян. Князь Горчаков как раз в это время готовил в Праге собрание славянских народов. В свою очередь, общественное мнение Европы подогревалось огнем неприятия России. Победительнице Наполеона Бонапарта не простили триумфа 1813 года. Больше всего преуспели в антирусской пропаганде английские газеты. Начинали с откровенного вранья, а заканчивали ненавистью.

Существовала и другая правда, которую увидел Дымов, проезжая юго-западную границу империи. Приграничные города переполнены беженцами – славянами из Болгарии, Сербии, Греции. Они плотными кольцами обступали православные храмы, прося подаяние. Их измученные лица, убогие лохмотья говорили о том, что если им не дать милостыню, завтра турки поработят и Россию. Для большинства русских тогда именно Османская империя считалась врагом номер один, в немалой степени по религиозным причинам. Защита православной веры и освобождение святых христианских мест из-под власти мусульманских правителей были основой внешней политики царизма.

Такое отношение османы справедливо заслуживали. Завоеванные народы отличной от их веры не считались за людей. Спорные дела между ними не допускались до суда. Мусульманин был всегда прав перед немусульманином. Бесправие порождало протест, на порабощенных славянских территориях Европы вспыхивали восстания с постоянной регулярностью. Было от чего! Дымов в ходе своего двухнедельного путешествия от Петербурга до Праги встречал многочисленных жертв турецких издевательств. Стариков с изломанными пальцами, молодых женщин с выжженными глазами и с грудным ребенком на руках, полных сил мужчин с обрубленными кистями рук. Однажды, на одной из остановок в болгарском селе, разговорился с десятилетней девочкой. Ее история требовала справедливого отмщения.

– Посмотрите, что они сделали с моим отцом, вставшим на защиту моей мамы, которую захотел изнасиловать турецкий мальчишка перед своей свадьбой[40]40
  Была такая традиция. Перед свадьбой мусульманин насиловал женщину или девочку иной веры, в первую очередь с целью унизить порабощенных.


[Закрыть].

Мужчина, потупив глаза, стоял рядом. Вместо кистей рук торчали у него красные обрубки. Ему было стыдно от беспомощности. Из черных глаз тонкими струйками текли слезы.

Дымов положил в руку ребенка самую крупную купюру, имевшуюся в наличии.

Многие русские тогда в порыве патриотизма записывались в добровольцы и не понимали, почему император не вводит войска в турецкие владения для возмездия врагу и помощи единоверцам. А на базарах народ говорил о новой большой войне с турками и поддерживающим их Западом.

В границах Австро-Венгерской империи подобных сцен почти не встречалось. Здесь Дымов наслаждался видом расцветающей природы, радостным щебетанием птиц, пьянящим воздухом плодородных равнин. Этот прекрасный край создан для мирной и счастливой жизни. Напрасны были его потуги объяснить себе причины человеческой жестокости, кровожадности. Он не мог понять, чего людям не хватает для полного счастья, которое у них же в руках.

В начале мая Николай прибыл в Прагу. Снял комнатку в доме возле городской Ратуши. Не успел он разведать окрестности, как принесли записку от Лизы. Завтра их приглашали на вечер музыки в дом известного музыканта Бедржиха Сметаны[41]41
  Бедржих Сметана (1824–1884) – чешский композитор, пианист, дирижер и общественный деятель. Написал «Марш студенческого легиона Пражского университета», «Марш национальной гвардии», «Песню свободы», симфонические поэмы «Ричард III», «Лагерь Валленштейна», «Ярл Гакон». Будучи уже полностью глухим, написал оперу «Поцелуй» (пост. 1876) и симфонический цикл «Моя родина» (1874–1879).


[Закрыть]. Лиза подъехала намного раньше назначенного времени. Влюбленные нежно обнялись. Не отводя друг от друга взглядов, пешком направились по узеньким улочкам старого города. Совсем скоро вышли на широкую дорогу, ведущую от Карлова моста к памятнику Святому Вацлаву. Перешли дорогу и оказались в гуще деревьев городского парка. По земляным аллеям гуляли хорошо одетые люди. Дамы в воздушных, словно крылья разноцветных бабочек, кринолиновых платьях и множество военных в голубых мундирах. Николай отметил их праздные и сытые лица. Город служил базой отдыха завоевателям.

– В этом доме Гёте написал своего знаменитого «Фауста», – поделилась познаниями Лиза.

– Посмотри, дорогая, – Николай нежно обнял теплые плечи девушки, – на крыше дома на самом деле сияет огромная дыра, через которую черт прилетел к писателю, рассказав историю, как человек продаёт Мефистофелю свою душу в обмен на мирские удовольствия.

– Жадный черт пролез через трубу, а из дыры в крыше вылетел сам доктор Фауст. Вслед за Мефистофелем, – поправила девушка.

За разговорами не заметили, как подошли к дому композитора, который находился в новом районе, застраиваемом аккуратными, похожими друг на друга особнячками. В мирное время жизнь налаживалась. На удовольствия денег не жалели. Небольшое двухэтажное здание в виде полукруга, с узкими окнами от пола до потолка, создавало впечатление волшебного замка. Небольшой дворик со скульптурными композициями вдоль чугунной оградки. Николай насчитал семь скульптур с разными сюжетами. Поделился с Лизой наблюдениями:

– Посмотри, вроде две одинаковые композиции с полуобнаженными мужчинами и женщинами.

Девушка в ответ пожала плечами, не понимая сути вопроса.

– Везде мужчины значительно старше юных дев, – пояснил Николай.

– Чего же здесь необычного, – сделала равнодушный вид спутница, – в любви возраст не играет никакой роли. Взгляни туда. – Лиза небрежно махнула платком в сторону каменной пожилой женщины, обнимающей обнаженного молодого любовника, подтвердив жест словами. – Любовь ровесников не ищет!

– Ты оправдываешь разницу возраста в браке? – спросил Николай, начиная понимать, зачем на прощание Невельской предупреждал не спешить жениться.

«Значит, Невельские против нашего будущего брака, – с досадой размышлял Николай. – Лиза, вероятно, в курсе его мнения и пойти против своего приемного отца не сможет или не захочет».

Лиза внимательно разглядывала очередную композицию-историю, где старик обнимал молоденькую девушку. Догадка пришла сама собой – у Николая имеется конкурент в лице пожилого князя. Вот на что намекал и предупреждал адмирал! Тем более Горчаков сейчас свободен, он совсем недавно похоронил жену.

– Дело не в возрасте, а в надежности, – продолжила начатый разговор Лиза, – для женщин сильное плечо, ласковое слово– основа отношений. Впереди рождение ребенка, и состоятельный отец малыша обязан ей помогать в его воспитании и обучении. Женщине важно чувствовать уважение мужчины и быть с ним равноправной.

Возразить на ее практицизм было нечем. Вот только равноправие его не утешало. Николай отметил за собой новую странность – принимать в штыки любые ее слова. Животный эгоизм заставлял его охранять собственность. Другого ценного имущества, кроме этой девушки, у него просто не имелось. Николай осознавал за собой такой грех и пытался мириться с модным увлечением эмансипацией, свободой в выборе профессии. Все что угодно, только не свобода выбора партнера! Выбирать и решать, по его мнению, должен мужчина.

Начинающиеся разногласия прервал Бедржих Сметана, не старый еще человек в модном коричневом сюртуке с ослепительно белым воротником рубашки и зачесанными назад упрямыми седеющими волосами. Он ласково пригласил пару в дом отработанным жестом, каким предупреждают музыкантов о готовности к концерту. Слуга, в красной жилетке, из-под которой выглядывали желтые манжеты, аккуратно открыл массивную дверь. Николай, как в прошлый раз, перед домом Невельских, сделал попытку облегчить усилия слуги. Тот ответил доброжелательной улыбкой и словами: «позор, позор!»

Лиза заметила удивление жениха и уже в прихожей шепнула:

– Слуга не хотел тебя обидеть. «Позор» на чешском означает «осторожно».

В левом крыле дома, где собрались немногочисленные гости, находился кабинет композитора, представляющий собою просторную и светлую залу. Широкие окна не создавали преград дневному свету. Ощущение витающей здесь необычной энергетики с самого начала не покидало присутствующих. Композитор незаметно сел за фортепьяно и без предупреждения начал мощно играть. Музыка лилась повсюду, молодым вином пьяня сознание. Гости тихо рассаживались на стулья, расположенные полукругом перед композитором и его удивительным музыкальным инструментом.

Лиза провела Николая за руку на свободное место, которое оказалось рядом с Горчаковым. Молодой человек почувствовал прилив ревности. Рассматривая князя, находил черты его лица отталкивающими. Его раздражали эти узенькие, как у суслика, ноздри. Они вздрагивали от повышенной чувствительности, когда тот мельком наблюдал за Лизой. В ходе концерта Горчаков несколько раз смотрел и на Николая. То был совсем другой взгляд: холодным оловом целящийся прямо в сердце. Вместе с предчувствием потери Лизы в душе его поднимался протест против «свободы женщины». То была ревность, совпавшая с ритмами музыки.

Энергия звуков передавалась приглашенным гостям. Их лица сияли в праздном удовольствии. Николай же энергичнее и намного быстрее, чем в обычной обстановке, думал. С обидой на адмирала осознавал, должность помощника секретаря в Морской коллегии предложена ему неслучайно. Тем самым покупается его отступление от Лизы. Взамен любви! Такова цена предательства. Николай не сомневался в своих чувствах. «Но как поведет себя Лиза, если ей предложено даже больше? А неожиданная поездка на лечение за границу похожа на хорошо режиссированный спектакль. Видит ли Лиза нависшую над нами угрозу?» – лихорадочно думал он, не находя ответов, которые стремился получить немедленно.

Интуитивно ища поддержки, Николай сжал ее пальцы. В это время музыкант перешел к более спокойной композиции – мелодичный венский вальс успокаивал. Внезапно Лиза решительно высвободила руку, бросив на Дымова укоризненный взгляд. Он почувствовал, что его стесняются. Совсем другое выражение лица появилось у девушки, когда она повернулась к Горчакову. Необычно приветливо улыбнулась. Ниточка бескровных губ князя ответила плотоядной ухмылкой – так показалось Дымову.

Женщина быстро отвыкает от некогда любимого мужчины в руках более сильного.

Утро следующего дня для путешественников обещало быть необычайно активным. Главное событие – собрание славянских народов, подготовленное Горчаковым, чтобы объединить славян, союзников России. Мероприятие проводили на маленьком островке на реке Влтаве, который стали называть Славянским после прошедшего в Праге в 1848 году первого съезда славян.

По пути Николай зашел в один из многочисленных пражских костелов. Прямые стены, переходящие в острые конические башенки. На входе – распятый на черном кресте Христос, с прибитыми гвоздем, сложенными внахлест ступнями. В камне, в отличие от православных, изображены католические святые. Они везде: внутри костела, на его фронтонах. Каменные надзиратели за живыми людьми создавали атмосферу тревожности. Радостные аккорды органной музыки, блеск золотого убранства и умиротворяющий свет сквозь разноцветную мозаику огромных окон-сводов лишь подчеркивали величие церкви рядом с судьбой человека. Зато верующие во время молитвы демократично сидели на деревянных скамьях. Николай чувствовал фальшь, искусственно созданную видимость простоты и раскрепощенности храмовой обстановки. Иначе смотрелись памятники святым на Карловом мосту[42]42
  Ка́рлов мост, соединяющий исторические районы Малая Страна и Старе Место. Изначально назывался Пражским.


[Закрыть]. Одна из «каменных историй» особенно запомнилась. Под ногами грозного святого за тюремной решеткой, согнувшись в три погибели, в оковах еретики. Лица их выражали нечеловеческие мучения. Точно такое же выражение лица он видел в болгарской деревне у мужчины с отрубленными кистями рук. В назидание, в пример другим за непослушание. «Пытками и смертью, – рассуждал Николай, – огнем и мечом прививали святые отцы свою веру чехам». Подобным образом поступали и турки по отношению к иноверцам.