Текст книги "Небо в кармане"

Значит, Николай Дмитриевич я? Очень приятно. Можно кое-какие выводы о себе сделать. Или лучше подождать пока с выводами? Да, лучше подождать.

Дед выпрямился, положил теплую сухую ладонь мне на лоб:

– Ушла горячка-то, ушла. Выходит, не обманул доктор. Сказал, что к утру очнешься, вот ты и пришел в себя. Как себя чувствуешь, Николаша? Где болит? Молчишь? Ничего, оклемаешься потихоньку. Пить, может, хочешь? Так у меня тут все приготовлено.

Старик выпрямился и пропал где-то в стороне. Там звякнуло, бренькнуло, зажурчала вода. Я непроизвольно сглотнул, пить и в самом деле очень хотелось.

Выхлебал почти всю принесенную воду. Заключительный глоток придержал во рту, покатал водичку на языке. Его же тоже разрабатывать нужно? Вот и будет ему разминка.

Старик платком размером со скатерку утер мне подбородок и шею, потому что чуть ли не половина воды пролилась мимо рта, пробормотал:

– Ох ты ж, горе мое непоседливое. И понесло же тебя на крышу сарая, будь он неладен! А все игры эти ваши аглицкие! Нет, чтобы в наши играли, исконно русские, так нет, все модное вам подавай, заграничное. Вот и доигрались, Твое сиятельство. Теперь придется долго отлеживаться. И как я просмотрел? А все гости эти. Понаехали тут…

Это что? Я – сиятельство? Князь, получается? Интересно! А последние фразы прозвучали настолько знакомо и неожиданно, что я не выдержал и фыркнул. Но во рту еще оставалось немного водицы, поэтому ожидаемо поперхнулся и закашлялся. Еще и в нос вода попала.

Старик подскочил, тем же платком вытер мне от капель воды лицо, промокнул губы:

– Сейчас доктора позову. Пусть просыпается, коли ты в себя пришел. Третий день, ирод, из-за стола не вылезает, всю наливку господскую выхлебал. Вернутся твои родители из-за границы, что скажут? Спросят, кто выпил? Кто не досмотрел? А ведь и о тебе придется рассказывать. Ох, тяжко мне…

– А ты кто таков будешь? – сомневался, спрашивать или нет? Почувствовал как-то, что после разминки и кашля язык мне подчинится. Он и подчинился. Почти. По крайней мере, различить то, что я проговорил, можно. Так что правильно, что решил спросить. Хуже вряд ли будет, а понять расклады лучше сразу. И на потерю памяти как нельзя более подходящий момент сослаться. И еще одно, на «ты» или на «вы» обращаться? Подумал да и решил «тыкнуть». Показалось так, бормотание старика к этому выводу подтолкнуло.

– Как кто? – опешил старик. – Неужто при падении память отшибло? Видать, и впрямь крепко ты о землицу головой приложился. Степан я, дядька твой. С младых лет к тебе батюшкой твоим приставлен, присматривать и наставлять. Не вспомнил? Ну? Степан я! Фролыч!

Я только глазами туда-сюда повел. Головой никак не получилось пошевелить.

– Это беда-а, – протянул дед. И тут же вскинулся, словно огорчать меня не хотел, запричитал нарочито бодрым речитативом: – Ну да ничего, все проходит, и это пройдет. Молодость, она любую хворобу преодолеет!

Ошибся ты, дед! У твоего воспитанника вот не преодолела. Так что и бодрость твоя не к месту…

– Доктору сказать про память обязательно нужно! – подытожил дед. – Прямо сейчас и скажу. Позову и скажу. Вот только сначала дровишек в печку подкину. А то, поди, замерз под утро? Мне и самому зябко стало перед рассветом. Так я тебя еще одним пледом поверх одеяла накрыл. Тебе сейчас никак нельзя стынуть.

Вот почему мне так душно было. И сейчас, кстати, тоже жарко.

– Ты плед убери, дышать и так нечем. И тяжело под ним, – с каждым новым произнесенным словом язык слушался все лучше и лучше.

– Уберу, уберу, – засуетился дед. – Только сначала все-таки печку растоплю. А пока потерпи, в спаленке твоей поутру больно уж зябко.

Возился он недолго. Взвизгнула дверка, с характерным звуком оторвался кусок бересты, стукнули друг о друга полешки, чиркнула спичка. Вкусно потянуло запахом серы, дымком.

А дед тихонько хлопнул печной дверкой и ушел куда-то. За тем самым доктором, понятно. Петли скрипнули потому что. Какие? Дверные, какие же еще. И сквозняк по комнате пролетел, щекой его почувствовал. Той, что в сторону входа обращена. Или выхода. Ну, для кого как.

Видать, плохо ты присматривал, дядька, за пацаном, раз парнишка того…

А я еще раз откашлялся, с наслаждением чихнул и улыбнулся. Как он сказал? «Понаехали тут?» Вечная фраза! Актуальная во все времена, так получается.

Воистину говорят, смех продлевает жизнь. И лечит. Рассмеялся я, пусть и поперхнулся при том, но по всему телу такой сильный жар прошел, что испарина на лбу выступила. Руки-ноги сами по себе шевельнулись, напряглись мышцы и тут же расслабились. Позвоночник вот только плохо отзывается, отказывается вслед за конечностями напрягаться… Но отзывается же? Значит, все хорошо будет.

Теперь предварительные выводы. Старик этот сам сказал, что он мне вроде пестуна или дядьки. Так вроде бы? Или как они здесь правильно называются? Да сам позже точнее обозначится, так думаю. Что еще? Родители за границей. А почему сына здесь одного оставили? Причина? Учеба или еще что? Пока неясно. Возраст тоже под вопросом. Понятно, что не малец, не подросток, но и явно не взрослый. Иначе бы на крышу какого-то сарая точно бы не полез. Или полез? Вопрос.

Кстати, а зачем я туда полез? Если в игры какие-то играли, то на эту крышу что-то закинули. Мяч, волан, кольцо, что там еще было из аглицких модных игрушек? Ладно, посмотрим. И подождем доктора, там информации точно можно будет больше получить. Вопрос туда, вопрос оттуда, глядишь, картинка и сложилась…

Глава 2

При виде доктора улыбка сама собой вылезла. Очень уж похож он был на актера Броневого из комедии «Формула любви». И лысинка точно такая же, весело отражающая дневной свет, вся в обрамлении пушистых кудрявых волос. Костюм один в один, и главное, интонации!

Но все это я потом рассмотрел, а в первый момент только голос от дверей услышал. Незнакомый и одновременно, бывает же такое, знакомый до ужаса:

– Изволили очнуться, молодой человек? Ну-с, и как вы себя чувствуете?

А я лежу, головы не повернуть и не посмотреть в его сторону. И страшно до жути. Даже холодно под одеялом и пледом стало от испуга. Ну не бывает таких совпадений. Не бывает! Или… А ну как в кино попал? Почему бы и нет, вариант ничем не хуже других. В какую только фантастику своих попаданцев писатели не помещают. Знаю, читал. И на экране даже видел. Поэтому и промолчал, не стал ничего отвечать. Да и кому отвечать? Пустоте? Я же никого перед собой не вижу…

А уж как хорошо мне стало, когда доктор ближе подошел, словами не передать. Встал у кровати, наклонился…

Тут я его и рассмотрел наконец-то! Ох, как легко на душе в этот момент стало! Точно не кино. Другое совсем лицо. У того, киношного, оно было круглое, а у этого узкое и костистое какое-то, что ли. И щеки впалые, глаза провалившиеся, нос…

А вот нос тот! Картошкой. На этом совпадения закончились.

И главное. В той комедии эпоха какая? Екатерининская. Уж это я точно знаю. И она никак с электрической розеткой не стыкуется. Ничего, разберемся, никуда не денемся.

Ответы мои доктору оказались не нужны. Да и спрашивал он больше для порядка, для дядьки, вошедшего за ним следом.

Было еще одно отличие, которое я упустил. Эта версия доктора не чуралась горячительных напитков. И оттого при каждом новом произнесенном слове от него так сильно шибало застарелым перегаром, что рука поневоле пыталась соленый огурчик нашарить. Вот когда я вспомнил недавние стенания дядьки по поводу пристрастия этого любителя к господской наливке.

А гигиена? Ладно, без халата белоснежного, это я могу допустить, мало ли. Но сюртучок, стирки давно не видевший и оттого застарелым жиром обильно лоснившийся, это явный перебор. Но не стал ничего говорить, не вник я еще в местные реалии. И когда эскулап при помощи трубки легкие мне выслушивал, это было еще ничего, стерпел. По животу и груди пальцами простучал через ладонь – тоже как-то умудрился промолчать. Зажмурился, чтобы не раздражаться, это было. А вот когда грязными пальцами полез веки вниз оттягивать, да горло с языком смотреть, вот тогда да, уже не вытерпел. Мало того, что перегаром прямо в лицо дышит, так и руки перед осмотром больного не помыл. Ну не сволочь ли!

Возмутился! Вскинулся, уже и рот открыл для отповеди, да увидел в ответ полный непонимания ясный такой взгляд белесых глаз и смирился. Пока смирился. Но в следующий раз…

И опомнился. Ох уж этот клятый следующий раз. Так всегда говорят те, в ком дух слаб. Поэтому никаких следующих разов не будет. И смиряться я тоже не стану. Дашь слабину раз, и пошло по-ехало.

– Руки убери! Пойди их вымой, прежде чем ко мне прикасаться, – приказал. Сам удивился, насколько властно у меня эта короткая фраза прозвучала. Словно привык приказывать. – Еще раз подойдешь ко мне с грязными руками, не посмотрю что доктор, прикажу выпороть!

Старик рядом довольно крякнул. И тут же подхватил доктора под локоток, проводил до двери самым насильственным образом, пока тот ошалело ртом хлопал. Еще и возмутиться пытался вроде бы как, мекал что-то. Да кто бы его слушать стал!

– Ступай, голубчик, ступай. Его сиятельство дело говорит, – выпихнул его в коридор. Напоследок строго осадил: – И гонор свой с языком придержи. Знай место!

И остался там же стоять, у прикрытой двери, дожидаться возвращения лекаря. Оттуда сдержанно меня похвалил:

– Молодца, Николай Дмитриевич. Ай, молодца! Так их и надо к порядку приводить. Сразу. Чтоб место свое знали. Ишь, аспид! Устроился тут на всем готовом. Пригрелся у нас на кухне, прижился. А ведь раньше таким приличным человеком был, университет закончил. Водка проклятущая сгубила. Лекарь, правда, хороший, этого не отнять, и хвалят его все. Как семья при пожаре погибла, так пить и начал. В губернии терпят, жалеют его по старой памяти, места не лишают. Если бы не это, да не хворь твоя, я бы его еще намедни метлой поганой прочь погнал. Да уж очень плох ты был! В себя никак не приходил, бредил о чем-то неразборчиво, а потом вообще замолчал, побледнел. Помнилось даже, что дышать перестал. Вовремя тогда доктор приехал. Откачал тебя. За то его сейчас и терплю. Но и моя терпелка уже заканчивается.

Спустя некоторое время раздался робкий стук. Скрипнула дверь.

– Покажь руки-то, любезный, – придержал доктора старик. Видать, удостоверился в их чистоте. Потому что доктора все-таки пропустил в комнату. – Ступай к его сиятельству. Да ужо смотри мне, дыши в сторону!

Показалось, что даже кулаком ему пригрозил. Я этого не видел, но уж очень интонации этому жесту соответствовали. Колоритный старик. То грамотность из каждого слова лезет, то деревенское просторечие. Почему?

Больше доктор ко мне пальцами не лез. Держался на расстоянии вытянутой руки и все старался совету следовать – дышать в сторону. Дошло, видать. Ну, хоть так. Руки и мне показал, когда принялся макушку ощупывать. Перед осмотром повязку с головы снял. Я уже приготовился к боли, напрягся в ожидании, что у меня там рана открытая и бинты присохли. Сейчас их по живому отрывать ка-а-ак станут! Вместе со скальпом. Но нет, обошлось. Снял очень аккуратно и почти не больно. Даже отмачивать повязку не пришлось.

Осмотрел мне затылок, ощупал темечко, задумался и забылся – в задумчивости немного потарабанил пальцами мне по лбу. Вот собака костлявая!

– Прекрати!

– Что? – встрепенулся доктор. Словно очнулся. Посмотрел недоуменно, сообразил, отдернул руку. – Ах, это. Простите, привычка у меня такая.

– По больной голове пациентам пальцами стучать?

– Это я диагностику таким образом провожу. Пальпирую, – выкрутился лекарь. Попытался уколоть. – Если вы имеете представление, что это такое.

– Имею, – скривился. Голова все-таки побаливает. Не от этих стуков, она с самого пробуждения как не своя.

Да что это я? Она и есть не своя. Или уже своя? Своя теперь, точно!

Моя кривая улыбка доктора, похоже, сильно напугала. Ишь, как отшатнулся! Глазки так и забегали из стороны в сторону.

Диагностика, говоришь? Ладно, допустим. Стучал же он пальцами по грудине и животу? Так что пропустим. Но запомним.

И все ждал, когда он при осмотре популярную фразу скажет: «Голова предмет темный и исследованию не подлежит».

Ну вот ждал, и все! Где-то на краю сознания все та самая первая мысль и маячила, все казалось, будто не в реальность, а на самом деле в то самое кино угодил…

Между прочим, именно голову он мне очень тщательно осматривал, в отличие от остальных частей тела. Оказывается, голова у меня в бинтах вся была. Вон какой ворох марли скрутил. А насчет остальных частей я здорово удивился. При осмотре, когда он осторожно их приподнимал да ощупывал. Оказывается, у меня не только голова в бинтах, я весь ими обмотан!

Да еще и зафиксирован был. Объяснять мне причины такой фиксации никто не собирался, а я и не спрашивал, сам догадался. Это чтобы не дергался, так понимаю.

Зачем? Они же у меня не поломаны, я это уже прочувствовал. Когда мышцы проверял. А вот про спину доктор ничего не сказал. А ведь я чувствую, что как раз с ней, а не с руками-ногами у меня главные проблемы.

Да, исходя из начитанного опыта, осторожно намекнул лекарю на проблемы с памятью после травмы головы. Мол, тут помню, а тут не помню. Понятно, что на самом-то деле я что тут, что там ничего не помню. Почему-то не досталось мне памяти прежнего хозяина. Но говорить об этом не стал, странно, да? А как было бы хорошо, заяви я сейчас о полной амнезии. Сразу все вопросы бы решились. Положили бы в какую-нибудь лечебницу, да не столичную, а сугубо провинциальную, с клопами и набитыми соломой тюфяками, и поили бы какими-нибудь порошками. Вместо завтрака с обедом и ужином в придачу.

Или, тоже когда-то читал, пытали, то есть лечили, электричеством. Модно было такое лечение – электротоком пациентов взбадривать. Мол, от этого сразу мозги на место встают. Ну да, ну да. Тех садистов бы самих на электростул посадить, привязать покрепче, чтобы наверняка не вырвались, и побольше, побольше тока к сидушке запитать! Да так, чтобы самая натуральная яичница получилась. М-да, что-то куда-то не туда у меня мысли повернули. А ведь так все хорошо начиналось. Дремучая старина, дворянство, милый доктор, прекрасный фильм и… яичница. Тьфу!

Кстати, аккуратно, полунамеками, расспросил доктора, как и откуда я упал, какие еще имею повреждения организма. Надеялся таким образом получить очередной кусок информации. И не ошибся. Получил. Что сказать. Идиот! Да не я и не доктор, а прежний хозяин этого тельца. Придурок малолетний. Кстати, годков полных мне всего пятнадцать по весне исполнилось. Гости, как водится, в усадьбу приехали из соседних имений, ну и затеяли модную сейчас игру, воланы друг другу пускать. Вот за залетевшим на крышу сарая воланчиком я и полез. И залез, и провалился, как же жить без такого счастья, и поломался. Кровля – дранка старая, она и не выдержала моего веса. Да я думаю, что и новая дранка далеко не тот материал, по которому свободно бегать можно. Даже такому недорослю, как… Как я, так нынче получается!

Да-а, не повезло пацану. Был бы внизу сеновал, обошлось бы, а там лопаты, грабли, какие-то тачки. В общем, склад сельхозинструмента. Да и само перекрытие из жердей уложено, просто внахлест друг на друга. И пересохла вся эта наборная конструкция давным-давно. Как раз собирались этой весной крышу перекрывать, да не успели.

И все это дело я своим тельцем переломал. И сам поломался. Опять же, ободрался сильно, кровищи из меня натекло, как из кабана. Или, что вернее, кабаненка, по причине юных лет и субтильного телосложения. Опасались заражения, но обошлось.

Ага, как же! Никак не обошлось, помер парнишка, душа его невинная на встречу с Создателем улетела. Наверное, как раз в этот момент я мимо и пролетал. Да не я сам, я сам тоже там отлетался. А вот душа моя куда-то неслась целенаправленно. Как бы не на это самое освободившееся место волей Создателя. Летела-летела и прилетела. Попала. Именно что попала, потому как отныне я самый что ни на есть натуральный попаданец.

Время, правда, совсем немного не совпадает. Подумаешь, что у нас там двадцать первый век, а здесь… Да какая мне по большому счету разница, какой? И совпадает оно или нет? Раз попал, значит, так Богу нужно. Кто я такой, чтобы сомневаться в его решении? Нужно эту данность принять, как она есть, и жить теперь уже новой жизнью.

Заражения удалось миновать, переломы, уверял доктор, по молодости лет быстро срастутся. Скоро все произошедшее забудется, как страшный сон, и дальше я горя знать не буду.

Вот сказочник! Фантаст, не иначе. Да любая травма в более старшем возрасте всегда о себе даст знать. Ноет, ломает ее на непогоду, а то и просто так болеть начинает. Это же известная истина, мне о ней все бабушка с дедушкой рассказывали, когда я с улицы побитым приходил.

Что еще? Очень за мою спину доктор опасается. А сам при этом ворочал слабенькое тельце с боку на бок без зазрения совести. Отвязал при этом, правда, освободил от пут. И за переломы как-то незаметно было, чтобы переживал. Вон как руки-ноги крутил! Да и на то, что мне больно, внимания почти что и не обращал, лишь приговаривал:

– Раз болит, значит, живой, а раз живой, значит, на поправку идешь. Есть, пить не хочешь?

– Хочу, – проскрипел иссохшимся горлом. Дед водичку давал, так это когда было!

– А вот мы сей же час и попросим Степана Фролыча распорядиться тебя напоить и накормить. И сами к тебе присоединимся, составим компанию, не так ли? Одному, небось, скучно будет? – доктор обернулся и с многозначительным видом посмотрел на старика. – Когда доктор сыт, тогда и пациенту легче.

Опять! Фраза в очередной раз та самая, узнаваемая, из той же замечательной комедии. Может или нет такое совпадение быть? Или у любого врача в любом времени один и тот же набор стандартных фраз? Может быть, может быть.

– Извольте к его сиятельству обращаться на «вы»! – выпрямился старик и строго посмотрел на доктора.

Ох, как смешался и испугался врач. Как просел в позвоночнике, согнулся подобострастно, сверкнув заблестевшей в лучах заглянувшего в комнату солнца, моментально вспотевшей от испуга лысиной, с каким заискивающим видом посмотрел на старика, как буквально залебезил перед ним:

– Да я что, я ничего, увлекся осмотром, бывает. Как доктор к пациенту…

– Пациенты разные бывают, – сказал, как отрезал, старик. – Настоятельно рекомендую об этом впредь не забывать! Иначе…

И повернул голову, посмотрел куда-то на боковую стену. Куда я никак не дотягивался взглядом, голову с руками мне уже заново успели зафиксировать, несмотря на мои категоричные возражения. И слушать не стали, черти окаянные! А что на той стене находится, я как-то просмотрел, когда меня ворочали с боку на бок. Не до разглядываний мне было, очень уж больно они мне делали. Надо было поныть, да я решил потерпеть. Зря, как сейчас понимаю.

– Вернется князь, все ему доложу! – ух, как грозно прозвучало…

Зато понятно стало, что на стене портрет папеньки висит. Глянуть бы, что там за папенька, да пока никак. Может быть, узнаваемое лицо? Все-таки историю родной страны более или менее знаю, вдруг да опознаю родителя этого тельца? А ведь хорошо, если это и впрямь окажется какое-нибудь значительное лицо? Или нет? Подумал да и решил, не будет в этом ничего хорошего. Слишком много постороннего внимания приковано к таким людям. И к членам их семей тоже. Это же мне даже в туалет спокойно в общественном месте нельзя будет сходить.

Представил себе, как стою у какого-нибудь писсуара, а из туалетной кабинки у меня за спиной папарацци высунулся и втихаря фотоаппаратиком со вспышкой щелкает. Пах! И вспышка! Облако вонючего едкого дыма, щелчок затвора. Извращенцы! Не-е-ет, не нужно мне никакой известной фамилии. Богатой – да!

Спохватился – ишь, размечтался! Обо всем забыл. И что это вдруг о туалете подумал? Неужели приспичило?

Прислушался к себе. А ведь и впрямь, есть такое дело. Но пока терпимо.

– Оставь доктора, – слабым голосишком обратился к старику.

Самого его не видел, он уже заступил куда-то мне за изголовье огромной кровати. Поэтому проговорил в пустоту, надеясь, что меня расслышат. И еще добавил:

– У него работа такая.

– У всех работа такая, – наклонился ко мне старик, заботливо подпихивая подушку под голову. Тем самым причиняя мне зверскую боль. Такую, что черные пятна в глазах заплясали. Прострелило от макушки до пяток! Зашипел, выругался непроизвольно по матушке, поминая старика нехорошими словами.

– Да что ж это такое делается! – всплеснул тот руками. Теперь-то я его хорошо видел, когда он ко мне наклонился. – Хорошо, что маменька этого не слышит. А все француз этот, гувернер ваш. «Во Франции это сейчас самая модная игра!» Я батюшке вашему сразу сказал, такой хлыщ доброму ничему научить не может. Вот ей-ей, прикажу ему денежное содержание придержать до приезда ваших родителей. Пусть потом сами с ним разбираются.

А я что? Я промолчал. Не нужен мне сейчас никакой француз. Мне бы с русским нынешним разобраться. Тут же и сама речь, и написание совсем другое. И как с этим быть? Что делать? Снова на амнезию ссылаться?

И еще одно я узнал. У старика здесь очень большая власть, если он может позволить приказать не выплачивать жалованье нанятым людям. Управляющий? Вряд ли, очень уж он обо мне заботится. Я же вижу, с какой любовью он к мальчишке относится. Ну а то, что в какой-то момент больно сделал, так бывает по незнанию. Доктор, вон, его даже остановить не попытался. Тоже не знал, что мне шеей больно ворочать? Может быть.

Буду пока считать старика своим пестуном. Так мне самому проще будет. А там пойму, кто он на самом деле и какие у него права и обязанности. Доктора как лихо одернул! Непрост дядька, совсем непрост!

А кстати, если родители в отъезде, то кто тут всем распоряжается? Не дядька ли?

Выяснить бы еще, где это «тут». И в какой местности находится. И год, год какой! Со временем этого года. Впрочем, если в воланы играли, и я (да, именно, что уже я) на крышу полез, то вряд ли зима. Но печку же топят? Топят, но все равно зимой не пахнет. И солнце за окном явно не по-зимнему светит. И взошло рано, с петухами. Ладно, с этим, буду считать, разобрался. А с остальным? На сарай вот полез…

Кстати, а почему полез? За воланом? Чушь какая! Не верю в подобную глупость, если подумать. Наверняка из-за девчушки какой-нибудь. Ибо возраст такой, подходящий. Когда голова отключается, перестает трезво думать, когда совершаются поступки, порой приводящие вот к таким катастрофическим последствиям.

Пока раздумывал, меня окончательно зафиксировали, привязали к кровати. Только собрался протестовать, да перебили.

– Говоришь, его сиятельство на поправку пошел? – обрадовался между тем старик. – И можно приказать обед подавать?

Развернулся к доктору и пошел на него, растопырив руки в стороны. Замахал кистями, закудахтал: – Сей же час и распоряжусь! Осмотр закончен? Тогда, любезный, попрошу вас в таком разе оставить княжича в покое. Ступайте пока в коридор. Там договорим.

– А лечение назначить? Лекарства выписать? – растерялся доктор, отступая под таким напором к дверям. И напоследок возопил жалобно: – А покушать с пациентом? Компанию кто ему составит? И присмотреть за ним нужно обязательно. А ну как поперхнется во время еды?

Старик приостановился в растерянности, приопустил руки. Доктор мигом встрепенулся, приободрился. Голос, вот что опыт делает, тут же профессиональную бархатность обрел, зазвучал обволакивающе-масляно и важно:

– Опять же, голова! – поднял указательный палец к потолку.

– Что голова? – переспросил старик, оглядываясь на меня.

– Ушибленная! – доктор посмотрел на него, как на несмышленыша. И куда вся былая растерянность делась? – Сотрясение, понимать надо. У его сиятельства после такого могут быть абсолютно непредсказуемые последствия. О головных болях, сопутствующих им кружениях не говорю, это и так понятно. Что угодно может измениться в ощущениях. К примеру, самое простое, м-м-м, возможно даже изменение вкуса! Съест чего-нибудь, а оно для него уже и не того. Нельзя! И все. Тут же смотреть нужно, рядом постоянно находиться. Или вообще глотательные рефлексы нарушены, а ну как не в то горло пища пойдет? Кто тогда его сиятельству поможет? Кто спасет? Уж не ты ли? А спросят потом с кого? С меня!

Посмотрел на дядьку с видимым превосходством, приосанился и уже ко мне обратился:

– Ваше сиятельство, я рядом с вами сейчас обязательно находиться должен. До обеда хотя бы. Поймите, просто обязан по роду деятельности.

Ай, хитрован! Как лихо ситуацию к своей пользе повернул!

– С головой у меня все хорошо. И с рефлексами тоже. Так что я вас не задерживаю. Ступайте на кухню, там вас накормят, – нахмурил брови. Ну, чтобы не вздумал противоречить, а то уже рот начал открывать. Не нравится, что на кухню? Так не в столовой или как она тут называется, тебе накрывать.

Пришлось добавить:

– И напоят! А за мной дядька присмотрит!

Последнее успокоило доктора, он кивнул и попятился к двери. Так задом и пошел. Потому, что старик снова на него попер. Правда, перед этим на меня коротко глянул, в ответ на мой смеющийся взгляд брови поднял, пожевал губами, словно удивился чему-то, и только тогда начал выпроваживать лекаря прочь из моей спальни.

– Не напирай! – пятясь, отмахивался руками доктор от дядьки.

– Слышал, что его сиятельство приказал? Ступай на кухню, голубчик, ступай. Заждались тебя там, – продолжал напирать старик. – Наливка греется, водка стынет! Пришлем за тобой, коли что.

Выдавил его в коридор, не слушая дальнейших возражений, захлопнул перед докторским носом дверь, прошел к окну, отдернул полностью шторы. Обернулся, посмотрел на меня еще раз, но уже пристально и каким-то критическим, что ли, взглядом, пожевал губами:

– Проветрить, что ли? Позволишь окошко приоткрыть, твое сиятельство?

Кивнул только. Этого, думаю, будет достаточно. А хорошо, что окошко в поле моего зрения оказалось. Удачно кровать поставили, можно на облака смотреть. Они так причудливо в стеклах искривляются, хоть какое-то развлечение.

А много, однако, усилий ему пришлось приложить, чтобы раму едва-едва приоткрыть. Даже лицо покраснело от натуги. А уж сколько скрипу при этом было, не передать. Давно не открывали, что ли?

Легонько сквозняком потянуло. А ведь дверь закрыта. Вентиляционные каналы? Кто его знает? Зато не почуял, как ожидал, запахов навоза. Почему-то уверен был, раз сельская местность, раз усадьба, то обязательно должно было и навозом пахнуть. Мол, одно от другого неотделимо. А тут ничего подобного не унюхиваю, не пахнет.

Зато явственно потянуло ароматом цветущей сирени. Выходит, все-таки весна! Вот и определился окончательно с временем года. Осталось узнать сам год. И век…

Кстати!

– Не обидится доктор-то? Что его прочь выпроводили? Да еще и на кухню?

– А чего ему обижаться, если он и так там прижился? А если и обидится, так что? Деньги увидит, враз все обидки свои позабудет.

– Ну и ладно, коли так.

Никогда не говорил в таком тоне и таких оборотов и словечек не употреблял в разговоре. А тут сами собой с языка срываются. Про поведение промолчу, тут все почти привычно. Или не совсем? Иначе, почему дед так странно на меня посмотрел? Я что-то не то или не так сказал? Да и ладно. Спросит, думаю…

– Умываться или сразу завтрак подавать?

Вздрогнул даже, настолько неожиданно вопрос прозвучал. Да еще почти что над ухом. Ишь, подкрался. А я задумался, контроль за обстановкой утратил. Нехорошо!

– Умываться! – даже не задумался, сразу вылетело.

После прикосновения липких докторских пальцев кожа просто невыносимо зудела.

– И развяжи уже меня!

– Доктор не велел, – отмахнулся дядька.

– Велел, не велел, – не согласился, – он что угодно сейчас наговорит, лишь бы подольше здесь задержаться. Да развяжи же ты! Нормально я себя чувствую, нормально! И переломов у меня никаких нет. Так, ушибы только.

– Как нет? Я же сам тебя из сарая беспамятного выносил на руках. Там любому сразу понятно было, что без переломов не обошлось.

– Любому, – скривился. – Ошибся ты. Говорю же, нет никаких переломов. Да развяжи же! Сил больше нет терпеть. И умываться прикажи!

Дядька в очередной раз пристально глянул. Замер на секунду, даже рот открыл, сказать что-то хотел. Да передумал, звучно плямкнул губами и все-таки прислушался к моим словам, принялся меня освобождать от поднадоевших пут. Свобода! Ура!

Развязал веревки и прочь пошел. Из спаленки. Наверное, чтобы распорядиться насчет помыться и позавтракать.

Что опять не так я сказал? В чем прокололся? Неужели прежний хозяин этого тельца умываться не любил?