Текст книги "Сорочишка, или Повесть о сороке"

Сорочишка

В пойме речки, заросшей ивняком и ольшаником, в сорочьем гнезде на ольховом суку вылупилась из яйца Сорочишка.

Событие, на сторонний взгляд ничем не примечательное. Тем более что Сорочишка вроде бы и не отличалась от своих семи братьев и сестёр. Такая же маленькая, ротастая, голая и беспомощная.

Вместе с другими сорочатами поднимала она гвалт и широко раскрывала клюв навстречу принесённому родителями саранчуку или гусенице шелкопряда. Но это только на вид. А на самом деле и кричала погромче, и клюв пошире прочих распахивала. Потому и доставались ей лакомые кусочки чаще.

А кроме того, была она очень любопытна. От любопытства своего безрассудного и из гнезда раньше других вылетела.

Как-то раз высунулась она из гнезда: интересно стало, а что там внизу? Шею вытянула, смотрит. Да голова-то большая, тяжелая – перевесила. Сорвалась Сорочишка вниз кубарем!

Так бы и разбилась, и рассказывать было бы не о чём, но у самой земли расправила куцые крылышки, замахала ими, замахала и полетела.

Полететь-то полетела, только крылья ещё непослушные. Занесли так далеко, что Сорочишка потерялась.

Трудно малышу одному начинать жизнь. Тем более в лесу. Некому показать пищу, научить её разыскивать. Ведь большой лес – не родное гнездо. В нем всего полно; того и гляди, сам кому-нибудь на обед достанешься.

Опустилась Сорочишка на лесную полянку. Едва успела осмотреться, слышит: пищит кто-то, словно ругается. Прислушалась, а это шмель с комаром цветок одуванчика не поделили.

Шмель и Комар

– Убирайся, комар, с цветка! Не пей мой нектар. Лети на речку. Там на лугу стадо пасётся. Там твоя пища!

– Я, комар! Я – мужчина, самец! Нектар моя пища. А над стадом коровьим вьются комарихи длинноногие. Да и то по необходимости: пока самка крови не напьётся, – яйца не созреют. Яйца не отложит, – комарята не выведутся.

Так уж мы, комары, устроены: мужчины нектар пьют, а женщины горячую кровушку!

– Все у вас не как у порядочных насекомых, диметилфтолат тебе в нос. И не различишь вас никак. Оба серые, оба тонконогие.

– А по усам, шмель, по усам.

У комарихи не усы – сплошное недоразумение. Так, видимость одна что усы: волосок направо, да волосок налево.

У меня же, самца, усищи пышные, мохнатые. Настоящая мужская гордость!

Склюнула Сорочишка комара, только к шмелю примерилась, как вдруг кто-то её саму ухватил за хвост.

Заверещала Сорочишка истошно и деру во все крылья. Хорошо ещё вовремя спохватилась, а то бы съела её хищная куница. А так только и сумела хвост проредить. Промахнулась немного, видно, тоже молодая.

Сидит, чёрное перо задумчиво покусывает.

Единым духом взлетела Сорочишка на берёзу. Умостилась на самой маковке и ну куницу ругать: и такая она, и разэтакая. И противная, и гадкая.

На весь лес наделала шуму.

Куница же и в ус не дует. Перо выплюнула и в густую траву нырнула, как в воду канула. Лишь травинки легонько колыхнулись.

Потрещала ещё немного Сорочишка и затихла. Ругать-то больше некого. Ветер берёзовую маковку качает, а вместе с маковкой и Сорочишка качается.

Туда, сюда; вправо, влево, – как на качелях. Покачалась немного, успокоилась и на речку подалась, может, и вправду удастся чем поживиться.

Прилетает, а там и в самом деле пасётся стадо. А вокруг него тучи разных комаров, мух, мошек да слепней.

Обрадовалась Сорочишка: тут тебе и обед, и ужин, и целых три завтрака сразу, – не зевай только.

Чуть было прицелилась склюнуть толстого желтоглазого слепня на широком бычьем боку, как бык хвостом крутанул, да себя по тому боку – хлесть!

Сорочишку чуть насмерть не зашиб, а от слепня вообще мокрое место осталось.

Сунулась Сорочишка с другого боку, где вились комары и мошки, а бык снова хвостищем как стеганет!

Целую улицу в мушином войске проложил. Сорочишка едва отскочить успела.

Видит: не так-то просто тут не только пообедать или поужинать, но и комарика на закуску заморить, и отправилась обратно в лес.

Прилетела Сорочишка на лесное болото.

Когда-то добывали здесь люди торф: нарыли глубоких ям-карьеров, весь лес ископали канавами. Кончился торф, – ушли люди, водой заполнились карьеры. Превратились в тихие лесные озерца. Берега их затянулись частой порослью березняка вперемежку с осинничком.

Однажды заглянул сюда в половодье бобр. Понравилось ему место: и воды много, и корму вдоволь. Обосновался бобр на карьерах. Канаву высокой плотиной перегородил, хатку построил, бобриху привел.

Ещё выше поднялась вода в карьерах, затопила низинки. Превратились торфяники в тихое лесное болотце.

Сюда-то и прилетела Сорочишка. Уселась в ивовый куст и видит, – на трухлявом пне ящерица лежит. Греется на солнце, длинный хвост вывесила, словно напоказ.

Сорока и Ящерица

– Ящерица, зачем тебе, такой маленькой, такой длинный хвост?

– Во-первых, мой хвост не просто хвост, а склад продовольственный. Вон, белка, грибы с орехами в дупло таскает, – готовит припасы на зиму. А вдруг кто подсмотрит и унесёт? Что она зимой грызть будет? Я же свои запасы в хвост прячу. Мой хвост всегда при мне. Во-вторых, он иной раз и жизнь мне спасает…

Не дело вести разговоры о еде на голодное брюхо. Хоть и хотелось Сорочишке узнать побольше про ящеркин чудесный хвост, да голод не тетка.

Комом свалилась она на самодовольную ящерицу и вцепилась в толстый зелёный хвост. Крутнулась ящерица, в щель на пне нырнула, а хвост оставила.

Сидит Сорочишка на пне, от удивления клюв раскрыла. Ну и дела! Под лапой хвост сам по себе извивается словно живой.

Вот это хвост, так хвост!

Мало того, что продовольственный магазин, ещё и хозяйку спас от верной смерти!

Склевала Сорочишка питательный хвост, повеселела. Снова в ивовый куст забралась, сидит, покачивается.

Смотрит, по канаве бобёр плывет, хвостом-лопаточкой накручивает.

Сорока и Бобр

– Ну и хвост! И куда такой годится! Ни мух отогнать, ни хозяина спасти, ни склад устроить. Шлёпало какое-то!

– Сама ты шлёпало, глупая тараторка. Хвост мой хоть и не склад, да для меня настоящий клад. Универсальный хвост: и весло, и руль, и упористое сиденье, когда дерево перегрызаешь. А в случае чего им и сигнал тревоги подать можно.

Тут в густом осиннике на краю болота треснула сухая ветка. Бобр как шлёпнет по воде хвостом, – гул пошёл по озеринам. Сразу все притаились, попрятались.

Бобр под воду нырнул, утки в осоку забились, белка в дупло спряталась, рябчик на ветке застыл, в сучок превратился. Лягушки и те в тину попрыгали.

Зашумели кусты, и на берег выскочил громадный лось. Дышит запально, – бока ходуном ходят. Видно, долго бежал. А над ним комаров с оводами густая чёрная туча.

Сорока и Лось

– От кого бежишь, могучий лось-длинноног?

– От мошкары едучей, стрекотуха белобокая.

– А ты хвостом покрути, покрути, да по боку и стегани как следует. Враз побьёшь не одну тысячу!

– Нечем стегать. Хвост у меня очень уж короткий. Почти что и нет его.

– Как же ты от мошкары спасаешься?

– А вот так! – и Лось со всего маху бултых в воду, только пузыри пошли.

– Батюшки-светы! – завопила Сорочишка. – Вот проклятый гнус до чего довёл зверя, – сам в болотине утопился! Ах-ах-ах!

– Чего шумишь? – высунул из воды голову Лось. – Не топлюсь я, от мошкары спасаюсь под водой.

А ты, тараторка длиннохвостая, лети куда-нибудь подальше, не трещи здесь. Неровен час, услышит хищный зверь или недобрый человек, – и голова скрылась в мутном водовороте, одни ноздри да уши над водой остались. Торчат, шевелятся.

Худо ли, бедно – прожила Сорочишка лето. С голоду не околела, но и жиру не нагуляла.

Наступила сырая осень. Притих, погрустнел лес. Певчие птицы на юг улетели, насекомыши с червяками исчезли, лягушки с ящерицами попрятались. Только синички стайками летают, попискивают, да слышно, как дятел долбит сушину.

Ветер студёный с деревьев жёлтые листья гонит, по вечерам на зорях волки воют, в стаи собираются.

Сорока и Волк

– У-у-у-у-у-у-у-у-у…

– И что вы, волки, так жалобно воете?

– Не жалобно, а тоскливо.

– Что тоска, что жалость, – не велика разница.

– Ну уж нет. Жалость нам, плотоядным, ни к чему. Этак-то сегодня пожалеешь, завтра пожалеешь, а послезавтра, чуть ослабнешь, и самого съедят. У нас, хищников, на этот счёт очень даже просто. А тоска сплачивает.

– Скажешь же такое! От воя твоего так бы и улетела куда глаза глядят.

– А в

...

конец ознакомительного фрагмента