Текст книги "Лейтенант Рощаковский – последний рыцарь российской империи"

Владимир Шигин
Лейтенант Рощаковский – последний рыцарь российской империи

Начало пути

Родился герой нашего повествования 24 сентября 1874 года. Происходил он из дворян Херсонской губернии, несколько поколений которых связали свою жизнь с морем. Родился в родовом поместье – селе Александровка Елизаветградского уезда. Отставной штабс-капитан Сергей Константинович Рощаковский являлся членом судейской коллегии в Киеве. Имел трех сыновей: Константина, Михаила, Сергея и трех дочерей: Елену, Татьяну и Софью.

Начало биографии Михаила Рощаковского было весьма обычно для большинства флотских офицеров того времени: гимназия – Морской корпус – флот. В Морской корпус Михаил пошел по стопам своего старшего брата Константина. В 1896 году Рощаковский с отличием заканчивает Морской кадетский корпус. Отметим тот факт, что за успехи в учебе он был награжден Нахимовской премией, что предполагает наличие ума и способности к наукам.

Любопытная деталь периода учебы Рощаковского в Морском корпусе, которая оказала влияние на всю его последующую судьбу. Одновременно с ним там обучалось сразу несколько великих князей Романовых. Среди них был и великий князь Кирилл Владимирович, ставший впоследствии начальником военно-морского отдела штаба Командующего флотом Тихого океана, а в эмиграции провозгласивший себя императором Кириллом I. «Кирилловичи» и сегодня настырно претендуют на российский трон… Мне неизвестно, с кем именно из великих князей, водил дружбу в корпусе Миша Рощаковский. Но уверен, что эрудиция и смелый характер мальчишки притягивали к нему многих. Не были исключением и кадеты Романовы. Помимо великого князя Кирилла, Миша поддерживал хорошие отношения с великой княгиней Ольгой, ставшей позднее королевой Греции, тогда же познакомился с будущим Российским императором Николаем Вторым.

После выпуска из корпуса у Рощаковского была недолгая служба на Балтийском флоте, после чего последовал перевод на Чёрное море. В Севастополе служил старший брат Рощаковского Константин, который, судя по всему, и поспособствовал, чтобы младший был поближе к нему. Старший брат, как и младший, отличался смелым и независимым характером, а потому имел немало неприятностей.

На Черном море Рощаковский вначале отметился вахтенным офицером на эскадренном броненосце "Чесма", затем получил повышение и становится там же вахтенным начальником. Для молодого офицера вполне почетно – начальник самостоятельной вахты на корабле 1-го ранга. Однако дал у него на «Чесме», что-то не заладилось в отношениях с начальством, может быть, была какая иная причина. Дело в том, что служба на броненосцах, которые не слишком часто бывали в море, вообще не нравилась молодом мичманам. Все рвались на миноноски и крейсера. Но Рощаковский пошел еще дальше. Он, как и впоследствии на протяжении всей своей долгой жизни, показывает характер и неожиданно для всех просится… производителем гидротехнических работ на опытную баржу. Это не только понижение в должности, но и удаление с линейного флота, что могло весьма серьезно сказаться на карьере. Но таков был Рощаковский.

В 1898 году Рощаковский снова возвращается на Балтику. О причинах остается догадываться. На Черном море ему стало, по-видимому, скучно. В то время, когда балтийцы уже давно во вовсю плавали в дальневосточных водах.

На Балтике Рощаковского снова назначают вахтенным начальником на эскадренный броненосец. На этот раз это "Император Александр II". Увы, к горю Рощаковского «Александр II» был уже далеко не нов, и в дальние походы не ходил, а из года в год месил винтами мутные воды Финского залива.

– Броненосцы не для меня! – недовольно высказывался Рощаковский в кругу друзей. – Слишком громоздки и скучны! На них я чувствую себя не моряком, а чиновником! Поверьте, но даже на дырявой барже я был куда более счастливым!

– Дружище, на броненосце можно спокойно без особых волнений выслужить ценз для получения командирства! – поджимали плечами более практичные друзья. – Летние кампании не обременительны, столица под боком, что еще надо для спокойной службы!

– Эх! – махал рукой Рощаковский. – В том, то и дело, что все слишком спокойно!

Во время службы на «Александре» Рощаковский стал общефлотской знаменитостью. Пока, правда, не за деловые качества, а за «длинный язык». Однажды флагман Балтийского флота адмирал Бирилев, развивая какую-то мысль в кают-компании броненосца, обмолвился, что "он как боевой адмирал считает…". Немедленно раздался ехидно вежливый голос с дальнего «мичманского конца» стола. Это был, разумеется, не кто иной, как Рощаковский:

– Ваше превосходительство, расскажите что-нибудь поучительное из вашей боевой практики!

В кают-компании повисла звенящая тишина. Всем было прекрасно известно, что Бирилев ни в каких боях никогда не был и имел репутацию "паркетного адмирала", делавшего карьеру больше при дворе, чем в море.

Разумеется, выходкой наглеца мичмана Бирилев был взбешен. Но что-то отвечать все равно было надо.

– Я считаю себя боевым адмиралом потому, что уделяю большое внимание боевой подготовке команд! – выдавил он из себя и тут же покинул броненосец.

Уже у трапа Бирилев сделал внушение командиру на отсутствие воспитания у его офицеров. Вскоре Рощаковский уже стоял в командирской каюте.

– Вы, господин мичман компрометируете корабль в глазах высшего руководства. Думаю, что вам следует поискать для службы другое место!

– Прошу перевести меня на миноноски!

– Что ж, я посодействую вам в данном вопросе!

Вскоре языкатый мичман был действительно переведен на миноносцы. Миноноска «Скопа» была мала, но это был уже свой корабль, а потому Рощаковский был счастлив. Каждодневные выходы в море, мостик, продуваемый ветрами и заливаемый волной, скорость от которой захватывает дух – это ли не настоящая служба для того, кто жаждет настоящего дела!

– Наконец-то я нашел то, что мне по сердцу! – говорил Рощаковский в то время друзьям. – Мои любимые миноносцы я не променяю ни на что другое, пусть даже мне сулят адмиральские эполеты!

– Ну, ты и хватил! – посмеялись друзья.

И зря. Рощаковский говорил то, что чувствовал. Любовь к миноносцам он пронесет через всю свою жизнь.

В мае 1901 года пришло неожиданное известие из Севастополя – старший брат Константин участвовал в дуэли со смертельным исходом. Немедленно выправив отпуск, Михаил помчался, чтобы его поддержать. Дело лейтенанта Рощаковского слушалось в Севастопольском Военно-морском суде в мае 1901 года. Дело в том, что старший Рощаковский, плававший в должности ревизора на минном транспорте "Буг", заявил, что у него похищены казенные деньги, которые он хранил в своей каюте. Виновный не был обнаружен. Рощаковский высказал подозрение, что в краже повинен мичман Иловайский. Возмущенный Иловайский ударил его по лицу. Дело кончилось дуэлью на самых жестких условиях. Стрелялись с десяти шагов. В результате Иловайский был убит. Скандал был большой. В дело вмешался даже Чехов, хорошо знавший семью Иловайских.

Отметим, что дуэли в офицерской среде в ту пору не были редкостью. Указом по морскому министерству они даже рекомендовались, как средство решения вопросов, затрагивающих офицерскую честь.

Из сообщений прессы: «…Ранен в бок, в район печени, на дуэли со штабс-капитаном лейб-гвардии Преображенского полка С. И. Виктором-Берченко лейтенант Бутлеров. Последний помещён в госпиталь г. Севастополя. Причина дуэли: во время обеда в Морском собрании Севастополя лейтенант Бутлеров в пьяном виде дурно отозвался о лейб-гвардии Преображенском полку в присутствии штабс-капитана С. И. Виктора-Берченко, который ударил Бутлерова по лицу». Подобных случаев было не мало. Однако при этом офицеры должны были обязательно испрашивать официального разрешения на дуэль у вышестоящего начальства, а условия проведения дуэли должны были быть максимально щадящими. Рощаковский же с Иловайским нарушили оба последних пункта.

Из официального сообщения: "Севастополь, 30-го мая. После 7-дневного разбирательства в военно-морском суде дело об убийстве на дуэли лейтенантом Черноморского флота Рощаковским мичмана Иловайского сегодня закончено. После пятичасового совещания суд признал Рощаковского виновным в сделанном раньше времени выстреле без умысла и в неразрешенной дуэли, и приговорил его к трем годам заключения в крепости без лишения прав". Последнее смягчающее обстоятельство было вызвано тем, что при разбирательстве выяснилось – Иловайский на самом деле взял казенные деньги, чтобы погасить весьма немалый карточный долг. Заключение в крепости самым печальным образом сказался на здоровье Константина Рощаковского. Вышел из заключения, он уже больным и телесно, и душевно, а спустя три года умер, терзаемый раскаяниями в совершенном убийстве.

В конце 1901 года Михаил Рощаковский добивается перевода на Тихий океан. На Балтике ему уже было тесно и скучно. Увы, вакантных должностей на канонерках и миноносках не было. Свободной была лишь должность вахтенного начальника на броненосце «Наварин», прозванным за характерное расположение четырех дымовых труб – «табуретом».

Броненосце «Наварин»

– Табурет, так табурет! – согласился Рощаковский.

Однако, как назло, вскоре после назначения Рощаковского, «Наварин» был определен в возвращавшийся на Балтику отряд вице-адмирала Чухнина. Броненосец нуждался в ремонте на Балтийских заводах. Возвращаться снова на унылую Балтику в планы Рощаковского никак не входило. Со свойственной ему энергией, он сразу же предпринял необходимые меры и вскоре нашел желающего вернуться в Кронштадт семейного офицера с крейсера «Рюрик», с которым и поменялся местами.

Так он стал младшим артиллерийским офицер на броненосном крейсере "Рюрик". Служба шла своим чередом и вполне успешно. Вскоре «Рюрик» навсегда покинул Порт-Артур и ушел во Владивосток, войдя там, в состав особого крейсерского отряда. Останься Рощаковский на «Рюрике» и, скорее всего, судьба бы его сложилась совсем по-другому. Не известно удалось бы ему уцелеть в страшной мясорубке последнего боя «Рюрика» в Корейском проливе в июле 1904 года, где погиб и сам корабль, и большая часть его команды. Но судьбе было угодно в самый последний момент перемешать карты лейтенантской судьбы.

В январе 1904 года Рощаковский внезапно получает приказание прибыть в Порт-Артур и вступить в командование башней главного калибра на броненосце «Полтава». «Рюрик» к этому времени уже стоял во Владивостоке, и лейтенанту пришлось самостоятельно добираться до Порт-Артура.

Порт-Арутрская страда

Новый командир 12-дюймовой башни «Полтава» прибыл на броненосец 27 ноября непосредственно в момент первой атаки японцами Порт-Артура. В-первых же боевых столкновениях с японцами Рощаковский проявил себя с лучшей стороны. Его башня и огонь всегда во время открывала, и темп стрельбы держала хороший, и точность стрельбы была неплохая. Но командир орудийной башни, будь он хоть прекрасно подготовлен, не имеет самостоятельного командования, а потому не может проявить всех своих качеств. Во время перестрелок с японцами Рощаковский действовал уверенно и грамотно, не хуже чем другие. Но таких, как он, на эскадре были десятки.

Офицерская молодежь мечтала о победном генеральном сражении с японцами. Однако урон, понесенный при первой внезапной атаке японцев на Порт-Артур, откладывал решающее столкновение на неопределенное будущее. Броненосцы большую часть времени отстаивались на внутреннем рейде под защитой береговых батарей.

– Ну не люблю я эти броненосцы! – опять говорил в сердцах Рощаковский сослуживцам. – А служить попадаю всегда именно на них. Хоть куда бы рванул, хоть к черту на рога, лишь бы дело побойчее!

Наконец. Не выдержав, отправился лейтенант прямо к вице-адмиралу Макарову на «Петропавловск». Попросил своего знакомца флаг-офицера Дукельского доложить, что у него к командующему дело первостепенной важности. Дукельский сделал удивленные глаза, но переспрашивать не стал, пошел докладывать. Вскоре вернулся:

– У тебя, Миша, пять минут! Адмирал страшно занят!

– Здравствуйте, Рощаковский! – поздоровался Макаров, встав из-за стола. – Говорите, что у вас за дело ко мне?

Напротив командующего с кипой бумаг сидел контр-адмирал Витгефт, недовольно смотревший на вошедшего лейтенанта, чего, мол, занятых людей отвлекаешь.

– Хочу ваше превосходительство предложить план экспедиции в Чемульпо. Японцы считают там себя в полной безопасности, и порт набит под завязку транспортов с войсками!

– На чем же вы хотите идти в Чемульпо? – с интересом глянул на лейтенанта вице-адмирал.

– Думаю, что лучше всего был бы бензино-моторный катер с броненосца. И пушка есть, и две самоходные мины, скорость тоже приличная. Маршрут я уже изучил и готов прорываться хоть завтра!

– Что ж, идея сама по себе не плоха! – усмехнулся Макаров. – Отрадно, что есть офицеры, которые думают и готовы к подвигу. Но пока нам не до Чемульпо. Разберемся вначале с делами в Артуре. Да и одного катера для такой экспедиции явно мало. Такую операцию надо готовить, и если уж посылать, то сразу несколько миноносцев. А за инициативу спасибо!

Когда Рощаковский вышел, Макаров повернулся к Витгефту:

– Надо будет, Вильгельм Карлович, нам взять этого Рощаковского на заметку. Думаю, из него получится хороший миноносник!

Впервые о Рощаковском заговорили в трагический для нашего флота день 31 марта, тогда на выходе из Порт-Артура взорвался броненосец «Петропавловск». Погибла большая часть команды и командующий флотом вице-адмирал Макаров. Сразу же после взрыва «Петропавловска», Рощаковский вызывается идти спасать оказавшихся в воде товарищей. Командуя гребным катером с "Полтавы" в условиях крутой зыби, он спасает 18 человек. При этом лейтенант демонстрирует прекрасную морскую выучку. Спущенный одновременно на воду паровой катер с "Полтавы" тут же был накрыт волной, и затонул. Именно Рощаковский нашел и поднял шинель Макарова, вытащил из воды и своего однокашника великого князя Кирилла Владимировича, когда тот уже захлебывался.

– Спасибо Миша, что спас! Ни я, ни моя семья никогда этого не забудем! – говорил он, кутаясь в матросское одеяло.

– Какие счеты! На войне как на войне! – отвечал Рощаковский своему сиятельному однокашнику.

А несколько недель спустя неожиданно Рощаковского вызвал к себе контр-адмирал Витгефт.

– Помните, лейтенант, свой визит к Степану Осиповичу? – спросил он его, когда Рощаковский прибыл.

– Так точно, ваше превосходительство!

– Думаю, что настала пора вернуться к вашей идее поиска на корабельном катере.

Уже давно командование эскадры, стремясь компенсировать нехватку миноносцев, широко использовало корабельные минные катера для несения сторожевой службы, кроме того, катера использовались и в качестве тральщиков. Однако выполнения этих чисто оборонительных задач было мало для молодых офицеров эскадры, стремившихся к активным наступательным операциям. Все мечтали о настоящих боевых делах.

– Прорываться в Чемульпо? – с надеждой в голосе произнес Рощаковский.

– Какое там Чемульпо! – махнул рукой Витгефт. – Идите сюда! Контр-адмирал подвел Рощаковского к лежащей на столе карте Ляодуна.

– У нас есть данные, что в бухте Керр японцы держат несколько транспортов с припасами. Хорошо бы нанести по ним удар!

– Я готов! – с радостью выдохнул Рощаковский.

– Тогда принимайте под начало катер с «Ретвизана», команду наберите из охотников и с богом вперед!

В тот же день лейтенант принял под начало катер с «Ретвизана». В команду кликнули охотников.

– Дело наше будет рисковое, но веселое! – сказал своим матросам. – Может нам удача улыбнется, а может и нет! А потому назовем наш катер «Авось»!

– Это дело! – заулыбались матросы. – Авось сдюжим!

«Авось» был типичным корабельным катером, которые за пышущие жаром паровые котлы и обилие надраенной меди иронично звали на эскадре «самоварами». На «Авосе» имелась небольшая пушчонка, две мины Уайтхеда. Утром следующего дня Рощаковский самолично поднял над «Авосем» Андреевский флаг, как-никак, боевой корабль, хоть и «самовар»! Днем 25 апреля «Авось» вышел из Порт-Артура. Ночью Рощаковский незаметно достиг Даляньваньского залива и укрылся в бухте Один (Дагушаньвань). В ночь на 27 апреля катер отправился на охоту в залив Керр. На подходе к бухте он наткнулся на сторожевые японские миноносцы. Чтобы незаметно проскользнуть мимо них, пришлось обходить мыс, прикрывавший вход в бухту, вплотную к нему. Оставалось зайти в неё и атаковать со стороны берега стоявший на якоре неприятельский крейсер. К несчастью, Рощаковский не знал хорошо берегов и слишком близко прижался к шедшей от мыса каменной гряде. Внезапно катер выскочил на гряду, пробил дно и накрепко засел среди камней. Все попытки снять его не удались. В конце концов, катер пришлось взорвать, а команде – вплавь добираться до берега, и затем пешком до Дальнего и Порт-Артура. Несмотря на неудачу, действия Рощаковского получили достаточно высокую оценку.

На «Полтаву» Рощаковский уже не вернулся. 6 мая его назначают командиром миноносца "Решительный". Надо ли говорить, как был рад Рощаковский новому назначению. На тот момент «Решительный» был одним из самых боевых миноносцев Порт-Артурской эскадры. При водоизмещение в 250 тонн, он имел 4 орудия и два торпедных аппарата, и скорость хода до 27 узлов.

В отличие от броненосцев и крейсеров, действия миноносцев 1-й Тихоокеанской эскадры отличались большой активностью. По воспоминаниям очевидца, “миноносцы в течение осады Артура несли каторжную, мало вознагражденную работу… По сравнению с большими судами они работали в сто раз больше. В то время как броненосцы и крейсера мирно оставались в гавани, на этих незаметных тружеников свалили всю работу”.

В течение мая-июня 1904 года "Решительный" почти каждый день выходил в море в составе 2-го отряда миноносцев или самостоятельно, принимая участия в дежурствах на внешнем рейде, обстреле позиций противника, разведке, тралении подходов к Порт-Артуру. Рощаковский был счастлив.

– Это ли не настоящая жизнь, когда не продохнуть от дел боевых! Командирским крещением на миноносце стал для Рощаковского ночной поиск неприятеля 14 мая, в котором участвовали сразу шесть миноносцев. Никаких претензий по управлению кораблем к Рощаковскому со стороны начальства не было.

– Вполне подготовлен и может действовать самостоятельно! – таков был вердикт начальника минной обороны Порт-Артура контр-адмирала Лещинского.

С середины мая в связи с началом плотной блокады Порт-Артура у флота появилась новая задача – обстрел позиций вражеских войск. К ее выполнению чаще всего привлекались миноносцы: несмотря на слабость артиллерийского вооружения, они были достаточно быстроходны, чтобы в случае появления неприятельских кораблей успеть отойти под защиту береговых батарей. Так, 21 мая «Скорый», «Решительный» и «Грозовой» вели огонь по предполагаемому месту нахождения японских войск на перешейке у бухты Сикао. И снова Рощаковский действовал выше всех похвал.

Впрочем, случались и неудачи. Так вечером 28 мая из Порт-Артура вышли восемь миноносцев под брейд-вымпелом нового командующего 2-м отрядом капитана 2 ранга Е.И.Криницкого. Корабли взяли курс на Голубиную бухту, а затем – к островам Мяотао, где, возможно, находилась стоянка японских канонерок и судов береговой обороны, осуществлявших морскую блокаду крепости. Но поход закончился неудачно: противника встретить не удалось, зато около 1.30 при выполнении последовательного поворота «Решительный» на скорости 18 узлов протаранил впереди идущий «Смелый», причем так, что «видна была вспышка от удара и звук наподобие взрыва». Носовая оконечность «Решительного» оказалась свернутой в сторону, все пять поясов обшивки сгофрировались, в них образовались разрывы и трещины. На «Смелом» был деформирован правый борт в кормовой части, в районе унтер-офицерского помещения. К счастью, оба корабля сохранили ход и благополучно добрались до бухты Белый Волк, а 30 мая вошли в порт-артурскую гавань. Ремонт «Решительного» в доке занял шесть дней. Рощаковского, разумеется, пожурили.

Чем только не приходилось заниматься миноносцам: обстрелы побережья и траление, охрана рейда и ближних подступах к крепости и ночные стычки с японскими миноносцами. Затем перед миноносниками поставили еще и совершенно для них новую задачу – постановку мин.

Миноносцы оборудовали специальными приспособлениями – «порт-артурскими салазками» (прообразом минных рельсов). «Салазки» позволяли принимать на палубу миноносца до 18 мин, а затем сбрасывать их с кормы на малом ходу корабля. Впервые это устройство было опробовано вечером 22 июля, когда миноносец «Решительный» под началом Рощаковского выставил 10 сферических мин в 11 милях от Порт-Артура.

Через два дня «Решительный» повторил операцию – новая минная банка появилась в районе Голубиной бухты. Оба раза миноносец встречал в море дозорные японские корабли, но в темноте уходил незамеченным и выполнял задания, за что получил благодарность от контр-адмирала Витгефта. Минные заграждения поставленные миноносцами были довольно успешны. На одном из них впоследствии подорвался и затонул японский крейсер «Такасаго», ряд японских кораблей получили серьезные повреждения. Остальные же уже не рисковали подходить близко к Порт-Артуру.

Повседневное общение между командами миноносцев было гораздо более тесным, чем на больших кораблях. Ежедневный риск, стесненные условия способствовали тому, что офицеры и ели, и спали вместе с матросами. “Миноносцы стояли в углу Восточного бассейна… один плотно к другому. Из-за этого трудно было выходить, но зато, если чего не хватало, пойдешь к соседям – ни у одного, так у другого выпросишь. Жили на миноносцах тесно, неудобно, но дружно”, – вспоминал мичман Страхов с “Разящего”. С другой стороны, на больших кораблях преобладал своеобразный “индивидуализм” (всегда указывалось название судна, к которому принадлежал тот или иной чин). О чинах же с миноносцев, внутри самого флота, могли говорить и без указания судна – просто как о большой общности. Хотя, без сомнения, ощущение своего корабля было присуще каждому.

В отличие от броненосцев и крейсеров бытовая жизнь на миноносцах была значительно труднее. Тот же мичман Страхов впоследствии писал: “Паровое отопление плохо действовало; потолок и стены отпотевали, всюду капало; спать приходилось под клеенкой поверх одеяла. Прибавьте, что лишь командир имеет свою каюту, остальные же спят за занавесками в кают-компании”. В жаркое время в таких загородках – их в шутку называли “палатами” – приходилось весьма несладко. Тогда “все вытрепывали матрацы на палубу и ставили тенты, чтобы не упекло утреннее солнце и не заносило лицо сажей из труб”.

Были проблемы и с питанием. К июлю 1904 года были оформлены “коммунальные” отношения команд миноносцев. Приказ командира порта Артур контр-адмирала И.К.Григоровича за № 223 по этому поводу гласил: “Ввиду прекращения выдачи свежего мяса и перехода на солонину с уменьшенной дачей предписываю… на малых судах… соединяться вместе по договору командиров, чтобы, открывая бочонок с солониной, он весь расходовался в один день без остатка, ввиду отсутствия рефрижераторов, считая по 1/3 фунта на человека”. Совместное столование еще больше способствовало консолидации личного состава минного флота.

Но зато нигде не жили так дружно, нигде не было такого единения офицеров и матросов. Совместно проводился и досуг команд миноносцев. «Командир “Решительного” лейтенант М.С. Рощаковский для нижних чинов устроил на берегу лавочку. Матросы могли там получать консервы, разные мелочи, кроме того, был поставлен тент и под ним скамейки. Там пили квас, читали “Новый Край” и обсуждались текущие события – образовался матросский клуб”, – вспоминал мичман Страхов.

Боевая деятельность миноносцев породила даже свои специфические выражения: испросить у начальства разрешение на выход в море – “мазать корму” или “колыхнуться”; перестрелка между броненосцами и крейсерами: “швырять друг в друга тяжелыми предметами”; снаряды самих миноносцев назывались “легковесными гостинцами”. Свои же утлые и юркие кораблики миноносники ласково именовали “ласточками войны”.

К концу июля 1904 года, в связи с выходом японцев на ближние подступы к крепости и началом бомбардировки гавани, Первая Тихоокеанская эскадра была вынуждена начать подготовку к прорыву во Владивосток. Навстречу ей должен был выйти Владивостокский отряд крейсеров. Для организации взаимодействия с ним, контр-адмирал Витгефт решил послать во Владивосток через русское консульство в китайском порте Чифу секретную депешу. Для решения этого важнейшего вопроса командующий решил пожертвовать одним из миноносцев. Выбор пал на "Решительного" и его командира.

– Рощаковскому я верю. Этот справится! – решил Витгефт, после недолгого раздумья.

«Решительному» надлежало прорвать японскую блокаду, прибыть в Чифу, любой ценой доставить шифровку русскому консулу, а затем разоружиться. Сами понимаете, что поручение чрезвычайно важное и от него много зависит для всех вас! – назидательно сказал Витгефт. – Кроме этого напоминаю вам, что по статуту ордена святого Георгия, этот орден получают те, кто, прорвав окружение неприятеля, доставит командованию чрезвычайно важные сведения… Именно это, господа, вам и предстоит сделать. А потому объявите своим офицерам, что за прорыв в Чифу, я обещаю всем по Георгию.

– Клянусь, честью русского офицера, что в Чифу прорвусь и задачу выполню! – вскинул голову Рощаковский, принимая от Витгефта тяжелый засургученный пакет.

– Ну, тогда, с Богом, лейтенант! – перекрестил его контр-адмирал. – И в добрый путь!