Текст книги "Шанхайская организация сотрудничества в региональной системе безопасности (политико-правовой аспект). Монография"

Совершенно очевидно, что США не справились со своей ролью единоличного лидера в мировой экономике. И, как предполагают некоторые зарубежные и отечественные эксперты, может наступить резкое ухудшение экономической ситуации¹⁴.

Американская политическая и деловая элита продемонстрировала свой эгоизм и пренебрежение интересами других наций. При этом США уже эмитировали в мировую экономику около 630 млрд долл. только в наличности, причем из них почти 500 млрд долл. обращается вне США. Фактически это бесплатный беспроцентный кредит, который выдан американской экономике со стороны всех тех, кто пользуется наличной долларовой массой вне США.

Эта долларовая масса нарастает: по оценкам экспертов, дополнительная эмиссия казначейства США составляет до 20–25 млрд долл. в год. В частности, последнее крупное эмиссионное вливание было сделано по команде администрации Клинтона в период президентских выборов в США для «демпфирования» неблагоприятного воздействия на ориентации избирателей происходившего тогда повышения цен на нефть и нефтепродукты¹⁵.

Отсюда императив коалиционной стратегии преодоления структурного кризиса, поиск нового международного валютно-финансового режима, который может и должен быть создан группой ведущих стран мира.

С высокой степенью вероятности можно предположить, что значительная, если не подавляющая часть американской политической и деловой элиты, привыкшей к безраздельному господству доллара и американских финансовых институтов, поначалу воспримет такого рода инициативу негативно. Но в экспертном сообществе США среди ряда политиков и бизнесменов растет понимание того, что альтернативой такому коалиционно-кооперационному подходу к выходу из кризиса может быть фрагментация мировой валютно-финансовой системы.

Неизбежное падение доллара как мировой резервной валюты обещает быть очень болезненным. Необходимость выплачивать иностранцам долларовую задолженность может настолько сковать американскую потребительскую и экономическую активность, что это приведет к усилению социального давления, росту инфляции или и того и другого, вместе взятых. Маловероятно, что Соединенные Штаты захотят вступить на такой болезненный путь по собственной воле, и можно ожидать применения определенных экономических, финансовых, политических и, не исключено, даже военных мер для того, чтобы предотвратить или отсрочить такое развитие событий. Таким образом, США все более теряют способность «управлять долларом», в частности поддерживать низкий уровень инфляции, не прибегая к повышению процентных ставок. Последнее обеспечивает дальнейший приток капитала, но мешает экономическому росту.

Для мирового финансового порядка это означает, что американский доллар рискует утратить роль ключевой валюты – причем скорее раньше, чем позже. Но и остальной мир в этом случае тоже не избежит потерь. Использование такой универсальной валюты, как доллар, служило источником стабильности международных отношений. Глобальная финансовая система без опоры на ключевую валюту может породить кризис. Повсеместно принято считать, что естественной альтернативой доллару в качестве глобальной валюты является евро, однако долговечность евро вовсе не стабильна. Последствия даже небольшого взлета глобальной инфляции могут оказаться весьма серьезным.

Возникшая в результате геополитическая напряженность, включая протекционизм США, может подорвать глобальную экономику и спровоцировать глобальную рецессию. По некоторым прогнозам, к 2020 г. в иерархии стран по объему ВВП на первое место выйдет Китай – 23 % мирового ВВП. США окажутся только на втором месте – 18 %. Далее будут следовать Индия (8,4 %), Япония (4,6 %), Россия (3,2 %), Германия (2,9 %), Бразилия (2,4 %). Если будет создан общий рынок государств АСЕАН, Китая, Японии и Южной Кореи, то на долю этой коалиции придется свыше 30 % мирового ВВП¹⁶. Восточная Азия превращается в новую «мастерскую мира».

Таким образом, данное обстоятельство подводит к выводу о расширении сферы влияния основных геополитических игроков в регионе Центральной Азии.

Вторая группа факторов обусловлена возрастающей конкуренцией за ресурсы. Эта конкуренция втягивает богатый Север / Запад и бедный Юг / Восток в конфликтные отношения (которые проявляются также в форме культурно-цивилизационных противоречий), побуждая придавать особое значение фактору силы в мировой политике и расходовать все больше средств на вооружения.

Главенствующее положение в этой группе факторов занимает конкуренция за доступ и контроль над энергоресурсами. На сегодняшний день эта конкуренция суть всех геополитических процессов и конфликтов, и нет оснований полагать, что в среднесрочной перспективе данная тенденция изменится.

Об этом свидетельствуют события, происшедшие в Ливии, которую США и ЕС обвинили в деспотизме внутри страны, нищете населения, отсутствии государственной социальной политики. Однако факты об экономическом положении в Ливии накануне 2011 г. говорят об обратном: ВВП на душу населения $14 192; на каждого члена семьи государство выплачивает в год $1000 дотаций; пособие по безработице $730; за каждого новорожденного платилось $7000; новобрачным дарилось $64 000 на покупку квартиры; на открытие личного бизнеса единовременная помощь $20 000; образование и медицина – бесплатные; образование и стажировка за рубежом – за счет государства; сеть магазинов для многодетных семей с символическими ценами; за продажу продуктов с просроченным сроком годности – большие штрафы и арест; часть аптек – с бесплатным отпуском лекарств; за подделку лекарств – смертная казнь; квартирная плата, плата за электроэнергию для населения отсутствует; кредиты на покупку автомобиля и квартиры – беспроцентные; покупку автомобиля до 50 % оплачивает государство, бойцам народного ополчения 65 %; бензин стоит дешевле воды: 1 литр – $0,14.

Ливия делала много для нормализации отношений с США: после террористических актов 11 сентября Каддафи одним из первых арабских лидеров осудил произошедшее; в декабре 2003 г. Каддафи официально объявил: государство отказывается от своих планов по созданию ядерного оружия; в марте 2004 г. Ливию посетил премьер-министр Великобритании Тони Блэр; в апреле ливийский лидер совершил первый за пятнадцать лет после изоляции официальный визит в Европу, встречался с руководством ЕС; в октябре 2004 г. были сняты санкции ЕС; в мае 2006 г. Госдепартамент США исключил Ливию из списка государств, поддерживающих терроризм; в сентябре состоялась встреча госсекретаря США К. Райс с М. Каддафи.

Однако после того как в октябре – ноябре 2008 г. Каддафи совершил визит в Россию, в ходе которого обсуждалось сотрудничество в военной, технической и энергетической сферах, обстановка резко ухудшилась¹⁷. В феврале 2011 г. в Ливии начались массовые выступления против режима Каддафи. Нет оснований сомневаться, что роль природных ресурсов – прежде всего энергетических – может радикально измениться для мировой экономики¹⁸. Более того, с учетом фактора новых быстрорастущих экономик значение многих видов ресурсов будет критически возрастать. Тенденции развития мирового энергопотребления указывают на то, что значение углеводородных источников будет только возрастать, что дает неплохие шансы государствам Центральной Азии для развития.

Прогнозы развития мировой энергетики до 2030 г. показывают, что в рассматриваемый период ведущая роль сохранится за тремя энергоносителями – нефтью, природным газом и углем. Их доля в энергобалансе практически не изменится и будет составлять около 80 %¹⁹. Главными потребителями энергоресурсов станут азиатские гиганты – Китай и Индия.

Третья группа факторов связана с тем, что в последние годы в сфере безопасности возник «новый ядерный парадокс»: вероятность применения ядерного оружия на достратегическом уровне повысилась, а риск поражения от его применения – скорее снизился. Остановить ядерное распространение (как и распространение ракетных технологий) в целом не удалось, и сегодня применять его теоретически могут как «ядерные нелегалы», так и старые ядерные державы, которые продолжают модернизировать ядерное оружие.

В-четвертых, фактором глобального, планетарного значения стала миграция. Численность населения к 2050 г. может достигнуть 9 млрд человек, в 1900 – 1,6 млрд, в 1960 – 3 млрд, в 1993 – 5,65 млрд, в 1999 – 6 млрд, в 2003 – 6,3 млрд, в 2006 – 6,5 млрд, в 2010 – 6,8 млрд, в 2011 – 7,0 млрд, в 2012 – 7,02 млрд²⁰, в 2013 – 7,1 млрд человек²¹. При этом основной прирост будет происходить за счет средне– и малоразвитых стран. По данным ООН, в 2001–2030 гг. наиболее высокий ежегодный прирост населения (1,1 %) ожидается в развивающихся странах, более умеренный (0,4 %) в промышленно развитых. В странах Восточной Европы и СНГ прироста населения не прогнозируется ²².

Вне всякого сомнения, это скажется на объемах и направлениях международной миграции. Согласно оценкам ООН, в 2013 г. число международных мигрантов составило 232 млн человек, или 3,2 % мирового населения, тогда как в 2000 г. их насчитывалось 175 млн а в 1990 г. – 154 млн²³. При этом за этот период доля пришлых жителей более развитых регионов мира в их общей численности на планете возросла с 43 до 61 %, а их удельный вес в количественном составе населении этих регионов повысился с 3,4 до 9,5 % ²⁴. А нехватка рабочих рук и рост числа пенсионеров увеличивают потребность в иммигрантах. Также следует отметить и то, что сокращение численности населения вынуждает крупные державы направлять дополнительные средства на решение внутренних проблем, что в свою очередь уменьшает ресурсы для проведения эффективной внешней политики (например, в военной сфере или в оказании помощи развивающимся странам).

Наконец, последняя группа факторов связана с формированием новой архитектуры миропорядка и формулированием новых «правил игры». Фактом является то, что однополярная структура мира продемонстрировала свою неэффективность, а тенденция «формирующейся многополярности» – очередной геополитический миф.

Достоверность этого вывода покажет ближайшая перспектива, но то, что «Большая игра» между геополитическими центрами силы за влияние в Центрально-Азиатском регионе идет, не вызывает сомнений. Более того, в этой «игре» наблюдается несколько вполне очевидных данностей.

Насколько жесткой может оказаться «Большая игра» между геополитическими центрами силы за влияние в Центрально-Азиатском регионе, предсказать трудно, но вполне очевидно, что отсутствие консенсуса в отношениях основных геополитических игроков в регионе всегда будет порождать для него массу проблем.

Сценарий «столкновения цивилизаций» маловероятен, но ограниченный конфликт между радикальным исламом и Западом начался, и, по всей вероятности, он будет только нарастать. Войну в Ираке и связанные с ней злоупотребления мусульманский мир воспринимает как атаку на его общество в целом. А Запад не торопится признавать, что эра его доминирования в мире заканчивается и может наступить век Азии.

При анализе глобальных вызовов Запад полагает, что от него зависит решение важнейших мировых проблем, тогда как на деле он является одной из главных причин их возникновения. Вместе с тем Запад занимается некоторым самообманом, поскольку считает себя открытым для перемен, хотя на самом деле превратился в самое мощное препятствие на пути истории. Он отчаянно цепляется за свое привилегированное положение в таких глобальных форумах, как ООН, МВФ, Всемирный банк и «Большая восьмерка», и отказывается переосмыслить свое положение в новых геополитических реалиях.

Следовательно, западные страны и США могут попытаться жестко блокировать дальнейшее развитие «мира без Запада». Например, лишить крупнейшие восходящие державы материальных ресурсов, позволяющих им развиваться. Можно также навязать ряд военных конфликтов и тем самым перенаправить энергию альтернативной мировой системы на прямую конкуренцию с Западом в сфере безопасности. Это во-первых.

Во-вторых, может иметь место попытка снизить привлекательность идей «мира без Запада», чтобы добиться лояльности государств, находящихся «в игре», т. е. тех, которые де-факто еще не сделали выбор, на чьей они стороне.

В-третьих, США могут принять «мир без Запада» таким, каков он есть. По целому ряду вопросов США и Запад в целом вполне могут быть готовы позволить действовать самостоятельно. При таком сценарии – «живи сам и давай жить другим» – достаточно установить границы дозволенного, а затем сосредоточиться на том, чтобы отслеживать точки пересечения, возможности перебросить мосты между двумя мирами, в которых взаимозависимость необходима и неизбежна. В эту категорию, возможно, попадут проблемы изменения климата и международного терроризма, а вот энергоресурсы и права человека могут не попасть. Центральной политической задачей для США в этом случае считалась бы способность так управлять взаимозависимостью, чтобы в двадцать первом столетии основной чертой международных отношений стала бесполярность, т. е. доминировать будут не одно, два или даже несколько государств, а десятки факторов, способных оказывать различное влияние на положение дел в мире.

На первый взгляд нынешний мир может показаться многополярным. В основных «центрах силы» – ЕС, Индии, Китае, России, США и Японии – проживает чуть более половины всего населения Земли. На них приходится 75 % мирового валового внутреннего продукта (ВВП) и 80 % мировых расходов на оборону²⁵. Но внешняя сторона может быть обманчива. Мир сегодня коренным образом отличается от мира эпохи классической многополярности: существует гораздо больше «центров силы», и многие из них не являются национальными государствами²⁶.

Современные тенденции показывают, что многополярность не становится альтернативой однополярного мира. Пока все свидетельствует в пользу того, что на смену последнему идет бесполярность – глобальный вакуум власти. Общее нарастание анархии – явление в истории отнюдь не новое, однако, в отличие от предшествующих периодов, в настоящее время к исчезновению четких правил игры добавилось объективное углубление всеобщей экономической взаимозависимости. А потому главный на ближайшую перспективу вопрос состоит в том, кто, каким образом и с использованием каких ресурсов сможет обеспечить глобальный баланс сил в условиях бесполярного мира, поскольку, как показывает исторический опыт, в этих условиях, как правило, выиграют силы, намного более опасные, нежели соперничающие между собой великие державы.

Однако необходимо иметь в виду, что, как и однополярная система мира, бесполярность неустойчива и рано или поздно, но ей на смену приходит тенденция к формированию полицентричного мира. При этом не вызывает сомнений, что влияние «центров силы» в формирующемся мире будет определяться четырьмя факторами:

– масштабами и степенью диверсификации народного хозяйства;

– интенсивностью финансового и экономического взаимодействия с остальными полюсами;

– масштабом и боеспособностью обычных вооруженных сил (ядерный потенциал играет скорее роль сдерживания);

– способностью великих держав интегрировать свое «близкое зарубежье».

С учетом этих факторов наиболее вероятная геополитическая модель на ближайшую перспективу – возникновение трехполюсного мира – США, Европа и Китай, решения которых могут повлиять на изменение глобального баланса сил. Однако и такая конфигурация вряд ли станет окончательной. США, Европа и Китай – далеко не весь мир, и сохранение в нем (пусть и на вторых ролях) таких крупных игроков, как Индия, Япония, Россия, Бразилия, Пакистан, Иран и арабские страны, оставляет большое поле для конфликтов и передела сфер влияния.

Вышеизложенное позволяет определить основные группы факторов риска и угроз, которые способны привести к эскалации напряженности в Центральной Азии и прилежащих к ней регионах. Среди них:

– экономические – соперничество между центрами силы, транснациональными компаниями и отдельными государствами за доступ к природным ресурсам региона, за управление коммуникациями и финансовыми потоками, а также за рынки дешевой рабочей силы и сбыта продукции;

– политические – наличие серьезных межгосударственных противоречий (США – Иран, Индия – Пакистан) и непростых внутригосударственных отношений (Таджикистан, Узбекистан, Киргизстан – в СНГ, Синьцзян-Уйгурский и Тибет).

Следовательно, поиск оптимальных стратегий эффективного развития и многостороннего взаимовыгодного сотрудничества как на региональном, так и на глобальном уровне является актуальным и важным для стран региона Центральной Азии. Вопросы безопасности, энергетики, экологии, социально-экономического развития находятся в центре внимания региональной повестки дня. В этой связи фундаментальной составляющей вырабатываемых любых новых концепций современного развития должна непременно оставаться многосторонность, опора на культурно-гуманитарное и научно-образовательное взаимодействие, которые, собственно, и составляют суть концепции, нацеленной прежде всего на осмысление своей коллективной индентичности и на минимизацию потенциальных точек столкновения и сближение интересов.

1.2. Политические предпосылки создания Шанхайской организации сотрудничества

С начала 90-х гг. прошлого столетия у большинства постсоветских государств Центрально-Азиатского региона (ЦАР) наметилась тенденция самостоятельного поиска новых приоритетов в региональной политике. Определяющим фактором в создании Шанхайской организации сотрудничества стало решение руководства Китая и России по формированию международной организации, закрепляющей основы доверия и обеспечивающей возможность противостоять новым мировым угрозам в условиях глобализации, с привлечением к участию бывших советских республики Центральной Азии. «Китай, который в течение двух десятилетий выступал союзником США, НАТО, Запада в противостоянии с СССР и извлек немало выгоды от этого, проявил известное благородство к побежденной стране и протянул ей руку дружбы, оговорив этот жест рядом условий, в частности, демилитаризацией пограничных районов»²⁷.

В то же время руководство КНР, уверенно укрепляющее свои позиции и амбиции в Центральной Азии, начало зондировать позиции государств региона c учетом своих интересов и России. Российская же политика была «абсолютно не адекватна и запросам стран региона, и собственным российским национальным интересам, в лучшем случае в каких-то особых случаях была ситуативной, рефлекторной (как например, по конфликту в Таджикистане в 90-х годах)»²⁸.

В складывающейся обстановке конца 90-х гг., характеризующейся «политикой выживания» для большинства государств СНГ в новых социально-политических и экономических условиях, отчетливо проявилась внешнеполитическая активность США и государств – членов НАТО, которые пытались перенацелить свою стратегию на «брошенный регион» в рамках собственных интересов в новой «Большой игре».

Одним из наиболее ярких подтверждений американских амбиций является проект «Большого Ближнего Востока». Эта новая стратегия США, нацеленная на «демократизацию» одного из важнейших регионов в зоне «политических интересов» Америки, объединяющего, согласно американскому видению, Египет, Израиль, арабские страны Ближнего Востока, Турцию, Южный Кавказ и Центральную Азию, Иран, Афганистан и Пакистан. «Систему контроля за макрорегионом изначально предполагалось создать в тесном взаимодействии с ближайшими союзниками США – Турцией, Пакистаном и Израилем. По замыслу разработчиков, реализация программы "Большого Ближнего Востока" позволила бы решить целый комплекс задач, включая установление контроля над основными коммуникациями и энергетическими ресурсами региона»²⁹.

Данная стратегия США фактически явилась продолжением известной теории Х. Маккиндера, изложенной им в труде «Географическая ось истории». «Именно на Центральную Азию, выступавшую в качестве сердцевины Евразии, возлагается мировая ответственность стать "осевым регионом – хартлендом", на страны которого должна лечь и основная тяжесть противостояния попыткам европейских стран и США установить доминирующее влияние в этом регионе»³⁰.

Очередной американский проект «Большой Центральной Азии» стал составным компонентом программы «Большой Ближний Восток». В 2004 г. американский президент Дж. Буш выступил с проектом выстраивания стратегии «Большого Ближнего Востока». Программа партнерства в Большой Центральной Азии была обнародована для обсуждения на страницах американской академической печати в 2005 г., а весной 2006 г. в Кабуле состоялась международная научно-практическая конференция, призванная одобрить ее основные положения авторитетными представителями политико-экономической элиты США, Афганистана и некоторых стран Центральной Азии. «Фактически, этот проект представлял собой "втягивание" Афганистана из состояния вялотекущей гражданской войны за счет его вовлечения в разноуровневые программы экономического развития Центральной и Южной Азии»³¹.

Наряду с этим предполагалось объединить государства Центральной Азии и Афганистана в «единый военно-стратегический и экономический регион. Конечной целью – вывести новые независимые государства из-под влияния России и Китая, ослабить зависимость Афганистана от Пакистана и отделить Кабул от Тегерана. Главная задача – установление жесткого влияния США в регионе Большой Центральной Азии»³².

14 октября 2013 г. на проходившей в Алматы международной конференции «Средний Восток и Центральная Азия в общем геополитическом пространстве» была рассмотрена ситуация в регионе, перспективы ее развития и возможные изменения в американской политике на постсоветском пространстве³³.

По мнению отдельных западных военных экспертов, государства региона первоначально восприняли проявление стратегических интересов США в Центрально-Азиатском регионе после 11 сентября 2001 г. как возможности реализации стратегии национальной безопасности под покровительством официального Вашингтона в рамках объявленной им борьбы с терроризмом, но чем больше американцы постигали внутренние аспекты и особенности развития центрально-азиатских государств, тем уверенность в скором успехе американской стратегии становилась более призрачной.

Так, по оценке западного военного эксперта Винсена де Китспоттера, «быстрое введение войск в регион, несомненно, привнесло стабильность в краткосрочной и среднесрочной перспективе, а также способствовало безопасности региона. Тем не менее оно было направлено не на стабилизацию как таковую, а на противодействие прямой и явной угрозе национальной безопасности США. Некоторые аналитики также считают, что американское вторжение дало центрально-азиатским государствам шанс начать все сначала. Можно утверждать, что предполагаемое долгосрочное военное присутствие США в регионе может оказаться контрпродуктивным. Стремление США к доминированию в Центральной Азии может привести к возникновению двух вызовов, имеющих отношение к местным политическим реалиям и региональной безопасности. Они могут привести к возникновению долгосрочных трений внутри региона и региональной геополитической нестабильности»³⁴. Кроме того, натовские эксперты по Центрально-Азиатскому региону не исключают и наиболее радикального развития ситуации в этой части постсоветского пространства, вплоть до исчезновения отдельных стран, видимо не без активного участия в этом процессе США. Так, по оценкам американской стратегии Парадигмы 2025³⁵, проведенным Институтом анализа международной политики США, «к 2025 году вероятность того, что Средняя Азия может превратиться в подобие современного Афганистана будет весьма реальной. Умеренные государства могут вообще исчезнуть с карты этого региона»³⁶.

Соединенные Штаты также намерены продолжать оказывать техническую помощь в целях стимулирования торговых потоков и улучшения делового климата в масштабах всего региона. В сентябре 2012 г. Группа Всемирного банка включила Киргизию и Таджикистан в первую десятку государств, добившихся наибольших успехов в проведении реформ.

Политика США в постсоветской Центральной Азии характеризуется постоянными изменениями. В ней можно выделить четыре периода:

– в первой половине 1990-х гг. приоритет был отдан отношениям с Россией, Центральная Азия воспринималась как «задний двор» РФ. Этот период совпал с президентствами Дж. Буша-старшего, Б. Клинтона;

– во второй половине 1990-х гг. произошла активизация политики США на постсоветском пространстве, росло стратегическое соперничество с Россией, однако стратегический приоритет РФ в Центральной Азии оспаривался только частично, концепция «заднего двора» сохранялась. Этот период совпал со вторым президентским сроком Б. Клинтона;

– после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне стратегия США в регионе стала достаточно агрессивной. Вход в Афганистан вызвал активизацию политики и в постсоветской Центральной Азии. Соперничество с Россией (и частично с КНР) достигло максимума в период «цветных революций» и боевых действий России с Грузией в 2008 г. Этот период совпал с президентством Дж. Буша-младшего;

– в период президентства Б. Обамы делались попытки наладить диалог с Россией и КНР. Одновременно приоритетность постсоветского пространства, связанная изначально с европейскими делами, снизилась. Афганская политика пережила радикальные перемены от активизации боевых действий (начало президентского срока Б. Обамы) до планов по выводу войск и роста осознания возможности поражения (конец президентского срока Б. Обамы).

В будущем можно прогнозировать дальнейшее усложнение афганских проблем и связанный с этим рост интереса США, России и Китая к постсоветской Центральной Азии. В этой связи растет возможность усиления противоречий этих держав в регионе. Однако осознавая, что афганские проблемы несут одинаковую угрозу Западу, России и Китаю, ключевые игроки могут и договориться о позитивном взаимодействии.

Делая упор на проблемах безопасности и стабильности в регионе, американские дипломаты указывают, что с учетом сложности политической и социально-экономической обстановки внутри стран региона у США недостаточно возможностей для достижения успеха.

В то же время если брать в расчет необходимость внешней силы для обеспечения стабильности и интеграции региона, то США – единственная сила, способная это гарантировать. Если США и не могут гарантировать стабильность с помощью военного присутствия, то могут это сделать с помощью дипломатии. С учетом этих факторов имевшаяся на середину 90-х гг. прошлого столетия система национальной безопасности на постсоветском пространстве фактически не отвечала тем угрозам, как внутренним, так и внешним, которые в совокупности создавали серьезную опасность территориальной целостности, суверенитету и экономике Российской Федерации, бывших советских республик Средней Азии, и требовала поиска новых подходов в решении указанных проблем.

Относительно новым международным институтом по обеспечению безопасности в регионе стала Шанхайская организация сотрудничества. У истоков данной организации стояли Россия и Китай, которые позже стали рассматривать ее в качестве важнейшего инструмента утверждения на евразийском континенте, прежде всего в Центральной Азии, мира, безопасности и сотрудничества – основных факторов будущего строительства многополярного миропорядка, основанного на международном праве³⁷.

В условиях укрепления государственности для новых независимых государств Центральной Азии одним из наиболее важнейших вопросов явилось определение и закрепление государственных границ. Центрально-азиатские государства, кроме Туркменистана, должны были сесть за стол переговоров с Китаем, который имел давние споры с Советским Союзом по пограничному вопросу. В этой связи инициатива, проявленная Россией и Китаем о формировании новой региональной организации, представлявшей создание механизма укрепления доверия между странами, была поддержана Казахстаном, Кыргызстаном и Таджикистаном.

Первая встреча «Шанхайской пятерки» состоявшаяся в апреле 1996 г. в Шанхае, завершилась подписанием главами России, Китая, Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана Соглашения об укреплении доверия в военной области в районе границ и в 1997 г. Соглашения о взаимном сокращении вооруженных сил в районе границы.

Возникшие в различных сферах проблемы в разной степени аккумулируются в политической сфере. Анализ внешнеполитических и внутриполитических действий может показать, что большинство неполитических проблем чрезмерно политизируется властными структурами государств Центральной Азии. Опасности, угрозы как деструктивные элементы в политической сфере имеют разную направленность и разный характер. Это межнациональные и межэтнические отношения, вопросы межгосударственного сотрудничества, приграничные вопросы, исламистский международный терроризм и экстремизм. Эти деструктивные элементы в первую очередь представляют угрозу, опасность и риск политической системе государств региона, ее правящей де-юре политической элите. Стоит отметить, что деструктивные элементы в политической сфере могут быть следствием сконцентрированного пучка проблем и других сфер безопасности.

Сложными в политической сфере являются негативные явления в приграничных районах и взаимные территориальные претензии государств региона. Данная проблема также была унаследована от Советского Союза и в этом отношении государства региона являлись априорно заложниками этой проблемы. Обращая внимание на этот фактор, президент Узбекистана И. Каримов отметил, что «даже страшно представить, к чему может привести любая попытка передела существующих границ на этнической основе. Передел границ в нашем регионе может дать для всего мирового сообщества такой ужасающий эффект, на фоне которого тот же конфликт в Боснии и Герцеговине покажется лишь прелюдией к кошмару»³⁸.

Неразрешенность приграничных вопросов порождала и проблемы административно-хозяйственного типа. Некоторые аграрные и промышленные объекты, оказавшиеся на пограничном пространстве государств, вызывали споры по поводу их принадлежности. Как, например, водохозяйственные объекты или нефтегазоконденсатное месторождение Кокдумалак, находящееся на границе между Узбекистаном и Туркменистаном³⁹.

Отсутствие четкой демаркации границ между центрально-азиатскими государствами в настоящее время искусственно усиливало напряженность в межгосударственных взаимоотношениях. Эта проблема затрагивает практически все государства региона, только Туркменистан завершил процесс определения государственных сухопутных границ с соседями, государствами – участниками СНГ.