Текст книги "«Ведьмин котел» на Восточном фронте. Решающие сражения Второй мировой войны. 1941-1945"

Но не только солдаты Борисовского танкового училища оказали яростное сопротивление немцам. Не менее упорно сражались пилоты советских штурмовиков и истребителей.

Генерал Еременко ввел их в бой. Он надеялся, что они смогут эффективно противостоять штурмовой авиации 2-го воздушного флота, которая очищала путь для танковых частей генерал-полковника Гудериана.

Фактически истребители типа Ме-109 и Ме-110 действительно являлись смертельно опасными для подразделений Еременко. Самолеты находились в воздухе с раннего утра до вечера. Они стреляли по всем двигающимся целям и, таким образом, настолько полно контролировали ситуацию на земле, что передвижение войск было возможно только с очень большими потерями.

Потери Еременко не пугали. Перед его людьми стояла лишь одна задача – истечь кровью. Но когда это происходило за линией фронта, их конец не имел смысла. Их смерть была ценна только в том случае, если на фронте путь врагу преграждала стена из человеческих тел.

Еременко встретился с командирами групп воздушных отрядов, сражавшихся на западном участке фронте.

Также он говорил с пилотами об их сражениях с немцами. Еременко всех внимательно выслушал, вернулся в свою штаб-квартиру и тщательно все обдумал. В конце концов он придумал следующую уловку.

Пилоты ему рассказали, что враг уже ввел в действие подразделения истребителей, в то время как Советский Союз отправил штурмовики на флот. И в этом Еременко увидел свой шанс.

Утром 1 июля он приказал ввести в бой пятнадцать штурмовиков И-15 и пять истребителей типа И-17. Около девяти утра эти советские самолеты появились над Борисовом. Бесформенные штурмовики-бипланы ударили по скоплению немецких танков. Современные истребители И-17 кружили высоко в небе. Непрерывно строчил пулемет, гремели моторы, грохотали бомбы.

Однако вскоре грохот донесся с запада. Стремглав приближались немецкие истребители «Мессершмитт» и атаковали вражеские самолеты. Русские штурмовики значительно уступали немецким машинам, так как Ме-109 были значительно быстрее и маневреннее.

За несколько минут немецкие истребители сбили три вражеских самолета.

Однако чуть позже на поле воздушного боя показалась новая армада. Двадцать четыре советских самолета типа И-16 обрушились на немцев.

Эти русские машины были несколько маневреннее в воздушном бою, однако это полезное качество компенсировалось более высокой мощностью двигателей и превосходящей скоростью немецких истребителей «Мессершмитт». В сравнении с современными Ме-109 с их тяжелым вооружением русские истребители выглядели устаревшими. Над Борисовом началось настоящее безумие.

Обер-ефрейтор Ешке из 18-й танковой дивизии был тому очевидцем:

«Казалось, что машины вгрызаются друг в друга. Они срывались в крутые виражи, проносились на малой высотой над землей, взмывали ввысь и летели друг на друга по такой невозможной траектории, что было непонятно, куда надо смотреть. Несколько толстопузых русских бипланов, пылая, упали с неба и взорвались в поле.

Но затем нам пришлось испытать настоящий ужас. Один из наших истребителей, оставляя за собой длинный хвост дыма, пролетел над нашей позицией. Он ударился о землю и взорвался. Вслед за ним упал на землю второй истребитель. На нас посыпались комья земли. После чего я увидел, как еще один немецкий истребитель развалился на куски в воздухе. Спустя несколько секунд пылающий „Мессершмитт“ вонзился в землю в нескольких метрах от шоссе. Вылилось топливо. Оно потекло горящей рекой через шоссе и охватило БТР. Несчастные члены экипажа живыми факелами побежали через шоссе. Другой „Мессершмитт“ зашел на аварийную посадку на поле, однако один из толстопузых монстров с красной звездой на фюзеляже подлетел к нему сзади и сбил, когда тот уже почти добрался до земли…»

То, что обер-ефрейтор Ешке из 18-й танковой дивизии пережил утром 1 июля в районе Борисова, было первым успехом советского генерал-лейтенанта Еременко. Введенные в бой по его приказу советские истребители использовали момент внезапности и сбили в общей сложности пять немецких машин за семь минут.

Однако дело не ограничилось пятью воздушными победами. Советские истребители в тот день атаковали непрерывно. Немецкие машины давали им отпор. Когда день склонился к вечеру, советские летчики добились впечатляющих успехов.

Воздушный бой продолжился 2 июля. Снова русские атаковали в соответствии с тактикой Еременко. Прилетели немцы. Опять разгорелось ожесточенное сражение в воздухе. Когда оно завершилось, Еременко поручил своему офицеру связи установить связь с Москвой. Через несколько минут ему ответил начальник Генерального штаба маршал Шапошников. Еременко рассказал о воздушном сражении. В тихом голосе Шапошникова появились несомненные ликующие нотки, когда он переспросил:

– Значит, вы говорите, шестьдесят сбитых самолетов, товарищ генерал-лейтенант?

– Так точно, товарищ маршал. Наши летчики в воздушном сражении над Бобруйском и Борисовом сбили шестьдесят немецких машин.

Шапошников сдержанно кашлянул:

– Вы абсолютно уверены, товарищ генерал-лейтенант?

– Совершенно уверен! Это абсолютно точные данные, товарищ маршал!

Хотя Борис Шапошников и передал информацию Еременко Верховному командованию Красной армии, он точно знал, что это сообщение об успехах будет воспринято скептически. И оказался прав. Поэтому небывалый успех советских летчиков в Бобруйске и Борисове так никогда и не был подтвержден официально. По-видимому, этому, с полным основанием, не смогли поверить.

Однако успех советских летчиков оказался недолговечным. Уже 3 июля немецкие истребители усвоили урок и настроились на новую советскую тактику. С тех пор советские самолеты то и дело падали с неба, пока у Еременко не осталось ни одного. Так у Бобруйска однажды вечером за несколько минут было сбито девять немецких самолетов.

Советские летчики сражались с фанатичной самоотверженностью. Даже в безнадежных ситуациях они пытались таранить немецкие машины. Падая, они пытались поразить цели на земле.

Генерал Неринг, командир 18-й танковой дивизии, сообщил о советском пилоте, который покинул свою подбитую машину на парашюте. Солдаты танковой дивизии бросились к тому месту, где, по их предположениям, должен был приземлиться русский летчик. Они хотели только помочь русскому, перевязать его, если тот был ранен.

Но русский пилот вытащил пистолет и направил его на немцев. Поняв, что сопротивление бессмысленно, летчик приставил пистолет к голове и спустил курок. Спустя несколько секунд его ноги коснулись земли. Он был мертв. Немецкий солдат смог только снять с русского личный знак.

Вскоре стало более чем очевидно, что новый человек принял на себя командование Красной армией на этом участке фронта, возле Бобруйска и Борисова. Русские сражались там с неостановимой решимостью. Они были готовы скорее умереть, чем попасть в плен.

Что же случилось?

Просто Еременко понял, что армия без души и цели совершенно беспомощна.

Поэтому он начал с того, что внушил офицерам одну идею. Сопротивление до последнего вздоха! Только сопротивление до последнего вздоха может спасти Советский Союз. Тот, кто сражается за сопротивление и погибает, является героем. Тот же, кто падает до того, как был сделан последний вздох, – бесчестный негодяй.

Эта идея вскоре нашла благоприятную почву.

Однако Еременко был не таким наивным, чтобы пытаться сдержать немцев только одной идеей. Он прекрасно понимал, что идея нуждается в поддержке живой силой и техникой.

Узнав о прорыве танковых отрядов Гудериана у Бобруйска и Борисова, Еременко тут же связался с маршалом Шапошниковым и попросил его бросить к нему все находящиеся на центральном участке фронта танки.

Шапошников обратился к Сталину. Как ни странно, но пролетарий из Грузии и аристократ из Генерального штаба царя находились в дружеских отношениях. Он выслушал доклад Шапошникова и отдал приказ в достаточной мере снабдить Еременко танками.

Так на фронте появилась 1-я московская моторизованная стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Крейзера. Для усиления войск Еременко она привезла 100 танков, некоторые из них типа Т-34.

Еременко тут же бросил новую дивизию в бой. Вместе с отступающими через Березину курсантами Борисовского танкового училища и другими резервными соединениями солдаты Крейзера были брошены наперерез немецкому передовому отряду 17-й танковой дивизии, который они сдерживали в течение двух дней.

Именно во время этих сражений первый брошенный в бой танк Т-34 оказался в немецких руках совершенно целым и невредимым.

Этот 26-тонный колосс привлек всеобщее внимание штабистов группы армий «Центр».

Но платил по счету опять-таки простой солдат, поскольку 3,7-см противотанковые орудия и орудия, установленные на немецких танках, не могли причинить серьезного ущерба тяжело бронированному Т-34. Там, где этот советский танк появлялся на фронте, он всегда вызывал страх и панический ужас.

Однако Еременко был лишен решающего успеха, хотя он и располагал большим количеством боеспособных танков, чем немцы. Если немецкие пехотинцы были беззащитны перед Т-34, то среди русских не меньшую сумятицу вызывали танки «Панцер III» и «Панцер IV».

Об этом Еременко писал в своих воспоминаниях: «С криками „Танки противника!“ наши роты, батальоны и даже целые полки начинали метаться туда-сюда, ища убежища позади позиций противотанковых или полевых орудий, ломая боевые порядки и скапливаясь около огневых позиций противотанковой артиллерии. Части теряли способность маневрировать, боеготовность их падала, а оперативный контроль, связь и взаимодействие становились совершенно невозможными».

Почему советские бронетанковые войска, несмотря на наличие таких великолепных танков, как Т-34, не справлялись, генерал-лейтенант Еременко понял уже через несколько дней после того, как принял на себя командование.

Причина немецкого превосходства заключалась не столько в материальной, сколько в моральной стороне дела. Точнее говоря, противник Еременко, генерал-полковник Гудериан, дал солдатам своих танковых войск такую идею, которая здорово превосходила русскую военную мораль. И Еременко знал, что это за идея.

Состоя на службе на Дальнем Востоке, он внимательно изучил книгу «Профессиональная армия», вышедшую в 1934 году.

Автор этого произведения – французский офицер по имени Шарль де Голль. В книге рассказывается о необходимости ввода в бой сильных, полностью моторизованных танковых войск. Еременко внимательно прочитал книгу и установил, что на мнение и идеи Шарля де Голля сильно повлияла книга офицера немецкого рейхсвера по имени Хайнц Гудериан.

Гудериан объяснил в своей книге, что бронетанковые войска должны в большей своей части вводиться в бой только при условии, что солдаты хотят добиться решающего успеха. И именно эту мысль использовал генерал-полковник Гудериан – противник Еременко – во время наступления на Советский Союз. Девиз Гудериана был следующий: «Пинай, а не плюйся!»

А Красная армия в то время как раз не пинала, а плевалась. Ее танки шли на войну не в большом количестве и не в отдельных формированиях, а с точностью до наоборот. Вместе с пехотой в бой вводились единичные танки.

Также совершенно неправильно действовала советская пехота, так как красноармейцы не были обучены сражаться с танками. Как только появлялись немецкие танки, пехотинцы тут же залезали в окопы, позволяли танкам проехать, а драться оставляли либо собственные танки, либо артиллерию. Все это имело просто катастрофические последствия: немецкие танки целыми отрядами, а не поодиночке, проходили советские оборонительные линии. Это были первые предпосылки великих боев на окружение.

Еременко прекрасно осознавал все эти факты. Поэтому он тут же приступил к работе и отдал несколько приказов, обязывающих советских пехотинцев сражаться с немецкими танками. Также он попросил маршала Шапошникова в полном согласии с Тимошенко поговорить со Сталиным о том, чтобы советские техники и инженеры спроектировали новые средства борьбы с танками. Пока же Еременко распорядился, чтобы советские отряды самолетов-штурмовиков вели борьбу с немецкими танками с воздуха.

Усилия Еременко принесли успех. На всех советских учебных плацах напряженно шло обучение молодых солдат борьбе с танками. Со склада обеспечения у Гомеля Еременко приказал доставлять грузовыми самолетами на фронт самовоспламеняющуюся жидкость, которая носит название КС. Жидкость заливалась в большие бутыли. Советские фронтовые солдаты должны были использовать эту жидкость в борьбе с немецкими танками. С ее помощью танк необходимо было поджечь.

Ожидания, которые генерал-лейтенант Еременко испытывал в связи с появлением новых танков типа Т-34, естественно, не оправдались. Каким бы прочным ни был этот стальной гигант, были у него и слабые места. Слабость была связана с плохим распределением обязанностей внутри экипажа танка. Хотя команда и состояла из наводчика, заряжающего, водителя и радиста, но там не было командира! В Т-34 этим занимался наводчик. Так что одновременно он должен был обнаружить цель, прицелиться и при этом еще следить за окружающей обстановкой.

Результат был более чем неблагоприятный: наводчик, исполнявший двойную функцию, не мог полностью сконцентрироваться на действиях противника. От этого страдала и интенсивность стрельбы. По этой причине немецким танкам удавалось продолжить свой путь. Они приближались к советским танкам во время перерывов в стрельбе, открывали огонь по ходовой части и тем самым лишали советских гигантов способности маневрировать, и это несмотря на то, что дальность действия советских 7,62-см танковых пушек была гораздо больше, чем немецких.

Вновь здесь советская слабость заключалась не в технике, а в организации.

Несостоятельность немецкого противотанкового орудия была быстро компенсирована благодаря военной смекалке. Быстро установили, что 8,8-см зенитное орудие подходит для борьбы с Т-34. Это орудие было очень маневренно, обладало необычайно быстрой скорострельностью и пробивало даже 4,5-см броню танка Т-34.

С появлением на фронте немецких зенитных орудий Т-34 потерял весь свой ореол ужаса. Для Еременко это послужило еще одним доказательством того, что ему необходимо было выиграть время. Ему нужно было дождаться, пока резервные войска пройдут необходимое обучение близкому бою с танками и пока советская военная индустрия изобретет новые средства для борьбы с танками. А для этого ему нужно было задержать немцев – максимально протянуть время.

В тот момент Еременко находился в отчаянном положении. Немцы все дальше продвигались в глубь страны. Их главной целью было сердце Советского Союза – Москва! А через остатки советских войск немцы шли, как через набегающие на берег океана волны. Что же касается единства фронта, то его как такового уже и не было. Разобщенность становилась все более заметной.

Только в ночь на 7 июля в штабе Еременко обратили внимание на всю тревожность ситуации. Ровно в полночь офицер-связист принес генерал-лейтенанту Еременко следующую радиограмму:

«Около 22 часов враг атаковал позиции 166-го полка 126-й стрелковой дивизии. На стороне врага было примерно 200 боевых самолетов. Большие потери. 166-й полк отступает.

И. П. Карманов, генерал-майор, командир 62-го стрелкового корпуса».

Еременко не мог поверить в то, что сообщил ему товарищ Карманов. Ведь в 22 часа связь с 62-м стрелковым корпусом и подчиненными ему дивизиями была в полном порядке.

Тогда офицер связи с военно-воздушными силами в штабе Еременко объяснил генерал-лейтенанту, что в том, что касается радиограмм, не всему нужно верить. Так как до этого люфтваффе никогда не атаковали советские полевые позиции ночью. И кроме того, более чем сомнительно, что немцы атаковали 200 машинами.

Еременко выехал из штаба и отправился на командный пункт 62-го стрелкового корпуса. Когда он туда прибыл, командир корпуса генерал-майор Карманов только пожал плечами. О немецкой воздушной атаке он точно ничего не знал. Еременко устремил на него тяжелый взгляд. Он был в ярости. Еще бы, этот Карманов, будучи командиром стрелкового корпуса, находился в 50 километрах за передним краем обороны. И ничего не знал о том, что происходит с его дивизиями.

– Поедем вместе, товарищ Карманов.

Вместе с командиром 62-го стрелкового корпуса Еременко сел в машину и приказал водителю ехать на командный пункт 126-й стрелковой дивизии.

Когда машина прибыла на нужный командный пункт, генерал-лейтенант едва не дал волю своей ярости. Товарищи из полкового штаба спрятались в перелеске, расположенном в 28 километрах от переднего края. Командир полка бежал, и никто не знал куда. Но он не искал спасения в бегстве, когда 200 бомбардировщиков бомбили позиции его полка. Только это была неправда! Ни одна немецкая машина не атаковала позиции 166-го стрелкового полка! Он вышел из боя только потому, что командный пункт полка подвергся небольшому обстрелу немецкой артиллерии.

Еременко кипел от гнева, но старался держать себя в руках. Он не позволил себе взорваться. Он назначил нового командира полка. Правда, полк тем временем разбежался. После бегства командира солдаты тоже покинули свои позиции и направились на восток.

Еременко выехал на шоссе, которое блокировал с помощью своего водителя, адъютанта и генерал-майора Карманова. Он взял нескольких офицеров и приказал им собрать оставшихся без командира солдат и остановить убегающих.

Среди задержанных людей оказался и командир полка. Он весь был как комок нервов – мужество покинуло этого человека. Еременко не стал возвращать его в штаб. Пусть, если суждено, погибнет на фронте.

Поэтому он просто оставил командира полка в толпе остановленных беглецов. Генерал-лейтенант сформировал два батальона, успокоил офицеров и постарался вселить мужество в солдат. В конце концов он усилил новые подразделения двумя резервными батальонами и отправил их вперед.

Еременко приказал командиру дивизии лично возглавить атаку. Тот знал, что с Еременко шутки плохи, к тому же генерал-лейтенант вместе с генерал-майором Кармановым направились к фронту, чтобы иметь возможность проследить за атакой.

Четыре батальона нанесли удар по противнику между Сенно и Толочином. Присутствие Еременко вдохновляло красноармейцев. Командир дивизии, зажав в руке пистолет, вел своих людей на врага. Четыре советских батальона с громкими криками «Ура!» атаковали 17-ю немецкую танковую дивизию.

Унтер-офицер Эдвард Кистер из гренадерского полка, находившегося между Сенно и Толочином, так описал эту атаку: «Они шли сомкнутыми рядами без предварительной артиллерийской подготовки. Офицеры были впереди. Они орали охрипшими голосами, и земля, казалось, содрогалась под тяжелой поступью из сапог. Мы подпустили их на расстояние пятьдесят метров и открыли огонь. Ряд за рядом русские падали под нашим огнем. Перед нами оказалась местность, покрытая телами. Красноармейцы гибли сотнями. И хотя местность была пересеченной и предоставляла множество возможностей для укрытия, они не прятались. Дико кричали раненые. А солдаты все продолжали наступать. За погибшими появлялись новые люди, которые занимали позиции за горами трупов. Я видел, как в атаку пошла целая рота. Иваны поддерживали друг друга. Они бежали к нашим позициям и падали как подкошенные под огнем. Никто не пытался отступить. Никто не искал укрытие. Создавалось впечатление, что они хотели погибнуть и своими телами впитать весь наш запас боеприпасов. За один день они атаковали семнадцать раз. А ночью они попытались под защитой горы трупов приблизиться к нашим позициям. Воздух был наполнен смрадным запахом тления – трупы на жаре быстро разлагались. Стоны и крики раненых сильно действовали на нервы. На следующее утро мы отбили еще две атаки. Затем мы получили приказ отойти на заранее подготовленные позиции…»

Память не подвела унтер-офицера Эдварда Кистера. Между Сенно и Толочином генерал-лейтенанту Еременко удалось оттеснить передовые части 17-й и 18-й танковых дивизий на несколько километров в западном направлении. Он позволил измученным людям занять позиции и приказал удерживать их до последнего вздоха. И русские сделали это. Они отбили все немецкие контратаки. Это был первый успех Еременко. Он заложил фундамент стены, которую хотел построить из трупов и скрепить кровью.

Однако первый успех Еременко был обусловлен не только собственной энергией и решимостью. Им он был обязан другому человеку.

Этим человеком был Адольф Гитлер.

Гитлер понял, что война против Советского Союза идет совсем не так, как кампании во Франции или на Балканах. На востоке немецкий вермахт столкнулся с противником, который, несмотря на отдельные случаи паники, не потерял головы. Снова и снова русские оказывали сопротивление. Вновь и вновь ему приходилось направлять на восток подкрепления и резервы.

Пожалуй, дело заключалось не в том, что, как утверждают некоторые современные публицисты, Гитлер, ввиду непредвиденного развития событий, утратил самообладание. В результате упорного советского сопротивления, появления чудесных советских танков Т-34 и постоянного ввода в бой новых резервов он сделал вывод, что его противник – Сталин располагал потенциалом, о котором он раньше не подозревал.

С другой стороны, в районе Минск – Белосток наметилось окружение многих советских армий. Окружаемые вооруженные силы русских всячески старались избежать двустороннего охвата и вырваться из котла на восток. При таком развитии событий Гитлер посчитал правильным задержать танковые группы Гудериана и Гота, чтобы они обеспечили окружение противника в районе Минск – Белосток. Кроме того, Гитлер опасался, что он слишком распылит силы группы армий «Центр», если позволит танкам Гудериана и Гота двигаться дальше на восток.

Из всех танковых командиров активнее всех протестовал против этих замыслов Гитлера Гудериан. Он требовал, чтобы обе танковые группы продвинулись как можно дальше на восток, причем он даже был готов взять на себя риск отсутствия фланговой защиты. Хотя он понимал, что быстрое продвижение на восток вызовет немалые трудности с организацией снабжения, тем не менее придерживался мнения, что необходимо использовать момент внезапности, чтобы как можно скорее выйти к Днепру. И наконец, он знал, что маршал Тимошенко намеревался создать там сильные оборонительные линии.

Гудериан был согласен с Готом в том, что зачистка котлов является исключительно задачей пехоты.

И Гитлер, и Гудериан имели весомые доводы в поддержку собственного мнения. Чье же было правильным, могло показать только будущее.

Позицию Гитлера разделял и генерал-фельдмаршал фон Клюге, командующий 4-й армией. 9 июля он приехал к Гудериану и попытался склонить его на сторону Гитлера.

Вместо это Гудериан переубедил фон Клюге. Он разъяснил ему, что генерал-лейтенант Еременко жертвует своими людьми только для того, чтобы дать маршалу Тимошенко время для сооружения оборонительных линий на Днепре. На это Клюге возразил, что было бы правильнее сначала зачистить котел Минск – Белосток. Гудериан выдвинул контраргумент, заявив, что его танковые группы, собственно, уже вышли к Днепру и ведут тяжелые бои в районе Орши, Могилева и Рогачева, откуда их вывести попросту невозможно. Вывод из боя этих подразделений связан с большими опасностями.

Генерал-фельдмаршал понял, что аргументы Гудериана являются весомыми и убедительными. Поэтому он присоединился к его мнению. На этот раз фронтовым генералам удалось отстоять свою точку зрения перед Гитлером.

Гудериан следил за развитием событий между Сенно и Толочином, где его противник Еременко с ожесточенной решимостью штурмовал немецкие позиции, не считаясь с жертвами. Здесь он вел тяжелейшие сражения с русскими, в которых обе стороны несли существенные потери, в то время как его передовые танковые отряды уже достигли Днепра.

Гудериан решился оставить фланговые позиции в районе Сенно и Толочина. Он собрал освободившиеся танковые отряды и направил их на Днепр.

Успех подтвердил правоту Гудериана. 10 и 11 июля его танки переправились через Днепр. Началась вторая фаза битвы за Смоленск.

Генерал-полковник Гот, командующий 3-й танковой группой, взял Витебск. Он нанес удар в юго-восточном направлении и стал угрожать Смоленску. Еременко понимал, насколько велика опасность, нависшая над советскими 20-й и 22-й армиями. Войска Гота угрожали не только району соединения между армиями, но и их флангам и тылу.

Но, несмотря на эту вполне реальную угрозу, Еременко был убежден, что опасности можно избежать благодаря тактическому успеху. С юга России сюда перебрасывалась 19-я советская армия. Она должна была занять позиции восточнее Витебска и принять бой. Имея состоящую из шести дивизий и моторизованного корпуса боевую группу, Еременко хотел создать между Витебском и Оршей заслон, который остановил бы танки Гота.

Но только Гот уже взял Витебск и двигался к Смоленску. Поэтому Еременко был вынужден немедленно бросить против Гота прибывающие части 19-й армии. Возглавить атаку он поручил генерал-лейтенанту Коневу, для чего подчинил последнему поспешно созданные боевые группы и части 20-й армии.

10 июля войска генерал-лейтенанта Конева атаковали в Витебском направлении. Они нанесли удар по танкам Гота. Они проявили фанатичное упорство и понесли огромные потери. Но не добились ничего. Танки Гота так и не были остановлены. Им лишь удалось несколько замедлить продвижение вперед противника.

Но именно этого и добивался Еременко. Он понимал, что не сумеет остановить Гота. И хотел его, по крайней мере, немного притормозить. Если бы удалось задержать Гота до подхода основных частей 19-й армии, двигавшейся с юга России, ситуация выглядела бы значительно более обнадеживающей.

Еременко был уверен в себе. Он верил в успех. Но он не мог знать, что его план уже известен врагу.

Утром 9 июля разведчики 7-й немецкой танковой дивизии взяли в плен советского старшего лейтенанта-зенитчика. При личном обыске было обнаружено, что он имел при себе офицерские приказы большой важности. Один из этих приказов был датирован 8 июля 1941 года. Согласно приказу советское зенитное подразделение направлялось в район Рудни, расположенной на полпути между Витебском и Смоленском. Из приказа также стало ясно то, почему зенитное подразделение следовало именно в этот район. Именно туда должна была прибыть следующая с юга России 19-я армия, чтобы занять позиции между Витебском и Оршей, став заслоном для немцев.

План Еременко больше не был тайной.

Тотчас генерал-полковник Гот отправил на Рудню 7, 12 и 20-ю танковые дивизии. Его танки должны были ударить в сердце 19-й советской армии.

Когда грузовые поезда с формированиями 19-й армии подходили к перрону в Рудне, начался ад. Пикирующие бомбардировщики 2-го воздушного флота обрушились на поезда. Бомбы выли и взрывались на путях. Поезда оказались в огне. В бой вступили бомбардировщики Heinkel (Hе), их бомбы разворотили землю вокруг. В конце концов в общий хаос ввязались еще штурмовики и истребители, в то время как немецкая артиллерия обстреливала Рудню. Сделав свое дело, танковые дивизии Гота направились на северо-запад.

Советские солдаты, несмотря на огромнейшие потери, бросились на немцев. Но еще при выгрузке под обстрелом они лишились большого количества амуниции. А с запада на них налетали все новые группы пикирующих бомбардировщиков и сбрасывали тяжелые бомбы. Отряды, противостоящие Готу, несли тяжелые потери. В обороне гибли целые полки.

Узнав о катастрофе, Еременко немедленно отправился на командный пункт 19-й армии, расположенный в перелеске к северу от Рудни. Командующий 19-й армией, генерал-лейтенант И. С. Конев, начальник штаба, генерал-майор П. В. Рубцов и командир дивизии Щекланов с мрачными выражениями лиц предстали перед ним. Они не могли объяснить этот крах, произошедший с 19-й армией. Да и Еременко не понимал, как подобная катастрофа могла произойти. Однако сейчас самым важным было точно понять, какова ситуация на фронте. Поэтому Еременко приказал генерал-лейтенанту Коневу немедленно посетить передовую, расположенную к востоку от Витебска. Сам же Еременко отправился в направлении Суража к северу от Рудни. Там якобы стрелковая дивизия 19-й армии должна была сражаться с танковым клином Гота.

Недалеко от Суража машина генерал-лейтенанта наткнулась на быстро идущих пехотинцев. Солдаты доложили, что стрелковая дивизия была окружена немцами, и Сураж был потерян.

Еременко оказался не в состоянии остановить отступающих красноармейцев. Однако ему все же удалось предотвратить большее несчастье. От Рудни к нему направлялись два полка: артиллерийский и стрелковый. Оба военных соединения получили приказ занять позиции в Сураже. Еременко развернул оба полка и отправил их в направлении Витебска. Они должны были усилить правый фланг 19-й армии.

Пройдя через волны отступающих солдат и разбитые улицы, машина Еременко вернулась на командный пункт. Войдя в помещение, до смерти усталый военачальник рухнул на кровать. Но отдохнуть ему не дали. Едва он вытянулся на постели, вошел начальник штаба 19-й армии генерал-майор Рубцов и сообщил, что из командования группы армий прибыл курьер с приказом 19-й армии отступить от врага и оттянуть свои войска примерно на 60 километров назад.

Мертвенно-бледный Еременко тут же вскочил. Этот приказ привел бы просто к катастрофическим последствиям в этой и так тяжелейшей ситуации! Если бы сейчас начали отвод полностью занятых в бою войск, то немцы бы устремились за ними вдогонку, и отход превратился бы в хаос! Кроме того, эти 60 километров означали бы конец Смоленска и величайшую опасность для Москвы! Этот приказ был опасен не только для безопасности всего центрального участка фронта, но и для безопасности всего Советского Союза.

Еременко должен был попытаться отменить приказ. Но как? Связь между различными формированиями Красной армии была очень плохой и устаревшей. А безупречная во всех отношениях телефонная связь в войсках не была еще распространена. Не оставалось ничего другого, кроме как самому отправиться к месту расположения командования группы армий в Ярцево и попросить маршала Тимошенко отменить приказ.

Машина рванула в ночь. Проехав Смоленск, в предрассветных сумерках Еременко добрался до Ярцева. Войдя в штаб Тимошенко, Еременко узнал, что маршал был сильно изнурен и прилег отдохнуть. Однако Еременко настаивал на том, чтобы маршала разбудили. После некоторых колебаний адъютант согласился.

Тимошенко тотчас поднялся, узнав, что Еременко приехал с фронта в Ярцево, чтобы обсудить с ним важный вопрос. Без промедления генерал-лейтенант был проведен к маршалу и тут же выразил свои опасения, связанные с опасным приказом.