Текст книги "По следу Каина"

Глава III

Все похороны Матрёна старалась держаться рядом с вдовой, как та её и просила. Не отходила от Серафимы ни на шаг, оберегала как могла и от толчеи, и от слишком надоедливых. И на поминальном обеде в кафе поддерживала её и словом, и под локоток, да и до дома так вместе и добрались. В комнату вошли, уложила бедняжку, задремала та, вроде закрыла чёрные, истомившиеся, все в слезах глазоньки, а не унимается Матрёнино сердце, испереживалась она за соседку, боялась, как бы не повторился с ней тот припадок, не впала бы она опять в беспробудный сон. Запомнились и напугали её слова доктора «скорой», что повториться может несчастье и неизвестен тогда, непредвиден может быть конец, слабое вдовье сердце, настрадавшись, может разорваться.

Вот и мучилась Матрёна подле соседки, не сводила с неё перепуганных глаз, забавляла разговорами, развлекала чем могла, лишь бы не дать ей окончательно заснуть. Потерпеть бы так до вечера, а там ночь придёт, всё само собой может и обойдётся.

День достался обеим хлопотный, одно избавление, вздохнула Матрёна, предали тело страдальца Дмитрия Филаретовича земле, и похороны удались, и народа пришло попрощаться достаточно, и обедом не опозорились – всё по-людски. Матрёна перекрестила вдову, так и не открывавшую глаз, пожелала ей и себе так добром и завершить многострадальный день. Ей бы тоже пойти полежать, ей тоже досталось, годы-то не те, как прежде, а как уйдёшь?! Если бы знать, что обойдётся, а случись что, пока ее не будет?..

– Серафимушка!.. – тихонько позвала Матрёна. – Серафима! Ты не засыпай, милая, ты погоди, поговори со мной.

Вдова приоткрыла глаза, долго грустно вглядывалась в соседку ничего не выражающим взглядом, будто не узнавая, губами шевелила беззвучно.

– Глянь, глянь на меня, милая, – запричитала старушка. – Ты что же, не узнаёшь совсем?

Губы Серафимы зашевелились, и веки задрожали.

– Ты уж не пужай меня, Серафимушка, я – Матрёна. Ты не засыпай, не засыпай.

– Матрёна Никитична, – прошептала еле слышно вдова. – Сморило меня. Дай водички. Мне сейчас лучше станет.

– А чаёк горяченький? – загорелась, обрадовалась соседка и – откуда силы взялись – соскочила с кровати на ноги, заспешила на кухню и пяти минут не прошло, она уже прибежала назад с чашкой на блюдце, ложечкой помешивая. – Любишь с сахарком-то?

Вдова подняла голову, оперлась на локоть, приняла чашку.

– Что-то накрыло меня, – пожаловалась и прильнула к чашке, не опасаясь горячего, не отрываясь, сделала несколько глотков, на Матрёну взглянула. – Приснилось мне что-то, Никитична, вот всё вспомнить хочу, а не могу.

– Не Дмитрий ли Филаретыч? – всплеснула руками соседка. – Он теперь часто будет приходить. Ещё девять дён ждать. Да и потом… Теперь до сорока… Но ничего, мы в церковь-то сходим, свечечки поставим… А когда ж ты уснуть успела? Всё глазки были открыты. Я ж от тебя не отходила?

– Провалилась будто.

– Это бывает. Но хорошо, что уже позади. Я боялась.

– И мне будто полегчало.

– Вот. Попей чайку-то. И совсем получше станет. Ты же эти дни в рот крошки не брала.

– Не брала.

– Как ты к этому-то?.. Как вчера к прокурору-то добралась? Я испереживалась прошлый раз за тебя.

Серафима слабо повела рукой:

– Сама не знаю. Я ж не по своей воле.

– Совести нет у них. Вот что я скажу. Не могли сами прийти, если что спросить желают, – не терпелось старушке. – Приезжал ведь человек оттуда, когда Дмитрий Филаретович скончался. Чего им ещё понадобилось?

Вдова опять слабо рукой отмахнулась:

– Интересуются всё, как мы жили, что могло случиться…

– Чего ж ещё спрашивать? – соседка совсем возмутилась. – Воров бы ловили! Сейф-то разграбили! А кого поймали?

– Сказали, поймают.

– Вечно у них так, – поморщилась старушка. – Теперь жди, когда рак на горе свистнет. От этой милиции быстро не дождёшься…

– Это не в милицию меня приглашали, Матрёна Никитична.

– Не в милицию? А куда же?

– В главную прокуратуру.

– Бог с тобой! – перекрестилась соседка, и глаза её округлились. – За что же туда-то?

– А смертью там занимаются, – Серафима допила чай, подала чашку, на подушку откинулась. – Вы, Матрёна Никитична, уж извините меня, но следователь и вам повестку со мной передал, просил подойти после похорон.

– А я что знаю?

– Так положено.

– Что я видела, им известно, – насупила губы старушка. – А больше мне сказать нечего. Я на своих соседей наговаривать не собираюсь.

– Вот и скажете.

– Не стану я ноги зря бить, – забурчала и отвернулась. – Ты ж у них вчерась была?

– Видно, так положено.

– А чего сразу мне не сказала?

– Забыла.

– А где ж бумажка-то та?

– Повестка?

– Ну да.

– Посмотри у меня в халатике. Я когда возвратилась из прокуратуры, вроде туда сунула.

Матрёна сбегала в кухню, отнесла чашку, вернулась с повесткой в руках.

– У меня и очков-то нет при себе, – завертела она бумагу. – Далеко эта прокуратура?

– Я расскажу, – слабо улыбнулась вдова. – Ты иди, Никитична, отдохни сама-то. Тоже намучилась сегодня.

– А ты как?

– Да вроде лучше. Спасибо тебе за всё.

– Ты только не спи, – напомнила соседка уже на пороге. – Потерпи до вечера-то. Да поднимись на ноги. А если скучно станет, стучи в стенку.

– Хорошо, – приподнялась на локте Серафима. – Ключ-то у тебя ещё?

– Вернуть?

– Не надо. Ты не стесняйся, сама заглядывай.

И они расстались.

Плотно захлопнув дверь и оказавшись на лестничной площадке, старушка, не сделав и нескольких шагов, остановилась и, достав бумагу из кармана, начала тщательно её изучать.

– Старший следователь Федонин, – сначала шёпотом, а потом и громче повторила она, снова вчиталась в повестку, словно ища в ней то, что могло ускользнуть от её глаз. – Прокуратура области. Это что же такое делается?.. Милиции, значит, на них мало?..

Прошептав эту понятную только для неё фразу, старушка подозрительно оглянулась на дверь, из которой только что вышла, и шмыганула в свою квартиру. Но и оказавшись там, она не успокоилась, походила по комнатам, чуть ли не на цыпочках подошла к одной из стенок и, приложив ухо, долго стояла так неподвижно, даже глаза закрыла, прислушиваясь. У Семиножкиной словно вымерло.

– Старший следователь зазря вызывать не станет, – буркнула старушка, отойдя наконец от стены. – Чуяло моё сердце, просто так это не кончится…

Усталость, тревоги и хлопоты дня взяли своё, и она прилегла, но как не закрывала глаз, как не пыталась уснуть, думы, нахлынувшие внезапно, покоя не давали. Она поворочалась с боку на бок, встала, ещё раз подошла к стенке и прижалась ухом к обоям. Тишина царила у соседки, но вдруг чуткое её ухо уловило едва ощутимые шаги и лёгкий стук в дверь. Стучались не к ней, стучались в квартиру Семиножкиной. Старушка, как была, позабыв про платок на голову, выбежала в коридор, осторожно приоткрыла дверь, прислушалась, а затем и высунула голову:

– Вам кого?

У двери Семиножкиной дёрнулся застигнутый врасплох нахального вида подросток, явно перепуганный, и вылупил на неё глаза.

– Тебе кого надо? – грозно переспросила Матрёна. – Чего здесь рыщешь? Покойника не успели вытащить!.. А они шляются!..

У Матрёны нашлось бы ещё изрядное количество достойных ситуации угроз и возмущения для этого слюнтяя и явного воришки, но к её удивлению дверь отворилась и подростка впустили внутрь. Старушку покоробило и, не веря своим глазам, она собралась ринуться вслед за объяснениями, но дверь отворилась и высунувшаяся Серафима, жалостливо улыбнувшись ей, смущённо успокоила:

– Это ко мне, Матрёна Никитична. Не волнуйтесь, пожалуйста.

Старушка, ещё не опомнившись, попыталась что-то сказать вгорячах, но перед самым её носом дверь быстро закрылась.

«Вот тебе на́, – задумалась Матрёна, поджала губы и совсем смутилась. – А ведь я уже где-то видела эту прыщавую наглую рожу?.. Бандит этот мелькал у меня сегодня перед глазами… На кладбище он к Серафиме подбирался. Я тогда подумала, в сумку бы ей не залез, а они, оказывается, шептались о чём-то… Это что же творится?!»

И Матрёна, заподозрив неладное, побежала к себе, торопясь к заветной стенке.

Глава IV

Без Федонина или Ковшова допрашивать привезённого в УВД задержанного Донсков не имел права, более того, старший следователь строго-настрого проинструктировал каждого оперативника, отправлявшегося в засаду, и лично капитану наказал, чтобы всех, кто заявится, не пугать вопросами, связанными со смертью Семиножкина, и даже близко не касаться темы недавних криминальных событий в доме коллекционера.

Донсков морщился сам, глотая эти наставления, видел, как переглядывались оба его помощника, которых он занарядился взять с собой на первую вахту – старший лейтенант Фоменко и лейтенант Дыбин. Они пороха уже не раз нюхали, вооружённых бандитов брали, Фоменко и ранение боевое имел; эти пистолет в фуражку прятать не станут, как комедийный дилетант в исполнении Чарли Чаплина, а старший следователь именно такими их и выставлял, когда назидательным нудным тоном поднимал нервы обоим. Но стерпели ребятки, правда, Донскову пришлось пару раз цыкнуть на нетерпеливого Фоменко, того так и подмывало надерзить прокурорскому работнику, пытавшемуся его, сыщика аж с двухлетним стажем, учить уму-разуму. Не знал Федонина прыткий старлей, видел однажды в мирном кабинете, протирающим штаны и прячущим глаза в кипу бумаг толстенным бухгалтером или кладовщиком, вот и создал образ. Кстати сказать, Донскова тоже зудило, когда «первая птичка», как он для себя окрестил раннего гостя «залетела в клетку». Он так и затрясся: попавшийся старик явно припёрся по большой нужде в эту квартиру, при его-то здоровье и такой погоде не нагуляешься. А задрожал как, когда Фоменко его у двери сцапал! Явно имел отношение и к пропавшему Дзикановскому, и к умершему Семиножкину. Но случилось непредвиденное, чего не только в практике самого Донскова никогда не было, но даже и от других слышать не приходилось: старик охнул, пролепетал что-то и снопом повалился на пол у порога, едва успев его переступить. Ближе всех к нему был здоровенный старлей Фоменко, тот даже в руках его держал, но растерялся и потом, нагнувшись над ним, пульс искал с перекошенным от испуга лицом. С неизвестным, к счастью, ничего страшного не случилось, но разговаривать тот долго не мог, а когда сообщил, что он отец Дзикановского, Донсков, не раздумывая и не испытывая судьбу, вызвал «дежурку» и привёз хмуро поглядывающего на него старика в управление. Поджидавший уже там врач осмотрел Дзикановского Викентия Игнатьевича, как тот представился, совсем в себя придя, и паспорт вежливо протянул врачу. Тот хмыкнул, паспорт Донскову передал и положил в ладонь пациенту белую таблетку:

– Не помешает под язык.

Пациент не возражал, таблетку взял и потянулся за паспортом к Донскову.

– Мы побеседуем? – спросил капитан.

– Хоть сто порций, – пожал врач плечами и смерил старика оценивающим взглядом: я, мол, не возражаю, а уж ему решать самому.

– Мне получше, – сдавленно закашлялся тот. – Пошаливает мотор, подводит, видите ли… От непривычки, наверное. Уважаемые… не успели представиться, – и укоризненно глянул на капитана.

– Я ещё раз извиняюсь, Викентий Игнатьевич, – заторопился Донсков, он так и стоял, не находя себе места и стараясь не смотреть на старика, шляпа его попала под ноги здоровяка Фоменко, когда тот бросился его подымать, и сейчас можно лишь гадать, чем она стала на самом деле. – Приношу, так сказать, извинения… Но сами понимаете, странное исчезновение вашего сына…

– Да будет вам, молодой человек, – поморщился Дзикановский, задержал свой взгляд на таблетке и, подумав, сунул её в рот. – Глотать, извините, или сосать?

Но врач уже ушёл.

– Под язык, – подсказал Донсков и протянул на всякий случай стакан с водой.

– Спасибо. Раз под язык, воды не надо.

Донсков покосился на Фоменко, и тот выскочил из кабинета. Он сам наконец тоже присел к столу напротив старика:

– С вами действительно всё нормально?

– Бывало и хуже.

– Мне надо задать вам несколько вопросов.

– Как я догадываюсь, вас интересует мой сын, Дзикановский Аркадий Викентьевич?

Донсков, соглашаясь, опустил голову.

– Он что-нибудь натворил?

– Он способен на это?

– Молодой человек, я сейчас не в таком душевном, да и физическом состоянии, чтобы гадать на кофейной гуще. Мне бы прилечь.

– Он пропал.

– И только?

– Вас это не удивляет?

– Аркадий в таком возрасте, что может позволить себе…

– И как часто это случается?

– У него самостоятельная жизнь, поверьте мне. И потом по роду службы он часто выезжает в командировки. Я привык, знаете ли… Взрослый мужчина… Мы редко видимся.

– Он где-нибудь работает?

– А разве у нас можно иначе, молодой человек?

– К сожалению.

– Он занимается серьёзными вопросами на базе облздравотдела. Насколько мне известно, его работа последнее время была связана с фармацевтикой. Он, знаете ли, мог уехать надолго…

– А что же вас заставило так рано его искать? – Донсков опять бросил взгляд на шляпу старика.

Тот, словно ему полегчало или стало жарко, тонкими пальцами сам снял шляпу с головы, с сожалением её оглядел, даже попробовал выправить изрядно помятые поля. Но, не справившись, вздохнул и улыбнулся капитану:

– Отцовское сердце, молодой человек. У вас, конечно, нет детей. Я понимаю – служба. Но когда они будут, вы меня поймёте.

– Вы давно его не видели?

– С неделю… или около двух, – подумав, сказал Дзикановский. – Чего я стал опасаться последнее время, так это потери памяти. Оказывается, сейчас придумали занятное название – склероз. Знаете ли, молодой человек, не дай бог познать эту роковую предвестницу старости. Я ведь когда-то тоже относился к таким изыскам с пренебрежением.

И он подмигнул Донскову.

– Значит, вас не беспокоит его отсутствие?

Дзикановский пожал плечами.

– Соседка рассказывала, что у вашего сына проживала женщина. Она тоже пропала…

– Мирчал, – сухо перебил Дзикановский. – Это моя прислуга. – Он замер и поправился. – Подрабатывает, прибираясь у меня. Сами понимаете, она готовит, ведёт хозяйство, мне тяжело одному. А так как сын давно разошёлся и, как всякому молодому мужчине, ему не до уборок квартиры, она порою забегает к нему.

– Значит, она в городе?

– Конечно. Я думаю, день-два, заявится и Аркадий. Вы интересовались у него на работе?

– Теперь поинтересуемся.

– Ну что же вы так, молодой человек? В наше время с этого начинали.

– Вы работали в милиции?

– Нет, – улыбнулся Дзикановский. – Мы занимались многим, но с восемнадцатого года эта организация называлась иначе.

– Не понял? – Донсков не заметил, когда в поведении старика проявились эти изменения; удивился, когда тот ему вдруг подмигнул, вроде ни с того ни с сего, потом и улыбнулся раза два, не иначе, таблетка подействовала, но Дзикановский преобразился, даже лицо его посвежело и куда-то пропали глубокие морщины со лба, раньше лет под сто выглядел, особенно там, на пороге квартиры сына, а сейчас?..

Дзикановский тоже заметил к себе особый интерес, ничего не говоря, он сделал хитрое доверительное лицо, пригнул голову и, вытянувшись весь к капитану, прошептал:

– Вам что-нибудь говорит имя Грасиса?

– Грасис? Врач?

– Врач? О да! Конечно, врач! Это был великий знаток человеческих душ! Особенно самых тайных чёрных их глубин, – и старик захохотал, округлив глаза, но тут же громко закашлялся. Когда, сунув кулак к зубам, остановился, опять зашептал: – Вот видите, он давно мёртв, а забыть о себе не позволяет. Не терпит, чтобы о нём так… всуе…

Донсков не знал, как себя вести.

– Мне посчастливилось, молодой человек, знать этого человека. Не поверите, но я охранял самого Сергея Мироновича Кирова.

– Вы служили в чека?

– Имел честь.

– Сейчас уже в живых никого не осталось! – вскрикнул невольно Донсков, но вовремя осёкся. – Извините. Девятнадцатый год… да вы просто живая реликвия…

– Как видите, не только жив, но и почти здоров.

– Простите нас, – вскочил на ноги капитан.

Дзикановский пожал плечами и, тяжело вздохнув, надел шляпу. Он выглядел странно в уродливой шляпе, но держался с достоинством и задиристо.

– Полагаю, мне пора откланяться?

– Я вызову машину. Вас довезут.

– Сделайте одолжение.

Дзикановский уже шагнул к двери, но остановился и повернулся к капитану:

– Вы так и не разрешили один мой вопрос?

– Я вас слушаю.

– Кому, если не секрет, обязан мой сын вашим беспокойством?

– А я разве не сказал? – смешался от неожиданности Донсков.

– Неужели склероз?

– Соседке, Викентий Игнатьевич. Его соседке.

– Вот как?

– Она обеспокоилась долгим, так сказать, отсутствием вашего сына.

– Какая прелесть, – старик покивал головой, вспомнил про свою трость, скучавшую у стены при двери, повертел её в руках. – Не перевелись добрые люди.

И вышел, обернувшись на пороге:

– Вы меня не проводите? У вас не запомнить дороги назад. Эти коридоры…

– Конечно, конечно, – шагнул за ним Донсков.

Глава V

Если и была на небесах покровительница детективов, то такую фамилию, как Семёнов Вячеслав Андреевич, она не просто игнорировала, но напрочь забыла. И было это, переживал младший лейтенант уголовного розыска Вячеслав Семёнов, досадуя и беспристрастно оценивая такую бессовестную несправедливость, не следствием веских причин. Ладно, будь он неумелым сыщиком, верхоглядом или, хуже того, разгильдяем, как выражался порой в сердцах на некоторых его непосредственный главный начальник капитан Донсков, не выбивал бы он на стрельбах из своего заветного «макарова» больше всех, не бегал стометровку быстрее на общемилицейских соревнованиях, не занимал бы первых мест на ежегодных турнирах по самбо и боксу. Да мало ли у него других заслуг! «Здесь присутствует определённый рок невезения, младший лейтенант, – успокаивал капитан Чернов, безуспешно обучавший его когда-то на первом году службы мудрому делу отлова карманников – самых искусных и изворотливых воров и спецов преступного мира. – Без особого нюха в нашем деле никуда, а ты его пока не имеешь. И в этом вся незадача». «А когда же он появится?» – возмущался и спрашивал Семёнов, на что капитан Чернов только прятал глаза и разводил руками, а потом переадресовал незадачливого младшего лейтенанта капитану Кукушкину. Кукушкин ворами не занимался, он разыскивал без вести пропавших. Здесь у Семёнова сразу голова пошла кругом; почему? – это долго объяснять и рассказывать; направление именовалось «поиск без вести пропавших», так как действительно, там не только сумок, карманов, трамваев и пострадавших пассажиров, там ничего нет, чтобы у сыщика была зацепка – понимать надо: – пропал без всяких вестей. Здесь Семёнов промыкался месяца четыре и закончил бы службу где-нибудь в штабе, так как Кукушкин, специалист глубокий, начал замечать успехи младшего лейтенанта в великолепном, можно сказать, безупречном почерке и быть бы Семёнову уже в паспортном столе, но встретил он однажды в столовой Пашку Фоменко. Фоменко был на больничном, но уже пошёл на поправку, не только с койки выгнали, а разрешили бывать на службе, вот он и оказался в столовой, так как в общежитии с одной рукой даже ему, гренадёру Фоменко, с готовкой обедов и ужинов не справиться. Фоменко блистал улыбкой и успехом, всё у него шло своим чередом, хотя слыл «троечником» на юрфаке, где вместе учились. Он и звание уже носил на две звезды выше, и в должности вырос, и ранение имел, одним словом, всё по-людски, поэтому послушал Семёнова, поизучал кислую физиономию бывшего «отличника-краснодипломника», схватил за руку и, ни слова не говоря, притащил к Донскову. Тот проверенному кадру верил и ценил, смутившегося Семёнова тоже пытать особо не стал, переговорил с полковником Лудониным, и этого хватило, чтобы младший лейтенант перекочевал сюда, где сейчас находился, и пока не жалел. Правда, про выходные забыл, ночью не всегда дома спал, потихоньку от родителей начал курить, и мать, замечая запах, трепала нервы отцу. Тому надоело, за редким теперь уже ужином втроём он опустил газету, поднял очки на лоб и спросил сына:

– Нашёл наконец, что искал, сынок?

Мать даже подскочила от неожиданности, по телевизору транслировали большой концерт из Кремля, играла её кумир – любимая пианистка. А сын застыл, он собирался бежать, его в управлении дожидался недавно отзвонивший Фоменко.

– Ага, – сунул он в карман бутерброд на ходу уже у порога.

– Своё, надеюсь? – профессор Семёнов Андрей Филимонович был известен в городе не только в институте, он консультировал по некоторым вопросам начальника солидного отдела облисполкома, к нему обращалось и руководство. В сыновние начинания профессор не вмешивался.

– Скоро скажу точно, – извинился сын.

– А без этого нельзя? – помахал газетой профессор, изображая, видимо, процесс курения.

– Не получается.

– Тогда, может, перейдёшь на это? – и профессор изобразил в воздухе то, что должно было по его разумению изображать трубку. – Навык имеется. И солиднее выглядеть будешь.

И сын покраснел, он вспомнил историю, случившуюся с ним в детстве. Нет, не в детстве, в отрочестве, конечно, это был седьмой или восьмой класс, и Славик увлёкся Шерлоком Холмсом. Книгу Конан Дойла он держал дома у себя на столе, вторую носил в школу, а третью давал читать приятелям, увлекая их подвигами героя. Книгу зачитали до дыр, в классе появились увеличительные стёкла, именуемые новоявленными знатоками «лупой», бинокли и даже подзорные трубы. Ученики ползали по полу, отыскивая отпечатки следов друг друга, вскоре на переменах на окошках класса появились желающие выискать подозрительных особей поблизости. Девчонки пожаловались на «холмсов», за ними подглядывающих. Кончилось тем, что в класс заявился директор школы. Тогда-то отец и заинтересовался первый раз, чем увлекается его родной сын. А заинтересовавшись, нашёл не только огромный портрет героя великого английского писателя над кроватью своего отпрыска, но обозрел настоящую, набитую табаком курительную трубку. Этот «позор и трагедию», как торжественно выразилась тогда Екатерина Ивановна Семёнова, и вспомнил профессор, намекая спешащему младшему лейтенанту на последствия…

Когда это было? С год назад, многое начало забываться, много прошло с тех пор, одного не было – большого успеха. И младший лейтенант Семёнов с нетерпением ждал, не теряя надежды. А пока приходилось заниматься тем, что поручали. Сегодня ему опять не повезло; если Фоменко с Дыбиным отправились ловить настоящего убийцу коллекционера Семиножкина, то он был отправлен приглядывать вот уже вторые сутки за вдовой этого коллекционера. Вчера день был совсем скучным и нудным – вдову вызывали на допрос в областную прокуратуру, и младший лейтенант бродил за ней такой же печальной тенью, как и сама вдова, одетая в чёрное. Сегодня повеселей – после десяти часов у дома «пациента» потихоньку начали собираться люди, потом состоялся вынос тела, похороны, поминки и только ближе к четырём затихло: вдова со старушкой, соседкой Боковой, возвратились домой. Младший лейтенант, успокоившись, устроился в кафе недалеко от дома напротив приметного подъезда и решил совместить приятное с должным: подкрепиться горячим и поразмышлять, подвести итоги за прошедший день. Оценив светловолосого, подтянутого и вежливого клиента, официантка с заметным усердием и даже кокетливой улыбкой накрыла ему столик, тут же принесла стакан ароматного сока, других напитков работник угро Вячеслав Семёнов пока не употреблял, чем быстро заслужил от приятелей кличку «сухарь», но не думал обижаться. Капитан Донсков одобрял его выбор и по праздникам лично наливал младшему лейтенанту сок в стакан, подымал вверх большой палец и, предостерегая от насмешки, не забывал назидательным тоном втолковывать: «Здоровый образ жизни – несбыточная мечта сотрудников нашего отдела».

«Итак, – рассуждал младший лейтенант, сделав глоток из красивого тонкого стакана и ответив на улыбку приятной официантки, – день близится на убыль, объект без каких-либо приключений вернулся на прежнее место, нет никаких свидетельств или признаков для переживаний…»

Он и вчера, когда докладывал к ночи результаты своих наблюдений, высказал точку зрения по поводу этого поручения. «Надо быть идиотом, чтобы взломать сейф и возвратиться назад. На это может решиться только слабоумный». Донсков скептически отнёсся к его выводам, только хмыкнул. «Что же ещё? – упорствовал опер. – Если вдова причастна к преступлению, какой дурак к ней сунется? Она же, как блондинка на пляже, – вся на виду!» Сравнение понравилось капитану, он опять хмыкнул, и интерес появился в его глазах. «Больше подозрений вызывает как раз её соседка Бокова, – выпалил младший лейтенант. – Живая старушка, то и дело куда-то бегает из дома, суетится, не обеспечить ли за ней тщательного наблюдения? Этот объект стоит того». Донсков покачал головой и сослался на недостаток сотрудников, но к предложению отнёсся с пониманием: «Ты постарайся приглядывать и за бабкой».

Так что беседа беседой, а установку от начальника он получил прежнюю: объект из поля зрения не выпускать, усилить бдительность, а к наблюдению за вдовой прибавилась и её соседка. «Сам себе работу нашёл, – кривился младший лейтенант. – А она дураков любит…»

Сок кислил и был тёплым, Семёнов издали помахал ладошкой официантке:

– Танечка! В холодильнике не найдётся чего из-под самого мороза?

– Я сейчас горячего принесу, – заулыбалась та. – Поберегите желудок. Мой вам совет.

И положила ему ручку на плечо серого элегантного костюма. Семёнов привык к успеху у женского пола, но всерьёз увлекаться не думал. Не то чтобы мать постоянно твердила: «сначала закончить институт…», «сначала найди хорошую работу…». Кстати, она давно уже не допекает его этой темой, глубоко пригорюнившись в тот вечер, когда он объявил о своём распределении в доблестную милицию. Мать просто потеряла дар речи.

И котлеты, с улыбкой поданные Танечкой, оказались далеки от материнских, они и выглядели пережаренными, а лука, как умела делать мать, вовсе не оказалось, и картошка белела сырыми кругляшками. Семёнов отодвинул тарелку, самая пора закурить, но в кафе запрещено… Впорхнула Танечка к окну, он и не успел поднять голову, приоткрыла форточку вверху, поставила на стол пепельницу и совсем невзначай коснулась пальцами его руки:

– У нас иногда можно. Сегодня народа не видать. Дымите туда.

И она пальчиком, тонким и изящным, перевела его взгляд к форточке.

«Приятная девушка, – залюбовался Семёнов. – Чувствуется натура. Молода. Провалилась на экзаменах? И сюда до следующего года?»

Внимание его привлёк подросток нагловатого вида, застывший на пороге кафе и тоже внимательно следивший за официанткой.

– Эй! – позвал он, покривившись в гримасе. – Принесла бы пивка!

– Присядьте, – обернулась к нему Танечка.

– Я спешу, – сел на стул к ближайшему столу бесцеремонный посетитель. – И пачку «Беломора».

– Пиво вам рано.

– Чего? – чуть не брызнул слюной подросток и ринулся на неё; выглядел он лет на пятнадцать-шестнадцать.

– Татьяна, что там у тебя? – с кухни в зал вышел высокий крепкий парень, не то повар, не то заведующий.

– Курить не даёт! – напомнил о себе подросток и угрожающе сжал кулаки.

– Сергей Петрович! Посмотрите, что он себе позволяет! – Татьяна спряталась за парня. – В школе сидеть, а он!..

– Ты слышал? – Сергей Петрович лениво взмахнул могучей рукой, добродушно почесал затылок, в упор разглядывая отскочившего мальца. – Опоздал на арифметику, вьюноша? Давай-ка, а то сам отведу.

Нахал скрылся за дверью кафе, только его и видели.

Семёнов наблюдал за инцидентом с тоской и некоторым стыдом: ему вмешиваться в различного рода и тем более подобные конфликты Донсковым было строго-настрого заказано. Вот по этой причине и не нравились ему такие поручения – следить за людьми. Ещё не нравились обыски, аресты, ну и… Он предпочитал погоню, перестрелку, в конце концов драку с вооружённым до зубов бандитом, чтобы у того был перевес, чтоб тот был хитёр, коварен и кровожаден, а он его должен одолеть!.. А такая вот шмакодявка, как этот слюнтяй…

И забыть бы про этого шалопая, не вспоминать больше, да и мальчишка у кафе особенно не задержался. Он постоял, поковырялся в носу, поплевал на дверь, развернулся и, воровато поглядывая по сторонам, прямиком двинулся к стоявшему напротив дому. Ладно бы, кто куда ходит? Семёнов бы особо не напрягался, но пацан, засунув руки в карманы брюк и пиная подвернувшуюся под ноги пустую банку, подошёл к подъезду, где жила вдова Семиножкина и юркнул внутрь.

Это был уже сигнал. Семёнов хлебнул одним глотком оставшийся кофе, взглянул, прощаясь глазами с опешившей официанткой, и выскочил на улицу, шепнув на ходу:

– Забегу. Извини, Танюш.

Но очутившись у подъезда, вспомнил наставления Донскова, остановился и с опозданием огляделся по сторонам – а вдруг мальчишка не один? Вдруг взрослый и опытный враг использует его вместо приманки, а сам сейчас издалека наблюдает за взбеленившимся сыщиком? Улица была тихой и безлюдной, и деревьев маловато, и за ними никто не прятался. Младший лейтенант отдышался, заглянул в подъезд, прислушался. Мальчишка определённо добрался до второго этажа, на котором как раз и проживала вдова, и вроде как постучался. Его впустили, но кто-то ещё ходил по лестничной площадке, потом хлопнула дверь и всё стихло.

«Кем же доводится этот негодяй вдове?» – озадачился опер. Предположить близость или знакомство отпетого голодранца и интеллигентного вида Серафимы Илларионовны ему недоставало никакой фантазии. Однако мальчишка задерживался у вдовы, и это будоражило младшего лейтенанта неизвестностью и невероятностью происходящего. Был бы взрослый человек, можно по его виду строить версии, но уличный оборванец? Дверь отворилась почти без шума, и сыщик едва успел спрятаться в тёмном углу подъезда, когда мимо него чуть ли не опрометью пронёсся визитёр и так же быстро, почти бегом стал удаляться. Младший лейтенант уже готов был броситься вслед, но наверху опять послышался шум открывающейся двери, кто-то вышел, и Семёнову пришлось буквально влепиться спиной в сырой и вонючий угол своего убежища, чтобы не быть замеченным за старой тяжёлой дверью. К его удивлению, вниз спустилась соседка Бокова, она выперлась из подъезда, бурча под нос непонятные ругательства, минуты две-три проторчала у дверей, по-видимому, провожая глазами убегавшего и, не торопясь, заковыляла наверх. Ещё через несколько минут хлопнула дверь и всё окончательно смолкло. «Ну и дела! – недоумевал младший лейтенант. – Бабка-то не хуже меня, тоже следит за вдовой. Вот кого надо будет попотрошить. Из неё информации столько вывалится, только успевай записывать. То-то капитан Донсков обрадуется!»

Однако поднявшееся было настроение сыщика скоро упало: когда он выбрался на белый свет из своего убежища, мальчишка пропал. Сколько ни кружил Семёнов вокруг дома по улицам, того и след простыл.