Текст книги "Новая история колобка, или Как я добегалась"

– Лен, это обязательно было, про легковушку рассказывать?

– Да ты что! Я же их только ради этого на речку и потащила!

Жаль только, что мое торжество быстро смазал один из работников заповедника, у которого Ольга Радомиловна не постеснялась тревожный факт уточнить.

– Какая легковушка? А-а-а, так если вы то место хотели посмотреть, это вам с другой стороны заезжать надо было – возле Осиповки стремнина, лед промывает… А вы от Лабазного приехали, там отмель, Елань чуть ли не до дна промерзает!

Мирослав, оглянувшийся, чтобы посмотреть с укором, получил в ответ только мою широченную улыбку.

– А на обратной дороге я покажу вам то место, где видели медведя-шатуна! – жизнерадостно ознакомила я гостей с продолжением программы, выбрав момент, когда сотрудников заповедника рядом не было.

А то ведь с этих кайфоломщиков станется объяснить, что шатун – событие сомнительной свежести и случилось еще до меня.

А после моего прибытия – ни-ни, ни одного шатуна.

Злые языки улавливают между этими явлениями некую связь, но обращать внимание на подобные слухи – ниже моего достоинства.

– Ле-е-ена, – еле слышно застонал рядом Елистратов. – Не надо шатуна! До туда же крюк здоровенный, пожалей лошадок!

– Да ничего, им не во вред, они здорово застоялись в последнее время! – Филиппыч возник рядом, довольно щурясь.

Начальник мрачно посмотрел на меня. На него. Безошибочно констатировал сговор. И попросил:

– Меня. Меня пожалейте. Как людей прошу!

На минутку я потеряла контроль над совестью и испытала угрызения, но могучим волевым усилием пресекла эту несанкционированную активность.

Вот сейчас я гостям шатуна не покажу, а завтра они страх потеряют, да?

– Лена!

Я скосила глаза на Елистратова и неохотно уступила:

– Ну, ла-а-адно…

Филиппыч за плечом раздосадовано хмыкнул, а начальник отправился исполнять долг гостеприимства.

Кстати, раз шатуна в программе не будет, у меня где-то час времени высвобождается. Улучив минутку, я перехватила Максима под локоток и поинтересовалась интимным шепотом:

– А можно я домой сегодня пораньше?

– Лена, блин! К чему все эти акции запугивания?! Я бы и так отпустил!

– Макс, ну ты как маленький. Не тебя же запугивали!

О, этот взгляд! Проникновенный, будоражащий, говорящий…

Говорящий: у тебя совесть есть? А если найду?

Вот право слово, взрослый человек, а такая детская вера в чудо!

– Катись, – буркнул он вслух.

Ему сегодня пораньше не светило. Ужин, банька, водочка, дев… Перебор. Девки на территории были строго запрещены, специализация у нас другая, семейная, и за допущенных на территорию работниц эскорта виновного казнили через увольнение. И, возможно, для кого-то Елистратов и мог бы нарушить собственные правила – но уж всяко не ради гостей, которые ему поперек души.

Я отчасти его печаль-тоску понимала. Но разделить не могла. У меня сегодня Адка.

И теперь, руля домой сквозь рано густеющие зимние сумерки, я думала без конца о белобрысой козе, сетовала на ее упрямство и безответственность по отношению к себе. Я ж ее еле-еле в университет запихнула. Дуреха так и собиралась положить себя на алтарь благополучия нашей большой-маленькой семьи только потому, что была убеждена, что я ее спасла от жизненной беспросветности.

Кто кого спас…

Шел пятый месяц беременности. Я тогда только-только устроилась на новую работу, и объезжала окрестности – знакомилась. Машина, выданная на работе и поименованная «Тигриком», довольно урчала мотором и дула в ноги теплом. Списанный армейский внедорожник, дубоватый на ходу и тяжеловатый для женской руки в управлении, но надежный и устойчивый на любой дороге, бодро месил дождевую грязь шинами. Погода последнюю неделю царила премерзкая. Будто кто-то там наверху опомнился и решил додать разом все недаденные за удивительно безоблачное лето осадки.

Любуясь относительно мрачными пейзажами, я заметила человека, бредущего по обочине, по той самой грязи, на своих двоих. Он сутулился и периодически пытался голосовать, но без особого успеха – участок трассы между городом и россыпью окрестных поселков был пусть и довольно оживленным, но желающих подобрать то ли подростка, то ли субтильного взрослого, не наблюдалось. Я бы тоже проехала мимо, блюдя собственное частное пространство и безопасность (мне теперь не только о себе переживать, а люди разные бывают), но беременность сделала меня сентиментальной. Я затормозила и сдала назад.

И это решение стало вторым неоспоримым доказательством моей гениальности.

Неожиданный попутчик оказался попутчицей – симпатичной светловолосой девчонкой с веснушками на носу, на вид ей было лет восемнадцать, а то и меньше.

– Аделаида, – представилась она, пристегнув ремень безопасности. – Это город, в Австралии.

– А я – Лена, будем знакомы, – этим не по возрасту серьезным глазам так и тянуло улыбнуться, и я улыбалась, с удовольствием и от души. – Замерзла? Чай будешь?

«Тигрик» голодно утюжил дорожное полотно – застоялся в гаражах “Тишины”, всё никак не мог накататься.

Настроение у меня было неубиваемо хорошим, впервые с того момента, как УЗИ показало мне двойню, пожалуй.

Рассосался гадский узел в солнечном сплетении, мешавший свободно дышать, и финансовый вопрос, висевший надо мной Дамокловым мечом, потерял остроту.

Место, где предстояло работать, мне понравилось, работу я знаю и люблю, начальник неплохой мужик и разрешил пожить на базе, пока не подберу квартиру в городе, и даже посоветовал надежное агентство…

Жизнь налаживалась.

– Ты чего пешком-то? – с беспечным видом забросила я удочку.

– Да так… Автобус уехал, вот и пришлось…

Она не очень хотела рассказывать, эта веснушчатая девочка со стылым отчаянием в глазах, но крокодилья хватка, прикрытая шуточками и беспечностью, чай в термосе и дезориентирующее пузо (никто не ждет подвоха от беременной, а зря, я вот, к примеру, была воплощением коварства!) сделали свое дело.

Адка ездила из Чернорецка, где училась, в райцентр, воевать с чиновниками за положенное сироте по закону государственное жилье. Битва эта не то, чтобы была проиграна, жилье-таки положено же, но скорее походила не на битву, а на затяжную осаду, где стороны в качестве боеприпасов обстреливают друг друга бумажками, к тому же противник не гнушался грязных приемов – например, продержать посетительницу под дверями до тех пор, пока она сама не уйдёт на последний автобус. Ада не унывала и отступать не планировала.

Слово за слово…

Она только закончила колледж, из общежития пришлось съехать. Все лето скакала по подружкам, неделю тут, неделю там, целых три, приглядывая за пустой квартирой уехавших в медовый месяц знакомых молодоженов. В свои восемнадцать с небольшим подрабатывала в ресторане. Мечтала о стабильности. Квартиру вот выбить. И работу.

Я могла предложить и то, и другое. Так у меня появилась няня.

Нельзя сказать, что это было просто. Адка многого боялась: отсутствия денег, разговоров по телефону за рулем. Боялась оказаться в тягость. А когда Адка боялась, она орала.

Срывалась в истерику от невинной шутки про экстрим в отпуске, и не успокаивалась, пока не выжала из меня клятву, что ни-ни. С первой зарплаты подарила мне автомобильную гарнитуру для телефона. Нервничала, когда я тратила деньги на что-то, что ей казалось излишеством и баловством…

Самым сложным было привести ее к мысли, что ссориться – это нормально. Когда мы скандалим – мы просто скандалим. Это не значит, что мы больше ничего друг другу не должны, а наши договоренности идут лесом.

Я сама не заметила, когда Адка перестала быть наемным работником и стала членом семьи.

Она остро нуждалась в семье, я – тоже.

В детстве у меня была большая дружная семья, с двоюродным и троюродным родством, с общими праздниками и частыми посиделками. Потом мы с родителями переехали в столицу, и общение постепенно сошло на нет.

И это, пожалуй, одно из объяснений, почему здесь, в Чернорецке, мне было хорошо. Здесь было всё, что я могла считать своим: дети, Адка, Макс, лес, который я посадила своими руками.

Семья, которую я создала себе сама.

– Ну, как вы тут? – спросила я у Марии Егоровны, когда бурные детские восторги “ура-мама-приехала-так-давайте-же-задушим-ее-в-объятиях-скорее” утихли, и я обманным маневром услала их с кухни.

– Всё хорошо, только детки случайно герань того… Поливали все по очереди от большой любви, и спихнули горшок. Вы уж, Леночка, простите, не уследила.

Я тяжело вздохнула:

– Мария Егоровна. Я когда-то залюбила насмерть кактус. Мне было восемнадцать. Нужно просто смириться, что в этом доме растения не будут выживать до тех пор, пока не научатся сами убегать от опасности.

Мария Егоровна улыбнулась, и я, спохватившись, полюбопытствовала:

– А кто зачинщик?

– Олюшка Мирославна, – вздохнула соседка. – А ведь в глаза глянь – чистый ангел!

Не то чтобы я сомневалась в ответе или собиралась что-то предпринимать, но статистика и учет – наше всё. Да и потом, начинание все же было благое.

Впрочем, у нее все благое. Из разобранных кроваток – будь они неладны – эти звезды под предводительством самой яркой намеревались собрать корабль и уплыть за сокровищами. Чтобы денег, значится, было больше, а мама, соответственно, работала меньше.

Рыбки мои, почти уплывшие, ворвались в кухню табуном на три головы, привычным построением: Олька на острие, косички на развеваются, на одной розовый бант, на другой желтая лента развязалась и вьется пиратским стягом, и ведь слова не скажи про разноцветные ленты – у Олюшки свое понимание прекрасного. Стас с Яриком позади на полкорпуса, синие глазищи светятся предвкушением и восторгом, в руках – одежда, готовы ехать к Адке вотпрямщас. И несмотря на то, что дети мои свою няню безусловно обожали, я подозревала, что определенную долю восторга в глазах вызывало еще и направление “в больницу”.

Мне удивительно везло, за все три года ни одна мелочь ни разу не заболела. Ни даже малейшего насморка. Отдавая их в сад, мы готовились держать больничную оборону, но снова – ни-че-го. Поэтому доктора, которых банда, получив все прививки, посещала лишь профилактически, вызывали только восторг. Стетоскопы! Весы! Свет в глаза и в уши! Крутотень же!

Я мысленно прикинула, кого возьму в зубы за шкирку, пока проходим по больничным коридорам, чтобы никто никуда ни-ни, и вздохнула.

Держись, больница, мы идем.

– Отряд! Стройся! Выступаем!

Вообще главная проблема с тройней – это именно нехватка рук. Опытным путем мы с Адой убедились, что полностью контролировать ситуацию можно только в том случае, если нас больше, чем их. Даже уравнивание в количестве, как это ни странно, помогало не всегда.

Первый год я помню смутно, как в тумане. Подозреваю, что мозг просто стер все лишние ужасы за ненадобностью, сохранения рассудка для. Второй прошел под лозунгом “Так, два вот, где третий?!”, ибо уползать, уходить, а затем и убегать по первости от переизбытка впечатлений и недостатка возможностей коммуникации все трое предпочитали в разные стороны. На третий, с появлением этой самой коммуникации, наша жизнь начала постепенно перестраиваться из беспорядочного хаоса в упорядоченный…

Что готовит нам четвертый?..

Мне ставили двойню. Двойню мы ждали. К двойне мы готовились. Читали умные книжки и мамские форумы. Первые для того, чтобы успокоиться и поверить, что двойня – это не конец света. Вторые, чтобы тренировать нервы и не сойти с ума, когда этот не конец света на нас обрушится.

Беременность протекала без малейших осложнений. В тридцать четыре недели я по плану легла на сохранение и в тот же день мальчишки решили, что ну раз положили – значит пора.

На роды как на праздник! Все улыбаются и машут, только анестезиолог издевается – выгните, говорит, спинку кошечкой. Спинку ему, понимаете ли, кошечкой. Я тебе, мужик, пудовую бочку с солеными огурцами привяжу, а потом тоже попрошу кошечкой. А огурцы тебе по ребрам, по ребрам…

“Первый!” – радостно объявил врач за синей шторкой, и я залюбовалась нимбом от хирургических ламп на его шапочке. Почти сразу же воздух прорезал пронзительный детский крик, от которого сердце сжалось и резко защипало глаза.

“Второй!” – быстро сообщили мне, и второй крик вознес мою душу на небеса и одновременно низвергнул в пучины материнского ада.

А потом он сказал: “Ой”.

Ой.

Да-да. Так и сказал.

Не дай бог вам, люди добрые, однажды услышать “ой” от мужика, который только что достал из вас двух детей.

Возможно, он что-то понял. Вполне вероятно, по тому, как задергался на аппарате мой сердечный ритм, выдавая предынфарктное состояние.

А потому губы его растянула улыбка, отчетливо проступившая даже под маской, и он радостно объявил:

– Да у нас сегодня акция! Родившим двоих – третьего в подарок!

Так я узнала, что, оказывается, при многоплодной беременности тройню иногда не определяют…

Когда я позвонила Адке, чтобы сообщить, что все прошло хорошо, дети здоровы, крепки и прекрасны, а еще их почему-то трое, но я предпочитаю пока что думать, что у меня галлюцинация от анестезии, она ржала. До слез, до всхлипов, сползая по стеночке.

И я даже сама почти поверила в эту теорию, пока мне не привезли три люльки.

– А это чей? – тупо спросила я, насчитав два голубых браслета и один розовый.

– Ваш! – невозмутимо заверила меня медсестра, кажется, почти готовая к такой реакции.

– Точно мой? – надежда еще слабо трепыхалась.

– Точно! – тут дама оскорбилась. – У нас все как в аптеке!

– Лучше бы было как в роддоме… – пробормотала я.

Ладно, в конце концов, мы же готовились к двойне. А тройня – это же всего на одного ребенка больше?..

Вот только негласно, в те моменты, когда в нашей жизни приключались какие-то серьезные и очень внезапные проблемы, мы с Адкой подбадривали себя одним и тем же лозунгом.

Роди двух мальчиков и получи девочку в подарок.

Мы справились с этим, а все остальное – ерунда.

Глава 3

– Доброе утро, Елена Владимировна! – Рита аж на своем месте подскочила мне навстречу.

Стоявший у администраторской стойки Мирослав, черти бы его взяли, Радомилович, обернулся и в который раз полыхнул такой улыбкой, что даже мое, закаленное тремя синеглазыми монстрами сердце, дало сбой, запнулось и забыло куда шло. Что-то я за вчерашний день так и не привыкла к этому оружию массового поражения. Попыталась припомнить, улыбался ли он так той ночью или “это бизнес, детка”, но воспоминания увильнули от улыбки куда-то в сторону…

– Прекрасно выглядите, Елена Владимировна!

Ну, да, ничто так не красит женщину как ночь, проведенная в бессоннице и тяжких размышлениях над морально-нравственными дилеммами, ранний подъем и война с капризничающими детьми.

Тройняшки с утра сегодня были несносны просто на редкость. Одеваться – не хочу, умываться – не буду, есть – это вообще лишнее.

Хотелось умереть, но вместо этого я ответила господину Азору снисходительно-благосклонным кивком, пронзила Риту и ожидающую начала пересменки Анну взглядом “все-помнят-инструкции?” и только тогда обратилась к гостю.

– Доброе утро, Мирослав Радомилович! – щедро разбавив голос медом, взялась я за обязанности старшего администратора. – Как вам спалось? Всё ли вас устраивает в вашем номере? Не замерзли?

Последнюю фразу я пропела отчетливым тоном “тепло ли тебе девица, тепло ли тебе, красная?”.

Правильно, взбодрись. Ты сможешь! Никаких “я сейчас сдохну!” Сдыхать – только в своем кабинете за закрытыми дверями, дабы не портить видом унылого трупа главный вход!

– Благодарствую, Елена Владимировна, сервис на высшем уровне. А еще вы вчера так стремительно исчезли сразу после прогулки, что я не успел поблагодарить вас за прекрасно организованный досуг.

Он стоял, слегка опершись на стойку локтем, и разглядывал меня открыто и дружелюбно. Я видела, как обе мои девицы украдкой нет-нет да стреляют глазами, но тут же дрессированно отводят взгляд.

Я бы тоже с удовольствием попялилась, но по другой причине.

К сегодняшней моей бессоннице дети имели только косвенное отношение. Я ворочалась полночи, мучаясь лишь одним вопросом – сказать или не сказать?

С одной стороны, он все же отец и имеет право знать. С другой, а на фига ему это знание, он без него прекрасно жил, судя по всему! С третьей, он, возможно, захотел бы участвовать в жизни детей. А для них знание того, кто их отец – тоже на пользу. И меня избавит от неудобных вопросов или вранья. С четвертой, я сама-то не знаю, кто их отец! Что он за человек. Обстоятельства знакомства, вроде как, намекают, что не последняя сволочь, но…

Копания в интернете информации дали мало. Удалось выяснить только, что в Азоринвест Мир работал еще до нашего знакомства (интересно, он в те времена на деловые встречи тоже бритый, с серьгой и черепом являлся?). Ольга ему приходилась сестрой-близняшкой, а Всеслав – племянником. А вот информации о нынешней должности Мирослава Радомиловича нигде не значилось, тогда как Всеслав занимал почетный пост директора отдела регионального развития. И мне все же было донельзя любопытно, как так вышло, что старшие родственники оказались в подчинении у младшего.

– Благодарю, – я благосклонно кивнула, отчаянно жалея, что Макс таки пресек шатуна. В идеале еще Филиппыча было бы подговорить сани опрокинуть в сугроб для поднятия бодрости духа. Этот умеет. Но в них были еще я и любимый начальник. – Я сейчас могу быть еще вам чем-то полезна?

– Елена Владимировна, вы мне всегда полезны! – негодяй обворожительно улыбнулся, отклеился от стойки и двинулся в мою сторону.

Припомнив вчерашние целования, я нервно засунула руки в карманы пуховика, но все равно от этого сокращения дистанции, от парфюма, вновь окутавшего меня мягким облаком, от всего… вот этого вот! – пальчики на ногах самопроизвольно поджались, кое-что другое поджалось тоже, как бы вопя “Да-а-а! Мать, я знаю этого чувака, у нас с ним был лучший секс в жизни! А еще, между прочим, последний за четыре года!”.

Я сжала кулаки, пережидая гормональную бурю и вернула гостю его же вопрос:

– Вы что-то хотели у меня спросить?

– Скорее попросить, – мужчина остановился передо мной на расстоянии почти неприличном и даже понизил голос, чтобы администраторы ничего не услышали, но однозначно поняли, что мы тут интимно шушукаемся. – Я хотел бы задать вам несколько невинных вопросов по внутренней кухне базы. Если бы вы могли выделить мне полчаса наедине…

Ах, как мы хорошо умеем модулировать интонации! Дать бы тебе по башке, Мирослав, сволочь ты синеглазая, Радомилович!

– Я постараюсь, – я сдержанно кивнула. – Но прямо сейчас у нас время пересменки, и я хотела бы для начала приступить к работе.

– Как мы с вами в этом похожи! – ухмыльнулся господин Азор, напрочь проигнорировав, что его только что, вообще-то послали. – Я тоже, представляете, хотел бы приступить к работе!

– Не дают? – я живо изобразила лицом сочувствие.

– Не дают, – мурлыкнул этот шут, таки-и-им голосом, что у меня снова дернулись пальцы, низ живота и сердце.

Тьфу, на тебя. Три раза. Пошляк!

Рассадник тахикардии ходячий!

– Хорошего рабочего дня, Елена Владимировна!

“Господи, да катись ты уже!” – взвыла я мысленно, а вслух лишь улыбнулась и взглядом указала гостю в направлении двери.

– Лен, ты ничего не хочешь мне сказать? – осторожно уточнил Макс, пригласив к себе сразу после пересменки.

Елистратов сидел за своим столом, я – сбоку. Перед ним стоял чай, передо мной – кофе. Как говорится, ничто не предвещало беды.

Я перебрала мысленно свои сегодняшние цели и задачи… Хм.

– Да вроде бы, ничего. А что?

– Лен, ты помнишь, кто крестил твоих детей?

Ой ё… Нет, ну вот тут-то как раз всё предвещало, согласна. Но…

– Ты? – как будто даже с удивлением уточнила я и решила испытать обманный маневр: – Но это была твоя идея! Кстати, достаточно смелый шаг для человека, который боится детей!

– Я не боюсь детей, – огрызнулся Макс с явной досадой.

– Ага, а помнишь, тот случай…

– Лена, хорошая попытка. Но мы не будем менять тему.

Я мысленно досадливо ругнулась – а ведь почти удалось!

– Лен, ты же помнишь, что я знаю отчества твоих бандитов? Особенно Олюшки Мирославны.

– Они ангелы! – возмутилась я.

– Особенно Ольга Мирославовна, – поддакнул Елистратов.

Тут крыть было нечем, и я уныло согласилась:

– Особенно да. Слушай, может, мне еще одну няню взять? А то одна постоянная и одна приходящая уже не справляются…

– Лена. Это тоже была неплохая попытка.

Да твою ж дивизию! Что ж ты цепкий такой?!

– Лен. Они у тебя синеглазые такие… Ты точно ничего не хочешь мне сказать?

Иди лесом, Елистратов.

– Очень красиво, правда?

– Лена.

– Да! Да, блин, это он! – я выпалила это, задохнулась и тут же взвилась: – Но откуда я знать-то могла?! И… и… леший бы тебя драл, Елистратов!

Хотелось вскочить и пробежаться туда-сюда, в том числе по стенам и потолку, но, увы, в кабинете начальника бегать по потолку кому-то, окромя собственно начальника, неприлично. Субординация-с!

Я выдохнула.

Ну что я, виновата, что так… так нелепо получилось?! Я такого не планировала!

Елистратов молчал. Я быстро зыркнула в его сторону – смотрел, как показалось, с сочувствием.

– Лен.

Я свирепо раздула ноздри, подавая признаки жизни. Однако обращение звучало довольно успокаивающе.

– Что думаешь делать?

– Я не знаю! – я остаточно пыхнула раздражением, как дракон жаром, и обмякла на спинке кресла. – Я пока что не имею ни малейшего представления, что со всем этим следует делать.

И посмотрела на Макса прямо, открыто.

– Но я, Макс, знаю главное. Я знаю, что не хочу, чтобы моих детей использовали как инструмент давления в вопросах бизнеса. Ни одна из сторон.

Макс неопределенно хмыкнул с самым независимым видом. Но я не сомневалась – он меня понял.

Я подумала и подвела черту под разговором:

– За сим, я решила, что Мирослав Радомилович пока перебьется, а я пригляжусь и еще подумаю… И теперь вот, приглядываюсь.

– Ясно. На переговоры с нами пойдешь.

– Ты озверел?! – возмущение вырвалось непроизвольно. – На кой ляд я там сдалась?!

– Ни на кой. Ты и не работать пойдешь, работать будем мы с Цвирко – это у нас переговоры. А у тебя – ознакомительная экскурсия, совмещенная со смотринами. Собирайся.

Приняв решение, Макс выбрался со своего места, вырулил из кабинета и двинулся вниз по лестнице.

– Максим, у меня работа! – я болталась сзади паровозиком на веревочке и пыталась отвертеться от великой чести.

– Отлично, у тебя есть полчаса, отдай распоряжения и предупреди, что сегодня будешь занята!

Твою мать! Ну спасибо, удружил, благодетель!

А спустя эти самые полчаса мы сидели в конференц-зале за широким дубовым столом, нас трое, их напротив – четверо, и я начала подозревать, что Макс притащил меня еще и для массовки, чтобы количеством не давили. С учетом того, что сам Елистратов за двоих, как раз поровну и получается.

Азоры начали переговоры первыми. Они приехали к нам не просто так, они приехали с желанием дать денег. Много-много денег. И теперь с воодушевлением рассказывали нам, как нам с этими деньгами будет хорошо, как чудесно деньги могут всё улучшить и расширить, и модернизировать, и прочая, прочая.

Ольга Радомиловна была убедительна, уверенно оперировала цифрами, причем не абстрактными, с потолка, а приложенными к текущей деятельности “Тишины”. С учетом наших потребностей и проблем.

Так вот зачем они расползлись по всей базе, интервенты, и заняли все возможные варианты размещения! Изучали дислокацию. И диспозицию. И было еще какое-то умное военное слово на “рэ”, мне один майор из засекреченной военной части с той стороны Елани про него рассказывал, и оно тоже подходило, но я это, которое на “рэ”, забыла.

На самом деле, очень привлекательно выглядело всё то, что она рассказывала. Собственно, именно потому, что Азоры приперлись к нам с жаждой инвестировать, а не выкупить, Макс и не мог их прямо и бесхитростно послать. В бизнесе свой политес и подобные предложения полагается честно выслушивать и честно рассматривать, а отвергать с железобетонными формулировками, которые никого не обидят.

Более того, даже инвестиции синеглазые припорошили хитрыми формулировками, чтобы уж наверняка не дать Максу увильнуть. Они хотели взять в аренду часть “Тишины”, на постоянной основе и на длительный срок. То есть как бы выступали клиентами, а клиентов обижать нельзя, репутация.

Вот только когда у тебя чуть ли не пол базы снимает один клиент, ты как-то становишься сильно зависим от денежек этого самого клиента. А кто платит – тот, правильно, заказывает музыку.

Елистратов ни под чью дудку плясать не хотел и его можно понять. Он хозяин в своем маленьком лесном государстве, зачем ему чужаки? Никто из нас, наемных работников, тоже от идеи не приходил в восторг. Макс – родной, понятный, изученный. Новые хозяева – новые порядки. Сегодня они хотят половину номерного фонда снять, а завтра заявят, что их не устраивает старший администратор…

Так что откреститься от переговоров никак не можно было, но стоять Елистратов планировал насмерть.

Азоры по очереди разливались соловьями. Макс молчал, нарисовав на роже предельно внимательное, но ни фига не заинтересованное выражение (чтобы не поощрять). Цвирко что-то помечал в блокноте. Я – присутствовала.

Что я могла вынести полезного из этих переговоров? Говорил Мир уверенно, спокойно, без нажима. Скупо довольно. Всеслав и Ольга речей толкали куда больше. Вообще со стороны его редкие вставки больше походили на ремарки.

Или даже…

В какой-то момент я поймала себя на мысли, что нет, не ремарки – корректировки. Разговор и так лился в нужном русле, но он будто бы слегка поправлял это течение, если оно вдруг пыталось вильнуть куда-то в сторону. Умело и очень ненавязчиво.

“Просто Мир”, как же, ага-ага…

Макс упорствовал в нежелании от кого-либо какие-либо деньги брать. Коли хотите организовывать тут досуг своей корпорации – милости прошу, гостям мы всегда рады, но исключительно в общем порядке. Резервация на определенный срок и в соответствии с наличием свободных мест. Для крупных корпоративных клиентов предусмотрена система скидок и прочих бонусов, если хотите, Елена Владимировна вас с ней подробнейше ознакомит.

“Елена Владимировна”, попав под перекрестный прицел синих глаза, привычно натянула на физиономию улыбку и даже открыла рот, выражая полную готовность, но Всеслав не дал мне и звука пикнуть.

– Поймите нас правильно, Максим Михайлович, система скидок – это, несомненно, прекрасно, но холдингу необходимо, чтобы мы могли разместить людей на вашей базе отдыха вне зависимости от сезона и занятости номеров. Мы прекрасно понимаем, что это несет для вас некоторые неудобства, но Азоринвест готов компенсировать эти неудобства более чем щедро к обоюдному удовольствию. Вы же понимаете, что аренда “Тишины” – это не единственный для нас вариант?

Тут я встрепенулась, прекратив бессмысленным взглядом пялиться на запястья Мирослава, чтоб ему три года ночей не спать, Радомиловича, гадая можно ли под манжетами белоснежной рубашки разглядеть татуировку или нет.

Потому что вот оно. Все, что было до этого – так, шелуха, реверансы и раскланивания, попытки прийти к компромиссу там, где его быть не может. Настоящие переговоры начались именно сейчас, потому что голос младшего из Азоров звучал хоть и доброжелательно, но твердо. И за твердостью этой ощущались клубящиеся грозовые тучи.

– В таком случае, я не понимаю, что вам мешает рассмотреть остальные варианты? – безмятежно отозвался Елистратов.

– Если мы с вами не придем к консенсусу, то, уверяю вас, непременно рассмотрим, – заверил его Всеслав, добавляя в голос стали. – Например, мы можем выкупить участок земли рядом с “Тишиной” и построить там свой пансионат.

Воу! А вот это уже угрозы пошли! Я вперилась взглядом в директора отдела регионального развития, испытывая острое неподконтрольное, но идиотское желание встать, упереть руки в боки, загородить Макса (ну, хотя бы треть Макса) и заявить: “Так, хватит мне тут ребенка обижать!”.

– Новенькие коттеджи со всеми удобствами и полной инфраструктурой, – продолжал Всеслав, не подозревая, какая грозная тут сила зреет бешенством в лице отдельно взятого Колобка. – Качество, комфорт, к заповеднику, опять же, ближе. Да, на это придется потратить куда больше времени и денег, но мы можем себе это позволить. Как долго “Тишина” продержится на плаву после этого? Далеко она уедет на одной лишь стилизации?

Макс сдвинул брови и теперь куда больше походил на того самого медведя-шатуна, мало что не рычит. Правильно, что крюк не стали делать! Вот он у нас, с доставкой на дом – то бишь в конференц-зал, а в снегу мы их потом искупаем.

– Ну и кроме того, – грозными бровями Азор-младший не впечатлился. – У нас есть основания полагать, что тот участок, на котором высажен ваш молодой лес, был приобретен по заниженной стоимости. И мы намерены подать протест в соответствующую инстанцию и добиться аннулирования сделки. У кого будет больше шансов перекупить этот кусок земли, когда он вновь окажется на рынке?

– Позвольте, Всеслав Всеволодович… – начал Цвирко, но Елистратов прервал его коротким жестом.

В конференц-зале воцарилась тишина. Долгая. Тяжелая.

Кажется, все ждали, что Макс что-то скажет, но Макс молчал. Он только смотрел на гостей-интервентов и лично мне под таким взглядом захотелось бы провалиться под землю и куда-нибудь сноровисто уползти червячком.

Гости уползать не торопились. Невзрачный помощник Ольги Радомиловны окончательно слился с окружающей обстановкой, будто его и не было совсем. Сама Ольга Радомиловна смотрела на владельца “Тишины” с вызовом – взгляд прямой, декольте вперед. Всеслав был очевидно напряжен, но это было бойцовское напряжение, азартное, не нервное. Мужик явно чувствовал за собой силу и готов был ее пускать в ход.

Взгляд Мира был безмятежен, как бездонное летнее небо. Синева, в которую как провалишься, так не сразу выплывешь. На мгновение он поймал мои глаза, и я чуть не провалилась. В последний миг удержалась на самом краешке, вздернула бровь, а потом неодобрительно поджала губы. Да-да, знайте, что я думаю о вас и ваших методах, господа столичные завоеватели!

Первым не выдержал, как это ни странно, Всеслав, хотя по всем законам отвечать следовало бы Елистратову.

– Мы нацелены на сотрудничество, Максим Михайлович, а не на соперничество, выбор исключительно за вами.

А Макс молодец, подумалось мне. Таки заставил товарища занервничать.

Медвежий образ испарился без следа, мой начальник снова выглядел совершенно спокойным и невозмутимым.

– Ну-ка, давайте еще раз, во что вы там планировали вложиться?

Я мысленно застонала – ну не по второму кругу же, а? Ладно, над ними ты издеваешься – а надо мной-то за что?!..

Я стояла на крыльце, облокотившись на перила – пуховик на плечах, пальцы в замок – и вдыхала морозный воздух, который после накаленной атмосферы в конференц-зале казался еще более опьяняющим.