Текст книги "Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду"

Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду
Ярослава Полетаева

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.»

Данте Алигьери

(1265—1321)

© Ярослава Полетаева, 2023

ISBN 978-5-4498-8770-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В КОТОРОЙ ПРИНИМАЕТСЯ ПОВОРОТНОЕ РЕШЕНИЕ

– Ты уверена, что это хорошая идея? – прохрипела я. В гуле питерского метро нужно было кричать, и моему вечно осипшему голосу приходилось тяжеловато. – Может все-таки в Вену?

Мне, как скрипачке, жизнь преподнесла множество подарков. Один из них – путешествия. Музыканту не нужно знать иностранных языков, чтобы выражать свои эмоции. Его язык – музыка.

– Ну, смотри, какие у тебя есть возможности… Ты можешь поехать в Вену. Тем более, что ты уже переписываешься с венским профессором, и он готов тебя взять, да? Там Лена, может она чем поможет… Но у тебя только два месяца, чтобы выучить немецкий.

– Да, но ведь это ближе, чем Америка. Америка на другом конце света!

Америка. Почему-то я всегда знала, что буду говорить по-английски. Наверно, из-за этих бесчисленных голливудских фильмов. Я такая мечтательница! И в своих мечтах я всегда разговаривала по-английски. Не в прямом смысле конечно, а так, как будто бы. Ну, вы понимаете. В моем воображении какая-то актриса с гнусавым голосом транслировала меня на русский.

Итак, другой вариант, о котором говорила мама, была возможность поехать в Америку. Учиться, конечно, а как ещё! Семья у меня совсем не богатая: мама режиссёр, папа актёр – в общем, люди искусства. И даже дяди бизнесмена, и того нет. И я с двоюродным братом, ну, почти акробатом. Ученым. Не сложившимся. Долго рассказывать.

– Америка на другом конце света, зато ты говоришь по-английски. Ты ведь говоришь? Тебя твои курсы чему-нибудь научили?

– Мам!

Вот за что я люблю мою маму, так это точно не за то, что она во мне все время сомневается. Верит, конечно, поддерживает, но критикует, как настоящий профессионал эпохи Товстоногова. Ох уж эти режиссеры – все время нас оценивают, судят, «не верят» по Станиславскому и устраивают «разбор по составу». Даже и теперь мама думает, что я плохо говорю по-английски. Может она права, я не знаю.

– Тогда Америка. У нас ещё есть время сделать визу?

Вот так в один ранний августовский день, на ходу, в метро и решилась моя судьба. Школьная учительница, которой я безумно благодарна за все в меня вложенное, и которую мы всем классом страшились за строгий нрав, предложила мне поехать на стажировку в Америку.

«Юля сейчас учится у отличного скрипача – он, в своё время, выиграл конкурс Чайковского. Ты у неё спроси – где она там живёт… Может тебе туда тоже напроситься?»

И вот я уже звоню Юле Артавской, которую я совсем не знаю, и спрашиваю, где же это она учится и нельзя ли мне, ее «незнакомой», тоже приехать и тоже поучиться. И она говорит… можно! Ну, то есть как можно, не она же принимает новых студентов… Надо писать учителю, отправлять запись. У меня, конечно, не было тогда ни камеры, ни традиции записывать свои выступления, но я как раз буквально месяц назад отыграла выпускной экзамен в моей Питерской Консерватории, и кто-то тогда из родителей моих сокурсников записал концерт. Вот эту-то запись я и послала. В никуда. А через десять дней пришёл ответ – здравствуй, мол, Оксана, приезжай – гостем будешь. А как приезжать? До начала семестра оставалось меньше трёх недель – надо было сделать визу, собрать деньги на билет и… и что дальше, никто не знал.

– Мам, если я поеду – то только на месяц. А потом домой, хорошо? – Мама посмотрела на меня таким долгим задумчивым взглядом. И только сказала:

– Хорошо.

Ну, вот и все. Мы все в аэропорту.

Я улетала очень рано, поэтому с папой мы попрощались накануне. Я не смогла сказать прощай, потому что слезы душили меня. Вместо этого, я заперлась в ванной и оттуда махнула папе рукой. Но он приехал в аэропорт даже ночью. Мы все стоим у входа на паспортный контроль. Я, не спуская глаз с моих провожающих, прохожу мимо контроля, ничего и никого не замечая. Слезы туманят глаза, и я не слышу, как таможенница кричит на меня, чтобы я предъявила паспорт на скрипку. До свидания, Родина!

***

До вокзала еще два часа,

Два часа – и как не бывало…

Чтобы слезы не жгли глаза,

Не гадать– то ли много, мало…

До вокзала уже два часа.

Два часа, и опять до встречи…

Когда встретимся – будет весна,

И мои непокрытые плечи.

Когда встретимся, будет май,

И наверно, меня не узнаешь…

Шубы, шапки – снимай, снимай!

И печали перчатки снимаешь…

Если встретимся, будет дождь…

Мы опять, как всегда, промокнем…

И пойдем в пелене одеж,

Засмотревшись в чужие окна.

До вокзала еще два часа,

Чемодан из разлуки и грез.

Это, милая, просто роса…

У меня больше нету слез.

В два часа уложить печаль,

В чемодан запихнуть разлуку.

Я хотела сказать… Вокзал.

Я лишь крепко пожала руку.

Бах, Вариации на тему Гольдберга

Моим любимым видом искусств всегда был театр. Не только потому, что я выросла в театральной семье, но и потому, что театр вмещает в себя все: музыку, слово, жест, танец… А какой простор театр предоставляет для воображения художника! Но я музыкант, а потому не представляю себе ни жизни, ни театра без МУЗЫКИ.

Я все время слышу музыку. Неуловимая для других, она аккомпанирует моим мыслям, удачно сказанной фразе, минутному уединению со звездным простором над головой. Она – необходимый проводящий элемент между мирским и божественным, важное звено в цепочке Человек – Природа – Бог. И даже тишина для меня имеет своё особое звучание.

А потому, даже перед тем, как было написано первое слово этой книги, я услышала ее звук. Так и повелось – книга писалась не только словесно, но и музыкально. Я уверена: для того, чтобы проникнуть в чужой мир, недостаточно одного вида коммуникации. Ограниченный формат книги не дает нам возможности улыбнуться друг другу, увидеть в глазах слезы и почувствовать теплоту дружеского участия. Но музыка передаст и игру света на освещённом вечерним солнцем красочном витраже, и глубину чувств, вызванных этим зрелищем. Я даю музыкальные ключики ко всем моим впечатлениям и оркеструю жизненное пространство. Засим, я предлагаю вам найти предложенные записи в интернете и при чтении погрузиться в особый мир – мир музыканта.

***

Мое путешествие началось очень сумбурно. В день моего предполагаемого прилёта во Флориде был ураган. Это постоянное проклятье Флориды, поэтому даже окна в моем общежитии были сделаны так, чтобы их невозможно было открыть. Антиураганные окна. Студентам приходилось тайком откручивать болты сверлом, чтобы мы могли просунуть нос в тонкую щелочку и вдохнуть желанный свежий воздух. А потом эти постоянные кондиционеры! И ощущение то нестерпимой жары, то ледяного холода по тридцать раз в сутки, когда просто заходишь и выходишь из помещения. Но что-то я отвлеклась. Так вот, мой стыковочный самолёт отменили, и я застряла на несколько дней в Испании. Нам, конечно, дали отель (вот я говорю «конечно», а на самом деле это был настоящий подарок судьбы – не пришлось ночевать в аэропорту в мою первую самостоятельную межконтинентальную поездку). Я даже сама поехала гулять ночью по Мадриду. Это было так ново, так необычно, и так грустно – путешествовать одной. Я все время представляла, как бы мама насладилась этими местами вместе со мной.

Мы с мамой – одно целое. Мы все время были вместе, а главной нашей страстью были путешествия. Могла ли я когда-нибудь поверить, что буду с ней жить не просто в разных городах, а в разных уголках планеты! Даже сейчас, когда пишу эти строки, я думаю о том, что же все-таки важнее в жизни – люди или искусство… Почему-то в моей жизни мне все время приходится выбирать – или концерты в Америке, или общение с любимыми людьми в России; или счастье от совместного музыкального чуда с моим другом пианистом Итаном, или возможность побродить по Питеру и посидеть в кафешках с одноклассниками… Так что же важнее, музыка и творчество, или родные люди и родной язык… И то, и другое в своё время меня покинет, и я останусь со своим выбором один на один, вернее одна на один, или как уж там говорится…

Но пора менять пластинку. Я начинаю новую жизнь, а значит и музыка звучит новая.

Йо-Йо Ма, Аttaboy

Я познакомилась с Итаном в первый же месяц моего пребывания в Америке. Добравшись до своего Университета после всех треволнений урагана, новая жизнь для меня началась встречей с новыми людьми. Итан играл роскошное переложением этюда Рахманинова в джазовой манере, а в конце этюда пальцами коснулся воздуха, словно завершая пассаж. Это было так необычайно красиво и артистично, что я сразу спросила друзей, кто же это такой.

Мне он всегда казался таким весёлым, сладким… Вы, наверно, встречали таких людей, в обществе которых всегда приятно находиться? Я была им заворожена. И хотя он сам решил включить меня в число своих друзей и стал везде приглашать, я тоже намеренно ходила в те места, где могла его встретить. Итан имел такую интересную особенность – он сознательно и кропотливо выбирал себе друзей. Если вы прекрасный музыкант, одаренный художник или талантливый писатель, вам будет значительно легче подружиться с Итаном, нежели посредственному представителю названных профессий. Ему всегда нужны были вокруг только примечательные люди и только самые восторженные почитатели его таланта. А если его кто-то разочаровывал, то он долго не думал и просто переставал общаться. Сколько раз я сталкивалась с тем, что он одного за другим отсеивал людей из числа наших знакомых, которые разочаровали его по тем или иным причинам. А иногда он напрямую говорил мне, что ему не нравится кто-то из моих знакомых, и он бы не хотел, чтобы я с ним общалась. А самое смешное, что так и происходило. Я была почти рада сделать это для Итана. Да что там, я была готова сделать все для Итана.

***

– Привет, моя дорогая! Поехали, нас уже заждались!

Итан везёт меня на концерт к своим богатым знакомым. Я только что выиграла скрипичный конкурс в моем новом университете, и Итан хочет меня показать своим друзьям и покровителям. – Они все запищат от твоей Хабанеры!

Tango Santa Maria (del Buen Yyre)

– Ой, а кто эта девочка? Она сумасшедшая!

Я выскакиваю на сцену прямо во время музыкального номера и начинаю импровизировать вместе с Итаном и какой-то незнакомой певицей. Вот за что я и люблю этого парня – только с ним я решилась бы на такое! Хоть в огонь, хоть в воду – ничего не страшно, когда такая громадина за спиной! И в прямом, и в переносном смысле. Дело в том, что Итан немного полноват. Ну и музыкант фантастический. Никаких границ и ограничений! Вы понимаете, музыкальный мир состоит из одних правил. Традиция на традиции, и все это украшено законами и само собой подразумевающимися нормами. Законы стиля, века, нравов, тональности, характера, темпа, страны, композиции, школы и далее до бесконечности. Каждый музыкант в своём роде непреклонный критик, и каждый ищет поле для деятельности. Как приятно попрактиковаться в остроумии и продемонстрировать свою эрудицию после выступления коллеги! Вместо того, чтобы самому подняться на сцену и сыграть, как нужно. Итан совсем не такой. То ли из-за того, что он вырос в стране без известной и искушённой музыкальной традиции, то ли из-за того, что его окружение воспринимало музыку как непосредственный язык общения. Как бы то ни было, его музыкальный мир не имел никаких схем и образцов. Он создавался исключительно фантазией самого художника. Безусловно, мой друг был одарён свыше всякой меры удивительным природным чутьем. Я поражалась, как он всегда точно угадывал мысли музыканта, которому он аккомпанировал. Как будто становился тенью и следовал за свои хозяином, в точности повторяя его движения. Он многому меня научил. Также, как и его страна. Может это правда, что есть в мире удивительные «места силы», средоточия энергии, где все видится под другим углом. Я провела на его родине, Филиппинах, много месяцев, и никогда – ни до, ни после – не медитировала так глубоко, не страдала так отчаянно, не была счастлива так сильно и не писала таких вдохновенных стихов, как там.

***

Я бы порассказывала

Отчего здесь не падают листья,

Только некому.

Что мне мама когда-то наказывала,

Целовавши ладони и кисти,

Смыто рЕками.

Все забыто, давно перепахано,

Заросли голубые проруби,

Я одна.

Облака моих грёз сахарных,

Упакованы в чёрные короби-

Навсегда.

Вся сочится туманом

Золотая гора прошлого,

И манит в поход.

Я кричу до раскола

Людского и божьего…

Но безмолвен народ.

***

Россия тоже удивительная. Я сейчас это особенно ясно понимаю, будучи в Америке. Если говорить о девятнадцатом веке, то ни у одной страны нет такой потрясающей литературной и музыкальной традиции, как у нас. Конечно, мы очень трагичные. Я думаю, в этом мы превзошли всех в любом веке.

Я как переехала в США – сразу перестала читать. Сначала думала, это из-за того, что здесь все новое и незнакомое, и мне надо освоиться и приобщиться к этой неожиданной новизне. Я была постоянно окружена водоворотом событий и ходила на все вечеринки в нашем общежитии. Свободно читать на английском у меня ещё не получалось, а русских книг не было. Но шло время, родители прислали мне пару-тройку книг из дома. И хотя я была им безумно рада – ничто так не придаёт ощущение уюта, как книги – я ставила их на полку и уходила на встречи с друзьями.

Почему я перестала читать? Не могу с точностью ответить на этот вопрос. Думаю, когда я освоилась с моей новой реальностью и пришло время соединять два разных мира, старые методы не могли удовлетворить новые потребности. Теперь я заядлый слушатель – слушаю много и постоянно– аудиокниги, лекции знаменитый профессоров, курсы по философии и искусству, обучающие семинары и, последнее слово интернета, подкасты. Времени читать стало меньше, а слушать аудиокниги так удобно, когда ты за рулем! И глаза стали чрезвычайно уставать от постоянной читки нот в темных оркестровых ямах. Но главное, вся моя жизнь изменилась, а значит и средства потребления этой жизни должны были измениться вместе с ней.

Признаю, философские размышления требуют разгрузочную паузу. Украшает их музыка, и конечно, стихи.

Пьетро Масканьи, Cavalleria rusticana

***

Мне сегодня приснились окна

Моего родового дома,

Из надежд и мечтаний соткан

И покрытый ночною дремой.

Мне сегодня приснилась мама,

Сочинявшая сказки дюжиной.

Я большой и известной стану,

Но счастливой мне быть не сужено.

Мне сегодня приснились стены,

Каждый угол которых знаком.

Как души моей вспухшие вены —

На обоях вспухший картон.

И на утро зарей гадала,

И пускала закаты вспять…

Я сегодня странно устала.

Я сегодня одна опять.

***

Американская литература разочаровала грандиозно.

Мне думалось, что на каждого Толстого и Достоевского у них есть свой Сэлинджер и Хемингуэй. Оказалось, у них есть ТОЛЬКО Сэлинджер и Хэмингуэй. А поэзия… Правда, чтобы по-настоящему прочувствовать красоту языка на нем надо говорить абсолютно свободно. Но, боже мой, я совершенно предвзято и без малейшей застенчивости считаю, что русской поэзии нет равных на всем белом свете. Так сильно чувствовать и сопереживать я могла, только читая наших Цветаеву, Есенина, Маяковского… Мурашки по коже бегут, когда я вспоминаю строки Есенина:

«Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.»

Мне 28 лет, и я чувствую эту его боль каждый день, прожитый мной на земле. Но не так, чтобы плакать от безысходности бытия, а так, чтобы творить с чувством неизмеримого состраданиям ко всему живому. Я думаю, от этого мне и писалось так хорошо здесь, в Америке – «большое видится на расстоянии». И моя любовь ко всему русскому, родному, славянскому вылилось в стихах, написанных в первые годы иммиграции. Оказалось, моя кровь наполовину состоит из плазмы, а наполовину из сказок мамы, историй дедов и легенд прадедов.

***

Заносила-носила по́ полю,

Заиграла ветвями-трубами,

И чужому ответив во́полю

Взбила вьюга туманы руганью.

Где-то там далеко и холодно,

Где-то там завалило-за́лило…

В стороне киселя и солода

Над родными стенами зарево.

Где-то там в глубине памяти,

В широтах резеды и клевера,

На сердцах у людей наледи,

Как сложилось в народах севера.

Где-то там, где следы сла́жены,

Растворожены бабой Ягою,

Растревожены Лешим ряженным,

Все слагается песней-сагою.

Где-то там, где все чудится сказкой,

И мерещатся огоньки —

Навсегда тонкой голубоглазкой

Я осталась плести венки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В КОТОРОЙ СЛУЧАЙНЫЕ ЗНАКОМЫЕ РЕШАЮТ МОЮ СУДЬБУ

Начиналась фантастическая гроза. Такая, какая бывает только на юге, и только в близости океана. Чёрная, с миллионами молний, с прямым потоком воды, льющимся и сверху, и снизу, и с боков.

«Посмотри вокруг… – говорит Итан. – Природа во всю празднует своё существо. Это пиршество вседозволенности, чувств без границ, без отчета, без тормозов. Какое счастье жить, чувствовать, испытывать ярость, громить все вокруг, тут же смывать все разрушения и снова строить песчаные замки с чистого листа. Закрой глаза – ты слышишь, как шумит ветер? Он не должен ничего и никому, он просто поёт, он свободен! Ты слышишь эту волшебную музыку дождя? Это стучит твое сердце в ритм со стуком дождя, со всхлипом подошв по лужам! Ты чувствуешь, что ты одно целое со стихией, с этой непреодолимой и необъятной махиной! Мы такие маленькие в круговороте этого пиршества! А почему мы должны оставаться в стороне от стола, накрытого яствами и винами? Давай вкушать эту нашу одну единственную и неповторимую жизнь!»

С этими словами Итан выпрыгнул из припаркованной машины и побежал к океану. Он собирался купаться в грозу! В своём смокинге, жилетке, бабочке и концертных брюках. И что мне оставалось делать? Я последовала за ним в своём единственном концертном платье! Мы прыгали на волнах и смеялись как сумасшедшие.

Позже, мы босиком шли в наших намокших костюмах по университетскому кампусу и улыбались на недоуменные взгляды окружающих. Куда им было нас понять! Мы были едины с природой, с миром. Итан был моим проводником в этот мир первобытных чувств и первозданных красок, ещё до изобретения неоновых и флуоресцентный заменителей. Ну, как я могла его не полюбить!

***

Сижу в маленьком кафе самого богатого города США и ем собственную еду, принесенную в контейнере. Бедность – это проклятие или благословение? В какой момент моя экономность переходит разумные границы, и лицо неуловимо начинает напоминать очертаниями Скруджа? Почему меня все время тянет на люди, а найдя их, я хочу спрятаться обратно в свою скорлупку?

Так меня воспитали родители. Они развелись, даже не могу сказать, когда – наверно, в годы моего раннего отрочества. Гордость никогда не позволяла просить деньги у папы. А потому он периодически «премировал» меня всякими стипендиями за отличное обучение или за какое-то достижение. Отличное обучение всегда было его пунктиком. Он не то что заставлял, но всем своим существованием давал понять, что это необходимое условие для дальнейшего счастья. Конечно, я хотела, чтобы папа мной гордился, и делала все, чтобы заслужить его любовь и одобрение. Любил бы меня папа так же сильно, если бы я не была успешна в учении и в профессии? Думаю, что его любовь в этом случае была бы тяжелым бременем из-за постоянного давления и призывов к совершенству.

Я хочу быть совершенной, однозначно да. И мне всегда казались фразы на тему «никто не совершенен» просто ленивой отговоркой. Но как тяжела дорога к совершенству! И уж «совершенно» точно то, что эта дорога идёт параллельно дороге к счастью. Как и во всех аспектах жизни, человеку нужно держаться Middle Way, или Пути Золотой Середины.

Папа мой совершенно особый человек – я надеюсь, что его имя останется и в истории, и в сердцах людей. По крайней мере, он действительно делает для этого все от него зависящее. Но один вопрос нет-нет, да и даст о себе знать – стала ли я счастлива с моими родителями?

Так вот, про бережливость. Сколько себя помню, мама все экономила и экономила. Подарки мы передаривали по два раза и никогда не ходили по магазинам. Но зато ездили путешествовать. И вот я помню, как мечтала куда-то поехать и планировала необходимые подробности за многие месяцы вперёд, а мама мне говорила, что это для нас слишком дорого. Потом мы, конечно, все равно, куда-то ехали, но мне всегда хотелось остаться там подольше, поехать куда-то ещё, помечтать и посмотреть места, которые были в моей настольной книге «Сто самых красивых мест мира».

Так, к чему это я? Мне до сих пор ужасно тяжело тратить деньги. Золотые деньги – смысл существования по-американски, – которые, оказывается, нужно просто копить – чтобы были на чёрный день. А мне хочется иметь возможность купить моей бедной маме все, что только душенька ее пожелает, и даже больше, в сто раз больше! Я так хочу, чтобы она была наконец счастлива; так хочу, чтобы она, наконец, перестала передаривать подарки. Хотя это настоящее искусство – планировать кому и что передарить. Тут стратегия нужна! Я искренне радовалась, получая подарок, который мог бы понравится кому-то из моих знакомых. Я думаю, что тут ещё сыграло свою роль то, что я больше люблю дарить подарки, нежели их получать. А может это просто удовольствие от сэкономленного доллара. Или рубля? Кто уже знает!

***

Когда мой самолёт наконец приземлился, во Флориде бушевал ураган. Я спускалась за багажом по эскалатору и смотрела в гигантские стеклянные окна аэропорта.

«Погода была такой же в Петербурге, когда я уезжала!». Я не знала, смеяться мне или плакать. Реальность состояла в том, что все средства связи с Бока Ратоном – городом моего назначения, где находился мой институт – были отменены. Поезда не ходили, и только такси могло довезти меня до желанной постели, в которой я собиралась проспать несколько дней подряд. А лучше месяцев, чтобы проснуться уже в Питере. Но такси стоило примерно столько же, сколько мне было отпущено на три первых месяца существования в США, так что этот вариант я старательно игнорировала.

Прямо рядом со мной человек лет сорока разговаривал по сотовому.

– Ну все, мы уже едем! Ты в Боке? Давай, тогда до встречи!

Он повесил трубку и повернулся к своему пожилому спутнику.

– Пап, нам с тобой туда, я видел указатель.

– Извините ради бога, я случайно услышала ваш разговор, вы случайно не в Бока Ратон едете? – говорю я на моем ломанном английском, краснея и запинаясь.

– Да, мы с отцом идём арендовать машину – это сейчас единственный способ туда добраться.

– А, понимаю. Мне вот тоже туда. Вы знаете местный Университет? Я скрипачка, и еду учится…

– Ух ты, как здорово! Моя жена обожает музыку! А это мой отец – он родом из Испании, и мы возвращаемся с его родины, – показал незнакомец на своего спутника. – Мы гостили там у наших родственников… Меня зовут Майкл, кстати, а это Лоренцо. Тебя кто-то встречает?

– Нет, я сама по себе, как кошка… Или скорее дворняжка бездомная.

– Так давай мы тебя подвезём! – говоря это, Майкл косится на мою скрипку. – Это что у тебя там? Автомат Калашникова?

– Почти. Скрипка!

– Отлично, ты моей жене как раз и поиграешь! – это уже Лоренцо во всю радуется. – Замечательно, пойдём с нами, Русса Туриста!

Мы когда потом разговаривали об этом эпизоде с друзьями, меня ошеломлённо спрашивали, как я решилась сесть в машину с двумя незнакомыми мужчинами. Но дело в том, что в этот момент здесь на чужбине решалась моя судьба. Я не знала ни одной живой души, и была обречена жить целый год без семьи, друзей и поддержки. Передо мной стоял выбор – или быть букой, верной нашим русским традиция недоверия и подозрительности, молчать всю дорогу и страдать втихомолку (слово-то какое!). Или же я могла круто поменять своё мировоззрение и открыться миру душой, готовой принимать все с благодарностью и удивлением.

– Я с удовольствием познакомлюсь с вашей женой! Спасибо огромное, я вам так благодарна!

И вот мы уже едем в арендованной машине, и Лоренцо рассказывает мне про себя и свою семью.

– Я родился и вырос недалеко от Алеканте, в маленьком городке. Я помню, что был пионером, присягал служить Комсомольской партии и Ленину – можешь себе представить? Ты наверно такого и не знаешь!

– Как не знаю? Ленина, конечно, знаю! А вот комсомолкой не была, я родилась в год распада Советского Союза.

– А… Ну вот, а я мальчишкой был угнан из Испании во время войны. Потом мы бежали, я устроился на корабль поваром, а когда прибыл в Америку, то просто остался здесь. Вот так с тех пор и живу тут – сначала в Чикаго, а на старости лет здесь, во Флориде. Чего только не повидал я на свете! Был и в России во время моего пребывания на корабле. Помню Киев – очень красивый город.

Привыкнуть к тому, что любой город и республику Советского Союза тут называют Россией, мне придётся ещё только через несколько лет. Помню, как я тщетно пыталась поправлять и рассказывать, откуда же я все-таки родом. Сейчас-то я понимаю, что наши советские республики имеют много общего, и будучи так далеко от родины глупо отказываться от родства с нашими историческими соседями. Да к тому же мои объяснения вряд ли могли возыметь какой-то эффект. Если уж человек не знает истории, то и география ему ни к чему. А сегодня, встречая русскоговорящее население тут, заграницей, понимаешь, как крохотен мир, и только уповаешь на всеобщую дружбу.

Мне тяжело воспринимать сильный испанский акцент Лоренцо. День, когда я научилась его понимать почти без проблем я праздную, как день свободного освоения английского языка. А почему «почти без проблем», так это потому, что акцент у Лоренцо такой силы, что тут уж любой американец снимает перед ним шляпу и рассеянно улыбается.

По приезду в Боку меня не везут в Университет. Нет, Лоренцо говорит, что я ему так полюбилась, и он просто обязан представить меня всей своей семье.

Мы едем к ним домой. Майкл звонит своей жене, и она тоже приходит со мной познакомиться. Эти люди останутся со мной на протяжении всех этих лет. Я не могу сказать, что всегда была для них тем, кем они меня, возможно, считали – своей русской внучкой. Говорю я это потому, что не всегда была рядом с ними, не до конца отблагодарила их за ту доброту и теплоту, которую они мне оказали с первых же дней моего приезда. Хотя возможно, внучки тоже удаляются от своих дедов, потому что молодость всегда чуждается и боится старости. Поэтому я хочу хотя бы сейчас поклониться им низко, по нашей русской традиции, и сказать, что своей добротой и щедростью они открыли мне мир доверия. Мир, который благодаря им стал ассоциироваться у меня с Америкой.

Yo-Yo Ma, Quartet Chicken Dark