Текст книги "Красных яблонь сад"

Юлиана Лебединская
Красных яблонь сад

Кабак пах перегаром, дешевой едой и свежей мочой. Клубился сигарный дым. В углу ругались три проститутки. Справа от них скучал облезлый четвероух.

В общем, ничего не изменилось.

Доан Остр подавил приступ ностальгии и бухнулся на стул у барной стойки, на соседний положил шляпу. Заказал виски. И кофе. И то, и другое оказалось паршивым, а кофе еще и холодным.

Ничего не изменилось.

Ухо уловило движение. Доан лениво обернулся и встретился взглядом с морщинистым стариком с кривой корягой вместо трости. Тот пытливо в него всматривался.

– Эльфенок? Ты, что ли?

Доан дернул бровями. Приподнял стакан.

– Здравствуй, Биль.

Ничего не изменилось.

За семнадцать лет.

– Вернулся, значит.

Старый Биль поковылял за столик в углу, и Доан отправился следом, прихватив стакан и шляпу. Сели рядом. По привычке.

– Я знал, что ты вернешься. Всегда знал. Надеялся только, что доживу.

– Рад, что дожил, – кивнул Доан, усаживаясь.

В душе тугим клубком сплетались противоречивые чувства – радость от возвращения, недоумение – от него же, боль от воспоминаний, которые именно здесь, в дешевом кабаке квартала удовольствий, ожили, заиграли свежими красками.

– А не угостишь старика? – Биль покосился на недопитый Доанов стакан.

Хоть что-то новое. Раньше угощал как раз Биль. Его угощал – вечно голодного беспризорного мальчишку.

Доан пощелкал пальцами в воздухе. Словно в ответ взвизгнула рыжая проститутка, швырнула бокалом в выцветшую коллегу и метнулась к выходу. К ним же направилась официантка весьма сонного и лупоглазого вида.

– Закажи, что хочешь, – сказал Доан старику, подождал, пока официантка лениво запишет заказ и пуча глаза удалится, после чего добавил: – Что в городе нового?

– А ты будто не знаешь? – Биль красноречиво уставился на особый знак в виде далекой голубой планеты на Доановой груди. – Когда прилетел-то?

– Неделю назад. В космопорт Центральный, который на окраине. Ваш не принимает.

– Наш город – теперь отдельное государство.

– Я заметил. Когда я уезжал, купол, конечно, строился, но… Это же был просто эксперимент. Я и не думал… Впрочем, – он усмехнулся, – что мог думать облезлый мальчишка.

– Ты был очень смышленый облезлый мальчишка!

– Не слишком. Однако – достаточно, чтобы заметить, что уже тогда город стоял слегка осторонь. И все же…

– И все же – у нас мир, – дед кутался в шерстяную жилетку, наблюдая, как вернувшаяся снулая-рыба-официантка выгружает на стол жареную картошку, холодную даже на вид котлету и рюмку мутной водки. – Мы дружим и с мигами, и с людьми. И наш город цел. А ты, – снова кивок на Доанову грудь, – по стопам Рихаля пошел, значит?

– Вроде того.

Раздался визг.

В трактир ввалилась давешняя рыжая проститутка. Вернее, ее втащил за волосы жирный мужлан и сопроводил крепким пинком. Барышня врезалась в стул, опрокинула его и сама растянулась на полу, где жалобно взвыла. Ее спутник немедля поддал ногой и снова вцепился в рыжие волосы.

Доан встал.

– Это всего лишь шлюха и сутенер, – одернул его Биль. – Тут каждый день такое. Сядь.

Но Доан уже не слышал. В полсекунды он оказался около жирного и перехватил готовую к удару руку.

– Эй, ты кто такой? – оскалился тот. – Если тебе нравится эта дрянь, плати. Но сначала я ее проучу. Не бойся, мордаху ей не испорчу, если ты вдруг эстет.

– Я не люблю, когда бьют женщин, – спокойно ответил Доан.

– Чо? А когда бьют тебя… ААААА!

Доан перехватил руку, развернув жирного так, что тот рухнул на колени, и нажал на локоть. Локоть хрустнул. Жирный взвыл.

– Шею тоже сломать или сам уйдешь? – процедил Доан, не ослабляя захвата. – Еще раз замечу, что бьешь женщин, спрашивать не буду. Пшел!

Он отшвырнул от себя жирную тушу. Сутенер пару секунд смотрел на него, вращая глазами, затем вцепился в правую руку левой и, рассыпая проклятия с угрозами, вывалился из трактира. Девица меж тем поднялась с пола, оправила короткую юбку, пригладила волосы.

– Спасибо, красавчик. Он мне этого не простит, но это будет завтра, а сегодня – ты мой герой. Меня Рита зовут, – хрипло представилась она и протянула руку, Доан слегка ее сжал. – Ты приходи, если что. Денег не возьму. Если хочешь, я и сейчас свободна.

Она улыбнулась и поправила упавшую на лоб рыжую прядь. Доан покачал головой.

На этой планете его интересовала лишь одна женщина, и ее не купишь ни за какие деньги. Да он бы и не посмел…

* * *

Семнадцать лет назад

Эльфенок брел мокрой серой улицей и думал, где бы пожрать. Биль куда-то запропастился, а другие мужики в таверне гонят его пинками под зад. Еще и ржут вслед. А жрать-то хочется.

Он сам не заметил, как выбрел из родного квартала удовольствий и остановился около богатого особняка, окруженного забором, добротным, но тоже каким-то серым и тоскливым. Над забором стелились ветви яблони. А на них, на самом верху, висели собственно яблоки. Мокрые после дождя. Темно-красные. И листья у этого дерева были тоже почему-то красноватые, хотя до осени еще далеко.

Красное на сером.

Впрочем, Эльфенку до листьев не было дела, они несъедобные. До яблок бы добраться. Он ухватился за ветку и потрусил. Его обдало водой, как часто бывает, когда потрусишь дерево после дождя, и – ничего больше. Тогда он подпрыгнул, но плоды висели слишком высоко.

Эльфенок огляделся, увидел палку, мокрую, как все вокруг, и липкую, схватил ее и бросил вверх, надеясь сбить хоть одно яблоко. А лучше – два или три. Палка вернулась, не задев плодов, зато едва не ударила Эльфенка по макушке. В ярости Эльфенок швырнул палку изо всех сил, она улетела куда-то за забор, и тут же раздался возмущенный девчоночий голос.

– Эй, малявка! Если так хочешь яблоко, мог бы просто попросить. Чего швыряешься?

В воротах стояла девчонка в голубых брюках и белой рубашке с короткими рукавами и воротничком. Курчавые черные волосы вились по плечам. Эльфенок знал эту девчонку. Ну, как знал… Часто видел ее в городе. На рынке, у здания театра, у пруда в Зеленом парке – хотя какой он зеленый, такой же серый, как и все вокруг… Он ловил себя на том, что наблюдает за ней, часто представлял, как заговаривает с ней или даже играет, а зачем – не знал.

И вот сейчас она стояла перед ним – чистенькая, довольная, с нахальной ухмылкой. И небось жрать ей совсем не хотелось. Небось пожрала уже. И еще пожрет. Сколько захочет.

Эльфенок уныло ковырнул носком рваных ботинок мокрую землю. Затем вдруг наклонился, набрал в жменю этой самой земли и изо всех сил швырнул в девчонку. На ее милые голубенькие брючки чвакнулась черная масса.

Девчонка ойкнула и скрылась за воротами.

А Эльфенок злобно рассмеялся и бросился наутек. На всякий случай. Далеко, впрочем, не убежал – очень скоро перед ним притормозило знакомое авто. Рихаль. Эльфенок бросился к мобилю, прыгнул на заднее сиденье.

– Салфетку возьми и вытри руки, – вместо приветствия бросил ему Рихаль.

– Они чистые.

– Вытри руки или вылезай из машины. Они у тебя в грязи все.

– А ты откуда знаешь? – пробурчал Эльфенок.

Впрочем, немедленно достал пахучую влажную салфетку из пачки, лежавшей тут же, на заднем сиденье, рядом с рихалевской шляпой.

– Следишь за мной? – зыркнул он на Рихаля в зеркале.

– Мимо проезжал. И зачем ты это сделал?

– А чего она… – потупился Эльфенок.

Рихаль завернул за угол и остановил машину напротив закусочной. Повернулся к Эльфенку:

– Последнее дело – обижать тех, кто слабее тебя. А девочка – заведомо слабее. Кем бы она тебе ни казалась.

Эльфенок скривился. Рихаль местами его просто бесил. То ли дело Биль – дает хавку и никаких моралей не читает. С ним и поржать можно… А этот только и знает, что нудит.

И все же, как не мог сам себе Эльфенок объяснить, зачем наблюдает за девчонкой, так и непонятно ему было, почему, несмотря ни на что, тянет его к Рихалю.

– Ты хотел испачкать ее, чтобы таким образом хоть немного к себе приблизить. Но есть и другой путь. Ты можешь сам стать чище и лучше – и приблизиться к ней.

– Че-е-е?!

– Ладно. Бутерброд хочешь?

– А то.

– Вылезай. И салфетки не забудь.

* * *

Проснувшись, Доан не сразу вспомнил, где он. Неделя прошла, а он все не привыкнет, что покинул дом. Что вернулся домой.

Ему снилась мать. Она смотрела с грустью и спрашивала:

– Зачем ты здесь?

«А ты зачем?» – хотел спросить Доан, но в сон ворвался голос Биля:

– По стопам Рихаля пошел?

Доан тряхнул головой, сел на кровати. Огляделся. Он – в гостинице города Кашинблеск. И, конечно же, вчера в баре он бессовестно врал себе. Изменилось многое – и на этой планете, и в этом городе.

Этот город…

Город, построенный людьми, но названный на языке мигов – Кашинблеск означает «Свободный».

Доан невесело усмехнулся. Свободным город считался, потому как здесь никому ни до кого не было дела. То есть официально говорилось, что каждый в Кашинблеске имеет право заниматься чем хочет. Например, бродяжничать. Попрошайничать. Торговать телом. Вести разгульный образ жизни. За это здесь не преследовали, как в остальной Юстиниании – человеческом государстве на чужой планете. Названо оно так в ответ на имя самой планеты – Феодора. Из каких соображений так столетия назад нарекли планету сами миги, доподлинно неизвестно, но прибывшие земляне постановили, что это – в честь древней византийской императрицы. Причем – пока еще дикой и порочной, а явление цивилизованных хомосапиенсов должно стать сродни явлению принца Юстиниана в жизни Феодоры.

Так вот, во всей Юстиниании старательно рисовали идеальную картинку мира, оправдывая существование колонии на чужой планете перед далекой родной Землей. Всякие вольности оставались безнаказанными только в Кашинблеске.

С другой стороны, ученые, соорудившие силовой купол, способный покрыть целый город, защитить его от любого вмешательства извне, жили тоже здесь. Сказано же – каждый занимается чем хочет.

Сюда и притащила его мать, когда поняла, что ей совсем уж недолго осталось.

– Здесь тебя хотя бы за голый зад не ухватят и в подвал не запрут. Для улучшения показателей, – задыхаясь от кашля, говорила она.

И плевать, что сами они жили в подвале.

Доан тряхнул головой, гоня воспоминания, сел за стол и попытался сосредоточиться на главном вопросе.

Зачем он здесь?

Он включил ручник, просмотрел записи, которые уже знал наизусть.

Война с мигами, коренными жителями Феодоры, началась двенадцать лет назад. И с тех пор то утихает, то загорается снова, ненадежные перемирия сменяются новыми вспышками.

Официальная версия – агрессия мигов против переселенцев, несмотря на Вселенское соглашение о дружбе разумных планет.

Неофициальная версия – за неполный век люди успели так загадить планету, что чистолюбивым мигам стало трудно дышать, к тому же на грани вымирания оказались с десяток животных и дюжина растений.

Первый опыт переселения, кто не ошибается?

Первый – удачный. До этого, двести пятьдесят лет назад, когда только-только разработали и подписали Соглашение о дружбе разумных планет, в космос, к разным планетам, отправилось три корабля. Один сгорел по дороге, экипаж второго мгновенно погиб в стычке с аборигенами – после чего в Соглашение внесли ряд поправок, а третий корабль вообще пропал без вести. После чего четвертый, готовившийся к старту, старт этот отменил. И долгое время земляне не решались повторять эксперименты, пока не появилось известие о планете с разумными существами, очень близкими к людям.

Но и тогда медлили десятилетиями.

И все же решились. И даже продержались на чужой планете, хоть и с близким, но все же чужеродным климатом и населением, неполный век.

Но миги все эти смягчающие обстоятельства во внимание не приняли.

Доан свернул окна. Потянулся к кнопке вызова персонала, чтобы попросить кофе в номер, но затем передумал – решил спуститься в ресторан.

В конце концов, его долг и даже обязанность – больше общаться с местными.

И местные не заставили себя ждать. Доан уселся у окна, за которым клубился серый утренний туман, пристроил шляпу на подоконнике – еще одна привычка, унаследованная от Рихаля, не расставаться со старинным головным убором. После получил чашку крепкого горячего кофе с печеньем из редкого сорта ореха, но не успел сделать и глотка, как из-за соседнего стола к нему повернулся юноша в белом гольфе и черном блестящем пиджаке.

– Как они смеют сюда приходить, а? – приглушенным шепотом обратился к нему юнец.

– М-м? – Доан оглянулся.

В ресторан вошли двое мигов – лиловая кожа, раздвоенные заостренные уши – в военной форме и уселись за столик в другом конце зала.

Доан пожал плечами:

– Это Кашинблеск.

– Вы ведь Доан Остр, верно?

– Да, я – он.

– Значит, вы за нами наблюдать приехали?

Доан хмыкнул.

– А я вот воевать хотел, – вполголоса, хоть и с нескрываемой ненавистью продолжил юнец. – Этих тварей убивать. А мать – за сердце. Натурально с инфарктом свалилась. Пришлось пообещать, что отсижусь в Кашинблеске. Но я все равно хочу воевать… Что я – маленький?

– И почему же тебя так тянет на войну?

– Как – почему? Во имя нашей Юстиниании. Первого человеческого государства на захолустной Феодоре.

– Значит, ты считаешь, что за него стоит сражаться?

– Что вы такое спрашиваете, молодой человек? – проскрипело над головой, и Доан увидел пожилого мужчину с длинными седыми усами. – Что вы молодежь с толку сбиваете?

– Я никого не сбиваю, – улыбнулся Доан. – Как уже было сказано, я лишь наблюдаю. И оцениваю ситуацию.

– У нас великое государство! – воскликнул юноша.

– Замечательно. А чем же оно так велико? Мне это нужно понимать для отчетов. К примеру, вы восстановили покалеченную экосистему?

Юноша почему-то вспыхнул и отвернулся, а пожилой господин без спросу уселся за столик Доана.

– Подумаешь, экосистема. Не так уж сильно она пострадала – это неизменная плата за прогресс. Смотрите глобальнее, молодой человек!

– Хорошо. Как насчет прогресса в медицине? Статистика говорит о множестве неизлечимых заболеваний.

– Климат и микросфера нашей планеты отличается от земной, поэтому многие болезни еще остаются неизученными, и знания, унаследованные от землян, не помогают.

– Да, все это я слышал еще семнадцать лет назад. А как у вас с рабочими местами? Кажется, и с этим имеются проблемы…

– Идет война!

– Когда я был ребенком, Кашинблеск кишел попрошайками. Сейчас их полно и в других городах, уже никто даже не пытается очищать от них улицы во имя статистики.

– Про войну я, кажется, вам уже говорил?

– Да. Ею легко оправдывать все проблемы.

– Позвольте же… Вы ровным счетом не хотите видеть ничего хорошего. А у нас, между тем, прекрасная реформа в системе образования! Мы придаем большое значение воспитанию молодежи, будущего Юстиниании и Феодоры.

– Неужели? А в отчетах написано о пяти закрытых школах.

– Но зато в остальных воспитывают истинных патриотов человеческой расы! Я – профессор Юстинианского Университета, и я лично разрабатывал новейшую систему обучения.

– А я вот помню, как нас учили уважению к первым жителям планеты… – задумчиво протянул Доан.

– А потом они заявили, что мы должны убраться! – вскипел профессор.

– Я готов умереть за свою Юстинианию! – встрепенулся юнец.

– Прекрасно, – Доан сделал большой глоток кофе, задумчиво посмотрел на печенье.

Умереть он готов. Сидя в Кашинблеске, куда въехать и выехать можно только имея личное разрешение мэра города. Либо – быть специальным наблюдателем с Земли. Может, мать юноши и правда серьезно больна, но очевидно и другое – обладала она неслабыми связями, если сумела запереть сыночка в «свободном» граде.

Юноша между тем усиленно пыжился, бросая на Доана гневные взгляды, но в целом выглядел довольно тщедушно. Куда такому оружие? Он ничего крупнее дамской пукалки и в руках-то не удержит.

И хорохорится так смело лишь потому, что точно знает: ему война не грозит.

Доан уже собрался сообщить все это самовлюбленному юнцу, но в эту минуту пискнул его ручник.

Срочное сообщение от секретаря военного министра.

В оном говорилось, что сегодняшнее утреннее заседание по вопросам условий очередного перемирия переносится на завтрашнее утро. Потому как господин Виктор Грант самолично отправился встречать и обустраивать сестру, прибывающую в Кашинблеск.

Доан не мигая смотрел в экран, потом машинально сжевал печенье.

В столице Юстиниании, по долгу службы общаясь с Виктором, он умудрился ни разу не пересечься с его сестрой. Она пару раз пыталась связаться с ним по личному каналу, но он не ответил.

Но его никто не предупредил, что Матильда покинет безопасный тыл и зачем-то приедет в Кашинблеск. Да еще и так скоро.

* * *

Семнадцать лет назад

Хрюм избегал людей.

И сейчас Эльфенку это было на руку, хотя, не будь хрюм таким дикарем, сейчас спина бы не болела и жрать наконец бы не хотелось.

Ничейное животное обнаружилось недалеко от свалки, где оно вполне беззаботно бродило, но при виде трех голодных беспризорников кинулось наутек со скоростью, хрюмам не свойственной. В конце Грязной улицы было загнано в тупик, однако умудрилось проскочить у Эльфенка между ног и с визгом понеслось в сторону Зеленого парка.

Эльфенок начал объяснять, что от голода, мол, башка закружилась и в зенках потемнело, но его в ответ – хрясь кулаком по спине и послали прочь. И велели без хрюма не возвращаться.

И вот сейчас Эльфенок уныло наблюдал, как животинка самозабвенно купается в «птичьем» озере, что у края парка. С одной стороны, хороший момент, чтобы поймать. С другой – если кто из отдыхающих увидит его, оборвыша, преследующего хрюма, ему несдобровать…

Вообще-то хрюмы – вполне домашние животные. Да и этот определенно в доме жил – вон как плескается.

Но с голодухи и не такое сожрешь. Да и мама, еще когда жива была, называла хрюмов странным словом «свинья» и говорила, что на ее родине они считались вполне съедобными. Правда, уточняла, что здешние свиньи не совсем те свиньи, что свиньи, – но Эльфенок из ее объяснений понял только одно: ежели что-то съедобное, значит, надо есть! Особенно когда не жрал двое суток.

Но сытым господам этого не объяснишь. А уж если подумают, что на парковую птицу позарился… Ох, что будет. Вон как раз плывет стайка вдалеке, жи-и-ирные, вку-у-усные…

В общем, лучше дождаться, пока свинья вымоется и уйдет в глубину парка, а вот там… Там она затеряется среди деревьев. Или выскочит на тропу с людьми. Нет, лучше сейчас. В крайнем случае, скажу, что это – мой хрюм, и я его купаю.

Эльфенок подкрался к кромке воды, осторожно шагнул. И одним прыжком навалился на хрюма. Неужели? Удача? Хрюм забился у него в руках, а Эльфенок не мог поверить своему счастью.

– Ты что делаешь, малявка? – раздалось за спиной.

Эльфенок вздрогнул, но хрюма не выпустил. Тем более что голос был девчоночий и знакомый.

Он обернулся.

На берегу стояла все та же девчонка. Сегодня на ней был короткий комбинезон из серебристой плотной ткани и синяя футболка, волосы убраны в два пышных хвоста. Девчонка смотрела на Эльфенка злыми глазами.

– Я тебе не малявка, ясно? Мне тринадцать. Через месяц, – зачем-то сообщил Эльфенок. – И вообще, я тут хрюма купаю. Они купаться любят, чтоб ты знала.

– Врешь ты все, – процедила девчонка. – И про тринадцать лет, и про хрюма.

– Они купаться любят!

– Вы их едите! Мне брат рассказал. Когда мой собственный хрюм сбежал. Его вы небось тоже слопали, да?

В ее глазах кипела ярость, но одновременно блестели слезы.

– Отпусти его! Немедленно! Я… Я взрослых позову.

– Да что ты понимаешь, – заорал он ей в лицо. – Если я вернусь без этой свиньи, меня Горелый из банды вышвырнет, а значит, я один останусь. Ты хоть понимаешь, как это? Ты хоть знаешь… Ты ничего не знаешь, завтракала сегодня, да?

Эльфенок задыхался от возмущения и унижения перед этой чистенькой фифочкой. Зачем он вообще на нее время тратит? Пока она кого-то позовет, он убежит.

– Я дам тебе деньги, – быстро сказала девчонка, смахнув слезы. – За хрюма. Купишь еды и принесешь своему Горелому. Вот, – она сунула руку в карман комбинезона, достала смятые бумажки и слегка попятилась, – мне родители дали на мороженое и качели всякие. Скажу, что покаталась. Отпусти его, и они твои.

– Ты не понимаешь, – Эльфенок смотрел с подозрением. – Его все равно съедят. Не я, так другие.

– А я его заберу. Принесу домой, скажу, что нашла на озере, вместо Коржика нашего. Мама с папой разрешат. Давай – мне хрюм, тебе деньги.

Эльфенок покосился на свинью, которая перестала вырываться и затихла, словно почуяв хороший для себя исход. Худая какая-то. На всю банду и не хватит. А вот деньги…

– А не обманешь? – скривился он.

– Кто? Я?

– Ладно. Удержишь хоть?

– Не боись, не маленькая, – она прижала к груди хрюма, сунула Эльфенку смятые бумажки и пошла по тропинке прочь от озера, бормоча: – Хорошенький мой, такой розовый. Я с тобой гулять буду. Купать… – Остановилась, замерла на миг, обернулась: – А хочешь, иногда вместе будем его выгуливать?

Эльфенок ошалело кивнул.

– Меня Матильда зовут. Можно Тильда. Но – не Тиля. За это – убью.

– А я – Эльфенок, – сказал он и, подумав секунду, добавил: – Можно Доан. Или – как хочешь. Убивать не буду.

* * *

У самого Доана разрешение на въезд-выезд было – бессрочное для него самого, и временное – на случай, если ему понадобится спутник.

А потому, воспользовавшись отсутствием Виктора и перерывом в графике, он решил прогуляться – на правах особого наблюдателя с Земли отправился на территорию мигов. В сопровождении двух провожатых-туземцев, накануне прибывших в Кашинблеск на переговоры и столь возмутивших воинственного юнца.

Миги, между тем, долго кривились на меню, затем заказали салат с большим количеством водорослей, «хрюмовы грибы», фаршированные сыром, и сухое вино.

После преспокойно умяли все это в окружении людей – врагов, сидевших за соседними столиками. И – парнишка прав – было в этом что-то сюрреалистичное…

Доан осмотрел ресторанный зал. Давешний профессор-патриот в дальнем углу, средних лет мужчина и женщина, одеты цивильно, но от мужчины так и пахнет войной, улыбчивая официантка с высоким фиолетовым хвостом, две совсем юные барышни в камуфляжных брюках и куртке…

Окажись четвероухие в той же компании за пределами Кашинблеска, все закончилось бы плохо – и для них, и для людей.

Мимо с гримасой ненависти на лице прошествовал воинственный юнец. Доан преградил ему дорогу.

– Хочешь на войну посмотреть?

– А… Я? Так у меня пропуска нет на выезд…

– Я на правах наблюдателя могу выписать временный на пару часов.

– А к-куда ехать? – И вдруг лицо его вспыхнуло озарением, а затем диким страхом. – С ними, что ли, ехать? Да они нас убьют по дороге!

– Не смеши, – Доан надел шляпу. – Если убьют наблюдателя с Земли, на них ополчится все Сообщество разумных планет. Но если и ты дальше желаешь не высовывать носа из Кашинблеска…

– Я поеду!

И все-таки миги слишком хладнокоровны, подумал Доан, оказавшись в приграничном поселке. Будь он на их месте, не уверен, что смог бы спокойно смотреть на людей.

– Это что… Это… Это кровь везде?! – Юнец пучил глаза и неуверенно топтался на месте, не решаясь пойти вслед за Доаном и миговскими офицерами, которые хладнокровно переступали через бурые пятна на земле.

Потом все же решился, и вскоре все оказались у полуразрушенного дома, где сидела грязно-лиловая четвероухая старуха с глубокими морщинами и белыми волосами. Она вполголоса рассказывала, что уже несколько месяцев живет в развалинах, а тем временем все стреляют и стреляют…

– Почему она просто не уедет? – фыркнул юнец. – И сейчас не стреляют, у нас перемирие. Никто не мог стрелять в эти дни. А это что там, под кустом с колючками? Это что… Это – рука?!

Юнец позеленел, ринулся к другим кустам, где его и вывернуло.

Вдали отчаянно завизжал хрюм.

Доан мрачно глядел по сторонам.

Людей на планете меньше, чем мигов. Вся Юстиниания – не больше пары крупных земных столиц, а Кашинблеск по размеру вообще курортный городок. Но вооружены люди лучше – до пришествия человечества мигам вообще не приходило в голову воевать и вооружаться. И только это спасло колонистов от мгновенного выселения.

– Вы все увидели, что хотели? – медленно спросил высокий миг-офицер.

Он хорошо говорил на языке людей, вообще миги легко осваивали язык гостей. Лиловая кожа офицера отличалась едва уловимым оттенком, казалось, она светится изнутри.

Говорят, у мигов это признак высокородства.

Они стояли у машины, готовой отвезти всю процессию назад в Кашинблеск. Офицер ждал ответа на вопрос.

– Я… хотел бы побывать еще вот здесь, – Доан ткнул пальцем в точку на карте. – Не сегодня. В другой раз. Если возможно.

– Поселок Милимилль? Это глубокий тыл.

– Я понимаю.

– Хотите разведать дорогу в тыл? – На лице мига не дрогнул ни один мускул.

– Я не за этим на Феодоре. Впрочем, нельзя так нельзя.

– Нам пора возвращаться, господин наблюдатель. – Миг открыл дверцу авто.

Доану осталось только кивнуть.

Назад вернулись уже в серых сумерках. И едва Доан ступил в холл гостиницы, тут же встретил Виктора. Министр по военным вопросам стоял у широкой лестницы, ведущей на второй этаж, и о чем-то говорил с первым помощником. Высокий, широкоплечий, с погонами на мундире. Завидев Доана, Виктор шагнул к нему.

– Значит, к врагу в гости ездил? – оскалился белозубо. – Еще и сознательную молодежь с собой потащил.

– Для меня на этой войне нет врагов, – тихо ответил Доан. – Я – наблюдатель. А патриотов, значит, ты на меня натравил?

Виктор фыркнул.

– Они прекрасно справляются без указаний. А ты все от меня подвоха ждешь? Мы же тогда были детьми.

Доан дернул бровью.

– Через полчаса – ужин с миговскими офицерами. Неформальная встреча перед завтрашними переговорами. Она была запланирована на вчера, но моя сестрица слишком долго ехала через линию фронта. Сейчас принимает ванну и приходит в себя.

– Через тридцать минут я в твоем распоряжении, – холодно ответил Доан.

– Да перестань ты, – Виктор похлопал его по плечу. – Матильда будет тебе рада. Одно ведь дело делаем.

– Я надеюсь, – проговорил Доан.

* * *

Семнадцать лет назад

– А почему тебя Эльфенком называют? Из-за ушей?

Они выгуливали Пирожка – так теперь звали спасенного хрюма – в городском лесу, где он мог вдоволь набегаться, накупаться в речке и нарыть себе «хрюмовых грибов».

Странная дружба домашней хорошей девочки и беспризорного мальчишки длилась уже месяц. Однажды Матильда увидела, как жадно ее новый знакомый всматривается в грибы, выкопанные хрюмом, и сказала:

– Хочешь, приходи к нам иногда обедать. Мама с папой мне разрешат.

Да, подумал Эльфенок, свинью же разрешили оставить. Свиньей больше, свиньей меньше… Два раза, впрочем, он на обед зашел. Втайне от Горелого. Родители и правда не возражали – во всяком случае, виду не показали, напротив, сокрушались, какой же он для своих лет низкорослый и тощий. А вот брат Матильды ходил за ним по пятам и пялил зенки, словно дырку хотел продырявить.

– Слежу, как бы ты не спер чего, – сказал потом сквозь зубы.

Прямо так и сказал.

Не то чтобы Эльфенок никогда ничего не крал… Но не в доме же, где его накормили настоящим мясом на косточке и с подливой, огромной миской с рассыпчатой пахучей кашей и еще чем-то сладким.

Не в доме, где живет Матильда.

Хотя, живи там один ее брательник, ух бы он…

– Извини. Не хочешь отвечать, не надо.

Эльфенок мотнул головой. Задумавшись, он успел забыть, что Матильда задала вопрос. Что она там спрашивала? Про уши? Они у него слегка заостренные. Как у мигов, только у тех еще и раздвоенные.

– Все говорят, что они у меня от папки. Уши.

– А кто твой папа? Миг?

– Я не знаю.

– А тебе и правда тринадцать лет будет?

– Да. И не будет, а было позавчера. Я просто расту плохо, потому кажется, что мне меньше. Так Рихаль сказал.

– Постой, как это – позавчера было? И ты молчишь?!

Эльфенок пожал плечами.

– Ну было и было…

– Но как же! Это же праздник. Это же… На день рожденья всем подарки дарят. Тебе… – она вдруг запнулась и заговорила тише, – тебе что-нибудь подарили?

Эльфенок ковырнул носком землю.

– Рихаль книжку притащил. А Горелый пообещал не выгонять из банды. Так что все путем.

– Если б я только знала… Скажи, что ты хочешь? Но… только не очень большое.

– Та ничего я не хочу от тебя. Хотя… мне вот всегда интересно было, что за яблоня у тебя во дворе? Почему она такая красная, даже листья?

– О, это еще не красная! Ты не видел наш сад в Милимилле. Это миговский поселок, у нас там есть домик для отдыха. И там земля другая, не такая, как здесь, у людей. У них большинство деревьев – с зелеными листьями, не то что наши – серые… А листья у таких яблонь просто алые. Сами яблоки большие и тоже красные, даже мякоть.

– Да ну, врешь!

– Кто? Я?

– А посмотреть можно?

– Ну… Я думаю, в честь твоего дня рождения можно съездить в Милимилль. Я и сама соскучилась по саду. Мы давно там не были. Здешняя яблоня совсем не такая, хотя саженец – из того же сада. Не получается у людей так выращивать. А сад не так и далеко. Мама с папой…

– Разрешат. Я в курсе.

– Нет, боюсь, как раз таки одну и не отпустят. Но если мы быстро обернемся… Только Пирожка домой заведем!

* * *

Совместный ужин – фраза очень громкая.

Миги разместились за одним круглым столом, люди – за другим. Доан же предпочел уединиться с бокалом коньяка на балкончике. В ресторанном зале приглушили свет, играла тихая музыка, напоминающая земного Шопена.

Иногда слышалась чья-то реплика – с одной или другой стороны. Внизу, на улице, бродило несколько проституток.

А она сидела напротив. Доан видел ее через балконное стекло. Матильда Грант слегка припозднилась к ужину, избавив его от необходимости официального приветствия, и теперь сидела за столом рядом с Виктором, выпрямив спину, мягкий свет бра подсвечивал ее кожу. На ней было темно-бордовое бархатное платье, украшенное каменьями, волнистые черные волосы убраны в высокую прическу, лишь несколько прядей струится по шее.

Она смотрела на Доана.

Потом поднялась и двинулась к балкону.

Доан тоскливо прикинул, успеет ли выскользнуть прочь, но тут же отогнал эту мысль. Не мальчишка ведь уже.

Скрипнула балконная дверь.

– Здравствуй, Доан.

– Добрый вечер, сударыня. – Он слегка отсалютовал ей бокалом.

И прищурился, разглядывая проституток. Кажется, среди них есть и Рита. Надеются на улов среди офицеров? Всех мастей…

– Ты избегаешь меня?

– Как можно, сударыня. Вы сами изволили опоздать к ужину.

– Доан, ты все еще злишься на меня? – Она попыталась взять его за руку. – Спустя семнадцать лет?

Доан поймал через стекло озадаченный взгляд Виктора.

– По-моему, ваш брат не в восторге от нашей беседы.

Матильда раздраженно отмахнулась.

– Виктору пора понять, что я не его собственность. Он хочет, чтобы я уделила внимание офицерам мигов. Говорит, они очень ценят красоту человеческих женщин…

Доан фыркнул.

– Это верно. По их мнению, женщины – самое красивое, что есть у людей, способных угробить любую красоту. Но неужели ваш брат не мог раскошелиться на более-менее приличную шлюху? Могу посоветовать одну.