Электронная библиотека » Юлия Набокова » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 05:26


Автор книги: Юлия Набокова


Жанр: Книги про вампиров, Фэнтези


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Но расспросить парня не было возможности. Он уже отвернулся от меня. И его равнодушие не было маской. Я видела, что мое появление произвело оживление среди мужской половины готов. Даже Ворон и тот поклевывал меня взглядом, а уж какие мысли витали в головах Цепеша и Калиостро – даже не спрашивайте, стесняюсь передать. Признаюсь только, что желание прогуляться со мной до дальней могилки было самым невинным из того, что мне открылось. Однако на Вийона я не произвела ни малейшего впечатления, всем его вниманием владела Батори. Не надо было даже его мысли читать, чтобы понять, что тот беззаветно и, увы, совершенно безответно влюблен в холодную и нелюдимую красотку со злыми глазами.

А вот парочка, которая предстала моему взору последней, напротив, от неразделенных чувств не страдала. Невзрачный паренек с собранными в хвост волосами и неумело замазанными прыщами на лбу, взявший себе имя безжалостного Лестата из «Интервью с вампиром», нежно обнимал свою подружку.

– Клаудия, – тонким голоском пропищала та, старательно копируя образ девочки-вампира из того же фильма. Детское личико и золотистые кудряшки довершали облик.

Какие же они все еще дети!

– Расскажите моей кузине об этом склепе, – попросил Макс, когда все были представлены. – Ее страшно заинтересовала его история.

Готы польщенно зашелестели. Цепеш с гордостью начал рассказ:

– Здесь похоронена семейная пара – Жан и Мария Треви. Жан был французом и попал в Россию с войсками Наполеона в тысяча восемьсот двенадцатом году. Во Францию он не вернулся – остался служить гувернером у местного помещика. Там же он познакомился с Марией – одной из горничных. Молодые люди полюбили друг друга и поженились. Вскоре после свадьбы Жан получил известие о богатом наследстве, которое оставил ему бездетный дядюшка. Жан уехал во Францию, продал особняк, забрал причитающиеся ему деньги и вернулся сюда. Помещик, у которого он служил, к тому времени порядком разорился и согласился продать Жану часть земли под строительство дома. По задумке Жана, дом должен был быть огромным и красивым, как дворец. Первый этаж был выложен наполовину, когда Мария умерла при родах. Ребенка тоже не спасли. Жан был вне себя от горя, строительство приостановилось, а Жаном овладела новая идея – соорудить для любимой жены великолепный склеп. Что из этого получилось, вы можете видеть сами. В тот самый день, когда склеп был закончен, Жан вернулся в свою комнату, лег на постель и умер.

– Просто не видел смысла, зачем ему жить дальше, – растроганно пояснила Лилит.

– Со временем фундамент особняка разрушился, а вокруг склепа стали возникать новые захоронения, и появилось целое кладбище, – торжественно закончил Цепеш.

– А сундуки с золотом, то самое богатое наследство Жана, так и не нашли, – сверкая глазами, добавила Лилит. – Никто так и не знает, куда Жан спрятал свои сокровища.

– Хорош трепаться, – с недовольным видом оборвал ее Цепеш. – Это все байки для дурачков.

Я спрятала улыбку, прочитав в мыслях парня, что он мечтает отыскать пропавшие сокровища. Даже деньги на металлоискатель откладывает уже который месяц.

– А о склепе теперь ходит поверье, – вмешалась Кали, – что если влюбленные войдут туда в полночь и скрепят свой союз поцелуем, то они будут вместе до самой смерти.

– И после! – пылко добавила Лилит, собственническим жестом обнимая помрачневшего Цепеша.

Так вот чем парочка занималась в склепе!

– Так у вас сегодня готическая свадьба? – заинтригованно уточнил Макс.

– Нет, у нас сегодня день поминовения. Сорок дней со дня трагической гибели мастера, и мы собрались здесь, чтобы почтить его бессмертную душу, – с пафосом провозгласил Цепеш.

Мы с Максом красноречиво переглянулись, и я спросила:

– А кто это – мастер?

Цепеш обвел взглядом своих товарищей:

– Ну что, посвятим гостей в нашу тайну?

Готы не возражали, и Цепеш торжественно изрек:

– Мастер был одним из бессмертных и принадлежал к касте высших вампиров.

Я закашлялась. Слышала бы мама, что бывшего кучера причислили к высшим вампирам, кровью бы поперхнулась. В нашей иерархии он топтался где-то в самом низу.

Макс, наклонившись, постучал меня по спине и одними губами прошептал:

– Что, завидно?

Вместо ответа я щелкнула зубами.

– Моя кузина потрясена, – перевел Макс собравшимся. – Разве вампиры существуют?

Готы в возмущении загалдели. Сама мысль о том, что вампиры – миф, привела их в полнейшее негодование. Батори подскочила к нам, выставила шею, на которой алели две точки от зубов, и дрожащим от гнева голосом воскликнула:

– А что вы на это скажете?

«Скажу, что для укуса месячной давности ранки выглядят чересчур свежо», – профессионально определила я.

– Ее укусил сам мастер! – с завистью в голосе сообщила Кали. – Не все из нас успели удостоиться подобной чести.

Судя по нескрываемой зависти, до самой девушки очередь не дошла.

Батори нервно почесала едва затянувшуюся ранку, расковыряв ее до крови, и я шумно сглотнула, отведя глаза от соблазнительного зрелища. Вот почему ранка выглядит свежей! Значит, другого вампира здесь все-таки нет.

Я изобразила живейшую заинтересованность:

– Расскажите мне о нем. Каким он был и почему погиб, если он бессмертен?

– Мастер был прекрасен, – с придыханием проговорила Батори, и взгляд ее затуманился.

– Он был высоким, – подхватила Кали.

– Сильным! – добавила Клаудия.

– И вечно молодым! – вставила свое слово Друзилла.

Я с недоумением сглотнула слюну. Даже жажда на время отступила. Они что, серьезно? Это все о низком, неказистом, горбоносом, на момент превращения разменявшем пятый десяток Герасиме, которого я знаю?

– А на кого из знаменитостей был похож мастер? – выдавила я. – Я хочу представить себе его типаж.

Девчонки наперебой загалдели.

– Он был вылитый Том Круз в «Интервью с вампиром»! – в экстазе закатила очи Лилит.

– Орландо Блум! – с придыханием пискнула Клаудия.

– Джонни Депп в фильме «Эдвард – руки-ножницы», – выдала свое видение Друзилла.

– Вылитый солист «Лакримозы»! – пылко присовокупила Кали.

– Хит Леджер в «Темном рыцаре»! – трагически всхлипнула Батори.

Опасаясь, как бы девчонки не подрались из-за того, чье сравнение мастера ближе к оригиналу, я обратилась к молчавщим парням:

– А вы что скажете?

– Мастер был настоящим Принцем тьмы, – веско произнес Цепеш.

– Он был необыкновенно благороден и мудр, – высказал свое мнение Лестат.

– Как и всякое существо, прожившее на свете семьсот лет, – с почтительностью добавил Ворон хриплым, трескучим голосом, который целиком оправдывал его прозвище.

Сколько?!

Макс, удивленный не меньше меня, не удержался от возгласа:

– Так много?!

– Да, – с гордостью подтвердил Цепеш. – Мастер был соратником самого Влада Дракулы.

– Он вам сам об этом рассказывал? – уточнил Макс, подразумевая немоту Герасима.

Цепеш не растерялся:

– Мастер был очень молчалив, но со временем нам удалось узнать подробности его жизни.

Молчалив – это мягко сказано. Герасим был нем, как его тезка из рассказа «Муму», за все время я от него не слышала ничего, кроме мычания.

Однако готы ни словом не обмолвились о физическом недостатке своего мастера, и нам пришлось принять их версию биографии Герасима. У меня не было сомнений в том, что винить Герасима в чудовищной лжи не стоит: с его уровнем интеллекта он был просто не в состоянии сочинить такую складную историю. Очевидно, про возраст и знакомство с Дракулой ребята выдумали сами, по-своему расценив мычание Герасима.

По словам Цепеша, Герасим впервые появился на кладбище полгода назад. А дальше мне уже не составило труда восстановить картину. Не знаю, какая нужда загнала сюда вампира, но только, заметив отбившуюся от стайки приятелей Батори, остановившуюся у заброшенной могилы, Герасим решил перекусить. Представляю себе удивление бывшего кучера, когда добыча не только не оказала сопротивления, но и добровольно подставила шею, а потом склонила перед мастером колени и умоляла познакомиться с ее друзьями. Так Герасим был возведен в ранг мастера, провозглашен Принцем тьмы и стал частым посетителем сборищ готов.

– Мастер обещал сделать нас подобными себе. Но не успел, – с грустью поведала Кали.

– Что с ним случилось? – быстро спросил Макс.

– Он исчез и не появлялся несколько дней, но мы не придали этому значения, – откликнулся Цепеш. – Он нередко пропадал и раньше. Но когда мастер не пришел на день рождения Батори, чтобы выразить ей свои соболезнования, мы поняли, что что-то произошло…

Батори, закрыв лицо руками, уткнулась в колени. Ее плечи беззвучно затряслись, и Кали с Клаудией бросились утешать подругу. Вийон тоже засуетился и протянул Батори бутылку минералки, но убитая горем девушка зло оттолкнула его руку. На парня стало больно смотреть, и я отвела взгляд.

– И вы пошли к нему домой? – настойчиво спросил Макс.

– Домой? – Цепеш покачал головой. – Мы не знали, где находится его склеп. Но решили поспрашивать по окрестностям. И вот в ближайшем поселке нас настигла трагическая весть: мастер коварно убит.

– Кто это сделал? – Макс так и подался вперед.

– Силы тьмы, если бы мы только знали! – в отчаянии воскликнул Цепеш.

– Я бы вонзила осиновый кол в его проклятое сердце так же, как он пронзил бессмертное сердце мастера! – истерично выкрикнула Батори, размазывая по лицу черную подводку.

Жажда становилась невыносимой. Меня уже мутило от аромата живой крови, витавшего в воздухе, а две ранки на шее Батори магнитом притягивали мой взгляд. Я встала на ноги и кивнула Максу:

– Идем.

– Но мы еще не расспросили их до конца! – запротестовал он.

– Идем, – с нажимом повторила я и еле слышно добавила: – Или я сейчас не сдержусь и вцеплюсь кому-нибудь в глотку, и меня возведут в Принцессы тьмы. Ты этого хочешь?

– Понял. – Макс быстро поднялся с места.

Готы, столпившиеся вокруг рыдающей Батори, не обратили на нас внимания. Когда мы уже ступили на тропинку между могил, нас окликнул удивленный голос Цепеша:

– Эй, вы уже уходите?

– Да, нам пора, – бросил Макс. – Спасибо за компанию.

– Давайте я вас провожу, – приветливо предложил гот, – а то тут заблудиться можно.

– Не надо, – простонала я сквозь зубы, вцепившись Максу в локоть.

– Что? – не расслышал подошедший Цепеш.

– Мы сами, – остановил его Макс.

– Да ладно вам, тут такие дебри. Не хотелось бы, чтобы наша французская гостья сломала каблук.

И, пройдя мимо и обдав меня ароматом горячей крови, Цепеш пошел впереди, уверенно ориентируясь в темноте, ведя нас протоптанной тропкой и интересуясь, не собираемся ли мы навестить их еще. Сдерживаться больше не было сил. Убедившись, что голоса готов стихли далеко позади, я толкнула Макса к оградке ближайшей могилы, прошипев ему:

– Отвернись!

– Что? – Он споткнулся о кочку.

– Умоляю, без вопросов. Просто не смотри.

– Вы чего там? – обернулся к нам Цепеш.

Разделяющие нас пять шагов я одолела одним махом.

– Я знал, что тьма не оставит нас, – в восторге прошептал парень, глядя на мой алчно приоткрывшийся рот.

Глупо сдерживать голод, когда добыча сама не прочь подставить тебе шею. Я воспользовалась щедрым предложением Цепеша и припала к его яремной вене.

После того как я усадила ослабевшего парня на землю и велела Максу следовать за мной, тот не проронил ни слова. Только шумно дышал за моей спиной и держался на расстоянии, словно боясь ненароком меня коснуться. Я первая нарушила затянувшуюся тишину.

– Итак, мы узнали все, что нужно, – бодро начала я. – Детишки здесь ни при чем. Они обожали Герасима, видели в нем высшее существо и мечтали стать такими, как он. Надеюсь, Герасим не собирался в самом деле превращать их, – озабоченно добавила я. – Иначе у него возникли бы серьезные проблемы с нашей семьей.

Во всем мире вампиры живут кланами, и семьи пополняются в основном за счет родственников и их супругов. Так называемые приемные дети очень редки. Клан – основа нашей безопасности, то, на чем все держится. По сути, в обряде превращения нет ничего сложного и провести его может любой вампир. Но если вампиру придет в голову превращать всех подряд, это прямая угроза тайне нашего существования. Однажды в Праге один неумный вампир-одиночка захотел создать свой собственный клан за счет случайных знакомых, и все это привело к тому, что новички вышли из-под контроля, а по городу прокатилась волна убийств, всполошившая все население. Пришлось вмешаться местным семьям и перебить новичков поодиночке. Такая судьба могла ожидать и юных готов, если бы Герасим поделился с ними укусом вечности.

– С ним все будет в порядке? – натянуто спросил Макс, имея в виду Цепеша.

Я досадливо поморщилась:

– С этим мальчишкой, возомнившим себя Дракулой? Да что с ним станется? Может, дурная кровь из него вышла и он теперь поумнеет. Ты хоть понимаешь, чем он со своей подружкой занимался в склепе? Вот же извращенцы! Хуже этого только человеку влюбиться в вампира – это уже некрофилия в чистом виде.

– А если вампир влюбится в человека? – неожиданно спросил Макс.

– Опять книжек начитался? – прошипела я. – Перестань читать всякую чепуху!

– А что? – Макс пристально посмотрел на меня. – Скажешь, никогда не влюблялась в обычного мужчину?

– Хорошего же ты обо мне мнения, – пристыдила я. – Совсем меня за идиотку держишь? Надо быть полной дурой, чтобы влюбиться в человека.

– А что такого? – не понял Макс. – С Манюней же ты дружишь, а она тоже человек.

– Дружба – это другое, – возразила я. – В дружбе физический контакт сведен к минимуму. Поцелуй в щечку при встрече и короткие дружеские объятия я уж как-нибудь переживу без особых мучений. А вот как прикажешь сдерживать свой голод во время поцелуев или еще чего больше? Это все равно что облизывать витрину кафетерия, не имея возможности съесть пирожное.

Макс притих.

– И все равно, каждый раз отправляясь на встречу с Манюней, я хорошенько подкрепляюсь, – добавила я. – Чтобы во время болтовни с ней меня не терзал соблазн вцепиться ей в глотку.

– Тебя привлекает кровь Манюни?! – Макс уставился на меня с таким невыразимым ужасом, как будто я призналась в том, что пью кровь младенцев на полночный полдник.

– Уж извини, – спокойно ответила я, – такая у меня природа.

– Не дай бог когда-нибудь так оголодать, чтобы захотеть крови Манюни, – содрогнулся Макс.

Вспомнив о наказе Лидии, я притормозила у заброшенной могилы.

– Макс, у тебя платок есть?

Племянник, покопавшись в карманах, вытащил пачку «Парламента», вытряхнул из нее остатки сигарет и протянул мне:

– Сюда набери.

Стоило мне присесть на корточки, как в воздухе запахло табачным дымом.

– Ох, Макс, – я покачала головой, собирая землю, – бросай ты это дело. После превращения все равно об этой гадости придется забыть.

Макс невозмутимо стряхнул пепел на землю, но я заметила, как дрожат его пальцы.

– Думаю, после всего, что сегодня произошло, я имею право на сигарету, – глухо произнес он.

Черт, не стоило при нем утолять жажду! Раньше Макс никогда не видел, как я пью кровь. Одно дело – знать о том, что твои милые дядюшки и тетушки хлещут человеческую кровь, и другое – увидеть, как они это делают. Помню, когда я, еще до своего превращения, случайно застала Лидию сосущей кровь из взрезанного запястья горничной, я на мать неделю без содрогания смотреть не могла. Надеюсь, Макс менее впечатлителен. В том, что Цепеш и не вспомнит о том, что с ним произошло, я была твердо уверена, а вот сможет ли забыть увиденное Макс – большой вопрос.

Наполнив пачку, я выпрямилась и взглянула ему в глаза.

– Послушай, Макс, мне жаль, что ты это видел. Но парень сам виноват. Нечего ему было за нами увязываться.

– Скажи мне, Лиза… – Макс сделал глубокую затяжку и щелчком отбросил сигарету под ноги. – Если бы сейчас ты могла вернуться на много лет назад и вновь стать человеком, согласилась бы ты на укус вечности?

Луна за спиной Макса освещала потемневшее надгробие. Свет падал так, что была видна только часть даты на памятнике. Год моего рождения.

– Понимаешь, Макс, – натянуто сказала я, – если бы я не согласилась тогда на это, сейчас бы я не стояла перед тобой, а лежала бы в земле. Возможно, под одной из этих плит. Подумай об этом, прежде чем осуждать меня. И всех нас.

Я развернулась и зашагала к выходу. Макс быстро нагнал меня, и его рука мягко сжала мое плечо.

– Лиз, я не осуждаю тебя, – сдавленно пробормотал он. – Я просто пытаюсь понять для себя, стоит ли оно того. Ведь пока у меня еще есть выбор.

– У тебя есть не выбор, у тебя есть шанс, – поправила я. – И этот шанс дается лишь одному человеку из тысячи. Сгнить в земле через пятьдесят лет или прожить на свете двести, а при благоприятном стечении обстоятельств и все пятьсот лет. И все эти годы быть молодым и полным сил, а не превращаться день за днем в ходячую развалину.

– Но это моя жизнь, Лиза, – упрямо возразил Макс. – И я хочу распорядиться ею сам.

– Ты можешь распорядиться своей жизнью, Макс, – сухо сказала я. – А можешь ее просвистеть. Вот и весь выбор. Другого не дано.

До самой машины мы молчали, а когда сели в салон, племянник тихо спросил:

– Лиз, а как это произошло с тобой? Ты ведь никогда не рассказывала.

Я отвернулась к окну, и мне почудилось, что в свете задних фар мелькнул худенький черный силуэт, словно кто-то выбежал на дорогу и смотрел нам вслед. Но машина уже свернула в сторону, и старое кладбище осталось позади.

– Лиз, ну чего ты, – обескураженно заметил племянник, настороженный затянувшейся паузой. – Не хочешь говорить – дело твое.

– Я сегодня очень устала, Макс. Давай как-нибудь в другой раз…

– Лиз, ты прости меня, дурака, если я что не так сказал, – покаянно произнес он.

– Все в порядке, – безжизненно откликнулась я, – не бери в голову…

За окном проносились леса, и я с тоской думала о том, что не видела золотой осени уже сто лет. Ночью все деревья черны, и только в солнечном свете сентябрьский лес пестрит всеми оттенками желтого и красного. Последняя золотая осень, которую я помню, была очень счастливой. Ведь тогда, в начале сентября, Алекс просил моей руки… А спустя полгода я сидела в своей комнате, листала дневник и готовилась стать вампиром.

Вопрос Макса разбередил мне душу, и, распрощавшись с ним у дверей бункера, я торопливо спустилась к себе в комнату. Помедлила перед ящиком стола, к которому не прикасалась уже несколько десятилетий. Потом повернула ключ в заржавевшем от времени замке и вытащила на свет тетрадь в кожаном переплете и пачку писем, перевязанных алой ленточкой.

Письма были от моего мужа, Алекса, погибшего в 1911 году на дуэли. А дневник хранил историю нашей любви, начиная со знакомства на балу, где молодой граф был с друзьями-офицерами. Я наугад раскрыла страницу. Ноябрь 1910 года: «Сегодня Алекс Соколов попросил у родителей моей руки. Я самая счастливая на свете! Маменька говорит, чтобы я не решала сгоряча, чтобы присмотрелась к другим достойным женихам. По ее мнению, сын князя М. отчего-то лучше Алексея. Вот пусть и выходит за него сама! У меня своя жизнь, своя, своя! Я люблю Алекса и выйду за него замуж. Потому что верю, он – мой суженый…»

Я пролистнула несколько страниц, исписанных красивым округлым почерком. Декабрь 1910-го: «О свадьбе все решено. Свадебное платье мне шьет сама Надежда Ламанова. Сегодня была на примерке, платье – полный восторг! Мечтаю, чтобы Алекс скорее увидел меня в нем. Уже скоро, совсем скоро…»

До боли закусив губу, я перевернула еще несколько страниц. Снова примерки, приготовления к свадьбе, волнение юной невесты, заверения в любви жениха, поцелуй, сорванный украдкой в зимнем саду, вальс на балу, когда пол плыл под ногами, как палуба корабля, и спасали только объятия Алекса, крепко державшего меня за плечи… Месяц жизни, сокращенный до нескольких самых ярких эпизодов, самые волнующие встречи, самые нежные признания, самые пылкие клятвы, самый головокружительный танец, самые красивые письма. Сейчас они, перевязанные шелковой алой ленточкой, лежали рядом на постели, и я не находила в себе сил до них дотронуться.

Вернувшись к дневнику, я пролистнула несколько страниц и добралась до предпоследней записи. Это было лаконичное и полное восторга признание в счастье, написанное летящим почерком.

Март 1911: «Я – жена Алекса. Ах, какое же это невозможное, восхитительное блаженство! Сколько радости и блаженства у нас впереди…»

Следующая строчка была размазанной, но даже теперь, почти сто лет спустя, я помнила, что написала в тот вечер после свадьбы: «Жизнь прекрасна и удивительна». А полгода спустя, в день превращения, я так же, как и сейчас, листала дневник. Только тогда я еще могла плакать. Когда слезы упали на последнюю строчку записи, я торопливо смахнула их рукой и смазала слова. Горькие слезы стерли с бумажных страниц упоминания о том, как прекрасна и удивительна была моя жизнь в первый месяц после свадьбы.

Всего их было два – два месяца острого, ослепительного счастья, такого сильного, что его невозможно описать словами. Поэтому дневник, постоянный спутник моих волнительных дней и бессонных ночей, с его радостями и сомнениями, кропотливо занесенными на бумагу чернилами и пером, с его отчаянием и мучительными рассуждениями, любит ли меня Алекс так же, как люблю его я, был заброшен в стол, заперт на ключ, стал частью прошлой, девичьей жизни. В месяцы после свадьбы мне было некогда заполнять новые страницы дневника: я торопилась жить, не могла насытиться любовью своего молодого супруга, не могла надышаться на него. Как будто знала, что смерть уже притаилась за порогом и готовится предъявить свои права на Алекса, навсегда разлучив нас…

Теперь, глядя на наполовину пустую тетрадь, я жалела, что не делала хотя бы коротких записей. Чтобы сейчас попытаться воскресить в памяти те дни счастья.

Последняя запись в середине тетради была сделана угловатым и резким чужим почерком. Август 1911 года: «Моя жизнь кончена. Алекса больше нет. Глупая дуэль! Лучше бы вместо него убили меня…» Дальше шла большая уродливая клякса, а прямо под ней было дописано: «Теперь мне все равно: что в омут, что в вампиры».

Почерк так резко контрастировал с другими записями, что казалось, будто писал другой человек. Так и было. Той прежней Лизы – трепетной, жизнерадостной, влюбленной, больше не было. А та, которой я стала после смерти Алекса, не знала улыбки, не верила в счастье и уже ничего не ждала. Все, что у меня тогда оставалось, – моя семья. Бабушка, дед и родители, которые были вампирами, сколько я их помнила, а еще брат Анатоль и его жена Анфиса, которые в ту самую минуту, когда я писала в дневнике, проходили через превращение в кабинете отца на первом этаже нашего петербургского особняка.

Я провела пальцем по большой черной кляксе, расползшейся ниже. В день превращения я поставила ее от неожиданности, напуганная слабым женским вскриком снизу. Это кричала Анфиса.

Перед глазами помутилось, и я перенеслась в тот день, о котором так не любила вспоминать.

«Теперь мне все равно: что в омут, что в вампиры…» – размашисто начеркала я прямо под кляксой, едва не прорывая бумагу пером.

Потом с отчаянной решимостью поднялась с места. Моя очередь.

«У Анфисы нет выбора, – ясно прозвучал в ушах ровный голос матери. – У тебя есть. Подумай хорошенько».

– Тут и думать нечего! – с досадой пробормотала я, направляясь к лестнице.

В нескольких шагах от кабинета закружилась от волнения голова, ноги налились тяжестью, каждый шаг давался с трудом, словно тело протестовало против моего решения. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут дверь распахнулась, выпуская наружу брата с женой. Анатоль, всегда оживленный и веселый, показался мне каменным истуканом. Брат взглянул на меня так холодно и равнодушно, как будто я была безымянной горничной, а не его родной сестрой. Глаза его были чужими и безжизненными, словно из него разом вынули живую душу. На лице Анфисы тоже появилось какое-то незнакомое прежде выражение – надменное, отстраненное и чуточку ошеломленное. Она, в отличие от Анатоля, не знала, что ее ждет за дверьми кабинета свекра, и, должно быть, еще не осознала в полной мере, что с ней произошло. Однако при виде меня ее тонкие ноздри по-звериному дрогнули, а светлые серые глаза сделались черными и злыми – словно сам дьявол глянул из них на меня. Невольно содрогнувшись, я отшатнулась к стене. В тот же миг из кабинета стремительно вышла Лидия, загородила меня собой и властно велела сыну:

– Уведи Анфису. Дуняша ждет в вашей комнате.

Я содрогнулась, поняв скрытый смысл приказа. Горничная должна была утолить жажду новопревращенных вампиров. Брат с женой устремились вперед и прошли мимо так быстро, как будто не касались пола ногами, а летели над ним. Я представила себе Дуняшу: полную, смешливую, с веснушками на круглых щеках, с застенчивым взглядом голубых глаз. Как можно пожелать ее крови? Как это все отвратительно, противоестественно, ужасно!

– Ты уверена, что хочешь того же? – Мать смотрела на меня печально и утомленно. В ее глазах я увидела невысказанную мольбу, что было вовсе удивительно. Лидия никогда не снисходила до просьб, она умела только приказывать.

– Да, – отрывисто сказала я, делая шаг к порогу, за которым стоял отец. – Я уверена.

Мне показалось, что я услышала слабый стон. Но, разумеется, все это было лишь следствием разыгравшихся нервов. Княгиня Лидия Воронцова прекрасно владела собой и никогда бы не допустила подобных проявлений слабости.

Я переступила порог и удивленно оглянулась на мать, изваянием застывшую в коридоре. Превращение должна была провести она. Так было заведено издавна: отцы превращали сыновей, а дочерей – матери. Но Лидия оставалась неподвижной, лишь ее губы едва шевельнулись, отвечая на мой немой вопрос:

– Прости, я не могу.

Наверху жалобно вскрикнула Дуняша. И мать, словно только и ждала этого знака, резко развернулась и скрылась из виду.

Я растерянно обернулась к отцу.

– Прежде всего, я хочу спросить тебя, Бетти… – Постороннему человеку его голос показался бы равнодушным и лишенным красок, но я с удивлением различила в нем мягкость и скрытую тревогу. – Ты хорошо подумала над своим решением? Тебе нет нужды торопиться, ты еще можешь найти супруга, родить ребенка и тогда…

– Все решено, отец, – отрывисто отрубила я, чувствуя, как предательски потеют ладони, как нервно дрожат пальцы, как сорвался, словно гитарная струна, голос.

– Значит, так тому и быть. Я проведу обряд. Если ты не против.

– Разумеется, нет. – Храбрясь, я сделала шаг вперед и принялась расстегивать пуговички на воротнике домашнего платья, обнажая шею для укуса вечности.

Пальцы тряслись, нащупать пуговицу удавалось не сразу, я сердилась, мысленно кляня и свое малодушие, и портниху, пришившую такие крошечные, размером с горошину, пуговицы. Сердце бешено колотилось, как разгоняющийся паровоз. Словно торопилось отстучать удары за несколько десятилетий, предчувствуя, что вскоре остановится навечно.

– Достаточно. – Холодный голос отца прозвучал как пощечина, приводя в чувство.

Я склонила голову, выставляя беззащитную шею. Клыки отца двумя осиными укусами вошли в шею, а потом в кровь хлынул лед, устремившись к самому сердцу, которое уже замедляло свой надрывный бег…

Некоторое время спустя в комнате наверху я отступила от ослабевшей горничной, вытерла мокрые от крови губы и облизнула пальцы.

– Бетти, куда это годится? – укорила Лидия. – Не забывай о хороших манерах. – И она протянула мне белоснежный батистовый платок со своими инициалами.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации