Текст книги "Жюли и Мишка. Роман"

Глава 2

Утром Жан постучал в мою комнату.

– Бонжур.

– Бонжур, проходи. Подожди минутку, я еще не собралась.

Как, оказывается, много у меня вещей.

Пошли на вокзал. Из старинного квартала, по которому бродил герой «Предела контроля» выбрались в центр. Здесь царят все те же уродцы, что и у нас в Донецке – невероятной высоты и невообразимой конструкции здания из зеленого стекла, как будто их проектирует один и тот же безумный архитектор. Есть и старинные дома, но они как-то теряются на фоне этих монстров.

Сели в поезд, едем. Жан называет это поезд, а по-нашему – простая электричка, только вместо лавочек кресла в два ряда, как в автобусе, и перед каждым креслом откидной столик.

Достали вчерашний завтрак, который Жан купил для меня в аэропорту: ветчину, хлеб и помидоры. Я сделала бутерброды. О! какая гадость! Нельзя сказать, что это вообще еда. Это нечто… нечто… отвратительное! Откусив кусочек бутерброда, я чуть не сблевала. Проглотить такое нельзя, но и выплюнуть – тоже! Что делать? А ведь надо еще сохранять приемлемое выражение лица.

Жан жует и причмокивает. Что ж, подавив рвотные спазмы, проглотила и я. Но тут же отложила бутерброд в сторону. Жан посмотрел удивленно:

– Ты не голодна?

– Нет, не то чтобы, но… я не ем мяса!

– О, извини. Ты ведь писала, что не ешь мяса, а я купил тебе ветчины. Надо было покупать рыбу.

– Нет-нет, – протестую я, – не надо рыбы! – кто знает, какая у них тут рыба?

– Что же ты будешь кушать?

– Помидоры! – нахожусь я и начинаю нервически поедать один помидор за другим. Они крохотные, размером с крупную фасолину, солененькие. По крайней мере, это не ветчина.

Попробовала откусить кусочек хлеба, и напрасно. Он не резиновый и не пластмассовый – но и то, и другое вместе.

Я ем помидоры и нахваливаю. Жан, вроде бы, успокоился. Он с удовольствием съел всю так называемую ветчину и хлеб, после чего предложил пойти выпить кофе. Мы пошли в кафе (вагон-ресторан).

Там продавался такой же набор готовых несъедобных продуктов, как у нас на вокзалах: крендельки неестественного цвета и запаха и химический чай из пакетиков. Нет, ничего этого мы брать не будем. Взяли по чашке кофе.

У окна привинчены причудливые столики. Они волнообразной формы, экономящие пространство, и за ними можно только стоять – но, как ни странно, это очень удобно. Кофе на вкус обычный, только после пары чашек у меня начинает болеть поджелудочная. А, может, это от голода. Креплюсь. Перед поездкой Олег советовал мне взять с собой в дорогу тормозок, но я не послушалась… Эх, где мое сало с хлебушком?

***

Когда возвращались на свои места, увидели уютное купе, отгороженное от всего остального салона стеклянными перегородками. Там стоял столик и кресла вокруг, будто в маленьком прозрачном аквариуме. Жан задержался перед ним.

– Давай посидим здесь, – предложил он.

– Давай, – согласилась я, но тут же опомнилась: – нет, пойдем. Это, наверное, для пассажиров первого класса. Как погонят нас!

– О, да! – поспешно добавил он, и мы прошли мимо.

Проезжаем Альпы. Реклама шоколада не врет: заливные луга с пасущимися на них коровками, горы, удивительной чистоты ручей; а также крохотные старинные полустаночки, домики, что лепятся прямо у подножья гор, – здесь в любом месте можно ставить мольберт и писать со случайной точки.

На границе между Италией и Францией остановились. Полицейские проверяли документы. Я подала свой паспорт. Полисмен придирчиво листал каждую страничку, взглядывая то на меня, то на Жана.

– Девушка с вами? – спросил он (я догадалась).

Жан кивнул:

– Уи.

После этого коп подозвал своего напарника, и они начали изучать мой паспорт вместе. Второй достал специальный приборчик, что-то вроде монокля, вставил его себе в глаз и принялся, очевидно, искать в моем паспорте блох. У меня упало сердце. Вот она, моя купленная по интернету виза… Вот и всё.

Я посмотрела на Жана. Он выглядел как скучающий буржуа, которому все надоело. Затем французский коп произнес перед ним маленькую извинительную речь, Жан снова с безразличным видом сказал «уи», после чего мне вернули паспорт.

Я молчала несколько мучительных минут, пока они просматривали документы людей, сидящих впереди. В это время второй коп краем глаза снова зыркнул на меня.

– Что он говорил? – спросила я, когда они отдалились.

– Он сказал, что сейчас ходит очень много поддельных виз, особенно греческих… – голос у Жана дрогнул.

– Ты волновался?

– Очень. Если бы тебя забрали…

– Но по тебе вообще не было заметно!

– Зато я видел, как ты боишься. И они видели. Тебе надо быть спокойней.

– А ведь тебя приняли за торговца людьми.

Жан улыбнулся.

– Я продаю лишь свои старые книги на Амазоне.

В этот момент мимо нас провели молодого китайца с рюкзаком. Его явно снимали с поезда – один полицейский шел впереди него, второй – сзади.

***

Вышли в Шамбери. Отсюда у нас билеты на автобус до Лиона. Жан пошел искать автобусную остановку. Иду с ним и я, все так же таща за собой свой чемодан.

Остановились в каком-то людном месте, стоим. «Кажется, здесь», – сказал Жан. С нами ожидают еще несколько человек, вероятно, тоже едущие в Лион. Подошел большой автобус, все люди сели в него и уехали, а мы остались.

– Это был не наш? – спрашиваю я у Жана.

– Нет, не наш.

Продолжаем чего-то ждать в гордом одиночестве.

Десять минут спустя Жан начинает заметно волноваться.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

– Это был наш.

Но не успела я расстроиться, как выход был найден. Оказывается, у них тут такая система: ты покупаешь не билет, а маршрут, и если что-то пошло не так, можно пойти в офис туристической компании, которые понатыканы по всей стране, и обменять один билет на другой, причем виды транспорта можно варьировать. Так мы и делаем. Только теперь Жан передумал ехать автобусом и берет билеты на поезд. Я согласна – ну их, эти автобусы!

Вышли на перрон.

– У нас еще полчаса, – говорит он, пойдем в кафе?

Полчаса не так много, но я соглашаюсь, потому что мне нужно отправить сообщение Олегу, а то будет там думу думать… Кафе, в которое мы направляемся, расположено чуть поодаль от вокзала, нужно только перейти через улицу.

Жану некуда было положить подаренного мной мишку, поэтому я везу его всю дорогу в своей сумочке. Он сидит там как ребеночек в конверте, выглядывает только его мордочка – серенькая, невзрачная, но все замечают его поблескивающие глазки. Жан переводит мне реплики, которые прохожие бросают в адрес медведя. Один мужчина у входа в кафе сказал: «Как настоящий»!

Я расположилась за столиком с ноутбуком. Над барной стойкой на зеленой дощечке мелом был написан ключ для выхода в интернет – довольно длинный, но я ввела его на удивление без ошибок. «Олег, я уже во Франции, в городе Шамбери, отсюда едем в Лион. Ждем автобуса, зашли с Жаном в кафе. У меня все хорошо. Подробности потом, маме я уже отзвонилась».

Когда сообщение было отправлено, до поезда оставалось пятнадцать минут. Я наскоро выпила чаю, в то время как Жан думал, не заказать ли ему еще кофе.

– Осталось пятнадцать минут, – говорю я.

Он успокаивает:

– Еще есть время.

Но я настаиваю, и мы встаем – я не привыкла приходить на вокзал за две минуты до отправления. Как легкомысленно они тут обращаются со временем. Жан по дороге немножко ворчит, что мы могли бы еще посидеть, ведь «время есть»!

Находим свою платформу. Здесь сквозняк, холодно и неуютно.

– Пойдем на солнышко, – предлагаю я.

Мы проходим дальше вдоль по платформе, туда где нет тени, и можно погреться в солнечных лучах. Жан наконец-то догадался, и неуклюже таскает за собой мой чемодан. Движения его так нерассчитаны и неловки, будто он никогда в жизни не возил чемодан на колесиках. Он носится с ним, как малое дитя с громоздкой игрушкой. В трудных местах я, сжалившись, забираю у него чемодан и везу сама.

Стоим-стоим, а поезда всё нет. Я прошу Жана еще раз заглянуть в билеты и убедиться, что мы ничего не перепутали.

Вдруг слышим какое-то объявление на французском.

– Что говорят? – спрашиваю я.

– Поезд отправляется… – растерянно лепечет Жан.

– Какой поезд? Где?!

Не дослушав ответа, я хватаю чемодан и сумку и бегу туда, к центру платформы, к месту посадки… но вижу только его хвост. Это были два маленьких цветных вагончика, они подошли неслышно и стояли всего минуту.

– Я видела его! Видела, как он подошел. Как стоял. Но мне в голову не пришло, что это поезд. Я думала, какие-то служебные вагончики.

Жан топчется рядом и крутит головой по сторонам.

– У нас поезд невозможно не заметить, – поясняю я. – В нем вагонов штук двадцать, он летит и свистит, и грохочет так, что в ушах закладывает. А у вас что? Ну, на что это похоже?!

Жан виновато поддакивает.

Беда с этими французскими поездами.

– А ты видел его? – спрашиваю.

– Видел.

– Почему же ты мне не сказал?

– Я думал… это не наш.

О-о-о!

Но Жан не унывает.

– Сейчас пойдем и переделаем билеты на другое время, – говорит он почти беззаботно.

– Мы ничего не теряем?

– Ничего.

Ничего, кроме времени, – думаю я, пока мы идем опять в здание вокзала. – Мы могли бы уже подъезжать к Лиону, где нас ждет машина на стоянке. А ведь оттуда еще километров пятьсот на юго-запад. Нет, все-таки они очень легкомысленны в своих отношениях со временем.

***

На вокзале Жан, выждав небольшую очередь, перекомпостирует билеты и возвращается ко мне уже в хорошем настроении.

– Наш поезд через сорок минут, – радостно сообщает он.

– Ой, как быстро. А я думала, полдня ждать.

– У нас полно времени. Мы можем посидеть в кафе.

Ну уж нет! В этот раз я его никуда не пущу. Ни шагу с вокзала.

Сидеть здесь особо негде – нет привычного в нашем понимании зала ожидания со множеством кресел, хорошим верхним освещением и, как минимум, двумя кафешками. Люди в основном стоят или идут; по-над стеночками устроены редкие неприметные стульчики, наверное, для пожилых и инвалидов, а все прочие должны быть на ногах. У самого выхода я отыскиваю скромную деревянную скамеечку, на ней уже сидит одинокая уставшая женщина – ничего, поместимся и мы.

Голод дает о себе знать. Среди всей этой кутерьмы мой глаз безошибочно находит буфет – стойку с барменом, где продаются всякие дорожные вкусности.

– Надо бы купить чего-нибудь поесть, – предлагаю я.

Жан соглашается, дает мне денег, и я иду к стойке. Любезный бармен спрашивает у меня что-то по-французски, я в ответ мычу. Он вежливо улыбается. Я тычу пальцем в очень аппетитный шоколадный кекс и еще в один, с изюминками, и говорю «ту». Для большей уверенности, что меня поняли, показываю два пальца. Бармен снова улыбается, кивает и что-то говорит. Наконец деньги обменены на кексы, и я возвращаюсь к Жану.

– Я купила себе шоколадный, а тебе с изюмом, – говорю я, протягивая ему кекс.

– О, спасибо!

– Только давай поделимся, я дам тебе половинку своего шоколадного, а ты мне – половинку с изюмом. Так мы попробуем оба сразу.

Жан соглашается, и я разламываю кексы.

– Очень вкусно, – нахваливает он, держа по половинке кекса в обеих руках. – Такой в детстве пекла моя мама.

Жан с аппетитом жует, и крошки густо усыпают его куртку и брюки.

– Не кроши, – говорю я, – ешь аккуратно.

Кексы действительно вкусные, как домашние, только еще лучше. Шоколадный, конечно, в моем рейтинге кексов лидирует, а Жану больше нравится с изюмом. Они довольно большие и сытные, и я уже не чувствую голода.

Пока мы едим, наблюдаем такую сцену. Перед нами стоит семья: молодая женщина, мужчина и двое детей. Они сгруппировались вокруг своих многочисленных чемоданов и тоже ждут поезда.

Вдруг из плохо освещенной глубины вокзала, из серого сумрака, появляется слепой. Он идет прямо на семью крупными твердыми шагами, постукивая впереди себя палкой. Круглые непроницаемые очки, лицо жесткое и волевое. Это довольно высокий костистый мужчина лет сорока. Женщина кричит:

– Атонсьён! Атонсьён!

Но слепой продолжает зловеще надвигаться. Дети с визгом разбегаются.

– Атонсьён! – выкрикивает женщина и сама отскакивает с его пути.

Ее муж благоразумно отходит в сторону.

Слепой натыкается на груду чемоданов, но это для него не преграда – он гневно опрокидывает их ногами и палкой, и проходит, мстительно вдавливая каблуки своих ботинок в чемоданные бока.

Мы с Жаном забываем жевать. Когда всё закончилось, и семья вновь воссоединилась вокруг своих поверженных чемоданов, мы переглядываемся. Рядом с нами в немой сцене застыли редкие зрители. На женщину жалко смотреть – она прижимает к себе детей и что-то быстро говорит, повторяя «атонсьён, атонсьён». Как я поняла, она в чем-то оправдывается перед собой и окружающими. Ее муж флегматично восстанавливает чемоданную пирамиду.

– Почему он так повел себя?

Жан только пожимает плечами.

– А версии какие-нибудь есть?

– Нет.

– Но он же слышал ее?

– Вероятно.

– Во всяком случае, он не мог не почувствовать чемоданы. Видел, как он шёл?

– Да.

Я сижу и размышляю еще некоторое время над увиденной сценой. Кручу так и эдак… Нет, я отказываюсь что-либо понимать. И Жан никак не комментирует. Ну если уж он ничего не соображает во французских инвалидах, то я подавно.

***

Со второй попытки сели в поезд. Едем. На протяжении всего пути то и дело ходим в вагон-кафе, чтобы Жан подкрепился кофе. Я тоже выпила чашку, а вторую уже не могла – по-моему, это какая-то гадость. Но Жану нужно, и я хожу с ним за компанию, да и потом, мне скучно сидеть одной.

Жан просто поражает меня своей галантностью, еще с Милана. Всюду в поезде он пропускает меня первой. Но я хочу идти второй! Мне так неудобно открывать эти странные двери, к которым нужно особым образом прикасаться, чтобы они открылись, – и вообще, за спиной мужчины я чувствую себя в большей безопасности. Но Жан ни за что не хочет показывать мне свою спину – ведь это не вежливо.

Я говорю:

– Жан, иди, пожалуйста, впереди.

– О нет, мы, французы, женщин всегда вперед пропускаем.

– Это французских женщин, а меня можно не пропускать.

– Ни за что я не проявлю к тебе такого неуважения!

Пришлось объяснить ему про двери и чувство безопасности, когда идешь за мужской спиной. Он согласно кивает, говорит «о, да!», но потом снова машинально пропускает меня вперед.

Приехали в Лион.

Пошли на автостоянку, где Жан оставил машину. Это подземная стоянка, уходящая на восемь уровней вниз. Мы сели в лифт космического дизайна и опустились на пятый уровень. «Ниво сенк», – проговорил лифт, когда мы выходили, и я повторила: «Ниво сенк». Жан улыбается, как довольный кот, – ему нравится, когда я пытаюсь говорить по-французски.

Пошли искать свою машину. Машины здесь стоят как в фильме «Святые моторы», и у меня такое чувство, что когда нет людей, они между собой переговариваются. Потом выезжали по серпантину вверх – так чудно!

Жан заплатил за стоянку тридцать шесть евро – я подсмотрела в чек.

Итак, нам нужно выехать на трассу в направлении Клермон-Ферран. Это оказалось не так-то просто. Кружим по Лиону уже около часа, но не можем найти юго-западный выезд. Жан вглядывается в указатели.

– Ты что, не помнишь, какой дорогой ты приехал сюда?

– Нет.

– Как же мы выберемся?

Жан пожимает плечами.

– Какой-то философ сказал, что если двигаться всегда в одном направлении, то рано или поздно найдешь выход, – говорит он через время.

– Но если это будет не юго-западный выход?

– О да, – вздыхает он и продолжает кружить по городу.

Наше кружение начинает меня беспокоить, потому что впереди еще полтысячи километров, а уже вечереет. Мы и так потеряли время в Шамбери, пропустив свой автобус и поезд.

– Может, посмотрим карту? – предлагаю я. – Есть ли у тебя карта?

– О! У меня же есть карта. Подай, пожалуйста.

В кармане двери на моей стороне лежит целое скопище карт, но той, что нужно, там не оказывается. Еще немного покружив по Лиону и его окрестностям, решаем последовать совету философа, а именно: ехать куда глаза глядят.

Едем уже примерно час. Я начинаю рассуждать про себя: нам нужно на юго-запад… Я, конечно, не большой специалист-автомобилист, но солнце у нас сзади, а значит, движемся мы на восток.

– Жан, мы едем на восток, – говорю я.

– О да.

– А нужно на юго-запад.

– Другой дороги я не вижу. Я жду какого-нибудь указателя, который сориентировал бы меня.

– А если этого указателя не будет?

– Должен быть.

– Но когда?! Может быть, через сто километров?!

– О да…

– Ты совсем не помнишь, как ты сюда приехал?

– О нет.

***

Солнце садится, а мы всё едем. Нужно что-то решать.

– Вот что, – говорю я, – давай тормози. Будем спрашивать дорогу у людей.

– У каких людей?

– У каких встретим! Язык до Киева доведет. Вон, видишь фуру, которая свернула на обочину? Давай за ней. Подойди и спроси, как выехать на Клермон-Ферран.

Так и сделали. Жан сказал, что он второй раз в жизни спрашивает что-то у людей (первый раз был, когда мы искали гостиницу), он привык все больше полагаться на карты!

Водитель фуры оказался хорошим дядькой, который нам все толково объяснил и даже нарисовал схему. Мы заехали совсем не туда – еще бы! Но возвращаться он нам не советует, потому что легко запутаться. Он предложил двигаться в том же направлении и сделать большой крюк, но тем верней добраться до цели. Я стояла рядом и слушала. Языка я не знаю, но мне охота было посмотреть на французского дальнобойщика вблизи. Если бы не французское лопотанье – от нашего не отличишь.

Когда мы двинулись, солнце уже наполовину село. Жан вел машину на скорости сто двадцать – сто сорок, но дорога была такая хорошая, что, если бы не ночь, можно было бы и под сто шестьдесят. Нас почти все обгоняли.

По пути заезжали в придорожные кафешки, что-то ели… Очень вкусный салат с макаронами, яйцами и креветками, какие-то пирожные, еще не помню что – я была так голодна, что проглатывала все, что мне давали. Жан пил много кофе, чтобы прогнать сон.

На одной из остановок, когда есть уже не хотелось, и мы вышли пройтись по свежему воздуху для бодрости, я заметила, как он нащелкивает на своем телефоне какой-то текст.

– Эсэмэска Даниэль, – пояснил Жан, поймав мой взгляд.

Я хотела спросить: «Она ждет нас»? – но почему-то не посмела.

Снова сели, поехали. Стояла глубокая ночь. Очень хотелось спать, но я не смыкала глаз, следила за Жаном. Чтобы он не уснул за рулем, время от времени развлекала его разговорами.

В Крессак прибыли уже в час ночи.

– Это мой дом, – сказал Жан, когда в темноте мы выбирались из машины.

Мы вошли в полуосвещенную… даже не знаю, как назвать это помещение – довольно вместительное и причудливой формы. Если бы не мебель, я подумала бы, что это зал для танцев. Под ногами гладкая плитка, тонущие где-то в полумраке светлые стены.

Нас никто не встречал. Я снова хотела спросить про Даниэль, но слова завязли у меня в горле.

Сразу налево была кухня, туда мы и пошли.

– Чаю? – спросил Жан, падая от усталости.

– Вина, – ответила я, чувствуя, что каждое их моих век весит по нескольку тонн.

Он принес бутылку чего-то белого, разлил по бокалам. Мы выпили стоя, потому что, если бы сели, то уснули бы тут же, на стульях. Жан произнес короткий тост в честь моего приезда, я в ответ не сказала ни слова – не было сил.

– Пойдем, я покажу тебе твою комнату, – сказал он и повел меня через непонятное пространство в темный коридор со множеством дверей. Это были всё спальни, гостевые и служебные помещения.

В моей комнате стояла большая старинная кровать резного дерева, такой же шифоньер и тумбочка – я думала, такую мебель выставляют только в музеях. Окно было без подоконника и штор, и от этого казалось голым и неестественным. Я уставилась в черный прямоугольник ночи, по привычке желая задернуть занавеску, но вместо занавески слева болталась какая-то полированная арматурина. Жан взял ее обеими руками, хитро провернул, и снаружи загромыхало и опустилось что-то белое.

– Здесь кругом лес. Иногда на поляну выбегают дикие животные, – пояснил он. Потом включил отопление и вышел.

В эту ночь спала как убитая.

Глава 3

Проснулась, а в комнате темно. Думала, четыре часа утра, как бывает, когда я просыпаюсь дома от лая Флопика, но оказалось, уже одиннадцать. А темно в комнате из-за того, что опущены наружные роллеты. Через дверь ко мне просачивался умопомрачительный запах – это Жан уже проснулся и заварил себе кофе.

Когда я вышла в зал, там тоже было темно.

– Бонжур, – сказал Жан.

– Бонжур. Почему такая темь?

– Я не хотел поднимать роллеты, потому что они создают шум, который мог бы тебя разбудить.

С этими словами он подошел к окну и начал крутить железную ручку. Комнату наполнил серый свет промозглого дня – такие дни всегда стоят в мой день рождения и на Украине, и здесь, во Франции.

Постепенно открываясь, снизу вверх передо мной показывался двор: терраса с парой стульев и столиком, несколько вазонов с цветами; довольно обширная лужайка, которую отграничивали от улицы пышные, уже начинающие зеленеть кусты.

В зале всё так просто и мило – особенно это окно от потолка до пола, через которое я смотрю на утреннюю панораму – это, оказывается, не окно, а двери! Они открываются по типу купе, и из комнаты можно шагнуть прямо на террасу и во двор.

Другие такие же двери – на противоположной стене. Из них можно выйти в лес. Как удивительно! Получается, в одной комнате три выхода – обычный, через прихожую, и два через «окна».

Зал очень обширный. Здесь камин, перед ним диван и кресла; большой стеклянный стол и маленький стеклянный столик, пианино и старинный сосновый буфет. Но вся эта мебель не загромождает пространство – остается еще так много места, что можно свободно прохаживаться или даже бегать из одного конца комнаты в другой. Плитка цвета слоновой кости на полу и белые стены.

Пока я оглядываю зал, который вчера рассмотреть не успела, Жан оглядывает меня. Наверное, во вчерашних сумерках тоже не успел меня рассмотреть.

– С днем рождения, – говорит он. – Я приготовил тебе завтрак.

Завтрак состоял из сыра с маслом, хлеба и зеленого чая. Жан пил по своему обыкновению кофе. Хлеб и сыр очень живописно лежали на специальной подставочке, которая представляет собой деревянную решетку, погруженную в деревянный лоток. Это очень удобно, потому что когда режешь на ней хлеб, крошки ссыпаются внутрь лотка, а поверхность остается чистой.

В этом доме вообще много дерева и натуральных материалов. В моей комнате на полу лежит ламинат, но плинтуса деревянные (я не поленилась полезть и пощупать), только не такие, когда на них уже пятьдесят слоев краски и невозможно разобрать, какой они формы, – а новенькие, белоснежные. В туалете в качестве освежителя воздуха – палочки корицы и стружка какого-то пахучего дерева. Всё это не просто разложено, а собрано в виде изящного декоративного букета. Подозреваю, рукой Даниэль…

Мы сели за завтрак. Сыр был просто божественный! Жан сказал, что это овечий, от местного производителя. Хлеб тоже был очень вкусный, ржаной, от здешнего булочника.

Обсудили планы на сегодняшний день. Итак, поездка на рынок в Кагор отменяется – мы уже проспали. Да, честно говоря, я и рада, потому что идет мелкий гнусный дождь, и мне не хочется куда-то выходить. Хочется забиться в дальний уголок, свернуться калачиком под теплым одеялом и пребывать в этом бессмысленном состоянии как можно дольше. В день рождения у меня всегда пониженный тонус, да еще сказывается нервное напряжение поездки.

Жан утешил меня тем, что хороший базар в Кагоре бывает только по средам и субботам, а сегодня там мало продавцов. Он спросил: «Как ты хочешь провести свой день рождения»? Я сказала, что хотела бы только спать, есть и записывать свои дорожные впечатления, – это для меня лучший отдых.

После завтрака Жан сыграл мне на пианино пару русских народных песен (скорее, наиграл) и мы попробовали одну из них спеть. Да вот беда, что-то мне совсем не поется, хотя песни все знакомые, наши. Жан подтягивал кое-как. Если бы тут был О., он бы не дал нашему скромному ансамблю захиреть, тут же распел бы нас и расставил по голосам. Но, поскольку О. не было, так мы и бросили это занятие.

Жан засобирался в супермаркет за продуктами. Супермаркет находится в ближайшем городке, Меркюэсе. Ехать туда недолго, около двадцати минут. «Хочешь со мной»? – спросил он. Но я отказалась и пошла спать.

***

– На обратном пути из супермаркета я заглянул в почтовый ящик, а там вот что, – сказал Жан, когда я проснулась.

Он разложил передо мной большой конверт и пару листов исписанной мелким шрифтом бумаги.

– Что это?

– Это контракт от издателя на издание твоего романа.

– Нет, правда?!

Я беру листочки и бегу глазами по рядам французских букв, ничего, конечно, не понимая.

– Жан, ты это подстроил?

– Я ничего не подстраивал. Я ведь писал, что пытаюсь найти для тебя издателя.

– Но в мой день рождения?

– Я здесь ни при чем, – Жан смотрит мне в глаза честно-честно. – Я просто заглянул в почтовый ящик.

На радостях я приготовила плов. Жан в это время растопил камин и сел переводить для меня контракт. Плов немного подгорел, но Жану понравилось – он ел и даже причмокивал. Впрочем, если бы даже не понравилось, не думаю, что он подал бы вид.