Текст книги "Женский Декамерон"

История девятая,

рассказанная театральным режиссером Эммой и повествующая о первой любви, объектом которой она стала, о соблазненном и покинутом художнике сцены и о том, что порой тому, кто соблазнил и покинул, тоже не позавидуешь

Я вам расскажу о том, как сама стала предметом первой любви, причем любви самоотверженной и, если хотите, даже в какой-то степени безумной.

Первый мой брак, еще студенческий, был и неудачен, и недолог: через год развелись, благо, новые законы вышли, ускоряющие этот душетравительный процесс. Расстались мы с моим сокурсником, и я сразу же вышла замуж за другого, тоже актера, но уже знаменитого в прошлом и пожинавшего остатки былой славы. Сейчас он вовсе спился и исчез с моего горизонта, но тогда я считала, что брак у нас очень удачный. Единственное, что меня изводило до бешенства, это его постоянные любовные истории. Как только ему давали новую роль, он тотчас влюблялся в партнершу по сцене. Билась я билась с ним и решила, что единственный для нас выход, если я хочу сохранить этот брак, – ехать играть в провинцию. Дали мне место режиссера в только что открытом театре в одном из новых городов Сибири. Бросили мы Ленинград и поехали. Муж соблазнился тем, что в провинции, да еще при жене-режиссере, ему обеспечены все главные роли. Так оно и вышло. Начала я прямо с постановки «Ромео и Джульетты», и он получил роль Ромео, хотя по возрасту и по виду уже годился разве что для Фальстафа. На Лира он не тянул талантом. И как легко догадаться, начал он изучение роли с того, что влюбился в Джульетту. А Джульетта у нас была само очарование: молоденькая девочка, только что кончившая театральное училище, глаза на пол-лица, фигурка точеная. От моего поношенного Ромео она, естественно, пришла в бурный восторг. Его потому на молоденьких и тянуло, что женщина постарше вмиг бы разглядела всю мишуру его чувств. Начался для меня ад. Провожу репетицию, а мой мерзавец, ничуть не стесняясь, своей Джульетте глазки строит, ручки пожимает, а роль, между прочим, ведет скверно: и слов не помнит, и все интонации у него фальшивые. Ну какой же Ромео в сорок с лишним, подумайте сами! Актеры, помреж, рабочие сцены – все всё видят и на меня косятся, кто сочувственно, а большинство со злорадным любопытством. Я же стараюсь взять себя в руки и сделать хороший спектакль. Словом, дохожу до полного нервного истощения, а до первого прогона еще работать и работать.

И тут, когда нервишки у меня совсем стали сдавать, вдруг замечаю я, что наш театральный художник Алеша, совсем молоденький мальчик, поглядывает на меня грустными влюбленными глазами. Заметила, и мне стало легче жить. Как только мой престарелый Ромео начинает при всех на репетиции куры строить глупенькой Джульетте, я только посмотрю на Алешу – и успокаиваюсь.

Однажды Алеша задержался после репетиции, подождал меня – я из театра последняя уходила – и объяснился в любви. Я молча погладила его по щеке и ушла. Но он продолжал просиживать все репетиции, не сводя с меня глаз.

Наступил день премьеры. Спектакль мой прошел с триумфом, местная городская знать устроила нам банкет. И вот на этом банкете мой Актер Актерыч, разогретый аплодисментами, заявил мне, что бросает меня и уходит к своей Джульетте. Выбрал времечко для семейного конфликта. С горя я отправилась после банкета с Алешей гулять по городу, а потом пошла к нему в его комнатенку, которая у него была при театре, да и осталась до утра. А утром, как только я глаза открыла, он и спрашивает: «Когда мы с тобой поженимся?» Я на него удивленно поглядела и отвечаю, что это невозможно.

– Ты не смеешь мной играть, – вспыхнул он. – Это тебе не театр! Если ты сегодня не останешься со мной навсегда, я покончу с собой.

Я плечами пожала.

– Из бутафорского пистолета застрелишься? В добрый час.

И ушла.

Прихожу через пару часов на репетицию – Алеши нет. Вот и хорошо, думаю, спокойно поработаю. И вдруг прибегает наш администратор и сообщает, что Алешу увезли в больницу на промывание: отравился каким-то снотворным. Первая мысль моя была: «Да как он посмел! Что ж это он меня на посмешище выставляет?» Кто-то из молодых актеров побежал в больницу узнавать, а я взяла себя в руки и провожу репетицию как ни в чем не бывало. Только сердце ноет. А вечером мне говорят, что Алеша при смерти, слишком много он хватанул этой гадости. Тут я не выдержала, побежала к нему. Узнав, что я его начальство, меня пропустили в палату. Он едва в себе был, но меня узнал, глазенки заблестели. Шепчет: «Теперь ты меня не покинешь?» – «Не покину, не покину!» – отвечаю, а сама думаю: как же мне теперь быть-то с этим дурачком?

Пока Алеша болел, я добилась перевода в Ленинград. И что же вы думаете? Он, как только поправился, тотчас уволился из театра и помчался ко мне. И началось что-то вовсе кошмарное: работы у него в Ленинграде нет, жить ему негде, скитается невесть где и каждый день звонит мне по телефону. Как-то я ему говорю: «Алеша! Ведь ты не девушка, которую я соблазнила и с ребенком бросила. Как тебе не стыдно, будь же ты мужчиной!» Не понимает, дурачок. Говорит: «Если бы у нас был ребенок, я бы взял его себе и мне бы легче было». Кончилось тем, что я от этой заботы в нервную клинику должна была лечь. Только это Алешу и остановило, заставило уехать из Ленинграда – он за меня перепугался. А я теперь иногда думаю, когда слышу истории о соблазненных и покинутых: «Интересно, кому из них хуже, ей или ему?» И знаете, я предпочту трижды покинутой быть, чем еще раз этакий шквал чужой любви выдержать. Бог с ней, с этой любовью! Предпочитаю ее видеть на сцене, где кинжалы картонные, а яд – подкрашенная водичка.

Посочувствовали женщины: кто Алеше, а кто и самой Эмме.

Тут подошла очередь рассказывать Иришке.

История десятая,

рассказанная секретаршей Иришкой, повествующая о безумных страданиях юных влюбленных, но заканчивающаяся хэппи эндом

Мы встретились с моим будущим мужем Сережей на пляже у Петропавловской крепости. Был жаркий день, все купались, а у меня болело горло. Я сидела на стволе упавшей ивы возле самой воды, и мне было жарко и грустно. Вдруг ко мне подбежала огромная черная собака чау-чау и стала меня обнюхивать. Я боюсь незнакомых собак и потому замерла, вспомнив, что говорил отец: «Если боишься собаки, то старайся не двигаться и не показывай виду, что боишься». И тут я услышала веселый голос:

– Мишка! Разве можно пугать такую красивую девочку? Посмотри, она почти такая же красивая, как ты.

Хозяин собаки подошел к нам и сел рядом на бревне.

– Ты не рассердишься, если я посижу здесь, пока Мишка купается?

– Сиди сколько хочешь. А почему ты сам не купаешься со своим Мишкой?

– Мне нельзя, горло болит. А ты почему?

– У меня тоже горло.

– Тогда давай вместе смотреть, как купается Мишка.

Мы сидели и смотрели. Потом Мишка выбежал из Невы, подбежал к нам и стал отряхиваться. Из его кудлатой шерсти на нас полетел целый фонтан воды, нам стало весело и уже не так жарко.

– Тебя как зовут?

– Ира. А тебя?

– Сережа. А вот там загорает моя мама. Хочешь, я вас познакомлю? Пойдем к ней.

Мы подошли к Сережиной маме, и он сказал:

– Мама, посмотри, какую красивую девочку нашли мы с Мишкой! У нее такие красивые глаза, даже красивее, чем у Мишки, правда? У нее глаза, как у коровы. Можно, я на ней женюсь?

Сережина мама сказала, что можно, только чуточку попозже, а пока она угостит нас клубникой. Она достала из сумки стеклянную банку с ягодами и протянула ее сыну, а Сережа стал выбирать и отдавать мне самые крупные клубничины.

– Ты почему мне отдаешь самые хорошие ягоды? Это же несправедливость.

– Потому что у тебя болит горло.

– У тебя тоже болит!

– Это не считается. Я мужчина и все равно сильнее и здоровее тебя. И вообще я теперь всегда буду о тебе заботиться. Ты согласна?

– Хорошо, заботься.

Потом я повела Сережу знакомиться с моими сестрами и тоже сказала, что он на мне женится и что ему мама уже разрешила. Сестры над нами смеялись, но как-то даже и не обидно. По-моему, они просто немножко завидовали мне.

Нам было пора уходить, мы стали собираться.

– Ты придешь сюда завтра? Я каждый день гуляю с Мишкой возле того дерева.

– Приду, если мама меня отпустит без сестер. А еще ты можешь мне позвонить, у нас есть телефон. Запомни номер.

Я сказала Сереже номер нашего телефона, и он много раз повторил его, чтобы не забыть.

А назавтра я заболела еще хуже: после ангины у меня стало плохо с сердцем и меня положили в больницу. Я лежала и плакала о том, что Сережа и Мишка ждут меня напрасно у дерева и грустят. Я вспоминала тот день и думала, что мы уже никогда больше не увидимся. А еще я плакала потому, что из-за болезни меня остригли наголо и я уже больше не была похожа на Мишку. Это были самые печальные дни в моей жизни.

Но однажды в палату пришла сестра и велела мне надеть халатик и выйти в коридор: «Там к тебе пришли посетители!» Я удивилась, потому что мама в этот день ко мне уже приходила. Но это оказался Сережа со своей мамой. Когда он увидел, что меня совсем остригли, он разревелся и сквозь слезы сказал роковые слова:

– Ты теперь больше не похожа на Мишку! Они тебя совсем ухудшили!

Я подумала, что Сережа больше меня не любит и никогда на мне не женится. Отвернувшись и заплакав, я пошла в палату. И это была самая трудная и горькая минута в наших с ним отношениях. Я шла к дверям палаты и думала, что вот сейчас умру. Но он меня догнал у самых дверей.

– Что же ты уходишь? Мы ведь тебе виноград принесли. Мама сказала, что ты от него сразу поправишься. Пойдем к ней!

Потом, когда мы сидели на скамейке в коридоре и ели виноград, Сережа сказал мне: «Ты теперь совсем некрасивая, но такая жалобная-жалобная! Ну прямо как мокрый котеночек!» А его мама сказала, что нечего девочку все время сравнивать с разным зверьем, что обижать меня она ему не позволит. И правда, потом она всю жизнь так и делала, защищала меня, если ей казалось, что Сережка меня обижает. Только он по-настоящему меня не обижал, и больше в нашей жизни драматичных моментов не было. В школе мы на одной парте все десять лет просидели, а после школы почти сразу и поженились. Вот такая была моя первая любовь. Только почему «была»? Она продолжается…

Этой историей и закончился первый день нового, как шутили рассказчицы, «Женского Декамерона». Тут как раз на двух столах-колясках привезли ребятишек, раздали их мамам, и те принялись кормить своих крохотных сыновей и дочерей. А назавтра уговорились рассказывать истории о соблазненных и покинутых, поскольку Эмма всех заинтриговала необычной постановкой вопроса: кому хуже – соблазненному или соблазнителю, покинутому или покинувшему? Это ведь только на первый взгляд кажется, что выбирать тут не из чего – хуже всех тому, кого покинули. Но посмотрим, что завтра расскажут нам наши женщины. А вы сами пока тоже вспомните случаи на эту тему, с которыми вы сталкивались в жизни или о которых слышали от кого-то, и вы согласитесь, я уверена, что однозначного ответа на этот вопрос жизнь все же не дает. Как, впрочем, и на многие другие. Итак, до завтра!

День второй, глава вторая,

в которой рассказываются истории о соблазненных и покинутых

Второй день Женского Декамерона начался куда веселее, чем первый: уже с утра женщины готовились к вечерним, рассказам и не унывали, а когда долгожданный вечер наступил, дети были накормлены и увезены спать в детскую палату, женщины улеглись поуютнее в своих постелях, и Лариса первой начала рассказ.

История первая,

рассказанная биологом Ларисой и представляющая собой просто-напросто анекдот

Я вам расскажу анекдот, который мне кажется ключом, открывающим психологическую основу всех историй о соблазненных и покинутых. Согласны?

– Давай, Лариса!

– Ну, слушайте. Лежат двое на травке в лесу. Он ее соблазняет, она осторожничает, но помаленьку поддается.

– Ты меня любишь. Ваня?

– Люблю, люблю!

– А женишься на мне?

– Женюсь, женюсь!

– Не оставишь с ребеночком?

– Не оставлю, не оставлю!

– А шубку купишь?

– Куплю, куплю!

– А в кооператив вступишь?

– Вступлю, вступлю!

– И на курорты будешь меня возить?

– Буду, буду!

– А зонтик подаришь?

…

– Уф-ф… А зачем тебе зонтик?

Женщины посмеялись над анекдотом, а несостоявшаяся «фрау» Ольга Зайцева заметила:

– Очень жизненный анекдот!

Бичиха Зина, чья очередь была рассказывать за Ларисой, сказала:

– Это точно, в жизни все так и есть. Я, девки, прямо с этого анекдота могла бы свою байку начать, но уж коли Лариса его первая выдала, так я начну издаля…

История вторая,

рассказанная Бичихой Зиной, как две капли воды похожая на историю ее собственной первой любви, из чего можно заключить, что солдатская любовь – дело непрочное и ненадежное. Впрочем, мы имеем в виду только любовь солдата к девушке, но отнюдь не к родине, коммунистической партии или идеалам интернационализма, так что обвинить нас в клевете на советскую армию никак нельзя, поскольку измена невесте и измена родине – две большие разницы, как говорят в Одессе

У нас в деревне жила такая Клавка. Ох, и бедовая была девка! За этой Клавкой солдатня наперебой ухаживала, но она себя блюла: чуть что – в морду и тикать. Приданого-то у нее одна целка и была, отец пропойца, а мать инвалидка. Вот она за целку свою обоймя руками и держалась. А чтоб не снасильничал кто, она после танцев или кина не провожалась, а шла домой с подружками, за которыми никто не ухаживал. Но, как говорится, чему быть – того не миновать. Приглянулась она старшине-сверхсрочнику из хохлов, и решил он своего добиться. С подходцем начал: дескать, вот мамаша у меня старенькая на Украине живет, сад и дом хороший имеет, а годы уже не те, помощница нужна… На это Клавка уши развесила, как трико на веревке. Позволила она старшине провожать себя опосля танцев. Но в кустья с ним не шла, остерегалась. Так он ее хитрее заполучил, на мягкой родительской перине. Взял он и посватался к ней. Клавка рада, родители пуще – в сытые места девка едет, на юга. Выложились до крайности, последнюю овцу зарезали, кабанчика продали, в долг набрали деньгами и водкой, а свадьбу справили дочери по-людски. Расписываться старшина предложил дома, на Украине; мол, чего ж в солдатскую книжку штамп ставить, все одно ее сдавать – паспорт крепче будет. Клавка и сама знает, чем эти расписки по солдатским книжкам кончаются: дембиль вышел – ни книжки, ни мужика.

Отгуляли свадьбу, стал наш старшина с молодой женой к матери своей собираться. Чемоданов накупил: какое ни есть, приданое Клавке собрали. Ходит он по дому и выглядывает, что бы еще в новые-то чемоданы прибрать: «Вы, мамаша, нам это вот отдайте да то, в молодом хозяйстве все пригодится!». Иконку со стены и ту прибрал: «А это у нас будет ваше родительское благословение!» Отправил добро малой скоростью поездом, взял себе с Клавкой билеты не в какой-нибудь, а в купейный вагон, и отправились наши молодые на счастливую новую жизнь. Мы, девки, Клавку провожаючи, завидовали: «Молодец девка! Не нам чета, раззявам».

Одначе рано мы ей позавидовали. Дня через два получает Клавкина мамаша телеграмму: «Мама, вышли денег и спроси в части адрес Михаила, дорогой потерялся». Хохот поднялся в деревне, как Клавкина мать стала телеграмму показывать. Но в части ей адрес матери Михаила дали, пожалели девку. Денег уж не знаю где она нашла, Клавкина мать, они ж с этой свадьбой как есть голые остались.

И приходит через месяц от нашей хитрой Клавки последнее письмо. Пишет она, что нашла село, где жил Михаил, и дом его ей добрые люди показали. Только из дома-то встречать ее вышла молодка с двухлетним пацанчиком на руках. Клавка наша заревела и давай ей рассказывать, как обманул ее Михаил, а та, как только взяла в толк, кто перед ней, ребенка – на травку, а сама хвать грабли да и погнала Клавку со двора!

Вот такая была, как вы тут говорите, «соблазненная и подкинутая» в нашей деревне. И где она теперь, никто у нас не ведает. Может, как я, по кривой дорожке пошла да в бичах теперь кантуется, баланды вдосталь нахлебавшись. А может, и вовсе сгинула, мне про то неизвестно.

Тут подошла очередь рассказывать Наташе, и она начала с предупреждения:

– История, которую я вам расскажу, очень похожа на Зинину, но конец у нее другой, счастливый. Только я прошу вас заметить, милые женщины, что для того, чтобы история моей соблазненной и покинутой обернулась хорошей стороной, нужно было невероятное стечение обстоятельств.

История третья,

рассказанная инженером Наташей, в которой все кончается свадьбой, но для этого нужно было случиться, чтобы великая доверчивость встретилась со столь же великой мудростью

Работала у нас в конструкторском бюро девочка-чертежница Света Парамонова. Девочка прехорошенькая, но наивная до невозможности. Верила, что конфеты «Птичье молоко» и вправду делают из молока птиц. Над нею так и подшучивали: «Девочка Светочка, птичьим молоком вскормленная».

Однажды прислали к нам в командировку симпатичного парня из Армении, из Еревана. Стал он за нашей Светочкой ухаживать и. смотрим, не без успеха. А пара – загляденье! Светочка вся беленькая, как одуванчик в пуху, а он красавец-горец с томными черными глазами. Ухаживал, ревновал смертельно, так глазами и сверкал на всех, а потом наобещал дурочке, что едет мать с отцом предупредить, чтобы к свадьбе готовились, – и уехал, оставив нашу девочку с пузиком. Светочка ждет-пождет: ну как же, Рафик сказал, что вернется, значит, надо терпеливо ждать. Мало ли, говорит, какие у них там долгие переговоры с родителями идут, какая длительная подготовка к свадьбе. Словом, пока Рафик «к свадьбе готовился», Светочка наша благополучно родила мальчика. Только чуть окрепла, стала в дорогу собираться. Мы ей: «Не дури! Ты уже мать, нельзя тебе быть такой доверчивой, ты же не за одну себя отвечаешь. Куда ты с ребенком попрешься?» Ничего слышать не хочет: «А вдруг он заболел или еще что-нибудь нехорошее случилось?» Поехала в Ереван, даже не зная адреса. А через месяц получаем мы свадебную фотографию: сияют оба с Рафиком, будто так и надо, будто так эта свадьба и планировалась. «Надо же! – говорят у нас в отделе. – Неужели наша Светочка была хитрее, чем нам казалось? Как она сумела этого парня прижать?»

Летом кто-то из наших поехал отдыхать в Армению, взял да и заехал к Светочке. Тогда-то все и выяснилось.

Оказывается, эта дурочка со своим малышом заявилась прямо к родителям своего Рафика и спрашивает, где он. Ей отвечают, что Рафик в командировке в Москве.

– А вы кто?

– А я его жена, а вот это маленький Рафик, его сын. Здравствуйте! А вы наша бабушка, а вы – дедушка, да?

Старики растерялись. А Светочка – ни капельки.

– Я так рада, что нашла вас! А что было с Рафиком? Его что, в такую долгую командировку услали или он болел? Почему он не смог приехать за нами?

Мать этого Рафика умницей оказалась. Она взяла внука, понесла в дом, незваную невестку накормила, а за ужином все, слово за словом, у нее выспросила. Поняла она, что за дитя перед нею, и старику рассказала.

Через месяц возвращается Рафик, а в саду у них столы расставлены, гости сидят, ждут.

– Что это, мама? Свадьба сестры, что ли?

– Нет, это твоя свадьба, сыночек.

Тут из дома выходит отец и выводит к нему счастливую Светочку. Кинулась к нему наша дурочка, обнимает и кричит: «Что же ты не написал про свои бесконечные болезни и командировки, я же так волновалась! Еще бы немножко, и я бы стала в тебе сомневаться!»

Старик на эти слова погрозил Рафику кулаком и грозно сверкнул очами: смотри, мол, сам, какого ребенка хотел обмануть! Рафик послушно кивнул ему – и свадьба пошла своим чередом.

Так наша девочка Светочка и не узнала никогда, что была и соблазненной и покинутой. Счастливый человек!

После Наташи должна была рассказывать Валентина, которую женщины успели за глаза окрестить Номенклатурщицей. Все обернулись к ней с некоторой опаской: неужто опять начнет читать лекцию на моральную тему? Но опасения их оказались напрасными.

История четвертая,

рассказанная Номенклатурщицей Валентиной. Это одна из фантастических «выездных» историй, хотя надо сказать, что вся история эмиграции из Советского Союза – сплошная фантастика

Есть, знаете ли, в ведении депутатов трудящихся порой такие дела, о которых даже мало кто слышал, так редко они в жизни встречаются. Например, установление отцовства: если человек был женат, имел детей, но умер, а какая-то женщина пытается доказать, что она после его смерти родила от него ребенка. Дела такие бывают в нашей практике редко и почти всегда остаются без удовлетворения, даже если их через суд пытаются разрешить. Тут все так трудно доказуемо, что и суды в тупик становятся. На Западе, говорят, такие вопросы решает научная экспертиза, но у нас этого пока нет. Но вот однажды одно такое дело было решено и положительно, и очень скоро.

Приходит к нам старая женщина и говорит: «У меня женатый сын погиб в автокатастрофе, а от него сейчас вот должен родиться ребенок у студентки филологического факультета университета. Мы бы хотели, чтобы наш внук носил имя сына и был зарегистрирован. Можно это сделать?» Отвечаем, что можно, но если есть вдова, то она должна подтвердить, что покойный муж изменял ей именно с этой женщиной и что она не возражает, если пенсию за него будет получать еще один ребенок.

На другой день приходит молодая дама и говорит: «Да, я знаю, что это ребенок от моего мужа. Не возражаю, если ему будет дана та же фамилия, что и мои дети носят». Удивились все наши работники такому благородству, но потребовали еще свидетелей. Появились свидетели – жильцы квартиры, в которой жил покойный. Да, подтверждают, водил он гражданку такую-то в отсутствие жены и при всех нас как-то на кухне обещал ей развестись и жениться на ней. Видели, мол, как деньги ей давал и как она ему однажды в коробке принесла подарок – было, значит, и общее имущество. Ну, когда и дворник того дома к нам явился, подтвердил, что ходил, носил и так далее, пришлось оформлять отцовство. Тут как раз и ребенок родился. Студенточка-мама была еврейкой, мальчик родился черненький, а предполагаемый папа и вся его семья – белокурые, как большинство ленинградцев. Так что внешних доказательств и не было, одни свидетельства.

Оформили мы все как полагается, а сами удивляемся возросшему благородству советских людей. Вот человек соблазнил и так трагически покинул соблазненную им женщину, а она родила сына и дала ему отцовское имя, пенсию будет получать на ребенка хорошую, а не пять рублей как мать-одиночка. И все только потому, что кругом оказались такие хорошие, честные, настоящие советские люди.

А через месяц мы узнали, что вся орава новоиспеченных родственников «соблазненной и покинутой» выехала вместе с нею в Израиль: оказывается, она накануне родов получила разрешение на выезд, вот тут-то они все и оформили! И вправду ли ребенок был у нее от покойного или нет – этого мы уж теперь никогда не узнаем. Пытались мы потом притянуть за лжесвидетельство и дворника, и соседей – но поди докажи! Так и улизнули все от ответственности, А нам об этом случае часто напоминают, чтобы мы не теряли бдительности.

Не успела Валентина закончить, как на нее налетела Галина, Диссидентская жена или просто Диссидентка, как ее успели прозвать женщины. Она вообще поглядывала на Валентину косо, недоверчиво.

– Позвольте. Валентина, – воскликнула она, – а какие у вас основания подозревать, что ребенок не был сыном покойного?

– Да я же вам говорю, что они все в Израиль укатили!

– А что в этом плохого?

– А то, что они к ребенку и к этой «соблазненной и покинутой» прицепились, как вагоны к паровозу!

– Значит, они хотели выехать, но просто поставить визу и паспорт, купить билет на самолет и улететь они не могли?

– Если бы им дали разрешение – пожалуйста, никто не держит!

– А вы думаете, Израиль им не дал бы разрешения на въезд?

– При чем здесь Израиль? А у нас могли не дать по соображениям государственной безопасности.

– Спасибо вам, Валентна, замечательную вы историю рассказали, хоть и насквозь антисоветскую.

Все улыбнулись такому неожиданному выводу. Но о политике говорить никому не хотелось, поэтому попросили начать рассказ Алину, чья была теперь очередь.