Текст книги "Нечаянная радость (сборник)"

Встреча с коллегами

Вдоль узкой желтоватой линии заката терпеливо бежала трудолюбивая электричка. В синеющем вечернем воздухе не видно было загаженной пассажирским мусором «ничьей природы» вдоль насыпи – только черный голый кустарник, под ним серый снег, а над ними уютная издали цепочка желтых окон электрички.

Но и внутри вагона было тепло, тихо, сонно. Владлен, скрючившись и по-ребячьи сложив ладони между колен, лежал на лавке, отец Агапит посапывал, привалившись плечом и головой к оконной раме. И остальные пассажиры тоже привычно дремали: почти все они каждый вечер возвращались по домам усталые, измученные городом и работой, а в конце пути их ждали домашние заботы, жены, мужья, дети, хозяйство – опять круговерть! – вот они и пользовались передышкой.

* * *

Владлену снился сон. Будто идет он на своих костылях по вагону, протягивая берет для подаяния, а пассажиры ласково улыбаются и бросают ему крупные радужные купюры, в основном почему-то иностранные – доллары, евро, украинские гривны… За ним идет молодая девушка с убогой шалью на голове. Она держит на руках укутанного краем шали ребенка; вообще-то это и не ребенок вовсе, а большой пупс, только в настоящей одежке.

Девушка умильно и жалобно клянчит: «Граждане пассажиры! Простите нас, таких молодых, что мы просим помощи! Муж мой вернулся с чеченской войны инвалидом, я сижу с больным ребенком, работать некому: подайте кто сколько может!». – Пассажиры протягивают ей вместо денег розы, георгины, гладиолусы, в основном белые, и радостно ее поздравляют. Девушка скромно улыбается в ответ: «Спасибо… Спасибо… Благодарю вас!..» Шаль на ее голове как-то незаметно превращается в белую фату с цветами, пупс выглядывает из нее и тоже улыбается, только теперь это уже настоящий мальчик. Он тянет пухлые ручонки к Владлену и зовет его: «Папа! Папа!»…

Владлен смотрел свой сон и, причмокивая, улыбался.

* * *

Электричка плавно остановилась и замерла.

Кто-то вышел, кто-то вошел… Двери затворились, поезд начал плавно отходить от платформы.

– Следующая остановка Макаровка! – прозвучал равнодушный голос из репродуктора.

Владлен открыл глаза, цветы и девушка с ребенком растаяли в тумане оборванного сновидения. Он досадливо поморщился, покрутил головой, потом внимательно посмотрел на спящего отца Агапита, осторожно спустил ноги на пол, наклонился и поднял батюшкин рюкзак, стоящий возле лавки.

Рюкзак был тяжеленный, Владлену без помощи даже и на спину его бы не закинуть. Примерившись, он покачал головой и опустил рюкзак на место; попробовал на вес сумку, но и та оказалась не легче. Вздохнув, он достал из-под лавки свои костыли и, мягко, как индеец, ступая грязно-серыми растоптанными кроссовками, пошел к выходу из вагона. На ходу оглянувшись, насмешливо сделал иеромонаху ручкой и вышел в тамбур.

Он не видел, как отец Агапит открыл глаза и, будто в ответ на глумливый жест Владлена, перекрестил его в спину.

– Иди, иди уж, чадо… – проворчал иеромонах и достал из кармана куртки мобильный телефон. – Алло, Виктор?.. Бог благословит… Я к Макаровке подъезжаю, а в десять буду в Красногорске. Можешь меня встретить? Я в последнем вагоне еду. Кстати, трудника тебе везу! Только не знаю, довезу ли… Да, сложности есть… До встречи! – и он снова безмятежно задремал.

* * *

Владлен в тамбуре приготовился к работе: приладил к рукам костыли, аккуратно натянул набок берет в тщетной попытке прикрыть фингал: в деле, к которому он готовился, главное было сразу произвести нужное впечатление. В следующий вагон он вошел уже на костылях, остановился и проникновенно начал:

– Граждане пассажиры! Простите меня, что я, такой молодой, прошу у вас помощи. Только не у кого мне больше просить! Пострадал я за родину на чеченской войне, инвалидом стал, и оказался не нужен государству. Помогите, кто сколько может!

Он стянул с головы берет и, неловко держа его рукой, опирающейся на костыль, пошел по проходу, заглядывая в глаза пассажирам. Большинство на него никак не реагировало, иные косились неодобрительно, заметив лиловое украшение под глазом, но некоторые сердобольные женщины все же бросали ему монеты и даже бумажные десятки. Владлен вышел в тамбур, деловито пересчитал деньги, сунул их в карман и снова надел берет. Прошел в следующий вагон… А по вагону, ему навстречу, с песней двигались трое мужиков в камуфляжках: впереди ковылял инвалид на костылях, второй шагал позади с гитарой, а третий шел за ними с беретом в руке и собирал деньги.

Мужики были значительно старше и крупней Владлена. Они дружно и ладно пели:

 
А на войне как на войне,
а нам труднее там вдвойне.
Едва взошел над сопками рассвет,
мы не прощаемся ни с кем —
чужие слезы нам зачем? —
уходим в ночь, уходим в дождь, уходим в снег.
 
 
Батальонная разведка,
мы без дел скучаем редко,
что ни день – то снова поиск, снова бой.
Ты, сестричка в медсанбате,
не тревожься Бога ради,
мы до свадьбы доживем еще с тобой…
 

Эти трое изображали «афганцев». Владлен тихонько присвистнул, бормотнул привычное «Ёшкин корень!», развернулся и побежал назад, в только что пройденный им вагон, подхватив под мышку костыли. Пассажиры, оживившись, бросали ему вслед удивленные и возмущенные взгляды, а некоторые даже и подходящие к случаю слова.

Владлен ворвался в свой вагон и тут же сбавил скорость. Тихо, почти крадучись, подошел он к своему месту, сел и, стараясь не греметь, аккуратно спрятал костыли под лавку.

Отец Агапит, не открывая глаз, спросил:

– Не сбежал, Владик?

– Да ты что, батюшка?! – деланно возмутился Владлен. – Ты меня выкупил, я теперь твой раб – куда ж я от тебя без спросу?

– Ты раб Божий, а не мой! – с улыбкой, но очень серьезно ответил отец Агапит. – Мне-то зачем такой раб, подумай сам.

– Ясен пень – Божий! – торопливо согласился Владлен, оглядываясь на двери вагона.

Он улегся на скамейку и свернулся комочком. Отец Агапит вздохнул и вновь задремал.

* * *

Но недолго удалось им пребывать в покое. С треском распахнулись двери, и в вагон вошли давешние «афганцы», а с ними черный и косматый цыган в мятой фуражке, невысокий, но по виду силы и крутизны немереной. Последним шел инвалид на костылях, вернее, с костылями, потому как нес их под мышкой. А за ними, в закрывающиеся уже двери, проскользнул еще и цыганенок, так душевно и истошно певший «Ламбаду» в начале пути.

Владлен разом проснулся, будто его кто толкнул, и в ужасе уставился на вошедших.

– Этот? – негромко спросил цыган.

– Вроде он, – нерешительно ответил инвалид, – только тот на костылях был.

Цыганенок нырнул под лавку и достал Владленовы костыли.

– Вот они, костыли, Миша!

– Ясно! – Цыган мрачно поглядел на иеромонаха. – А ты, значит, на монастырь собирал?

Отец Агапит хотел что-то возразить, но Владлен толкнул его в бок: молчи мол, батя, а то хуже будет!

– Не, Миша, монах на месте сидел! – заступился за отца Агапита цыганенок.

– Цыц! – осадил его цыган. – А ты чей будешь? – как-то непонятно спросил он Владлена.

Но Владлен его понял.

– Дяди Саида, – белыми губами ответил он.

– Так выходит, Саид и его братья по чужой ветке пошли?

– Нет-нет, Миша, – испуганно затараторил Владлен, – дядя Саид никогда бы на такое не пошел! Это я сам для себя решил маленько денег собрать, к сеструхе ехать хочу. Только я не знал, что эта электричка твоя, думал – ничья.

– Ничьих электричек не бывает. А этот, – кивнул цыган на монаха, – тоже Саида?

– А этот и вовсе ни при чем, дядя Миша! Он настоящий монах, к себе в монастырь едет. Скажи ему, отец Агапит!

Иеромонах кивнул, с мирным любопытством глядя на жуткого цыгана.

– Если он сам по себе, так откуда ты его имя знаешь? А ну, ребята, поглядите, что у этого «монаха» в сумке и в торбе?

Парни в камуфляжках открыли рюкзак и сумку и показали содержимое Мише: это оказались книги, по большей части большие, тяжелые, с золотыми крестами на обложках.

– Закройте! – кривя черный рот, скомандовал Миша. – Выбросьте обоих на первой станции вместе с ихним барахлом. – Он вразвалку пошел к выходу, но в дверях полуобернулся и мрачно произнес:

– Еще раз увижу на моей ветке, сегодня или через год, – живыми не уйдете.

На шоссе

На голой, лишенной даже навеса и плохо освещенной платформе разъезда было пусто, а потому никто не наблюдал сцену выдворения отца Агапита и Владлена из поезда. Электричка подошла и остановилась, двери отворились, и на платформу вылетел и упал на четвереньки сначала отец Агапит, а за ним, получив ускорительный пинок, приземлился Владлен. Следом за ним полетели сумка, рюкзак и последними, когда двери вагона уже закрывались, двумя копьями вылетели Владленовы костыли.

Владлен поднялся первым. Он помог встать иеромонаху, ворча про Ёшкин корень, собрал в кучу раскиданный багаж.

– Ну и попали мы с тобой в переделку, раб Божий Владлен! – покачал головой отец Агапит. – Это что ж такое было-то?

– А ты считай, что ничего не было, отец Агапит, – бодрой скороговоркой ответил Владлен, – считай, что так обошлось. Потому что могло быть намно-о-ого хуже! Ладно, по дороге все тебе расскажу. Двинули скорей отсюда, а то замерзнем на ветру.

– Куда двинули, Владик? Тут нет вокзала, это разъезд. Придется ждать поезда прямо на платформе. А холодно, бр-р-р! Продрогнем мы с тобой, пока дождемся следующей электрички: они теперь уже совсем редко ходят.

Владлен покосился на отца Агапита, как на младенца неразумного и сокрушенно покрутил головой: ничего ты, мол, так и не понял, батюшка!

– Нельзя нам следующей электричкой ехать, ты уж извини, отец Агапит. Там те же люди работают, и если узнает Миша…

– А кто он такой, этот Миша? Страшный какой-то, черный… И внутри будто такой же, как снаружи.

– Это ты верно сказал – страшный он и черный, снаружи и внутри и со всех сторон. А еще он вооружен и очень опасен. И люди его тоже. Так что пошли, батя, искать дорогу: на попутках будем в твой монастырь добираться! Нам и на платформе-то опасно оставаться…

– Зачем на попутках? Я сейчас в монастырь позвоню, и за нами приедут. Тут недалеко, километров тридцать всего… И шоссе где-то совсем рядом должно быть.

– Да ну?! – ожил Владлен. – Тогда давай звони скорей, батя! И скажи, чтоб шевелились, а то мы тут с тобой задрогнем до смерти.

Отец Агапит достал мобильник и стал дозваниваться до монастыря. У него ничего не выходило.

– Связи нет… – растерянно проговорил он. – Придется на попутках добираться до населенного пункта, где телефон есть, а оттуда уже звонить. Помоги рюкзак накинуть!

Владлен помог отцу Агапиту вскинуть на спину рюкзак, но иеромонах под его тяжестью вдруг ахнул громко и сел, опираясь руками об лед платформы.

– Ты чо, отец Агапит? – испуганно спросил Владлен.

– Знаешь, Владик, а я, кажется, ногу подвернул. Не могу ступить.

– Ёшкин корень! А вдруг перелом это? Давай я тебя до скамейки доведу, а сам побегу на разведку, шоссе поищу, где машины ходят…

Довел Владлен иеромонаха до скамьи, усадил его, предварительно рукавом смахнув снег, велел ждать, а сам, сгорбившись от колючего снежного ветра, побежал к спуску с платформы…

Шоссе он нашел сразу: оно проходило параллельно железной дороге, метрах в ста от нее, и от платформы через лес к нему вела тропа, сейчас уже полузасыпанная снегом. Владлен под руку вывел хромающего отца Агапита на край шоссе, где кончалась тропа от разъезда, а само шоссе делало поворот, потом перетащил туда же вещи с платформы.

* * *

И вот уже Владлен и отец Агапит сиротливо стояли рядышком на краю шоссе, в ожидании попутной машины. Рюкзак теперь висел за плечами Владлена, сумка тоже стояла возле его ног. Отец Агапит одной рукой опирался на его плечо, а другой на сложенные вместе костыли. Вид у них обоих был плачевный и нелепый, а по ночному делу так и подозрительный.

Машины, видимо, ходили здесь редко. Они стояли с полчаса, не меньше, прежде чем за деревьями послышался шум мотора и замелькал между стволами свет фар. Отец Агапит заблаговременно поднял руку. Рядом с ними остановился грузовик, пожилой солидный водитель приспустил стекло и высунулся из кабины:

– У меня только одно место – садитесь вы, батюшка!

– Да нет, спасибо, мы вдвоем! – ответил иеромонах. – А до ближайшего населенного пункта далеко?

– Километров десять.

– Садись, отец Агапит, ты пешком не дойдешь! – подтолкнул его Владлен.

– Нет, мы вдвоем…

– Ну, как хотите!

Водитель уговаривать их не стал и закрыл окно. Грузовик затарахтел и стал набирать скорость.

– Ты чего не поехал-то, отец Агапит? Подождал бы меня там, впереди, а я уж десяток километров как-нибудь осилил бы и через пару часов нагнал тебя.

– Да не дело это – разделяться, – ответил иеромонах, – особенно ночью, зимой…

– Ты что, за книги свои беспокоишься? Так ты ж мог с собой их в кабину взять или в кузов закинуть!

– Ничего, вдвоем так вдвоем…

– Да ёшкин корень, это тебе ничего! – вскинулся вдруг Владлен. – А мне библиотеку твою переть да и тебя самого в придачу! В следующую машину чтоб садился и никаких!

Отец Агапит поглядел на него с интересом, гадая, о ком заботится Владлен – о себе или о нем? Так и не разобравшись, он вздохнул и опять стал слушать дорогу. Но кругом стояла зимняя ночная тишина, и только ветер шумел в верхушках деревьев.

Владлен вдруг сказал:

– Отец Агапит, а ведь у нас костыли есть! Может, ты на костылях идти попробуешь?

– Ну что ты, Владик? Это же, наверное, целая наука…

– Да какая там наука? Я ж научился. Ну-ка, давай попробуем! Подыми руки-то!

Отец Агапит послушно поднял руки, и Владлен подсунул ему под мышки сначала один костыль, потом другой. Иеромонах сначала неуверенно пощупал концами костылей дорогу, а потом решился и сделал первые шаги.

– Раз-два! Раз-два! – инструктировал монаха Владлен. – Хорошо пошел, молоток, батя! Ты на здоровую-то ногу сильней опирайся, а больной только отталкивайся от земли! А ну, раз-два, раз-два…

Дело пошло. Вскоре отец Агапит уже более уверенно, хотя и медленно, ковылял на костылях, а Владлен с рюкзаком за плечами, неся сумку с книгами попеременно то в правой руке, то в левой, шел следом и подавал иеромонаху советы. Так они и двигались.

Но вот их стала нагонять еще одна машина, на этот раз легковая.

– Стой, отец Агапит! – скомандовал Владлен. Он поставил сумку на дорогу и поднял руку.

Легковушка затормозила. В машине сидела развеселая компания – два молодых человека впереди и три девицы сзади. Шофер опустил стекло, а одна из девушек на заднем сиденье распахнула дверцу.

– Ф-фу, жарко! – сказала она, обмахиваясь сумочкой. И вдруг взвизгнула: – Ой, монашек! Ребята, тут в лесу монахи водятся!

– В нормальном лесу только белки водятся, – засмеялась другая девушка, – это у тебя, Кэт, белочка начинается, вот тебе и чудится… А и вправду монах! Ребята, подвезем монашка?

– Да нет, нам этого добра не надо… Да и пятеро нас в машине.

– Так ведь ночь – гаишники спят! А паренек симпатичный, тебе нравится, Элис?

– Прикольный парнишка…

– Ладно, паренька можно прихватить, – сказал водитель, высунувшись в окно, – чтобы вы из-за нас не передрались, девушки… Давай, садись, парень, телки подвинутся!

– А монашек пускай еще по лесу погуляет, белочкам проповедь прочитает! – сострила Кэт, и вся компания так и покатилась со смеху.

– Садись, парень! – скомандовал водитель.

– Не, мы вдвоем, – хмуро ответил Владлен и поглядел в сторону, откуда пришла машина, – не видно ли там другой?

– Ну, оставайтесь! – и водитель рывком взял с места. Девушки прокричали что-то протестующее, но машина помчалась дальше.

– Пошли, отец Агапит, а то стоять как-то совсем холодно, – сказал Владлен и потер уши.

– Постой-ка, – сказал иеромонах и вытащил из-под куртки длинный черный шарф. – На, замотай уши и горло!

– А ты?

– А у меня волосы длинные – уши закрыты. – Но и сам он поднял воротник, а скуфейку натянул на самые глаза.

И они побрели дальше.

* * *

Больше ни одна попутка их не догнала.

Отцу Агапиту все труднее становилось идти, даже опираясь на костыли. Да и костыли то скользили по наезженным колеям, то проваливались в колдобины. Но и Владлену с рюкзаком за спиной было не легче тащить тяжелую сумку, одновременно поддерживая иеромонаха свободной рукой.

– Отец Агапит, может, передохнем? Давай присядем ненадолго…

– На что тут сядешь, Владик? Кругом сугробы…

– А на сумку твою!

– На сумку садиться нельзя – в ней Евангелия… Да и сидеть на таком холоде опасно, еще уснем и замерзнем. Давай так немного постоим, отдышимся. Ты рюкзак-то скинь пока!

Владлен со вздохом облегчения поставил сумку на снег. Хотел на нее поставить рюкзак, но задержался и взглянул на иеромонаха.

– А рюкзак-то можно на сумку ставить? – спросил он.

– Ставь! – разрешил отец Агапит, слегка покачиваясь на костылях.

– Давай-ка мы, батюшка, спина к спине станем – для тепла и устойчивости.

Они стояли, опираясь друг на друга спинами, и блаженно отдыхали. Вскоре оба даже начали подремывать…

– Владлен! – стряхивая сонливость, проговорил иеромонах, – а почему ты сказал, что отец у тебя «был»? Он что, умер?

– Не… К другой бабе от нас с матерью ушел. Давно уж…

– А мать жива?

– Мать умерла три года назад. Хочу хоть на могиле у нее побывать, да вот денег нет на дорогу…

– Так ты что, свою мать не хоронил?

– Так я ж на зоне был, когда она померла! – удивляясь непониманию батюшки, Владлен окончательно очнулся от дремы.

– Понятно… А кто у тебя под Питером остался? – продолжал расспрашивать отец Агапит.

– Сеструха.

– Замужем?

– Вроде собиралась, когда меня посадили.

– Она что, в лагерь тебе не писала?

– На зону-то? Когда я на малолетке сидел, писала. А после второй ходки не стала. Наверное, замуж вышла за своего мента.

– За милиционера?

– Ну! Я ж и говорю, за мента.

– И ты все-таки собираешься к ней ехать?

– Собирался. Дом от матери остался, вроде как половина моя, есть где жить… Если, конечно, с ментом сестренкиным поладим. Говорят, среди них тоже люди попадаются, хотя я не встречал. А ты, отец Агапит, кем на воле работал?

Иеромонах понял Владленово «на воле» правильно, по существу, то есть в той его жизни, что была до монастыря, и он так и ответил:

– До монашества я был учителем биологии в средней школе.

– Да ну? Какой же ты биолог, если в Бога веришь?

– Вот потому, наверное, и верую, что биолог, – усмехнулся иеромонах. – Не в обезьяну же мне верить.

– Вон оно как… Ну что, может, двинем, отец Агапит? Что-то опять холодать стало…

– С Богом, Владик!

* * *

А тем временем на платформе станции Красногорск высокий широкоплечий мужчина в камуфляжной форме внимательно оглядывал выходящую из последнего вагона электрички публику, явно кого-то встречая. Но прибывшие на электричке прошли мимо, и мужчина опять остался один. Он постоял в растерянности, потом догнал последнего пассажира.

– Послушайте, вы ведь в последнем вагоне ехали?

– В последнем.

– А вы случайно не видели там монаха? С ним еще парень молодой должен был быть…

– Монах? С молодым парнем? А как же, видел! – охотно вступил в разговор пассажир. – Их на разъезде выкинули из вагона. Там такая жуткая история вышла! Я рядом сидел, все видел и слышал…

И он, забыв про свои дела и про усиливающийся к ночи мороз, принялся увлеченно рассказывать о происшествии в электричке, коего ему повезло быть свидетелем.

* * *

…Между тем в лесу еще больше потемнело, пошел снег, а ветер усилился. По краю шоссе брели две сутулые фигуры, одна с мешком на спине, другая на костылях, а над ними, будто белые рекламы-растяжки, трепыхались по ветру снежные полотнища метели.

– А вьюга-то как воет, жуть! – сказал Владлен, поеживаясь. – Может, спеть что-нибудь для согреву? Шансон какой-нибудь?

– Шансон? – удивился иеромонах. – У тебя что, французский репертуар?

– Почему французский? – в свою очередь удивился Владлен. – Нормальный репертуар, тюремный.

И он запел высоким чистым голосом, хотя и с пронзительными блатными подвываниями, но очень задушевно:

 
Это было весною, зеленеющим маем,
когда тундра проснулась, развернулась ковром,
мы бежали с тобою, замочив вертухая,
мы бежали из зоны – покати нас шаром!
 
 
По тундре, по широкой дороге,
где мчится поезд Воркута – Ленинград!
 
 
Лебединые стаи нам навстречу летели,
нам на юг, им на север – каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
этот день бесконечный – ног не чуя, бредем.
 
 
По тундре, по широкой дороге,
где мчится поезд Воркута – Ленинград!
 

Владлен пел, а отец Агапит внимательно слушал и поморщился только в конце, при словах:

 
Предо мною икона и запретная зона,
а на вышке маячит распроклятый чекист!
 

– Хорошо поешь, – похвалил он Владлена, – и слух у тебя есть, и голос хороший.

– Еще спеть? Я много шансонов знаю!

– Нет уж, из блатного репертуара, пожалуйста, больше не надо! – сказал отец Агапит.

– Не надо, так не надо, – покладисто согласился Владлен.

– А хочешь я тебе настоящую французскую песню спою?

– Валяй, отец Агапит!

И отец Агапит запел:

 
Во Францию два гренадера
Из русского плена брели,
И оба душой приуныли,
Дойдя до немецкой земли…
 
 
Придется им, слышат, увидеть
В позоре родную страну…
И храброе войско разбито
И сам император в плену!
 

– Ух ты, а классные какие слова! – восхитился Владлен. – Пой дальше, батя!

Отец Агапит допел балладу до конца, и Владлен сказал:

– Хорошая песня, жизненная – очень к нашему положению подходит. Ты, отец Агапит, если мы живые доберемся до места, спиши мне слова, ладно?

– Спишу, Владик. Но мы с тобой обязательно дойдем, Господь нам поможет!

– Ой, вот только не надо мне сейчас про твоего Господа трындеть!

– Это почему? С чего это ты на Бога обиделся, Владик?

– А чего ж Он мне сегодня не помог, если такой заботливый?

– Да как же ты можешь такое говорить? Как это Бог тебе не помог? Он-то помог, а вот ты сам от помощи Божьей отказался, дурачок!

– Это как понимать? – Владлен так удивился, что и на «дурачка» не обиделся.

Оба остановились.

– Ну, давай попробуем разобраться, Владик, – спокойным учительским тоном начал отец Агапит. – Твой нищенский бизнес по вагонам кончился тем, что тебя чуть не забили насмерть. Тебя надо было выручать – и Бог послал меня. Я для этого, между прочим, на свою электричку опоздал. Я тебя с собой позвал – ты поехал в монастырь, на тихое мирное жительство. Так Господь замечательно управил твои, казалось бы, безнадежные дела. Так ведь ты все по-своему переуправил! Бес тебя попутал, и ты отправился по вагонам искать приключений.

– На свою задницу, – криво ухмыльнувшись замерзшими губами, добавил Владлен.

– Вот именно. И нашел, конечно. Так почему Бог у тебя виноватым оказался? Или ты думаешь, можно свою жизнь без конца уродовать, а потом бессовестно обвинять Бога во всех своих несчастьях?

– Да ладно, батя… Понял я.

– Нет уж, давай и с Богом по совести разбираться, Владлен! Помог Он тебе сегодня?

– Ну, коли уж Своего иеромонаха на помощь прислал, то, выходит, помог…

– А ты сам все испортил?

– Ну, сам, ясен пень, чего уж… А только вот почему твой Бог теперь больше нам не помогает? – тут же начал изворачиваться Владлен. – Ведь ты вместе со мной замерзаешь незнамо за что, а?

– Поможет! Я ему всю дорогу молюсь. Даже когда с тобой разговариваю или песни пою – все равно молюсь в сердце: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных!»

– А чего Он тебя от растяжения не уберег?

– Значит, так надо было, чтоб я ногу растянул.

– А это-то Богу зачем – монаха калечить? – не сдавался Владлен.

– Зачем-нибудь да надо… Поживем – узнаем.

– Если дойдем.

– Обязательно дойдем!

И они снова пошли вперед, и отец Агапит снова запел, только на этот раз совсем другую песню, уже и Владлену знакомую:

 
Здесь птицы не поют,
деревья не растут,
и только мы за рядом ряд
врастаем в землю тут…
 

И Владлен подхватил припев:

 
Нас ждет огонь смертельный,
и все ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный
десятый наш десантный батальон,
десятый наш десантный батальон.
 

Но все хорошее кончается – кончилась и эта песня.

– Идем, поём уж сколько времени, а что-то ни одна машина нас не догнала, ни одной попутки, все только встречные, и то редко, – ворчал Владлен. – Забыл, что ли, про нас твой Бог, отец Агапит?

– Господь никого из Своих детей никогда не забывает, запомни это, Владик!

– Ага, счас… Чего ж Он попутку-то нам не шлет? Вот и еще одна встречка…

Они остановились, чтобы водитель встречной машины издали их заметил и успел объехать. Но водитель их объезжать не стал, а наоборот – затормозил и остановился. Из машины выскочил мужчина, искавший их на платформе в Красногорске.

– Отец Агапит! Батюшка! Почему костыли, что случилось?

– Ничего страшного, Виктор, ногу я подвернул.

– Давайте скорей в машину!

Виктор повлек отца Агапита к машине и принялся усаживать на пассажирское сиденье спереди. Владлен шел позади, остановился у машины – смотрел, ждал.

– Осторожней, осторожней ногу ставьте… Вот так, батюшка! Сейчас я вас горячим чаем напою, у меня термос с собой!

– Ты с попутчиком моим сначала познакомься, Витя, – перебил его отец Агапит, – это Владлен!

– Виктор! – представился мужчина. – Давай, снимай рюкзак, Владлен, и залезай на заднее сиденье. – Он поставил сумку с книгами и рюкзак на сиденье рядом с Владленом.

Уселись.

– Ты там что-то про чай говорил? – напомнил отец Агапит.

– Да-да! Сейчас!

Виктор извлек из-под сиденья термос, из бардачка достал кружку, налил в нее чай и протянул отцу Агапиту. Тот кружку взял, но протянул ее назад – Владлену.

– Пей первый, Владик! Совсем ты посинел, бедняга.

Владлен без всякого стеснения ухватил кружку двумя руками и захлюпал.

– Я вам в крышку от термоса налью, отец Агапит, ничего?

– Да хоть в ложку, только поскорей – внутри все смерзлось!

– Так вы что, батюшка, от самого разъезда так и шагали, никто не подвез? – спросил Виктор.

– Так и шагали – с Богом да с песнями.

– Попутных машин не было или никто не брал?

– Машины попутные были, да вдвоем нас брать не хотели, а мы не пожелали разделяться.

– Понятно.

Владлен кончил пить чай и размотал наконец шарф отца Агапита, открыл лицо. Виктор лицо это, отразившееся в зеркальце заднего обзора, с интересом обозрел и отвел глаза.

– Ну что, отогрелись слегка, – спросил он, – можем ехать?

– Поехали!

Внедорожник развернулся и исчез в метели.