Текст книги "Килувыйлейб"

В Израиль с любовью

Моей дорогой тётушке

– Юлия Златкина -

Когда затеянный в марте ремонт квартиры затянулся до лета и приобрёл масштаб стихийного бедствия, я поняла, что нужно эвакуировать население. Населением был мой четырнадцатилетний сын. Неожиданно принимающей страной оказался Израиль, а принимающей стороной – проживающая там моя тётушка. Вместе с приглашением я получила информацию о медузах в море, которые непременно должны появиться в июле, и пожелание получить в подарок пару веников. Из первого следовало, что приглашение действительно до июля, из второго – что не всё так просто на Святой Земле. Дабы не посрамить Отечество, я полдня пробегала в поисках веников, достойных пересечь границу, и ещё полдня, чтобы скрыть эту парочку от глаз вылетающих и прилетающих пассажиров.

Когда мы приехали в аэропорт, у стойки регистрации уже выстроилась очередь, состоящая в основном из бывших соотечественников и небольшого количества туристов. Первых от вторых отличала уверенность в завтрашнем дне. С вениками были одни мы, хотя не исключено, что кто-то из этих людей в совершенстве владел мастерством упаковки. Так или иначе, минут через двадцать я отдала своего мальчика сопровождающему, помахала рукой и, глубоко вздохнув, поплелась в пыльную квартиру, размышляя, что с удовольствием прикинулась бы сейчас одним из веников. В расчётное время прибытия позвонила тётушка и сообщила, что прилетел весь рейс, кроме Вани. От неожиданности я села, но сказала, что надо ждать. В это время Ваня на плохом французском пытался объяснить пограничникам, владеющим в совершенстве ивритом, кому в этой стране понадобились два веника из России. Я не знаю, как они договорились, но Ваню с вениками выдали заплаканной тётушке ещё минут через сорок, когда весь рейс не только прилетел, но и получил багаж. Видимо, столько времени понадобилось пограничникам, чтобы убедиться, что веники не взрывоопасны.

Вечером по скайпу тётушка констатировала, что ребёнок безнадёжно худой, и наутро его ждали макароны по-флотски, два вида салата и чай со сладостями. Но это было не самое страшное… Самое страшное случилось на следующий день. Оказалось, что мой сын не читал Солженицына! Я попыталась утешить тётушку тем, что Ваня неплохо разбирается в мобильных устройствах и компьютерах, и в случае чего мог бы… Тётушка, ясное дело, заклеймила меня позором, однако через неделю недорогое, но очень функциональное мобильное устройство было подарено на день рождения моему обожаемому двоюродному братику Вове.

Мы с Вовкой всегда нежно любили друг друга, как брат и сестра, со всеми вытекающими последствиями. Последствия вытекали и смешные, и грустные, и, как водится, самые разные. В конце концов, мы были не виноваты, что Вовка родился на двадцать дней раньше и мне, как младшей, всегда доставалось чуточку больше любви. Тем более что это обстоятельство с лихвой компенсировалось тётушкой, которая всегда была остра на язык. Все тётушкины остроты я простила ей лет десять назад, когда мы с Вовкой выпивали на моей кухне приготовленную и переданную заботливой тётушкой «пейсаховку» – водку, настоянную на красном перце, укропе и чесноке, закусывая её жареной картошкой с лисичками. Правда, тем же вечером тётушка позвонила и передала мне привет, сказав, что лисички следовало потушить и что так они гораздо вкуснее. Из этого я заключила, что милая тётушка здорова, и Вовка повёз в Израиль целый пакет лисичек для тушения. Вовка до сих пор не женат… Правда, мне тоже похвастаться нечем. Как-то у тётушки созрел план фиктивно нас поженить и отправить в Германию. План в общих чертах был одобрен моей мамой. Я вздохнула и язвительно напомнила обеим, что не умею готовить лисички. На самом деле у меня просто был другой план, выслушав который, моя мама – всегда уравновешенная, интеллигентная женщина – молча покрутила пальцем у виска. Со временем оказалось, что мама была права, и тётушкин план был намного лучше. По крайней мере, в Германии я отпустила бы Вовку жениться по-настоящему, да и сама, может, не засиделась бы. А то, что я засиделась, это был факт. Женщине в сорок уже неприлично быть одной. Да и ни к чему. К этому времени она почти подняла детей, научилась готовить, забивать гвозди и останавливать по несколько скачущих коней в день. И мужчина ей нужен исключительно для наслаждения жизнью. То есть для компании.

Тем временем Ванька равномерно толстел, по вечерам купался в море, ещё свободном от медуз, и одновременно с местным колоритом постигал тонкости родственных уз. В шаббат он был вывезен на природу и представлен друзьям семейства. Всё шло хорошо, пока к шашлыкам не подали салат. Как положено, тарелка с салатом пришла к Ваньке первому – гость. И тут гость лоханулся и смачно погрузил ложку в середину тарелки! Полагаю, что ложка уже лежала в середине и сама уже почти зачерпнула салат, поэтому вытащить её моему мальчику показалось нерезонным. Тётушка зажмурилась от стыда, и вечером меня ждала лекция по правилам этикета. Понятно, что моё напоминание о том, как подростками мы с Вовкой любили есть руками, Ваньке не помогло. Вовка был где-то рядом, но матери не возражал. Я его понимала: не в Германии.

Ещё дня через два тётушка прошлась по теме «искусство и культура конца XIX века», и Ваня запросился домой. Стена Плача, куда они отправились на третьей неделе пребывания, стала для него буквально наглядным пособием. На фотографиях из Иерусалима в Ванькиных глазах, всегда живых и весёлых, застыла вековая еврейская печаль. Было очевидно, что, помимо Солженицына, правил этикета и обзора искусства конца XIX века, я забыла рассказать ему главное – историю нашей семьи, – и теперь Ваня больше всего мечтал, чтобы медузы приплыли раньше июля.

Долина фараонов

– Игорь Ворона -

Не знаю, по какой причине и когда я назвал то место, куда мы все так или иначе попадаем, Долиной фараонов. Возможно, потому, что в школе одним из любимых предметов была «История Древнего мира». А может быть, потому, что по приезде в Америку я пристрастился ко всем историческим каналам, где почти каждый день рассказывали об отношении древних египтян к смерти.

В одном теперь я уверен: они знали про это место гораздо больше, чем вы, коротающие своё время в более просвещённый век.

Богатые строили себе пирамиды, всю жизнь предвкушая, когда их бренное забальзамированное тело вознесётся оттуда вверх. Бедные всю жизнь копили на Книгу мёртвых.

«И что? – спросите вы меня. – Так ли уж каждый день мысль о Долине фараонов сидела в твоей голове?» Нет, конечно. Ведь когда тебе ещё не перевалило за середину, мы не так часто об этом думаем.

Я, наверное, думал чуть чаще других, поскольку не мог свыкнуться с мыслью, что не смогу провожать в Долину родителей, оставленных за Атлантикой. Впрочем, когда после четырёх лет разлуки мои родители переехали в Америку, мысли о Долине и в моей голове стали появляться реже.

::

В первый раз я вернулся к ним на общем семейном обеде, где мои родители знакомились с родителями жены, обретённой мною в Новом Свете. Сам не знаю почему, я подумал тогда, что, может быть, уже скоро не все из присутствующих смогут разделить со мной счастливую семейную трапезу. Именно тогда в моей голове всплыл крамольный список.

«Кто же первый?» – спросите вы. Я вам отвечу: моя тёща. «А-а-а… ну понятно», – скажете вы. Нет, не поэтому. Она всегда вызывала у меня только тёплые чувства. Но на момент обеда ей было уже семьдесят два, и великое множество больших и маленьких инфарктов поставили её в мой чёрный список под номером один.

Не волнуйтесь, вторым в моём абстрактном списке был мой отец. Набор его болезней не оставлял места для дерзких мечтаний.

Ну а последней была в этом списке моя мать. Почему? Да потому, что она мать, и незачем кривить душой, что вы все, если бы можно было руководить очередью у ворот в Долину, поставили бы её туда последней. Кроме того, она была самой молодой из четырёх. А её мать, не захотевшая ехать в Америку, бойко говорила со мной по телефону, несмотря на девяносто прожитых лет.

Тесть, в свои семьдесят пять дающий фору всем на десять лет моложе, автоматически комфортно осел на третьем месте в моём секретном для всех остальных списке.

::

На следующем семейном торжестве мама деликатно отказывалась от изобилия деликатесов, жалуясь на тошноту и отсутствие аппетита. А потом было пять лет проклинания Чернобыля и долгой изнурительной борьбы. И мучительное осознание ошибки в моей страшной ведомости.

::

Отец жены, который, как я уже сказал, стоял в инвентаре учёта Долины фараонов предпоследним, к восьмидесяти пяти решил посещать докторов раз в неделю. Может, просто стало скучно и он заполнял этим своё время, а может, действительно были жалобы. Знаю только, что полученные советы надо было выполнять аккуратнее. Но пока тёща длительными периодами отлёживалась в больницах, наблюдать за процессом сортировки лекарств было некому. В одну из таких отлёжек тесть мой предстал перед входом в Долину фараонов, второй раз нарушая мой порядок в каталоге мёртвых.

::

Провожать отца в Долину фараонов я не пошёл. На дворе был холодный февраль, и после сильнейшего сеанса химиотерапии я лежал пластом. Любая простуда в таком состоянии могла оказаться последней. Это было бы равносильно самоубийству. А ведь так хотелось жить.

::

А через два месяца, несмотря на всё моё сопротивление, я сам оказался в Долине фараонов. «Подожди, – спросите вы меня, – а как же ты разговариваешь с нами? Как доходит сюда до нас тобою написанное?» Этого я вам сказать не могу. Поскольку при входе сюда у меня был договор соблюдать правила, очерёдность и не разглашать тайны, неведомые земным обитателям. Но скажу я вам: здесь в целом комфортно. Особенно если быстро усвоил правила. Можно долго смотреть на всех, кто остался временно там, с вами, можно сколько угодно общаться с теми, кто уже не с вами. Правда, надоедает быстро такое общение, даже если это твои родители. А что, разве там, у вас, вы не бываете часто раздражены этим общением?

Ну, и если соблюдаешь правила и очерёдность, то дают спуститься к вам, грешным. Нужно только выбрать обличие. Иногда это дождь, порою даже сильный, порою с градом. А зимою – снег. В своё первое посещение я выбрал ураган – уж очень сильно был обижен на несправедливость.

Налетел на свою бывшую и на того, кто с нею так быстро оказался рядом после моего ухода. Они до смерти перепугались. А сейчас и не понимаю: чего я так буянил? Моя замена вроде с задачей справляется. Да и моя жена с ним более покладисто себя ведёт. С чего бы это? Может, я был не тот, а этот лучше? А может, просто со второй попытки поняла, что не всё гарантировано в этом мире.

Так что я решил с того первого посещения оставить их в покое и не мешать. Пусть наслаждаются до поры до времени. А для всех последующих посещений я избрал тёщу. Во-первых, она у меня всегда вызывала только тёплые чувства. Во-вторых, всё-таки общаться хочется с теми, кто по моей внутренней калькуляции имеет скорейшие шансы попадания сюда, в Долину.

Теперь я с нетерпением жду очередного апреля, когда будет ещё не совсем жарко. За хорошее поведение мне разрешат быть лучиком весеннего солнца или легким тёплым ветерком. Я спущусь к ней на скамейку, погуляю по её морщинистому лицу. Она зажмурится, и ей будет приятно. Потом потреплю её редкие седые волосы и улечу назад с мыслями, что торопиться ей не надо.

Она ведь наслаждается и этими тёплыми лучами, и этим лёгким ветерком. Дай ей Бог здоровья, да и вы не торопитесь, дай вам Бог здоровья тоже!

Талант

Ольге…

– Юлия Златкина -

Я не помню, как она появилась в моей жизни. Кажется, я была знакома с её подругой. Они приехали вместе откуда-то из глубинки. У подруги тоже были серые глаза и плавные линии фигуры, но больше я не смогу сказать о ней ничего. А вот серьге глаза той, о которой пишу, зацепили меня сразу, и, когда суета большого города отнимала последние силы, я устало брела к ней. Она включала блестящий металлический чайник, подаренный «Ляксандром Иванычем», и мы не спеша пили чай, который казался мне родниковой водой. Я слушала, как она переживала, что впустила в свою жизнь женатого человека. Думаю, что «Ляксандр Иваныч» – молодой мужчина лет тридцати пяти, вполне себе образованный – прибился к ней, как и я, из желания испить родниковой воды. И так же, как я, он всё пытался вытряхнуть из неё какой-нибудь талант. А талант в ней должен был быть непременно, ну не могло в ней не быть никакого таланта, несмотря на то что она работала по рабочей специальности, полученной в техникуме. В свободное от работы время она очень тосковала по «Ляксандру Иванычу», который совершенно её тоски не заслуживал. Вскоре Бог избавил её от ненужного греха. «Ляксандр Иваныч» исчез из её жизни так же неожиданно и непонятно, как и появился.

Я перестала занудствовать на предмет поиска талантов и приходила теперь только поговорить. Надо сказать, что у нас никогда не было ни единообразия мышления, ни общности взглядов. Сложно мне понять и то, чем ей нравились наши беседы, но была она мне всегда рада, и я ни разу не пожалела ни об одном вечере, проведённом с ней.

Через какое-то время в её жизни появился Стас. Любовь случилась у них с первого взгляда. Стас не стал ничего из неё вытряхивать, а просто взял и женился, как и подобает настоящему мужчине. Они расписались только вдвоём, и она со светящимися глазами показывала мне эту фотографию на Банковском мостике около крылатых львов, сулящих всем денежную прибыль. Но прибыль этой пары заключалась не в деньгах. Они словно существовали друг для друга. Он смотрел на неё с обожанием и сам счастливо таял в её взгляде. Это была самая обыкновенная земная любовь, для которой не существовало никаких преград… НИКАКИХ!

Когда спустя три года она вышла из кабинета врача со страшным диагнозом, он ждал её в коридоре с улыбающимся маленьким сыном на руках. Она тоже широко улыбнулась малышу, потому что не могла позволить себе бояться в присутствии двух самых близких и любимых людей. Да ей и не было страшно. Они вместе стали бороться за её жизнь. Точнее, боролся больше Стас, потому что он был мужчиной. Стояла зимняя питерская слякоть, по улице шли люди, скрюченные от забот, промозглости и усталости. Люди чувствовали себя несчастными оттого, что их никто не любит, и проклинали свою судьбу. Да и где его взять, счастье-то… А в это время она – высокая, стройная, с распущенными русыми волосами – всё так же широко улыбалась, стоя у больничного окна, за которым Стас отчаянно весело махал ей одной рукой, а другой озорно размахивал сеткой с гостинцами. И люди даже не предполагали, что проходят мимо настоящего человеческого счастья. Она смеялась, когда Стас серьёзно сдвигал брови и называл её не по имени, а женой. Но когда она очнулась после тяжёлой операции, первое, о чём спросила задёрганную медсестру: «Где мой муж?» И он тотчас же влетел в палату с большим букетом разноцветных ирисов. А потом он долго ухаживал за ней. Очень долго. Нет, не так, как ухаживает мужчина за женщиной в надежде провести с ней ночь. Он ухаживал за ней как за своей единственной и навсегда обретённой любимой, которую он ни за что не хотел терять. Он пробивал квоты, доставал лекарства, приводил священников, отсчитывал капли снотворного для неё, а для себя заводил будильник, чтобы не пропустить часы, когда ей следовало принимать очередную таблетку из очередного курса химиотерапии. Он стирал, воспитывал, менял, готовил, и я не понимала, в какое время суток этот человек успевал работать. Она помогала ему как могла. Зная, что не имеет права подвести, вставала и шла, пила и ела, говорила и шутила своим неповторимым ивановским говором с лёгким акцентом на букву «я», который по вкусноте своей невозможно перебить никакой правильной по звучанию и постановке речью. Я почти не бывала у них в это время. В моей семье тоже была болезнь, и достаточно было своих эмоций. А ещё я не хотела видеть её такой – это было страшно и ужасно несправедливо. Но они великодушно прощали мне мою слабость и малодушие. Время от времени она звонила и заплетающимся уже языком спрашивала, как мои дела, а когда ей стало совсем плохо, раздался звонок от Стаса…

Я преодолела себя и поехала. Потому что очень хотела успеть ещё раз прикоснуться к её серым глазам и заварить чай той чистой родниковой водой из металлического чайника, давно не нового, но по-прежнему ослепительно блестящего под лучами майского солнца, нахально пробивающимися в окно сквозь наглухо задёрнутые шторы. В соседней комнате о чём-то ворковал их шестилетний сын, у которого наверняка тоже был большой талант к любви и к жизни.

Простота кулинарных рецептов

– Игорь Ворона -

Дзинь…

– А-а-а, Кугель, проходи, мы тут кофе пьём, присоединяйся.

– Привет, дорогая, думаю: дай заскочу… Ой… а кто это у вас?

– Ну так это ж Оронов! Тебя с ним лет шесть назад знакомили, он только институт тогда окончил. Ты что, забыла?

Ты тогда сказала, что он тебе никак… Что ты устала от его лапши…

– Ой… да нет… тот же был мальчик… а тут такой мужчина… Ну просто Делон с Бельмондоном!

– Ну…, не знаю, что тебе сказать… такова жизнь…, но вот это тот мальчик… Он, кстати, уезжает к себе в Вильнюс через час.

– Оу, ну и дела!.. А потрогать его можно будет?

– Ну не знаю, у него сейчас межсезонье на нашем фронте, задай ему вопрос.

::

– Здрасьте…, ой… привет…

– Привет, Кугель, привет.

– Я теперь не Кугель, я Оксакова.

– Оксакова – это по маме?

– Оксакова – это по мужу. Уж три года как…

– О-о-о, ну классно! Поздравляю. Звучит красиво так…

::

– У вас там, говорят, в Вильнюсе толкучка классная?

– Да, Кугель, толкучка у нас в Вильнюсе замечательная.

– Я не Кугель, я – Оксакова!

– А-а-а…, ну да, разумеется.

– Если я с подругой завалюсь к тебе, ты нас приютишь на пару дней?

– Ну а куда ж я денусь? И без подруги тоже деваться будет некуда…

::

::

– Хороший ты такой…, и пахнет от тебя так вкусно – какой-то яблочный натуральный запах. Ты совсем не пользуешься одеколоном? И где была моя голова…, куда я смотрела… А сейчас…, ну просто Делон с Бельмондоном… И руки вон золотые, курицу вкусно как делаешь! Как-то в духовке, на бутылке. Очень вкусно!

::

– Так…, на толкучку мы с тобой так и не попали.

– Нет, Оксакова, не попали. Твой поезд сегодня в четыре пятнадцать.

– Давай я тебе напоследок курицу по своему рецепту сделаю – может, заценишь, может, запомнишь. Только мне надо лапшу, подсолнечное масло и хмели-сунели. У тебя есть?

– Лапши в этой квартире, Оксакова, уже пару лет как нет. А хмели чего? Сунели? Не-е-е, это слишком сложно. Слишком много головной боли. Давай уж я опять по своему рецепту курицу сварганю.

– А как ты её приготовишь?

– Да точно так же. Перцем-солью потру немного по бокам, и без всякой лапши, потом ножки кверху к тому месту, где была голова, дзинь на бутылку и в духовку. Просто, быстро и голова не болит.

– У тебя не болит?

– Нет.

– А вот у меня болит.

– Сочувствую…

С точки зрения банальной эрудиции

– Юлия Златкина -

К своим сорока семи я превратилась в умную женщину с признаками интеллекта, с которой бесконечно интересно. А до этого была просто красивой. А ещё раньше – юной и покорной. Эволюция налицо. Не всем так везёт, но у меня были отменные учителя: муж-офицер, проводивший вечера на совместно нажитом диване за созерцанием моих домашних хлопот, переводчик с финского, который пятнадцать лет сокрушался нашей разнице в возрасте и женившийся в итоге на молодой парикмахерше с накладными ногтями, несостоявшийся генерал, сломавший мне кровать, и пара-тройка женатых любовников, от которых я почерпнула ту самую долю исцеляющего сарказма, избавляющую от летального исхода. При таких личных обстоятельствах любая выжившая женщина гарантированно становится остроумной и без труда привлекает взгляды мужчин. К слову сказать, судьба всех перечисленных персон сложилась безоговорочно замечательно: муж богат и счастлив, переводчик в свои шестьдесят нянчит будущего цирюльника, генерала подобрала сердобольная вдова, не заметив его несостоятельности, а один из бывших любовников волею случая живёт в соседнем подъезде. Когда мы случайно сталкиваемся на улице, Вовик по привычке тащит меня в арку и тихим доверительным шёпотом успокаивает, что нет на свете мужчин, достойных меня. Мне приятно, что, в отличие от остальных, Вовик всё-таки переживает, поэтому я не рассказываю, что мы с его женой по выходным посещаем одного косметолога. Мир тесен и непредсказуем. Разумеется, в юности мама говорила мне, за каких мальчиков следует выходить замуж. Что именно она имела в виду, я поняла пару лет назад, когда эти мальчики давно превратились в мужчин, женатых на более сообразительных девочках.

В последнее время мужчины исчезают из моей жизни, так и не появившись в ней. С некоторыми удаётся побеседовать по телефону, в особых случаях – назначить встречу. Но на этом моё везение заканчивается. Позавчера за мной ухаживал владелец яхты, который так и не пришёл на свидание. С полчаса я потопталась у входа в кинотеатр, после чего купила билет и посмотрела фильм одна – не пропадать же вечеру. А вчера бесследно сгинул изолировщик. В отличие от яхтсмена, изолировщик писал грамотно и безошибочно расставлял знаки препинания в предложениях. Он поведал, что имел папу-адвоката и красавицу-мать. Потом поочерёдно прислал фотографии остальных родственников с подробными комментариями, а напоследок самое дорогое – фото любимой девушки времён молодости.

Со снимка смотрела юная особа с голубыми глазами и вьющимися русыми волосами, обрамлявшими нежный овал лица. На ней был мягкий шерстяной джемпер цвета охры, из горловины которого выглядывал модный по тем временам воротник-стоечка. Поверх джемпера скромно повис янтарный кулончик. По каким-то причинам девушка не пошла за изолировщика, растоптав его мечту о совместной жизни и куче ребятишек. Тогда изолировщик махнул рукой и уехал искать счастья в другой город. Отец призывал направить любовный пыл на учёбу и пойти по его стопам, но сын решил искать свою дорогу. В итоге сбился с пути и теперь изолирует трубопроводы в разных районах города. Зато всегда на свежем воздухе. За день до назначенной встречи изолировщик тоже исчез. Я не стала выяснять подробностей – вдруг к нему из молодости вернулась девушка с фото…

А сегодня за мной начал ухаживать повар-кондитер, и я серьёзно опасаюсь за остатки своей фигуры, потому что на одном уме далеко не уедешь. Повар – романтик. Он присылает виртуальные ромашки, пожелания хорошего дня и фотографии велосипедных прогулок. После прогулок для восстановления калорий повар готовит себе обед из жареной картошки и свинины с луком, потом выпивает кофе с двумя кусочками швейцарского горького шоколада. За такое эстетство я «сливаю» ему рецепт фирменного сливового соуса к кебабу. Повар в восторге и обещает занести рецепт в специальную тетрадочку. Несмотря на двухметровый рост, он называет все окружающие предметы уменьшительноласкательными именами. Вспомнила, что ещё мама говорила, что я запросто могла бы осчастливить мужчину кастрюлей качественного борща. Но вместо борща я зачем-то вывалила на его поварской колпак свои рассказы. Все, так сказать, оптом, чтобы осознал масштаб бедствия. Ничего такого повар осознавать не стал. Прочитал первый по списку и написал, что любит Бунина, которого на днях приобрёл в книжном магазине, и ни разу об этом не пожалел. С точки зрения банальной эрудиции повар, безусловно, прав и о Бунине пожалеть невозможно. Кроме того, классикам я не конкурентка. Но ухаживать-то повар взялся за мной, и по этому поводу всё пытается выудить какие-то подробности. А ведь я написала все свои подробности, подробнее не бывает, только открыть и почитать. Хотя жареная картошка, конечно, вкуснее…

Наверное, я много хочу. Недавно прочитала, что только хорошо побитая жизнью баба может оценить тихую семейную гавань. То ли меня мало били, то ли я такая стойкая.

Напротив меня молодая коллега судорожно пытается подать заявление в загс в электронном виде. Она сидит на сайте с двенадцати ночи, чтобы успеть вклиниться в очередь. Я смотрю и понимаю, почему я не замужем. Неохота вклиниваться – я хочу без очереди и по любви.