Текст книги "Хранитель времени"

Глава 6. Как жизнь? Мухам нравится

Вроде я уже говорила – Дэн занял комнату с велосипедами. И хоть убеждал меня, что они ему не мешают, гремел ими поутру капитально.

– Ты меня с соседями рассоришь! – ругалась я.

– Зато будешь знать, за что тебя ненавидят, – огрызнулся Дэн, потирая ушибленную ногу.

За ночь на дверь никто не покушался. Зато, пока мы ездили в магазин, кто-то на мой порог вылил банку варенья. Из яблок. Райских. Старинных, судя по махровой серой плесени.

– Ты знаешь, мне кажется, это разные люди делают, – ошалело предположил Дэн, наблюдая, как я черпаю яблоки совком.

Почему-то меня не покидала мысль о переезде. О милиции. И о возможности выбить передние зубы любителю райских яблок. Можно сначала выудить ему глаза чайной ложкой, а вместо них запихать яблочки, черенками наружу, но потом непременно выбить зубы. Возникали еще кое-какие мысли, но они были откровенно неприличные. Меня что называется колбасило. Никогда не думала, что варенье способно превратить меня в агрессивную суку.

– Доброе утро, – елейным голосом пропела Черная графиня, проживающая под самой крышей, – Вареньице разбили? Бывает. Я вот тоже стала часто ронять. То телефон уроню. То кастрюльку… То телефон в кастрюльку…

Дэн не только поздоровался, он даже поклонился. Но на старушенцию, его вежливость не произвела ровным счетом никакого впечатления. Она бдительно оглядела его голые волосатые, как у Хоббита, ноги с заметным синяком на лодыжке и выразительно поморщилась. Графиня явно относилась к той категории пожилых людей, которым кажется отвратным ношение шорт. Особенно – мужчинами.

– Моветон, дорогуша, – доверительно сообщила она мне, почти незаметно кося глазами на непристойные конечности.

– А что будет бонтоном в такую погоду? – звенящим от внезапной наглости голосом, парировал Дэн.

– Легкие парусиновые брюки свободного кроя, – не раздумывая, ответила Графиня.

И тут Дэн меня совсем ошеломил.

– Благодарю вас. Всенепременно обзаведусь такими, если сумею найти, – не сбившись ни на одном слове, выпалил Дэн.

– Похлопочите, голубчик, вас они украсят, – сухо сказала Графиня и удалилась, приветливо улыбнувшись мне на прощанье.

Я уже было переключилась на липкие яблоки, как услышала ее голос.

– Деточка, забыла вас оповестить. Какая-то падла, – Дэн едва не рухнул с лестницы, – чинит вам козни. Как отловите – позовите меня – за такие происки и я клок волос вырву.

– Вот тебе кандидат номер один, – тихо прошептал Дэн, когда ее шаги стихли.

– Туфта. Она не из тех, кто умеет делать варенье. Она знаешь, как свою пенсию тратит? Я сама видела. Два часа будет покупать ломтик ветчины. И именно тот, который посчитает нужным. Привередливая она. Ее все продавцы ненавидят. Но почему-то уступают и дают то, что нужно. Она требовательная. И непреклонная. Но варенья у нее быть не может. Я точно знаю.

Мне Графиня нравилась. Хотя поначалу я ее побаивалась, как и все дети в нашем дворе. Она как глянет – сразу понятно – все-все про всех ей известно. Но я точно знаю, в ее взгляде не было презрения, немного осуждения – это да, но она и осуждала необидно.

– Дура ты, я и сам понял – знатная старуха. Справедливая. Она, если что не по ней, сразу скажет в лицо. Качественная старуха, – постановил Дэн.

Второй кандидат не заставил себя ждать. Открылась дверь слева и семейная пара выкатилась, шаркая ногами. Сейчас многие ходят по улице в пляжных тапочках. Неудобно, зато ноги проветриваются.

– Я же тебе говорила – это она шумит. Всю лестницу засрала, поганка невоспитанная.

Мне было неприятно, что про меня говорят, будто я сдохла и воняю прямо на лестнице.

– Не обращай внимания, коза она и в Африке коза, – жалостливо добавил супруг соседки.

Обозвав меня поганковым парнокопытным, соседи вальяжно ушлепали на улицу. Специально громко возмущаясь «этой» неряхой. То есть мной.

– Не они, – немного подумав, решил Дэн.

Может, и не они. Но я-то вижу – раньше со мной разговаривали совсем иначе. По-доброму. Приветливо. Или равнодушно. Не как теперь.

Третий кандидат серой килькой прошмыгнул мимо нас, пряча глаза, беззубый рот прятался в бородке, напоминающей прошлогоднее воронье гнездо. Вслед за шустрым мужем прошествовала соседка в белой кружевной шляпке из пластмассы. Поравнявшись с нами, она демонстративно сморщила нос и громко проорала мужу:

– Некоторые срач разводят. В детстве к чистоплотности не приучили. Мы, настоящие питерцы, никогда себе такого не позволяем.

Когда на лестнице наступила тишина, Дэн не удержался от вопроса.

– Они какие-то особенные питерцы?

– Ага. С крайнего севера. Хотя, что я вру. Муж, он вроде из Ленобласти. Да какая разница, где они родились?

– Никакой. Просто я настоящих питерцев впервые увидел.

Пол сверкал мокрой чистотой. Руки пахли кислятиной. Прохладная вода в душе успокаивала и улучшала настроение.

Мы решили не устраивать засаду, а снова уехали за город. Мне фотографировать хотелось. Дэн катался поблизости, пока я охотилась за птицами. Обнаружила даже пару редких экземпляров. Полевого воробья – такой шустрый красавчик! И коноплянок. Ярко-желтых как канарейки. А чибисы – ну просто радость жизни. Но близко к себе не подпускают. И правильно делают. Им вообще не везет – у них вороны гнезда разоряют.

Мне немного обидно, что кроме меня никто из друзей птицами не увлекается. Даже Дэн, у него нужного фотика нет. Но это неудивительно. У него даже зимних ботинок нет. Он в аспирантуре учится. А это, как оказалось, весьма накладное дело. Трудиться надо много, а на что жить – всем плевать. Хотя я Дэна жутко уважаю за такой подвиг.

– Ты обгоришь, – Дэн рассмотрел мое лицо и недовольно поморщился.

Он презирает загар, считая его неэстетичным и вредным. Потому что у него самого аллергия на ультрафиолет.

– Ничего мне не будет. И плевать на кремы эти поганые!

Шурик, наверное, до сих пор всем рассказывает про то, как я позагорала.

– Ну и дура. Ты знаешь как это опасно? – возмутился Дэн, нарезая на велике круги вокруг меня.

В этом он весь. В мире миллион опасностей для здоровья и все они ему известны. Меня бы задрало постоянно просчитывать что есть, пить, и учитывать еще кучу всяких правил.

– Ты тощий, – из вредности заметила я.

– Ну, тебя. Я даже поправился, – почти испуганно Дэн оттянул складку кожи на своем ребристом боку.

– Из тебя даже суп не сварить. Тебя даже на собачий корм не возьмут.

Он как конструкция из рычагов. И я точно знаю – ему самому эта тощеватость нравится. Иначе он бы отъелся. Но зато ему никак не решиться надеть свои скинии-штаны, в них его, гм, достоинство слишком уж выдается.

Пока голову не напекло, я фотографировала. В кусте самозабвенно пел варакуша. Голос соловьиный, а наряд рассмотреть пока не удавалось. Что-то невероятно синее на грудке и еще много оттенков. Я его сразу полюбила.

Варакуша улетел. Оставив меня наедине с кучей отвратительных снимков, только парочка качественных получилась. Это все ветер виноват – он ветку раскачивал.

Уничтожив самые дохлые кадры, я впала в тоску и вспомнила про это поганое райское варенье. Жутко оно меня взбесило. Хорошо, что Дэн рядом будет, когда домой вернемся.

Звонок от девчонки из универа меня застал врасплох. Мы даже не подруги, а тут такие уси-пуси-агагаси. Лепечет какую-то хрень и напоследок спрашивает о моем здоровье. С чего бы это?

– Здоровье? Фиговое оно у меня. Но это секрет. Ты никому не говори, ладно, – зловещим шепотом сообщила я и отключила мобильник, чтоб не спугнуть чибиса, который вышагивал совсем неподалеку.

И какого черта у меня не хватило денег на телевик со стабилизатором? Я же только с рук снимаю, шевеленка дикая. И у меня и у птиц. Хотя умные фотографы считают, что дело вовсе не в стабилизаторе.

Дома – ура-ура – ничего поганого не произошло. Пока Дэн занимался приготовлением рыбы по таинственному норвежскому рецепту, я слила фотки и даже успела их отбраковать. Часть откадрировала. На десять неплохих снимков – двести мусора. Который полетел в корзину. Неплохой результат. Особенно портрет варакуши – ножки тонкие, клюв поет, и блик на глазе есть. Без блика глаза у птиц мертвые получаются. Я фотку только чуть-чуть обработала в смысле четкости. Отличная фотка, смотреть приятно. А вот чибисы так себе получились. У меня их много, а четкого кадра как не было так и нет.

– Кушать подано!

Стол был сервирован по всем правилам. Правда, у меня обнаружилась всего одна вилка для рыбы. А и не знала, что она у меня есть. Я ей как обычной пользовалась.

– Вкусно?

– Ммм…

– Я тебя научу готовить. Потом.

Ага. Так я и поверила. Не научит. Он такой. Некоторые секреты так и остаются секретами навсегда.

– Я ошибся, – после таких слов держи ухо востро.

Если Дэн признается в ошибке – значит, дело совсем плохо. Для меня.

– Мы неправильно подошли к проблеме. Тебе нужно подумать не кого ты когда-то обидела, а совсем наоборот.

На осмысление ребуса у меня ушла пара минут, за которые я доела последний кусочек рыбы, макая ее в соус.

– Не поняла? Объясняю. Вспоминай, кто тебе нагадил?

– Ты про варенье, что ли?

– Нет. До него. До всего, что произошло в последнее время.

– То есть ты думаешь, что меня травит тот, кто навредил мне раньше? Такого не бывает!

– Еще как бывает. Сначала обидят, сподлиничают, а потом ненавидеть начинают. Ведь ты становишься как укор для их воспаленной совести.

Дэн теоретик. Иногда мне кажется, что он рыба, которая живет в аквариуме, до краев полном знаний. И которые ни фига к реальной жизни не имеют никакого отношения. Голая теория. Не применимая к человеческим отношениям. К моим проблемам уж точно. Иногда он выныривает, проверяя свои идеи на практике и чаще всего, оказывается не прав. И устраивает по этому поводу истерики. Я не шучу! Он реально может психануть, заявляя «Извини, это не мое. Это – не для меня». Намекая, что это занятие никаким боком к таким умникам как он не касается.

Он смотрел на меня прозрачными зелеными глазами, ожидая ответа. Пришлось вдуматься изо всех сил в его новую теорию.

– В твоих словах что-то есть, – подумав, сообщила я.

– Еще бы, – без ложной скромности согласился Дэн.

– Но тех, кто насрал мне в душу, не так и мало.

– Вспоминай. Думай. Анализируй.

– А, может, ты мне напомнишь?

– Нет. У меня память как у золотой рыбки.

Вечно он этих рыбок беспамятных припоминает, особенно когда делает вид, что не помнит ни фига.

Ладно, попробую сама разобраться.

Меня часто обижали или пытались обидеть. В школе. Но в последний учебный год поутихли. И вот тебе на – снова я кому-то перешла дорогу. Прям не я – а черная кошка, в которую так и норовят кирпич бросить. А я, между прочим, и не черная вовсе и о плохом вспоминать не люблю. Но, судя по лица Дэна, вспоминать придется.

Парень, который меня бросил из-за другой, хотя хотел встречаться с нами двумя, но был послан на три вековечные буквы. Та, другая, которая приходила выяснять отношения, и была послана туда же. Пацан из класса, которого я поймала на воровстве и сначала смолчала, а во второй раз сдала с потрохами обворованному. Кто еще? Соседи, которым не нравится, что я раз в неделю мою лестничную площадку, они считают, что таким образом я помогаю дворнику, которая за это получает зарплату…

– Я не знаю. Честное слово. Но если я не стану реагировать, то они перейдут к более активным действиям, и себя обнаружат. Этот как пить дать, – мой план блистал оптимизмом.

– Ну-ну, – Дэн немного обиделся, он ожидал более восторженной реакции на свое предложение.

После полуночи, когда воздух превратился в душную влагу, мы снова отправились проветриться. Обсуждая все что угодно. От этимологии слова медведь, до лесных пожаров. С медведем не все понятно. Оказывается, он не имеет никакого отношения к веданью меда. Скорее – к его поеданию. Я незамедлительно вспоминаю что название города Берлин, как раз произошло от древнего названия медведя. Получается, что раньше его звали «Бер».

– Или Урс, – добавляю я с предовольным видом, – Или барибал. Я вообще уверена, что имя Балу от барии-бала произошло.

– Нет. Все намного сложнее. И вообще у тебя в голове манная каша.

– Ну да, я знаю, что произносить имя этого зверя было под строжайшим запретом. Его называли как угодно, только не по-настоящему. Не то услышит и придет. Это как рак – стоит о нем задуматься, он тут как тут. Это типа программы, которую мы сами запускаем своими страхами.

– Давай, я упрощу тебе задачу. Если ты действительно хочешь понять, как назывался медведь, а это слово тоже было табу, надо сравнить его название в родственных языках. И получится слово, похожее на «рысь». Но следов истинного имени ты не обнаружишь в нашем языке. Да и во многих других. Оно бесследно исчезло.

Дэн продолжал рассуждать, а я вспоминала тех, кто успел меня наобижать и у меня заметно испортилось настроение. Меня злила даже прилипшая к спине майка. Хотя, раньше я бы вспомнила долгую мерзкую зиму и вовсю насладилась жарой.

На «нашем» перекрестке мы снова стреляли по бочке. Дэн – из рогатки, я из пневматического пистолета. Мне не жалко патронов. Дома я стреляю по коробке с кустком брезента внутри, а потом достаю из нее немного плющенные пульки и использую их по второму разу. Иногда и по третьему. Те, которыми я стреляю сейчас, были отстреляны по четыре раза.

– А Панк, он где работает? – вдруг спросил Дэн.

– Нигде. Он бабушку доедает.

От моего ответа Дэн вытаращил глаза и стал как лемур.

– Как это?

– Ну, так Вова сказал. У Панка было две бабушки и обе померли. В квартире одной он теперь живет, а второй питается. Ей богу, так и сказал.

Мы с Дэном молча обдумываем Вовины слова. Дэну ни Вова, ни Панк не нравятся, но Панка он совсем на дух не переносит. Мне кажется, он его боится. Панк слишком непредсказуемый тип.

– Я тоже ем бабушку, – Дэн онемел от моего признания, – В некотором смысле. Она нам квартиру оставила. А потом родители оставили меня в ней. А Панк, наверное, сдает лишнюю бабушку в аренду, тьфу, квартиру, и на эти деньги живет. В общем – мы все внуки и наследники умерших предков.

– Смотри. Пока мы стреляли – луна вон уже куда перебралась, – не желая продолжать тему покойниц, сказал Дэн.

Еще бы. Я точно знаю, что ему в плане наследования ничего не светит, пока живы родители. У Дэна отец – редкостный деляга. У него вся семья в кулаке. Финансовом. Я вообще в их семейных отношениях мало понимаю – все что-то кроят и делят, а в результате всем рулит отец. Иногда мне кажется, что он правильно поступает. Иначе бы они с голоду вымерли, жуть какие непрактичные.

Отъехав буквально сто метров от перекрестка, я первая заметила дым. И встревожилась. Дэн плохо видит вдали и ехидно намекнул, что я ошиблась.

– Да нет же. Сейчас немного проедем и ты сам увидишь!

В ярком лунном свете мир выглядел черно-белым и отчетливым как декорация к фильму ужасов.

– И, правда. Дым, – понюхав воздух, согласился Дэн.

– Надо пожарных вызвать.

Сама предложила и сразу задумалась почем нынче ложный вызов огнеборцев. Вроде бы тыщи полторы?

Дымная завеса плотной пеленой накрывала край поля у самого леса и мне было непонятно, где находился огонь.

– Блин, а я ведь даже не знаю, по какому номеру нужно звонить. Ноль один? Или ноль ноль один? Или сто двенадцать? Или сто двенадцать только без симки покатит? Вроде бы он в любой трубке сам по себе уже есть?

– Ты снова несешь чушь. Но в одном ты права – мы оба беспечные идиоты. Нужных номеров у нас в памяти нет.

Сплошное расстройство – трубка есть, а как позвать на помощь – непонятно. А еще – если я позвоню по сто двенадцать, то меня спросят адрес, которого я не знаю. Глупо отвечать – дорога в поле около леса. Если это не лесной пожар – полутора тысяч тоже жалко. Ну – и орать на меня будут, это как пить дать, а я знаю, как мне будет от этого плохо.

– Давай, проедем немного по полю? – предложил Дэн, заметив, что я уже достала мобильник.

Он тоже обеспокоен, а меня распирало от желания срочно позвонить и спасти несколько деревьев и птиц, которые на них обитают. Такой азарт возник – не остановить. Но я послушно свернула на боковую почти не проезжую дорогу. Которая когда-то состояла из грязи, изъезженной тяжелыми грузовиками. А потом грязь засохла и окаменела, а колея осталась. И я почти сразу в нее въехала колесом, рухнув прямо с великом.

У самой головы – канава, в которую предприимчивые продавцы овощей, скидывают залежалый товар. Вонь жуткая, а встать самостоятельно я не могу, придавленная велосипедом. Мне смешно. Но громко смеяться не хотелось.

– Ты что тут разлеглась, как говно на именинах? Хихикает еще, – ворчал Дэн, помогая мне подняться.

– Я дальше пешком пойду. Нафиг мне этот ночной экстрим. А почему говно на именинах? Хорошо хоть пистолет в рюкзаке у Дэна лежал, иначе бы я его точно посеяла.

– Смотри, сколько елок в канаву накидали, – мрачно заметил Дэн.

– Это не елки, это сосны, – иссохшие символы нового года выглядели плачевно.

– А тут розы и гвоздики, и еще хризантемы какие-то. Дивная помойка, – его заявление меня позабавило.

Обсуждая как правильно вызывать пожарных, мы продвигались дальше. Как вдруг нас осветило пламя костра. Оказывается, он горел за густыми кустами, а мы как последние дураки выскочили прямиком на него.

– Стоп! – тихо приказал Дэн.

Отступив на пару шагов обратно в тень, мы пытались рассмотреть, какому идиоту пришло в голову жечь костры, когда везде предупреждают об опасности пожара.

– Бомжи? – Дэн попытался установить велик на подножку, но у него не получилось.

– Неа. По-моему, сатанисты.

– Ну тебя. Какие же они сатанисты?

Дэн считал себя экспертом и в этой области.

– Какой дебил будет в такую жару в длинном плаще ходить? – пояснение прозвучало правдоподобно.

Нас не видели и не слышали. Что меня крайне радовало. По-честному – я ни бомжей, ни сатанистов не люблю. Хотя с бомжами есть о чем поговорить.

– Пошли уже отсюда. Вон у них машина стоит за деревьями. И если что – они зальют огонь водой из канавы. После того, как…, – сдавленно прошептал Дэн, медленно отступая в относительную темноту.

– Неа, они будут заливать его кровью невинных младенцев, – моя шутка не понравилась даже мне самой.

– Какие-то они неправильные, – не слушая меня, рассуждал Дэн, оглядываясь.

Ну, кто б сомневался – он великий спец и в этой области. Прям треснуть его хочется. Развернув велики, мы начали планомерное отступление. Иссохшая земля, по весне размытая дождями, превратилась в подобие яичной скорлупы и предательски хрустела под ногами. И ощущение такое гадкое – словно занесен топор, которым меня сейчас рубанут в позвоночник.

– Вот черт! – Дэн здорово ушибся об педаль.

Прыгая и потирая ушибленное место, он случайно наскочил на груду ламп дневного освещения и они с веселым дребезгом ссыпались в канаву.

За нашими спинами послышались медленные отчетливые звуки шагов. У преследователя тяжелая неудобная обувь, но и огромное желание выяснить, кто ругается и шебуршился за кустами. На велик садиться нет смысла. Я точно сверзнусь. А вот Дэн уже далеко, крутит педали, подпрыгивая на колдобинах.

Казалось, что это невозможно, но топот преследователя заставил меня прибавить скорости. Бежать, толкая велик, неудобно, это как с раскладушкой кросс сдавать. Но еще противнее осознавать, что меня бросили в одиночестве.

Когда некто в плаще оказался совсем близко, я наткнулась на Дэна, который начал методично расстреливать его из рогатки. Первым выстрелом подбив лицо. Судя по воплю – лицо принадлежало девушке.

– Сукиии, – мне неинтересно рассматривать, что у нее так повреждено, нос или глаз.

– Ходу! – у Дэна в руке всего три камешка, а рогатка не пулемет – из нее очередями не постреляешь.

С пистолетом было бы еще хуже, его перезаряжать устанешь.

По дороге мы мчались как китайские гонщики за олимпийкой медалью. Дэн воплем приказал свернуть направо. И как только мы оказались за деревьями, мимо пронеслась знакомая машина с летучей мышью на капоте. Даже не верится, что мы снова встретились.

– Офигеть! – почти радостно заорала я.

– Не то слово, – не разделяя моего энтузиазма, проворчал Дэн, шлепнув себя по щеке.

Комары атаковали внезапно. У меня на руке уже штук двадцать пристроилось. Сосут кровушку, вурдалаки.

– Заткнись, а. Машина совсем рядом, – прошипел Дэн.

Его так трясло, что даже комары ссыпались. Плавно перемещаясь на меня. Даже в макушку укусить успели.

– Ты струсил? – я знала, что вопрос глупый, но нужно было что-то спросить.

– Ага. Сдрейфил и наложил в штаны.

Ну что со мной поделать – я тут же начала принюхиваться. Пахло сладко, почти приторно.

– Это бананы тухлые.

– Ты нажрался тухлых бананов? – не веря своим ушам, переспросила я.

– Они почти у тебя под ногами лежат, – уточнил он.

Машина пару раз взревела двигателем и затихла. Потом послышался раскатистый женский смех. Нет – заливистый. В общем, какая-то опасная злобная тварь хохотала надо мной.

– Я их знаю, – мое признание впечатлило Дэна, – Это я им швепса в салон напузырила.

– Тогда нам капец, – решил он.

Спустя минуту я решила, что нас поймают и убьют прямо здесь и сейчас. По телеку порой такие страсти про сатанистов показывают – инквизиция нервно курит в сторонке.

Было сложно решить – пугаться до паники, или посмотреть, как оно сложится дальше. Но без боя я не сдамся.

Машина медленно проехала обратно, освещая дорогу фарами. Окна открыты и из каждого высунута выбеленная рожа. Наверняка, они догадались, что мы спрятались где-то поблизости.

Ну, ничего, сейчас уедут, оставят нас в покое.

Дэн тихонько выругался, когда машина аккуратно, в два приема развернулась и встала. Нас караулили. Как капкан зайца. Как жаба муху. Как сосулька прохожего.

Теперь оставалось стоять и ждать. Молча, неподвижно. Потому что от рож нас отделяли обглоданные гусеницами прутья вербы и совсем незначительное расстояние. Я бы легко могла забросить на капот тухлый банан. Если бы захотела.

– Нам не уйти, – Дэн приложил палец к губам, приказывая молчать.

Деревья и кусты росли небольшими группами вдоль дороги, а за ними простиралось поле.

– Слушай, мне показалось, или в машине одни девушки? – щурясь, прошептал Дэн прямо мне в ухо.

– Две штуки точно есть. А двое других – парни.

Представив ситуацию со стороны, я начала веселиться. Неплохо мы лес от огня спасли. Можно сказать – герои. Супермены хреновы. Лучше бы пожарников вызвали за полторы тыщи.

Меня на хи-хи пробило. Ничего поделать не могла – руками прикрываю рот и трясусь. Смех где-то внутри, если вырвется – нам хана. Вот бы Панка сюда. Он бы тут такое устроил. Он когда агрессивный, жутко выглядит. Как медведь-шатун из берлоги, только с хаером и в одежде. Стоит посмотреть на его сломанный нос, сразу видать – он умеет драться. Эти сатанисты от одного его вида быстро бы передумали на нас охотиться. Он же полный псих. Его когда менты на улице видят – на другую сторону дороги переходят. Он сам так говорил.

А Вова, тот лег бы на траву и смотрел в небо. Думая о высоком. Может, пару фраз умных произнес.

– Как бы лестницу мне Раздобыть подлинней, Чтоб до самого неба достала…

Машина выглядела опасной. Как хищник, караулящий жертву. Могу чем угодно поклясться – она прислушивалась и вглядывалась. Если бы луна не скрылась за облаками – нас бы уже засекли и утопили в канаве.

Послышался звук открываемой двери. Девушка медленно выставила свои экзотические копыта на пыльную дорогу. Рука в черной перчатке выбросила непотушенный окурок. Я приготовилась бежать. Велик жаль, но с ним по полю много не набегаешь. Там канавы и буераки всякие. Плевать на велик.

– А глаз я ей все-таки подбил, – голосом приговоренного к смерти, сообщил Дэн.

Мне показалось, что нас и, правда сейчас найдут, отловят и убьют. Вот черт! Я теперь никогда не узнаю, что скрывается за запертой дверью в квартире Вовы.

Мой страх начал граничить с отчаянием, а глаза следили за рукой в перчатке, которая изображала какие-то красивые плавные движения. Словно танцевала под музыку.

А с чего это я должна бегать от всякой сцуки в ботах? Не побегу. Даже если Дэн меня одну бросит. Эта в ботах тоже не очень-то проворная. Если правильно подсечку сделать, то грохнется она как миленькая. Вот тут велик и пригодится, я его на нее сверху положу. Будет как жук навозный лежать. Я знаю как это – сама только что на себе испытала.

– Асмодей, пойдем, поиграем с мышками, – голос почти пел, предвкушая мстительное развлечение.

Энергичным движением сцуко выбросила свое длинное тело из машины и красиво потянулась, подняв руки.

Пипец. Вон как вышагивает, только плащ развивается, по ногам хлопает. От такой только когти рвать, проявляя поразительные спортивные способности. И парень, что следом выбрался тоже не из медлительных. Пожалуй, они нас и в поле настигнут. Черт, как жаль, что Панка нет с нами!

– Отступаем на заранее подготовленные позиции, – мрачно выговорил Дэн.

– Как мило. Я их вижу. Две глупые мышки трясутся от страха. Мне – мальчика. А ты с этой поиграешь. Ну что вы встали – идите к нам!

– Уроды! Ван Хельсинга на вас натравлю! – с какого-то перепугу заорала я.

Дэн упал, пытаясь запрыгнуть на велик.

– Милый мышонок, сколько напрасных усилий…

Луна засияла вовсю. Тишину нарушил рев – мимо нас на огромной скорости пролетели две машины. Черная и желтая. Чуть ли не прижавшись друг к другу бортами.

Какие-то безумные стритрейсеры решили, что пустынная дорога – прекрасное место для гонок.

Сцуко и Асмадей как перепуганные вороны отпрыгнули на обочину.

– Сваливаем! – непревзойденное чутье потенциальной жертвы не обмануло Дэна.

Пока визжали тормоза, мы успели удрать до поворота.

Громкий бабах и скрежет металла взорвал тишину ночи. Обернувшись, я ожидала увидеть столб пламени, но его не было. Кто-то вопил. Как в замедленном кино в воздухе летела машина. Желтая теперь лежала на боку, обнажив некрасивое брюхо. Крутились колеса.

На поле, именно в том месте, где сорвалась с катушек гоночная машина, росло всего два дерева. Совсем рядом. И машина врезалась между ними. На высоте метров трех, не ниже. Пассажиры были пристегнуты. Иначе бы они вылетели через лобовое стекло. Теперь водитель очутился в районе заднего сиденья. Во всяком случае, его голова.

– Не фига себе сбегал за хлебом, – с какого-то перепугу высказалась я.

Дэн только кивнул, вглядываясь в труп машины.

– Они что, мертвые совсем? – вместо ответа я услышала чей-то сдавленный вопль.

Машина скрежетнула. Я ожидала, что она качнется и грохнется на землю. Но вместо этого у нее отпало передние колесо, а потом и бампер.

– Ваууу, – завыли сцуко и Асмадей.

– Жертвоприношение! – откликнулся веселый мальчишеский голос.

Вторая гоночная машина опомнилась, сдала задним ходом к месту аварии. Как в замедленной съемке, из нее вышли молчаливые подростки. Тот, кто остался в салоне, бубнил по мобилке, вызывая подмогу. Друзья сатанистов тоже выбрались поглядеть, но веселиться при посторонних не стали.

– Пипец, – высказался кто-то из гонщиков.

Расстроенные, мы покатили домой. Вскоре навстречу нам пролетели гаишники, за ними – пожарные. Три машины скорой помощи завывая, рвались к месту аварии.

Наступившая тишина казалась неестественной и тревожной. Словно кто-то выключил фильм на самом интересном месте. Мне хотелось быть там, на месте катастрофы и видеть, как все происходит. Меня словно магнитом туда тянуло. Что за характер такой дурной – там же кровь и горе, к чему на него любоваться и впитывать все подробности, чтоб потом перебирать их в памяти?

– Интересно, а костер они потушили? – вдруг спросил Дэн и начал смеяться.

Достойным завершением приключений могло стать все что угодно. Но меньше всего я ожидала обнаружить перед собственной дверью кучу, которая воняла как свежая. Неизвестный засранец поначалу намеривался написать в замочную скважину, но у него ничего не получилось. Поэтому залито было все как из брандспойта.

– Итак, мы имеем дело с особью мужского пола, – заткнув нос руками, возвестил Дэн, и добавил – Баба так нассать не может.

На уборку ушло довольно много времени и газет. Чтобы не тронуться умом, я вообразила, что мою покойника. Умирая, как и все нормальные покойники, он обкакался и описался, но при жизни был мне дорог. И мой долг подготовить его к достойному упокоению. Воображение вильнуло и выдало новую версию.

Дверь, которой лет пятьдесят, не меньше, жрала втихаря мимо пробегающих кошек. Пила воду из ведра дворника. Закусывала пауками. На десерт довольствовалась пылью. Копила-копила и выдала все отходы разом. В общем, я убираю продукты жизнедеятельности собственной двери.

– Поймаю – убью.

После обещания, я перечислила все известные мне ругательства. И то, что Панк изредка говорил, повторила тоже. Получилась внушительная поминальная речь. В которой тема убийства на сексуальной почве оказалась основной.

– И правильно сделаешь. Я бы тоже убил, – согласился ошеломленный моим лексиконом, Дэн.

В ванной я раз сто вымыла руки, даже чистящим порошком и зубной пастой. Мне все казалось, что он меня воняет. Я даже лицо ей намазала.

– Ты долго там? – сонным голосом воззвал Дэн.

– Уже. Скоро, – для убедительности я высунула лицо за дверь и впервые увидела, как человек от испуга подпрыгивает.

Только посмотревшись в зеркало, поняла, в чем дело. Я как кикимора была – зеленая такая.