Текст книги "Танец маленьких дедушек"

– Простите, пожалуйста, мне велено сделать объявление. По случаю примирения нашей хозяйки Бодрой Маркизы со своим Маркизом сегодня у нас праздничная заварка: настоящий английский чай от самой королевы.

На этих словах у дедушки вдруг выпучиваются глаза. Закашлявшись, он судорожным движением отодвигает от себя подальше чашку с опасным напитком. Но тут восклицает Настя:

– Ура, у нас английский чай! Мама, чур, ты у нас королева и сейчас будешь раздавать нам яд!

– Что за чушь? Чему ты успел научить моего ребёнка за те пять минут, что мы задержались?

– Не за пять… Кхм… кх… А за полчаса, – прокашлялся, наконец, дедушка.

– Да, пусть расскажет, что это они тут. И ноги… Почему у них ноги на столе? – дополняет маму Алёну бабушка.

– Что значит, у них? Я свою убрал.

– Ноги – это так они сидят при королеве, в знак уважения, – предполагает королева-мать Алёна. – У них же этикет…

– Вот видите! Выходит, дедушка, ты не уважаешь нашу королеву! Тащи свою ногу назад, на стол… – бабушка тянет дедушку за штанину, но он не сдаётся. Взоры всех вопросительно смотрят на дедушку.

– Ну да, есть такой ритуал за морем… Именно у англичан, да! – семейный знаток этикета принял решение выкручиваться до конца. – Я же вам говорю: пресловутый «файв-о-клок». Представьте себе, девочки, королевский замок. Представили? Двор заполнен придворными. Все толкутся у балкона, ждут, когда герольды объявят список приглашённых на пир…

Настя легко представляет старинный замок: он похож на их дом отдыха. В замке длинный стол, за которым сидят сплошные герцоги и маркизы. Одежда на них тоже старинная, как раз такая, какая нравится Насте в сказках. Все держат правую ногу на столе. По этикету это означает, что они готовы на всё ради своей прекрасной королевы. Без ботфортов, конечно, ботфорты под столом.

Дворяне неотрывно смотрят на её величество, ловят её благосклонный взгляд. Вышколенные официанты с невозмутимыми лицами берут у каждого гостя его чашку и подносят к королеве. Королева собственноручно насыпает в чашку сахар. Одним сахар белый – из той вазочки, что слева, без яда. Другим – синий, из той, что справа. Герцоги и маркизы ревниво поглядывают, кому из какой, и озабочены только одним, как сохранить своё лицо, если что…

Официант Алексей приносит пирожные. Все встречают его с ликованием.

– Чудесно!

Каждое пирожное выполнено в виде парочки маленьких, как игрушечных, цветных ботфортиков, с серебряными пряжками и золотыми шпорами.

– А почему сапоги? – спрашивает пытливая мама Алёна. Ей хочется знать всё в подробностях.

Официант умоляющим взором смотрит на дедушку. Тот понимает, что надо приходить на выручку.

– Да это тут местная легенда, ничего интересного. Бодрый Маркиз спалился… В смысле, провалился в болото. В конце концов… Вот, остались только сапоги.

Официант благодарит дедушку взглядом и исчезает.

– Прикольно! – смеётся Настя. – Я не знала про болото.

Лакомство так и просится ей в рот, но тут выясняется, что нога, дотоле служившая украшением стола, теперь мешает это лакомство ковырять специальными ложечками. Кажется, Настя уже начинает понимать, зачем людям этикет.

– Ладно уж, уберу я вашу ногу, – Настя произносит это с ворчанием, чтобы эти взрослые не задавались, что они тут главные.

«Эх, вот была бы она английской королевой, – мечтает про себя Настя, – то уж точно знала бы, кого пригласить на пир. Конечно, этого Арсения из соседней группы. Приходит он к ней во дворец в костюме барона, весь в сапогах… А она ему сахару, сахару… Синего! Посмотрим, как сохранит он своё лицо!.. Нет, потом она, конечно, даст ему противоядие, но здороваться больше не будет…»

– И всё-таки, кто-нибудь скажет мне, что такое этикет? – возвращается к прерванной теме дотошная мама Алёна, помешивая чай ложечкой.

Все вопросительно смотрят на дедушку. Но тут опять вмешивается официант. Все привыкли уже к такой его манере – возникать призраком – и дедушка уступает ему слово.

– Я могу сказать, мы учили. Этикет – это когда всем нашим клиентам хорошо.

– Вы, безусловно, правы, – соглашается мама Алёна, – нам у вас хорошо. Но, может, есть ещё версии?

– Я знаю! – поднимает руку Настя. – Этикет – это когда у Юры ноги под столом.

– Молодец, – одобряет дедушка. Блестящий ответ внучки он записывает в достижения своих неординарных педагогических приёмов.

– Но у Насти тоже должны быть ноги под столом. Иначе что это за этикет, – поправляет мама Алёна.

– Правильно, а на ногах у всех носки, – это вносит поправку в проект семейного этикета бабушка.

– А на носках у всех тапочки, – добавляет Настя.

– И все живы-здоровы, – не сговариваясь, говорят хором дедушка с бабушкой.

– Э, да мы же, оказывается, именно так и живём! – восклицает мама Алёна. – У всех ноги под столом, и мы живы! Смотрите-ка – точно по этикету!

Семья принимается за вкусный чай с ароматными ботфортами.

Примечания

1. Название дома отдыха «Бодрая Маркиза» навеяно маркой мороженого «Бодрая корова» – чья-то замечательная находка! Однако автор просит не считать этот рассказ рекламой мороженого. И уж тем более – английского чая…

2. Рассказ написан задолго до разгула известных событий с отравлениями в королевстве Великобритания. Автор не виноват, что текст получился с такими провидческими мотивами.

Вокруг музыки

Вчера Настя впервые подралась. Вышла с сольфеджио, а там её враг Арсений. Слово за слово…

Ну как, подралась. До этого всегда Арсений толкал Настю, все пять лет из шестилетней её жизни. А сегодня, наконец, достойно ответила она.

Схватка была скоротечной, но суровой. Враг, пересчитав свои и так щербатые от возраста зубы, ошибся в счёте и удивлённо произнёс: «Ого!» Но, пересчитав заново и убедившись, что все двадцать пять всё-таки на месте, многозначительно закончил: «Ну, теперь берегись…»

После чего, шмыгая носом и всхлипывая, поспешно ретировался ябедничать маме, оставив поле битвы за Настей.

Настя погрозила ему вслед кулаком и вдруг ощутила неведомый доселе вкус настоящей победы.

Мама Алёна была так ошеломлена событием, что неосмотрительно завела Настю в кондитерскую и там была вынуждена купить какую-то особенную конфету, размерами со спортивный кубок по боксу.

Настя подумала, что пятёрка по сольфеджио приносит гораздо меньше дивидендов, чем удачно подставленное левое плечо, толчковое. «До, ре, ми, фа» и так далее – вещь, понятно, нужная. Но настоящая жизнь, кажется, начинается после музыки.

Учительница по фортепиано давно восторгается Настиными способностями. Говорит, что, возможно, они обусловлены наследственностью. А узнав, что «Кукушечку» Настя разучивала дома на детском клавесине, а в школе блестяще сыграла на настоящем рояле, ужаснулась и сказала, что такому ребёнку надо немедленно купить рояль.

С появлением в жизни скайпа дедушка с бабушкой всегда в курсе, что происходит в Москве, как будто проживают там живьём. Вечером дедушка сказал, что он готов спонсировать покупку рояля. А если прибавить бабушкину месячную пенсию, то даже на парочку приличных роялей хватит. Пусть только папа Андрей поищет в интернете. Дедушка, например, поискал и быстро нашёл подходящий вариант. Отдают бесплатно, лишь бы забрали. То есть, дедушкина пенсия вообще экономится и её можно пустить на пиво в честь покупки, а бабушкина пойдёт на спуск. Спускать надо с семнадцатого этажа и за счёт покупателя. Дедушка уже ищет верёвки и лебёдки для спуска рояля через балкон. Трудно только, говорят, найти бригаду, что грузчики редко роняют[2]2
  Здесь и далее сохраняются просторечные выражения и речевые обороты. – Прим. автора.


[Закрыть].

Папа Андрей сказал, что рояль, конечно, хорошее дело, но он боится, что содержать его им не позволят стеснённые жилищные условия. Если купить рояль и разместить в их квартире, то он вытеснит всю мебель, включая их с мамой Алёной постель, кухонный (он же рабочий) стол, два шкафа с книгами и даже частично унитаз. Впрочем, унитаз можно оставить, но проку от него будет мало, так как он целиком окажется под роялем. А насколько папе Андрею известно, ещё не выдумали рояли таких конструкций, чтобы ими можно было заменить всё, что они вытесняют, особенно унитаз.

Тогда нашла выход мама Алёна. Она предложила сделать пропил к соседям и расположить рояль у них, а Насте оставить только тот край, что с клавишами. Ну а что, они нам давно должны: под Новый Год заняли две морковки и не отдают. Пусть теперь примут часть рояля в назидание. Кстати, даже жаль: отдаём самую вкусную часть, как раз со звуком.

Пошли к соседям и ознакомили с планом. Те приняли пропи́л без энтузиазма. Видите ли, там как раз у них живёт на коврике их собака Джина какой-то королевской породы. «Вот и отлично, – обрадовала соседей мама Алёна, – ваша Джина породы неизвестно какого королевства обретёт, наконец, крышу над головой, очень даже элегантную. Рояль в доме – признак культуры и высокого рейтинга в околомузыкальных кругах Москвы. А главное – это же прекрасная конура для любой собаки. Особенно, королевской породы», – потрафила под конец мама Алёна соседскому самолюбию.

Соседи сказали, что подумают и, скрипя зубами, отдали две морковки. Но, как только закрылась дверь, сосед, известный своей вредностью, позвонил в управляющую компанию, якобы посоветоваться, а сам фактически нажаловался.

Наутро к маме Алёне нагрянул взлохмаченный дядечка с бумагой, где были пропечатаны сплошные «нет», «нельзя» и «запрещено», и бурно стал искать пропи́л. Маме Алёне с трудом удалось отпоить взлохмаченного дядечку чаем, куда она для успокоения пациента добавляла в каждый стакан по две столовых ложки французского коньяка. Во всё время чаепития мама Алёна заверяла носителя официальной бумаги, что без его разрешения ни они, ни соседи, ни Джина… Что вы! С пропи́л ом ни-ни…

А когда взлохмаченный дядечка услышал, как Настя играет «Кукушечку», да ещё на детском клавесине, то немедленно переправил в бумаге своей, уже нетвёрдой, рукой все «нет» на «да», «нельзя» на «можно», а «запрещено» на «весьма рекомендуется».

При условии, конечно, согласия самой собачки Джины.

Дедушка на эти новости из очередного скайпа сказал, что для разговора с управляющими компаниями лично у него припасён достаточно веский аргумент, он может его самолично привести. В смысле, привезти. В детстве он нашёл в лесу ржавый ППШ[3]3
  ППШ (Пистолет-пулемёт Шпагина) – советский пистолет-пулемёт, разработанный в 1940 году конструктором Г.С. Шпагиным. Из-за своего характерного внешнего вида стал символом стрелкового оружия советского воина в Великой Отечественной войне на плакатах военного времени. – Прим. ред. и автора.


[Закрыть], только без ствола. За эти годы он, когда ссорился с бабушкой, уходил в гараж и там, чтобы успокоиться, выпиливал рашпилем из арматурины ствол. И сейчас автомат уже почти как настоящий. Осталось только проковырять в арматурине дырочку, из которой, собственно, вылетает выстрел. Поэтому прежде рояля дедушка должен купить коловорот, и тогда он сразу же будет готов к московским задушевным разговорам о пропи́лах, о музыке и вообще об искусстве с дядечками любой степени лохмаченности.

– Так вот откуда у тебя на подушке чужие опилки! – горестно сказала бабушка. – А я всё это время чего только не передумала. Вот куда ушли мои годы!

– Не беспокойся, твои годы все целиком ушли в нашу Настю, – утешил дедушка бабушку. – Ты же видишь, как я долго пилил мой ствол? Это потому, что мы редко ссорились.

Бабушка перебрала в памяти всю свою жизнь и, действительно не вспомнив ни одной серьёзной размолвки, тут же простила дедушку.

Но сам дедушка остался пребывать в беспокойстве и продолжал сомневаться в наследственных способностях Насти к музыке.

Неуёмная в своих восторгах учительница музыки стала усиленно рекомендовать маме Алёне перевести Настю на скрипку. Дескать, у Насти просто невероятные способности, покопайтесь в генах – в вашей семье наверняка был скрытый Моцарт.

Дедушка на досуге просмотрел когда-то законы о наследственности. Кстати, их открыл учёный с фамилией, весьма смахивающей на около-музыкальную – Мендель. Поэтому на открытие у Насти скрытых музыкальных способностей лишь скептически ухмылялся.

Дело в том, что всё поколение Настиных бабушек и дедушек – полный набор хромосом с обеих сторон – пережили в своём детстве встречу с тем известным в музыкальных кругах бесцеремонным медведем с необыкновенной лапой – ну, тем, что отлавливает детей с особо пронзительными голосами и неудержимым стремлением к громкому пению. Поэтому ни дедушки, ни бабушки – весь набор хромосом с обеих сторон – никогда-никогда не мучили своих друзей и родителей баритонами и сопранами.

Дедушка сказал, что по его расчетам – а он действовал по наущению книги самогó учёного с выразительной фамилией Мендель – Настины хромосомы не предполагают у неё талантов Моцарта. В лучшем случае – Равеля с его нудным «Болеро».

Скорее всего, наша учительница просто хочет сбыть Настю. И возможно, к какой-нибудь своей заклятой подруге. Это наверняка околомузыкальные интриги. Поддаваться им ни в коем случае нельзя. Не то, в конце концов, распылишь жизненные интересы, окажешься у разбитого корыта, выйдешь в тираж и станешь в итоге злобным завистником. А это вредно для производства здорового дальнейшего потомства, для чего, собственно, Создатель и придумал девочек, с возрастом плавно переходящих в задуманных Им же женщин.

Тюкает ребёнок по клавишам – и пусть тюкает. Порядок перебора звуков, указанный в нотах, не путает – и то хорошо. Мелодия угадывается – значит, это музыка.

Однако сегодня, после восхищения вчерашними неожиданными Настиными успехами на послемузыкальном поприще, дедушка надолго задумался. Глядя с умилением и нежностью, как на экране там, в Москве, Настя доедает кубок по боксу, он, сильно смущаясь, сказал семье:

– А вы знаете, друзья мои, может быть, я был неправ… И нашу Настю стоит-таки перевести на скрипку. Во-первых, я тогда могу не ссориться с бабушкой и не спешить в гараж с коловоротом, а приберечь его для другого рассказа. А во-вторых… Что сказать во-вторых?.. Скрипка – это вам не фортепьяно. Ребёнок растёт, Настя на глазах мужает и хорошеет, этих приставучих арсениев всё больше. А какая у них в голове наследственность? Вдруг что-нибудь ущербное… Поэтому моё мнение ясное – скрипкой, в отличие от рояля, после сольфеджио как-то ловчее замахиваться!

Семья задумалась.

Рыбалка на грани этики

– Вот как ты думаешь, Юра, если магазине продавщица продаст тебе пирожное, а в нём гвоздь, ты скажешь ей спасибо?

– А откуда гвоздь? В муке был?

– Нет, она сама туда сунула.

– Тогда какое уж тут спасибо. Тут не спасибо. Тут надо вернуться и сказать продавщице проникновенные слова.

– Проникновенные – это какие?

– Ну, такие… проникновенные. Они проникают в человека и неприятно царапают его совесть. У продавщиц совесть тоже есть… Даже у тех, что с гвоздями… Ну, бывает… Нет, точно есть. После этого продавщица извинится и попросит этот гвоздь назад.

– Чтобы подсунуть другому?

– Ну, это смотря какие слова. Можно такое сказать, что на твоих глазах этот гвоздь она сама проглотит.

– Но ты же её спасёшь?

– Конечно, Настюлечка, спасу! Когда проглотит, я скажу, что пошутил.

– Юра, это плохая шутка.

– Я знаю. Больше не буду.

Этот диалог происходит на берегу небольшой реки. Известные читателю дедушка Юра и его внучка Настя опять, как и годом ранее, живут в пансионате «Бодрая Маркиза». Здесь хорошо, особенно мамам: не надо готовить. А Насте хорошо, что не надо ходить на музыку. А дедушке хорошо, что всем остальным хорошо.

Разговор идёт, как догадливый читатель уже понял, о рыбной ловле.

– А теперь представь, дедушка, себе рыбу. Она хватает хлебушек, а там крючок. Что она нам скажет?

– Да уж… Наверняка что-то проникновенное. Но понимаешь, удачно так в жизни сделано, что рыбы не разговаривают.

– Думаешь, ей приятно. Щекотно, да?

– Не знаю. Ты вроде бы резонно всё говоришь, но что же нам делать, если мы хотим эту рыбу поймать?

– Мы сделаем такую удочку, чтобы рыбы сами ловились.

– Представляю. И прыгали к нам в ведро. Кстати, где мы возьмём ведро?

– У тебя пакет в кармане. Я видела, Света положила в куртку. Сказала «на всякий случай».

– Сгодится. Если «на всякий случай», значит, гораздо больше ведра. Я Свету знаю.

Светой они называют одну из мам: маму мамы Насти, Настину бабушку, жену дедушки. Дома в номере осталась куча мам, аж две единицы – дедушка в них путается.

Настя подбирает с земли камышинку и прошлогодний обрывок лески. Леса пожелтела, видела на своем веку тут и дожди, и снега. Думала уж, кончилась её жизнь. Ан нет! Теперь вот Насте пригодилась.

К кончику камышинки дедушка привязывает леску, после чего Настя ненадолго задумывается. Пока Настя думает, дедушка привязывает к леске сосновую шишку.

– Это что? – спрашивает Настя.

– Это будет поплавок.

– Такой колючий?

– Такой нормальный. Попробуй.

Настя берет в ручонку шишку, мнёт её. Наконец улыбается.

– Правда, приятно. Пусть будет.

Она срывает какой-то луговой ярко-жёлтый цветок, который называет лютиком, и привязывает его вместо крючка.

– Удочка готова! – объявляет она радостно, и они идут к берегу.

На берегу сидят рыболовы. Это знакомые им по столовой пансионата два товарища. Ефим Натанович – лысоватый учёный каких-то там наук и Фёдор Петрович с курчавой рыжей шевелюрой – медицинский работник неизвестной направленности. Они сидят за соседним столом и всегда о чём-нибудь спорят. Дедушка сначала вслушивался, но различал только отдельные слова. Слова были всем известные и потому неинтересные: Сталин, Горбачёв, Гитлер…

Сейчас лица их соседей угрюмы и сосредоточенны. Клёва сегодня нет и, как видно, не предвидится.

Дедушка и Настя раскланиваются. Настя знает, что на рыбалке нельзя шуметь, иначе распугаешь рыбу. Поэтому дедушка с Настей разговаривают с рыбаками вполголоса.

– Вы разрешите нам тут постоять? – вежливо спрашивает Настя у рыболова слева, рыжего Фёдора Петровича.

– Да, пожалуйста, – отвечает тот, – но только подальше.

– А почему подальше, если нам лучше тут? – вежливо интересуется Настя.

– Да потому, девочка, что данный детоненавистник уже прикормил это место своей секретной прикормкой, состав которой уже неделю не хочет выдать своему лучшему товарищу, – отвечает ей Ефим Натанович.

– Да, секретной, – сварливо говорит рыжий лысому. – И унесу свой секрет в могилу, а никому из вас, лысых жлобов, не скажу.

Дедушка машинально проверяет остатки своей былой шевелюры и задумывается, принимать ли «лысых жлобов» также на свой счёт, то есть, разделить ли этих «жлобов» частично с Ефимом Натановичем, облегчив, так сказать, нагрузку на каждую лысину, или оставить весь груз учёному целиком. Он не успевает принять решение, так как Ефим Натанович, совершенно не обидевшись на реплику товарища, добродушно говорит:

– Становись, девочка, не обращай внимания. Речка – всеобщее народное достояние.

– Ура, Юра, нам разрешили тут постоять!

– Тихо ты, Настя, рыба же рядом!

– Юра, ты бери мою удочку, а я приготовлю пакет с водой.

– Я разрешал только девочке, – слабо протестует Фёдор Петрович.

– Да ты посмотри на их удочку, – успокаивает его Ефим Натанович. Оба рыболова хохочут.

– Ловите, ради бога, – разрешает рыжий. – Я не против. В нашей тридцать второй психбольнице и не такое увидишь.

Настя велит дедушке закинуть их удочку. Дедушка на старости лет делает неожиданное для себя открытие: их чудесный поплавок из сосновой шишки тонет, зато ярко-жёлтая приманка плавает на поверхности. Кто бы мог подумать?

Смешки рыболовов, при всей их благодушности, дедушку слегка нервируют, и внутренне он даёт себе свирепые клятвы приехать на следующий год с нормальной удочкой и на глазах Насти выловить из этой реки всю рыбу.

Настю, впрочем, поведение удочки с тонущей шишкой никак не смущает. Она находится в том возрасте, когда такие открытия делаются десятками в день. Однако ввиду совершенной непригодности удочки к традиционной схеме ловли теперь дедушке вменяется произносить волшебное заклинание. Настя обещает, что должно помочь.

– Я только одно знаю, – говорит дедушка: – «Ловись, рыбка, большая и маленькая».

– Нет, это плохое заклинание. Это все в нашем садике знают: «Мёрзни, мёрзни, волчий хвост». Надо другое.

Она на секунду задумывается, потом подходит к дедушке и что-то шепчет ему на ухо.

Дедушка, с трёх раз выучив слова и потренировавшись, наконец забурчал:

– Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь!..

Оба рыболова задвигали ушами и стали прислушиваться. По их улыбкам Настя догадывается, что её секретное заклинание разоблачено. Но у неё есть ещё один маленький секрет. Она что-то шепчет дедушке на ухо. После этой инструкции дедушка, ходивший в детстве в театральный кружок, растягивает по лицу улыбку и меняет интонацию. Теперь он выговаривает заветную фразу с таким же бережным выражением, с каким дарит иногда бабушке цветы.

– Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь!..

– Послушайте, – просит рыжий рыболов Фёдор Петрович плачущим голосом, – я работаю санитаром в психбольнице. Я могу только раз в месяц отдохнуть от своей работы, приехать сюда и посидеть здесь, подумать о жизни и послушать птичек с лягушечками. А вы принесли мой сумасшедший дом сюда на кончике своей камышинки. Не могли бы вы найти какое другое место?

– Не теряйте лица, коллега, это же ребёнок. Пусть ловят, – опять заступается лысый рыбак. – Мне моей жене будет что рассказать.

– Хорошо, пусть ловят. Но пусть знают, что мне хочется надеть нашему новому соседу на голову свой подсак, – вздыхает Фёдор Петрович и шевелит большим сачком, лежащим у ног. – Тем более что в нём за всё утро так ничего и не появилось.

Настя снимает со своей головы бейсболку и надевает дедушке на голову.

– Всё, наша голова занята! Надевайте свой подсак себе.

Лицо санитара кривится, как будто он хотел заплакать, но сдержался в последний момент.

Какое-то время на берегу стоит тишина. Только лягушки и птички. Нет, лягушечки и птичечки – так волшебно и нежно всё вокруг. И ещё дедушкино счастливое бормотанье: «Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка…»

Тут хочется заметить, что на самом деле счастливое бормотание дедушки не очень-то совпадало с его внутренним настроением. Однако чем не поступишься ради любимой внучки.

«Увидит кто с моей работы… – думает дедушка обречённо. – А ведь могут случайно… Если, не дай бог, Надежда Витальевна, моя секретарша… Или того хуже, тот жирный позавчерашний заказчик, из “Газпрома”… Эхма!..»

– Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь!..

Неожиданно у дедушки вздрагивает камышинка, он рефлекторно подсекает и вытаскивает неплохую уклейку, крепко ухватившуюся за цветок. Настя радостно визжит и ловко подставляет пакет с водой.

– Ох ты ж, мать моя женщина!.. – восклицает лысый, икает и роняет свою удочку в реку. Рыжий санитар крестится и глупо бормочет:

– Это что же… Чёрт знает, что!.. Это… На эту удочку?.. Но как это у вас…

– Вы сами видели, как, – небрежно говорит справившийся с ошеломлением дедушка. – Никакого секрета. Камыш, леска и цветок.

– И заклинание, – добавляет Настя.

– А вот заклинание секретное. Да, Настя? Можем обменять только на секрет прикормки, если вы расскажете его своему товарищу. И последнее, чуть не забыл: не плюйте на наживку – на цветок, в смысле.

Дедушка сматывает аккуратно Настину удочку, и они уходят с Настей по берегу, вниз по течению. Дедушка запланировал выпустить рыбку так, чтобы её не принесло течением вновь к рыбакам.

После их ухода на берегу царит долгое молчание. Лысый учёный каких-то наук вылавливает из реки свою удочку, освежает привычную наживку, но потом долго раздумывает – плевать или не плевать. Наконец, говорит рыжему товарищу:

– Вот расскажи мы кому – подумают, обычные рыбацкие байки. А ведь ничего удивительного в этом нет.

– Иди ты?

– Понимаете, коллега, это всего лишь вопрос этики. Вот вы, когда ловите, о чём думаете?

– Ну, чтобы поймать.

– Вот-вот, батенька. Получается, что вы гедонист.

– Это оскорбление или нестандартное приглашение выпить?

– В связи с тем, что я, увы, тоже гедонист, то получается, что приглашение. Гедонизм – один из разделов этики. Их много, этих этик. Нет, теперь из вашей фляжечки, товарищ, ваша очередь.

Рыбацкие фляжки сконструированы с предельной целесообразностью, наподобие военных. Колпачки их, если использовать в качестве рюмочек, вмещают ровно столько, чтобы содержимого хватило до конца дня. Товарищи церемонно чокаются:

– За этику! За гедонизм!

– За этику!

– Говоря лапидарно… – продолжает учёный, но товарищ его перебивает:

– Ты бы, Натаныч, попонятней и покороче.

– Лапидарно – это и есть короче. Мы с вами, Фёдор Петрович, гедонисты – эгоисты и любители удовольствий. Гедонистам неважно, какой ценой это удовольствие, пусть даже за счёт других. Нам лишь бы поймать. А что сама рыба в этот момент чувствует, нам наплевать. Негодяи мы, вот что я вам скажу. Но сейчас не о нас, а о девочке. Дети рождаются с заложенной в себе экологической этикой. То есть всё живое имеет право на жизнь. Кстати, её придумал ваш коллега, тоже психиатр – фамилии не помню, из немцев.

– Да уж, у немцев самые лучшие лекарства, – не к месту подтверждает санитар.

– Как там в их «заклинании» – «я бабочка, поймай меня и съешь!» То есть, девочка дарит рыбке удовольствие и ничего не требует взамен. Бесплатно! Вот смысл! Гедонизм шиворот-навыворот.

– А чего ж та поймалась? Рыбка-то?

– Ну, тут уже варианты. Например, она захотела повидать мир. У женщин это часто – страсть к путешествиям. Моя, например, сейчас в Турции.

– И ты, Натаныч, отпустил её? А вдруг кто клюнет? Какой-нибудь турецкий гедонист польстится, так сказать, на цветок…

– По правилам этики девятнадцатого века я должен вас, Фёдор Петрович, сейчас вызвать на дуэль. Но, увы, по правилам экологической этики у вас тоже есть право на жизнь. Да и пистолетов дуэльных у меня нет.

– Извиняюсь. Кстати, это была не самка, а самец уклейки – я заметил.

– Тогда всё ясно. Уклей. Он хотел передать девочкин букет своей жене, молоденькой перламутровой уклейке. Ну, за романтику?

– За романтику.

Они чокаются и, не сразу выпив, некоторое время задумчиво разглядывают воду и неподвижные поплавки на ней.

– А в детстве я тоже на камышину ловил, – говорит Фёдор Петрович.

– А я вообще никогда не ловил. Это вы меня приучили. Задумчивое занятие. На рыбалке, бывает, такое в голову приходит… Я с вами, между прочим, за эти годы два учебника написал уже. Тут многое, что может в голову прийти…

Сверкнув солнечным зайчиком, на воде плеснула какая-то шустрая рыбка. Круги, расходясь по воде, медленно уплывали по течению, унося туда же и минуты безмятежной задумчивости, редкие в человеческой жизни.

Внезапно обоим приходит в голову одна и та же мысль. Оба с подозрительностью смотрят друг на друга.

– Что-то здесь не клюёт, – говорит с показным безразличием учёный.

– Пойду и я поищу другое место, – так же нейтрально говорит санитар и вынимает удочку из воды.

– Куда же это вы, Фёдор Петрович, это я хотел в то место!

– Нет, вы хотели в другое место, сами сказали.

– Я не сказал, я только подумал.

– А я первый подумал.

– Ну, раз вы первый, то конечно, конечно. Только почему вы забираете с собой мою фляжечку?

– Разве? Это ваша? А почему тогда в ней ничего нет?

– Как нет? В ней должно было быть. Ещё вчера было…

– А я знаю, Фёдор Петрович, зачем вы хотите в другое место.

– А я знаю, что вы знаете, что я знаю, что… Тьфу!

Они разливают некую жидкость из фляжечки по колпачкам и остаются на старых местах.

Настя с дедушкой огибают заросли ивняка и опять выходят к воде. Солнце греет не по-весеннему жарко. Птицы – те, что относят себя к мужчинам – соревнуются в пении, зазывными трелями привлекая к себе капризных подруг. Блестящая трава на лугу шуршит снующими ящерицами. Наконец дедушка предлагает подходящий кусочек берега, где ближе всего можно подойти к кромке, не опасаясь замочить Настиных туфелек.

– Может, отнесём, покажем рыбку маме и Свете? – спрашивает Настя.

– А что мы им скажем? Что рыбку нам подарили рыбаки? Врать мамам нельзя.

– Скажем, что мы поймали.

– Не поверят. Особенно Света. Она точно знает, что все рыбаки врут.

– А зачем они врут?

– Так принято. Исстари. Рыбакам и охотникам разрешается.

– Когда я пойду осенью в школу, то всем скажу, что я рыбак.

– Не получится. Разрешается врать после того, как все признают, что ты рыбак. А ты хочешь сначала соврать, что ты рыбак, а потом уже врать про остальное.

– Жаль. Я бы тогда соврала Арсению, что он хороший, и он перестал бы толкаться.

– А ты просто так ему скажи. Подбери проникновенные слова, чтобы ему дошло.

– Я уже сказала. Вове. А он сказал Арсению.

– Проникновенно сказал?

– Да. «Щас как дам!» – сказал.

– Проникновенно. Должно было помочь.

– Сначала помогло, а потом опять толкался. Вова ему по голове Никитой, и он перестал.

– А Никита что сказал?

– Юра! Никита – это котёнок.

– Настоящий?

– Ну да. Только плюшевый.

Подивившись сложности детсадовских отношений, дедушка вспоминает, зачем они пришли на этот берег. В последний раз они любуются рыбкой. Та беспокойно плавает в пакете, посверкивая на солнце перламутровыми боками. Наверно, она видит людей, тревожно поглядывает на них увеличенными водой то левым глазом, то правым. Настя нежно погладила пакет рукой.

– Не бойся, мы тебя не тронем. Мы только полюбовались. Красивые у тебя глазки. И бочкá. И хвостик. Передавай там привет, расскажи, как тут.

Они аккуратно выплёскивают воду из пакета. Вместе с водой уходит и рыбка. Как в сказке – только хвостиком махнула. Настя помахала ей рукой.

– А всё-таки, скажи мне, Настя, почему у нас получилось с этой рыбкой?

– Не знаю. Сейчас придумаю. Мы хотели подарить ей цветочек, а она вылезла сказать нам спасибо.

– Понятно, – говорит дедушка грустно. Ввиду своего возраста он давно знает, что все женщины – феи, колдуньи, а то и ведьмы. Но ему грустно, что и его Настя уже становится женщиной, а значит, плавно переносится в тот же лагерь.

Они трогаются к дому. Путь их проходит мимо рыбаков. Не обнаруживая себя, дедушка и Настя останавливаются посмотреть. Два товарища, рыжий и лысый, разморенные теплом и чем там ещё, сидят рядом и бормочут:

– Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь…

Настя с дедушкой радостно переглядываются.

– Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь…

Рыжий санитар сплёвывает в реку и негромко говорит лысому ученому каких-то там наук:

– Попрошусь у заведующего в пациенты. Пусть проколет что-нибудь успокоительное…

– Возьмите тогда, пожалуйста, и меня в соседи. Нам, Фёдор Петрович, теперь не успокоительное, а, наверно, слабительное с мочегонным только может помочь. Чтобы всё нутро, включая мозги, сменить…

У рыжего клюёт. Он вытаскивает рыбку, показывает товарищу.

– Ух ты, – говорит лысый, впрочем, без удивления, и тут же вытаскивает свою. Немного полюбовавшись уловом, они дружно выпускают рыбок обратно в реку.