Текст книги "«Пиши мне куда-нибудь…». Маленькие повести"

«Пиши мне куда-нибудь…»
Маленькие повести
Юрий Х. Михайлов

© Юрий Х. Михайлов, 2016

ISBN 978-5-4483-1927-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Пиши мне куда-нибудь…»

Глава первая

Главный инженер ГОКа (горно-обогатительного комбината) Сергей Иванович Серов вернулся в кабинет с утреннего обхода территории. Цехи и подразделения он посещал, как правило, после большой планерки, часов в двенадцать дня. На заводских улицах и переулках цвела сирень. Возле искусственного озера в несколько гектаров, служившего для сброса отработанных, но очищенных вод, важно расхаживала первая пара прилетевших на лето лебедей. Их за сезон бывало до шести-восьми пар, они успевали вырастить потомство, а осенью улетали на юг.

В приемной поздоровался с дежурным диспетчером (секретарь еще не приходила, было слишком рано). До общей планерки оставалось чуть больше часа. Сергей Иванович взял в руку тяжелую поршневую ручку, которой подписывал самые важные бумаги. Лист белой бумаги лежал перед ним. Не раздумывая ни минуты, он стал писать:

«Здравствуй, дорогой брат Миша!

Оказывается, у нас с тобой сегодня юбилей. Я отправляю тебе сотое письмо! Вот эта заветная циферка встанет в нижний правый угол конверта. На комбинате весна, у озера видел первую пару лебедей, цветет сирень. Скоро откроем футбольный сезон. Я лично проверил поле: класс! Кабы в нашем детстве были такие покрытия на футбольном поле…

На хозяйстве я опять один. Владелец не вылезает из заграницы, не пропустил ни одного мало-мальски престижного соревнования по стрельбе. А футбол он не любит, считает его уделом дебилов.

Да, футбол – игра жесткая, даже жестокая. Твоя жизнь всегда стоит передо мной как пример хорошего и плохого футбола (ты до сих пор снишься мне во сне: молодой, чубатый, со сколом на переднем зубе). Ведь никто лучше тебя не делал так красиво прорыва по правому краю, чтобы затем, в доли секунды, отправить мяч в сетку ворот! Это мог себе позволить только Лобановский. Но у тебя, Мишка, я считаю, получалось лучше.

В семье все нормально. Лиза заканчивает директорствовать в школе-интернате, переходит на воспитательскую работу. Для пенсионера это самое правильное решение.

Я уже сто раз говорил, как мне тебя не хватает. За тридцать лет супружеской жизни с Лизой я так и не освободился от мысли, что занимаю твое место. Хотя, помнишь, прощаясь навсегда, ты мне открытым текстом сказал, чтобы я взял к себе и Луизу (Лу), и Лизу… Это было так непросто сделать! Но я сделал. И мне кажется, что Лиза полюбила меня. А Лу еще в детском саду стала звать меня «папа Сережа», когда я старшеклассником прибегал забирать ее домой.

Теперь о грустном. Похоронили Витю Манко, правого защитника. Из наших ветеранов осталось три человека, и все они, конечно, моложе тебя по году рождения.

В субботу буду у тебя на могиле. Приедут Генка, Славка, может быть, Боря. Но он сломал протез, должен успеть его починить. Помянем тебя, поговорим обо всем в этой жизни, подробно расскажем тебе все последние новости.

Да, железную коробку из-под монпансье, в которой я хранил письма к тебе, пришлось заменить. Это ту, которую сто лет назад привез из крымского санатория старший брат. Письма стали вываливаться.

До субботы, братишка! Спи спокойно. Пусть земля тебе будет пухом.

Твой младший брат,

Серега».

Сергей Иванович вложил письмо в новый конверт, надписал крупно: «Серову Михаилу Ивановичу». В конце правого нижнего угла поставил: «№100». Затем убрал конверт в ящик письменного стола.

Глава вторая

В то время, сразу после смерти Вождя народов, Миша Серов еще не был кумиром двора. Кумиром был, наверное, все-таки его старший брат – летчик: ДОСААФ, аэроклуб, ВВС… Хотя, в принципе, в многоквартирном доме-муравейнике его никто и не знал толком, никто о нем ничего не мог сказать. О нем иногда вспоминал младший из братьев – Серега. Когда Мишку лупила местная шпана на мясокомбинатовской свалке (она все время горела, источая зловоние на десяток километров) за воровство объедков, Серега крутился рядом и молил бога, чтобы вдруг, откуда ни возьмись, появился их старший брат в военной форме. Он, конечно, не появлялся, но легче было уже от мысли, что он может появиться и раскидать здесь всех. На чужой свалке Мишка собирал мясные объедки (ребра, кости и лодыжки животных) для первоклассника Сереги.

Распорядок дня, особенно летом, у братьев был свободным: мать с утра до ночи на работе, сестры трудятся на ударных стройках. Они виделись во время отпусков, когда те привозили кое-какие подарки. Так отмечался вклад младших братьев в воспитание многочисленных племянников и племянниц, с которыми приходилось сидеть практически все лето. Мишка и Сергей таскали их за собой на речку, в лес, подсовывая каждому очередную баранку вместо измусоленной. И так жили практически все: большая половина тогдашних пацанов и девочек вынянчила своих сестер и братьев. Мишку с Серегой, когда они были малышами, тоже нянчили сестры.

Мишка не стал членом воровской шайки, которых было многовато для небольшого окраинного поселка (в их семье даже речи не велось о недозволенном поведении). Он не был и медноголовым силачом, разбивающим лбом дюймовые доски. Он до самозабвения любил футбол, играл в него, по дворовым меркам, как бог. Этого было достаточно, чтобы за Мишкой в любом споре оставалось хоть какое-то слово. На его игру приходили смотреть жители соседних домов и микрорайонов, а взрослые делали ставки на забитые голы, как на ипподроме. Однажды выигрыш (легальный) составил что-то около пятидесяти рублей. Если учесть, что пирожок с мясом стоил сорок пять копеек, а за рубль можно было сходить в настоящее кино… Какие ставки были у шпаны, мало кто знал.

Во время матча Серега, как младший брат форварда, всегда пасся у левой штанги ворот противника: сюда волей-неволей хоть несколько раз за игру прорывался Мишка. Обычно схема была простой: ему шел длинный пас от левого полузащитника, он обрабатывал сильнейший мяч и делал рывок по кромке поля. Секундная пауза, удар – и закрученный мяч влетал в сетку ворот. Первые мгновения многие даже не понимали: а мяч-то где?

Сергей, стоя рядом со штангой, видел, как троица амбалов из ремесленного училища (РУ) заманивают Мишку к воротам их команды. Тот явно увлекся, решил «пофинтить», выложить мяч как на блюдечке. Не получилось. И хотя он уже понял, что попал в ловушку, что надо срочно уходить от «коробочки», приготовленной троицей, здоровяк из РУ все-таки успел рухнуть под него, почти сбил его с ног. Стараясь удержаться в вертикальном положении, Мишка пытался рукой дотянуться до штанги. Еще бы чуть-чуть, полметра, – и он, обхватив столб и крутнувшись вокруг своей оси, ушел бы от второго удара. Не успел: удар в спину был настолько сильным, что впечатал его в столб, а Серега услышал какой-то подозрительный хруст. Наверное, ломались кости грудной клетки: Мишкино тело разрывалось от столкновения с полосатой штангой…

Из носа и рта медленно текла кровь. Волосы, испачканные пылью, кто-то успел откинуть со лба назад. Мишка даже не стонал: он лежал, съежившись в комочек. Он был без сознания. Заводской фельдшер орал на всех матерными словами, чтобы искали дверь, которую можно снять с петель. Дверь принесли быстро: разоружили пивной ларек. Пацаны постарше переложили Мишку на доски и уже бегом помчались с ним к выходу со стадиона. У фанерного, с облупленной краской, входа-выхода стояла грязно-зеленого цвета санитарная машина, переоборудованная из военной полуторки.

Серега ходил в железнодорожную больницу, куда быстрее всех удалось доставить Мишку, каждый день. Если его не пропускали утром, в одиннадцать, он обязательно прорывался вечером, после чая. По настроению врачей, да и самого футболиста, чувствовалось, что Мишка идет на поправку. Он скармливал Сереге все: печенье, баранки, без конца совал ему в карманы конфеты:

– Жуй, братишка, не пропадать же добру! А мне все несут и несут… Вот только с футболом и армией теперь будет плохо, – сказал он как-то буднично, не надеясь, что младший брат поймет его.

– В РУ пойдешь, ремонтником будешь… Вон они сколько заколачивают!

– Дурачок ты мой маленький! Я же инвалид… Знаешь, кто такой инвалид? Человек, не могущий работать как все… А тем более играть в футбол. Или, например, поступить в военное училище и стать летчиком.

– Плевать. Будем с тобой ездить на лошади, собирать утильсырье. Знаешь, сколько мужики зарабатывают? Я тут неделю собирал кости, чтобы купить тебе парочку крольчат, сдавал утильщику… Он мне такого порассказал! Только вот старый он уже и пьет здорово…

– Это тот, что возле базара, что ли, торгует? Без ноги и с двумя пальцами на руке? Так ему и сорока еще нет. Но он уже с войны вернулся инвалидом первой группы. А я в шестнадцать лет стал инвалидом первой группы, братишка. Чувствуешь, я к чему клоню?

Мишка не смог сдержать слез. Правда, делал вид, что он внимательно рассматривает карниз соседнего корпуса больницы, видный из окна его палаты, где свила гнездо ласточкина семья и откуда постоянно высовывались открытые клювики. Четверо соседей Мишки отвернулись от разговаривающих полушепотом братьев: они якобы были заняты чтением старых газет…

Ходил он тихо, но сам. Больше года носил большой серый корсет, что доставляло ему, особенно в летнюю пору, огромные мучения. Сергей не понимал до конца, в чем заключается инвалидность брата. Он знал, что у него кости грудной клетки вошли в легкие, одно практически порвали полностью, что ему удалена селезенка, что больше года он проходил обвешанный трубками. Но главное, все боялись за позвоночник брата.

В учебе он безнадежно отстал, и райсобес предложил ему работу в цехе по штамповке картонных коробок. На фабрике собралась такая «примечательная» компания, что работать там брат отказался.

По случаю открытия футбольного сезона, Миша впервые пришел на стадион ГОКа. В такие трудные и непредсказуемые по исходу походы он, как правило, брал с собой младшего брата и инвалидную палку. Медленно шел по открытой заасфальтированной верхней площадке стадиона, опираясь на палку.

– Миш, ты, что ли? – уже немолодой тренер соседней заводской команды по футболу Спирин смотрел на бывшего футболиста.

– Я, дядя Валя. Вот выбрался впервые…

– Эх, мальчик, мой, что с тобой сделала житуха! Но ты не обижайся на жизнь. Все бывает. Где ты сейчас, как?

– Честно сказать – нигде. Инвалид первой группы, корсетник.

– Фигня все это! Напугали Москву лаптями. Да я сам корсет дважды носил, а теперь вот тренером полжизни вкалываю! Пойдем со мной, у меня вход на гостевую трибуну. Помнишь, как ты проходил по правому краю? Ах, хорошо, залюбуешься! Делал «сухой лист», как Лобановский, даже лучше…

Мишка оттягивал эту минуту: он боялся вот так сразу выйти за барьерчик и увидеть всю зеленую чашу стадиона. Тренер понимал его, не спешил, стоял рядом, молчал. Дух перехватило, почему-то заныло сердце. Но Мишка не подал вида. Теперь он уже не игрок, правый нападающий, а болельщик…

Потихоньку прошли на гостевую трибуну. Дядя Валя, тренер, громко сказал:

– Мишу Серова помните? Прошу любить и жаловать. Поаккуратнее с ним, он в корсете…

Потянулись десятки рук, знакомые и малознакомые люди хотели пожать руку настоящему футболисту, так рано и так по-дурацки попавшему в беду. А Спирин гнул свою линию:

– У кого сейчас есть резерв, любой, чтобы поддержать парня?

Молчание не обещало ничего хорошего. Ставки вторых тренеров в заводских командах практически отсутствовали, а если где-то и завалялись одна-две, на них держали таких же неудачников-инвалидов, как и Мишка.

– Пойдешь ко мне в техникум? Я там работаю преподавателем физкультуры, – вдруг сказал немолодой мужчина с прямыми, зачесанными назад волосами, которого Михаил даже никогда не встречал. – У нас несколько групп – ребята с инвалидностью. Объясняю популярно: во-первых, будешь учиться четыре года на всем готовом. Во-вторых, будешь, типа, вторым преподавателем физкультуры. А то я просто замаялся с этими ребятками из спецгрупп. По окончании техникума получишь профессию – технолог обувного производства. Культурно и перспективно.

– Давай, Мишуня, решайся! А то сопьешься к энтовой матери, – дядя Валя-тренер теребил его не на шутку. – Ты хоть ребятам покажешь, что не все потеряно в их жизни. Что есть спорт, что можно восстановить себя, свои силы… Да, что я тебе рассказываю! Давай, Елистратов, встречайтесь завтра, забирай Мишку через собес – и с Богом… Про стипендию не забудь: он все же твоим помощником будет.

– Да у меня и полставки найдется!

– Ай да умница! Вот это молодец. Учитесь жизни у старших!

Михаил уехал тихо и незаметно в один из больших районных центров области. Багаж ему собрала мама, но чемоданище, набитый всякой всячиной, с собой не дала – послала железнодорожным сообщением. Мишка потом рассказывал Сереге, как он больше недели ходил в весеннюю грязюку в полуботиночках, пока ему завхоз техникума не выдал кирзовые сапоги. А багаж, отправленный поездом, все еще был в пути.

Официально Мишка стал студентом техникума, неофициально – преподавателем физкультуры, а также ответственным за шефские связи и художественную самодеятельность. Все уважительно называли его Михаилом Иванычем. Жизнь потихоньку налаживалась.

Глава третья

По меркам того времени семья у Мишки и Сереги должна была, по определению, быть неблагополучной. Но, на удивление многих, семья у них была вполне обычная и даже дружная. Одно плохо: жили они крайне бедно. Мать получала за умершего вскоре после войны мужа мизерное пособие, поэтому она подрабатывала грузчиком на складе и уборщицей в общежитии. А там в общих туалетах и умывальниках гадили так, что даже она, деревенская женщина, привыкшая за годы служения в няньках и домработницах ко всему, не выдерживала. Вдруг после работы наотрез отказывалась от еды.

Женщины в семье – те просто героини: двух старших дочерей комсомол позвал, и они поехали осваивать северные просторы, не забывая выйти замуж, регулярно рожать детей, тем самым улучшая демографическую ситуацию в стране. Но, так как жилья на стройках, кроме засыпных шлаком бараков, не было, то их дети болели по одиннадцать месяцев в году. Мама, а для внуков уже и бабушка, забирала детей к себе, в среднюю полосу, то есть к Мишке и Сереге, на тридцатиметровую жилплощадь.

Мишкина учеба в школе держалась только на его футбольном авторитете, в пропорции девять к одному. Последняя цифра обозначала наличие знаний. Но он когда-то, мальчишкой, попал в сборную школы, потом района и наконец – в сборную области по футболу среди школьников. Выиграли юношеский чемпионат РСФСР, стали призерами Спартакиады народов СССР. По спортивному разряду – это уже звание «кандидат в мастера спорта СССР». Вот только документы, как всегда, долго оформлялись.

Но действительно, что душой кривить: лучшего нападающего под номером «семь» в его возрастной группе болельщики не знали. Мишка был бесстрашен, противник знал, что запугать его на поле нельзя. Его можно было сбить с ног, потому что он был легковат для своего возраста (война, проклятущая, виновата), но для этого надо было как минимум догнать его. А бежал он – как ветер: голова запрокинута, ладошки, словно ножи, ходят по бокам туловища, ноги частят так, что временами рябит в глазах. Его крученый мяч, пробитый по воротам сходу, почти без остановки, изучали на тренировках… Ну разве можно такого ученика мучить двойками на уроках?

Серега, на удивление, учился легко, был честолюбив, любил получать хорошие отметки. Он зубрил стихи, параграфы по русскому, до последнего примера или задачки решал математику, физику. Доказательством теоремы «бином Ньютона», которого он боялся и который, конечно же, досталась ему на школьных выпускных экзаменах, он изрисовал две классные доски. Учителя даже не стали до конца проверять написанное: комиссия с чувством глубокого удовлетворения поставила ему заслуженную пятерку.

А если бы копнули, задали вопросик по теме? «Не копнут и не зададут, – был абсолютно уверен Сергей. – Потому что я – пахарь! И по-другому в этой жизни мне нельзя…» Много раз говорил ему так и Мишка, доучившийся лишь до восьмого класса, но и впоследствии постоянно приглядывавший за младшим братом.

С отъездом Михаила в техникум когда-то большая семья Серовых распалась окончательно (летчик всегда появлялся неожиданно, на день-два, не больше). Серега и мама остались вдвоем. Своего любимца Мишку они видели только в дни длинных праздников и на каникулах. Правда, одна зацепочка оставалась – худенькая длинноногая блондинка Лиза. Она жила в этом же доме с мамой и бабушкой, ходила в ту же школу, в которой продолжал учебу Сергей. То, что с Мишкой они дружили («ходили»), – это знала даже детвора. Но как сложились их отношения после отъезда брата на учебу, кроме них никто не знал.

Семья у Лизы была необычной для тех времен: и мама, и бабушка – глубоко верующие люди. Про отца Лизы никто ничего не знал – сгинул на войне. Особенно мрачно выглядела бабушка. Она ходила, как монахиня, во всем черном, хотя в монастыре не состояла. Дружбу Лизы с Мишкой они не поощряли, но девочка училась в современной школе и демонстративно выкручивать ей руки они не хотели.

Она, неизвестно почему, с симпатией относилась к Мишке, немного неотесанному, малограмотному и в то же время абсолютно доброму, застенчиво-обаятельному парню. Но уж точно не за его футбольные заслуги. В футболе Лиза разбиралась как раз меньше всего. А тут еще этот трагический случай, произошедший с ним… Лиза видела, как на глазах меняется лучший футболист школы и двора, переживший страшную трагедию. Он перестал учиться, пытался работать почтальоном, ночным сторожем… Видимо, что-то не складывалось в его жизни.

Заново их передружила сестра Михаила – заводная Катька, которая приехала со своей ударной стройки отдыхать к маме на целое лето. Девушка начитанная, но несколько прямолинейная, не разделяющая полутонов, она была ненамного старше Лизы. Они дружили еще со школы, хотя учились в разных классах. Но это ничуть не мешало им вместе ходить в школу и обратно домой.

В честь приезда в отпуск Катя устроила вечеринку, позвала Лизу, других девочек из школы. И Лиза целый вечер танцевала с бывшим футболистом. Она знала, что он инвалид, что у него плохо с легкими. Но она не знала, что ему изуродовали еще и позвоночник. Об этом толком никто не знал, кроме мамы. Только ей бывший футболист рассказал обо всех своих болячках.

«Конечно, никакой любви здесь нет, – думала Лиза. – Да и с чего ей взяться-то? Мы совершенно разные люди… Наверное, я побуду с ним, хотя бы временно, на первых порах, поддержу его заботой и вниманием».

Так несколько напыщенно, по-книжному, размышляла Лиза, готовя разговор с мамой, и особенно с бабушкой, агрессивно настроенными против «чертова хулигана», которого Господь наказал за грехи его.

На самом деле ей действительно хотелось поддержать бывшего спортсмена. Поэтому они стали видеться почти каждый вечер, если у Лизы не выпадала ночная смена на молокозаводе, куда она только что устроилась учетчиком. В институт можно было попасть, только имея трудовой стаж.

Но кто бы мог подумать, что за нее, взрослого человека, так серьезно возьмутся родители? В семье все обернулось страшным скандалом. Лизе пришлось напоминать родителям и о милосердии, и о поддержке ближнего.

– Не кончится добром дело, помяни мое слово, девочка моя! – говорила со слезами на глазах бабушка. – Я-то знаю, что говорю. Пить будет, привыкнет к тебе, начнет куролесить… И все под маркой своей несчастной болезни. Но если Господь так решил…

– Бабушка, милая, да ничего я не решила! Я знаю только одно: что мы настолько разные люди, что нам кроме как о жизни во дворе, школе и футболе не о чем и поговорить! Но именно сейчас, когда у него никого нет, когда даже его Катька возвращается на стройку, а Сережка совсем еще мальчик, я нужна ему как никто. И я ведь тоже не принцесса голубых кровей: на заводе тружусь. Такого понаслушаешься за смену, что уши вянут. Ну и пусть он поухаживает за мной… Это, в конце концов, приятно!

– Дурочка ты моя! Не успеешь оглянуться – дети пойдут, – это уже мать сказала в конце разговора.

Как в воду глядела. Никто ни о чем и не думал, и не предполагал, а он, ребенок-то, взял и зашевелился в глубинах Лизиного тела. А Лиза рада была, видя счастливого Михаила, его нежный взгляд. Нет, теперь уже на них, на двоих, он так смотрел. Что ж, решили, институт подождет. Стали ускоренными темпами готовиться к свадьбе. А у жениха – госэкзамены в техникуме, да плюс ему сдают экзамен по «физре» его подопечные.