Текст книги "Метро 2035: Приют забытых душ"

Глава 6. Жестокий отбор

Время тянулось медленно, словно и не шло вовсе. Звуки борьбы, да что уж там – настоящей войны доносились с поверхности, то стихая ненадолго, то вновь усиливаясь. Дети в эти минуты сжимались, стараясь слиться друг с другом и с древней кирпичной кладкой, утонуть в полутьме. И отчаянно надеялись, что это не последние минуты Юрьева. Что звери еще не до конца сломили малочисленных защитников и еще не рвутся сквозь мрак старого туннеля, чтобы полакомиться юным свеженьким мясом никчемных людишек. В такие минуты даже трехлетний Сема стихал и боялся плакать. Боялся показать свой страх, а то вдруг по плачу найдут его и остальных.

Ближе к утру шум на поверхности начал стихать: то ли защитники уничтожили почти всех животных, то ли, наоборот, некому больше было защищать древний Юрьев и детей. Редкие выстрелы иной раз сменялись столь же редкими воплями тварей. Словно обе стороны были уже до того истощены, что им стало не до войны, и лишь иногда находился смельчак, нарушавший шаткое перемирие.

Но что бы ни происходило наверху, в клетке усталость взяла свое. Ночь, полная настоящих ужасов, высосала из детей все силы. И один за другим они сначала впадали в беспокойную дрему, а потом крепко засыпали, и ничто, даже звуки с поверхности, не могло их разбудить.

Бабушки что-то тихо, настороженно обсуждали, и это бормотание заставило и Колю погрузиться в липкую патоку забытья, но немного странного, необычного. Забытья, похожего на оцепенение, когда тело отключается, но сознание еще здесь, и ум, наоборот, проясняется, и ты словно мысленно путешествуешь, то ли во сне, то ли наяву. При этом, хотя вроде не спишь, но на самом деле даже руку поднять не можешь. Коля не смог бы объяснить собственное состояние даже себе, но с детства любил подобные редкие моменты и старался исследовать пределы своих возможностей.

Для начала он по ночам гулял по коридорам катакомб, иногда «выплывал» из подземелья, словно некий фантом, впрочем, не обращая внимания, есть ли у него тело – это стиралось сознанием, как стирается, например, во сне. А потом стал «наглеть» и впадать в этот транс и на людях, днем. Он заходил к ним в клетушки-комнаты, наблюдал за их действиями, работой, порой видел слишком интимные сцены, сгорал от стыда, но быстро «исчезнуть», вернуться из этого состояния у мальчика не получалось. Может, пока не получалось, но все же он был вынужден досматривать события, невольным участником которых становился.

Об этом состоянии Коля даже не пытался рассказывать другим, опасаясь, что его сочтут странным, а значит, опасным. И просто сживут со света, как, например, поступили с Ярославом, объявив юношу дьяволом ни с того, ни с сего.[4]4
  См. роман автора «На краю пропасти».


[Закрыть] Ну вот какого, спрашивается, черта им приспичило? Ведь жил Ярослав в Юрьеве совершенно спокойно восемнадцать лет – и вдруг дьявол? Коля не был согласен с остальными, но что он мог сделать, когда в церкви решалась судьба не похожего на всех парня? В лучшем случае мальчика бы просто выгнали, в худшем – возможно, признали бы пособником дьявола заодно с Яросом. Люди жестоки, а под влиянием толпы надевают на глаза шоры и становятся единым целым, повинуясь любым командам, словно одно огромное чудовище.

Вот и сейчас Ростов погрузился в сон наяву и отрешенно путешествовал по камере, легко читая чувства, а иногда и мысли спящих детей. Наверное, это было неправильно, но сейчас, как никогда, ему надо было понять их настроение, чтобы суметь помочь словом или делом, когда надежда окончательно покинет всех.

Трехлетний Сема испытывал лишь беспросветный ужас. Он даже во сне дрожал всем телом, прижавшись к Ане Капустиной. Коля вообще не понимал, как ребенок держится. Разве что у него просто не осталось выбора, кроме как поддаться простым инстинктам – прижаться к девочке, словно к матери, и раствориться в ней, как в каком-то добром и бесконечно защищенном пространстве. А Аня, тоже от страха, прижала маленькое тельце к себе заботливо и сострадательно. Устроившиеся рядом Вика и тринадцатилетние Олег с Ольгой Карасевы чувствовали примерно то же. Разве что Олег ощущал чуть большее беспокойство, постоянно просыпаясь и поправляя грязное, местами рваное одеяло, сползающее с детей, которых опекал.

Их родители тоже оказались наверху и тоже вступили в неравную схватку со зверьем, чтобы оградить и спасти детей от неминуемой гибели. И дети это понимали так же хорошо, как и то, что многие не вернутся. Они родились в мире, где смерть была столь же частой, как и дни рождения, и давно привыкли к ней. Поэтому сильно не удивлялись, когда у кого-нибудь из знакомых не возвращались домой мать или отец. А детей порой с пеленок забирали из-за их непохожести на остальных, и потом их никто и никогда не видел…

Совершенно другие настроения одолевали бунтарскую троицу. Но если Руслан горел праведным гневом оттого, что ему запретили помочь взрослым – и даже дергал во сне ногой, – то Витя и Катя лишь преданно свернулись рядом. Они были почему-то уверены, что Руслан прав, и готовы следовать за ним, что бы тот ни сказал.

Ванька и Варя Выдренковы крепко обнялись. Мало того, что их отец сейчас был наверху, так еще и Ярослав, их приемный брат, ушел в поисках лучшей жизни из города. А Варвара еще и жестоко играла чувствами юноши, хотя вины своей, видимо, не осознавала. Девушка вдруг подняла взгляд на Колю и неодобрительно нахмурилась. Мол, чего это ты тут подсматриваешь?

Ростов от неожиданности вздрогнул всем телом, выходя из оцепенения. Что это было? Неужели Варя его почувствовала? Но как? Никто и никогда не догадывался о невинной Колиной забаве, а она… Девушка посмотрела прямо на него, когда он коснулся ее чувств. Неужто она тоже могла делать нечто подобное? Коля вытаращил глаза и уставился на Варю, а она так же пристально и неодобрительно смотрела на мальчишку и качала головой – мол, никогда не смей так делать!

От стыда Ростов зарылся лицом в колени, ему впервые в жизни вдруг воспротивились. Эта неловкость от понимания, что он не один с подобной способностью, заставила лицо парня гореть от стыда. Его одиночество стало всеобъемлющим, от осознания, что кому-то еще известна его тайна, было только хуже. И неуютней, будто теперь в Ростова будут тыкать пальцем и смеяться над тем, как он не похож на остальных. Мальчик сжался и попытался заснуть, но не тут-то было.

– И чегой-то? – Зоя Павловна вскочила со своего топчана у самой решетки, направляя оружие и вглядываясь в полутемный, загибающийся вправо проход. Тишина, что несколько долгих минут назад опустилась на утренний город, нарушалась лишь шорохом в катакомбах, в выложенном старым кирпичом коридоре. – Сдается мне, старая, и по наши души пришли. Наконец, на пенсию выйдем.

«Пенсией» она называла смерть. Очевидно, что-то недоброе происходило сейчас в катакомбах. Колька вскочил на ноги и громким криком заставил остальных детей проснуться.

– Живо к дальней стене! Давай! Просыпайся! Вставай! Давай! Давай! – кричал он и подталкивал сонных мальчиков и девочек, торопясь и нервничая. И было отчего.

– Да, старая, – Вера Афанасьевна тоже встала, хоть и не так бодро, как ее подруга. Она передернула затвор автомата, засылая патрон, и направила АКСУ в полутемный туннель. – Встретимся в… На пенсии. Еще чаю попьем. Изысканного… Говорят, там чай очень вкусный и высокосортный!

– Кто говорит-то? – Зоя Павловна лишь быстро глянула на нее и вновь уставилась в коридор. – Неужто уже заглядывала на тот свет? Ты меня пугаешь!

– Да не! Дед мой во снах заходит иногда, – начала объяснять Вера Афанасьевна. – Знаешь, говорит, какой у нас там чай вкусный? Не то, что местная солома из листьев крыжовника и смородины с малиной. Не! То чай – всем чаям чай! Заграничный! Высшего сорта! Прям м-м-м! Аж уходить отсюда не хочется на эту грешную Землю. Видимо, специально вкусным чаем опаивают, чтобы желания жить вновь не возникло!

– Ты бредишь, старая! Вот вроде умная, учительница, но дура дурой! – хохотнула бабка Зоя. – Какой чай на том свете? Из Индии, что ли? Так у них там свой «тот свет» с кастами, мантрами и песнями. Им на своих чая-то не хватит! Куда им еще и наших одаривать? Не гони! Наших, я думаю, самогоном потчуют! Чистейшим, как слеза младенца! Настоянным на березовых бруньках. Есть же на том свете березовые бруньки? А? А дед твой тебя просто пугать заранее не хочет, вот и про чай все, про чай.

– Это вопрос веры, Зоя, – не сдавалась баба Вера. – Кто верит в чай, тот его и получит. Ну, а кому самогон дороже… Знаешь, я тебя хочу огорчить…

– Да ну тебя, старая! – Зоя Павловна ткнула локтем подругу. – Знаю, что скажешь! Самогон, мол, – зеленый змий, до старости не доживешь. Но… дожила ж! Дожила! А там, глядишь, будем баловаться. Я к тебе в гости с самогоном, а ты ко мне – с чаем! Все ж не так скучно будет!

– Да уж… – пробормотала Вера Афанасьевна и хотела еще что-то добавить, но не успела. Стремительная тень, зарычав, вырвалась из полумрака коридора в освещенное единственной лампочкой, свисавшей с потолка на проводе, пространство. Баба Вера вмиг нажала на спусковой крючок, и два патрона вгрызлись в морду серого падальщика. Мутировавшая псина завалилась на грязный пол, не издав больше ни звука. Зато коридор наполнился лаем сородичей павшей твари. Дети в ужасе сжались у дальней стены, а бабка, ткнув подругу локтем в ответ, хмыкнула.

– А?! Есть еще порох в пороховницах? Я во время Великого Трындеца неделю от жаждущих моей красоты отбивалась! И сейчас не сплохую! Зой, стреляем одиночными или очередью по два патрона.

– Поняла я, старая! – отрапортовала Зоя Павловна и выстрелила по следующей твари, осмелившейся сунуться в круг света. Кровь брызнула из простреленной морды, а баба Вера крикнула, выцелив еще одну живую мишень: – Ну, твари, держитесь!

Смертельная вакханалия продолжалась теперь уже в том туннеле, где когда-то жили люди, хотя от их жилья почти ничего не осталось. Лишь маленький пятачок света и слишком неуютная клетка, где заперли детей ради их спасения. Но ощущения безопасности у них не было, наоборот, появилось странное чувство, будто их загнали в ловушку. В последнюю. Ведь появление зверей в коридоре означало, что смерть забрала наверху всех, и теперь от костлявой детей отделяли лишь две бабушки, которые с неженским остервенением защищали подход к клетке.

Очередной падальщик вынырнул откуда-то и попытался вцепиться бабе Зое в ногу, но был подстрелен бабой Верой и отлетел в сторону. Следующая тварь прыгнула на нее, теперь уже баба Зоя помогла своей подруге. Десять зверей уже лежали в круге света, а дальше, в коридоре, горели местью красные глаза еще нескольких.

Пока Вера Афанасьевна перезаряжала АКСУ, Зоя Павловна стреляла, и наоборот.

– Прощай, дорогая! – закричала баба Вера не своим голосом, когда одна тварь ухватила ее за рукав серой телогрейки, раздирая плотную ткань.

– Куда без меня?! – в ответ завопила баба Зоя, расстреливая из автомата напавшую на подругу облезлую, с топорщившейся местами серой шерстью псину.

Вроде бы на них собирались напасть еще два серых падальщика, что, несомненно, окончательно сломило бы старушек, но тут произошло нечто совершенно ошеломительное и невозможное.

Наверху затараторили автоматы, и, кажется, один пулемет – так сильно сотрясал он воздух своим звуком.

Твари, что нападали на старушек, развернулись, потом трусливо прижали уши и бросились к выходу, на помощь погибающим снаружи сородичам.

Коля, не понимая, что происходит, в невыразимом удивлении молча приблизился к решетке и прижался к ней лицом. Бабушки от усталости присели на кушетки, трясущимися руками перезаряжая оружие. Их бледные лица говорили о невероятном напряжении и понимании, что это был последний в их жизни бой. Но вдруг случилось чудо, и что-то наверху спасло их.

Внезапно все прекратилось. И выстрелы, и хриплый, озлобленный лай падальщиков.

И все подозрительно посмотрели в коридор. Что это было? Кто это был? Надежды на защитников – никакой, ведь если б они выжили, то и падальщики не попали бы в катакомбы. А ведь собаки здесь! Значит, город и оборонявшиеся проиграли. Так кто же тогда сейчас расстреливал наверху тварей? Кто пришел на помощь потерявшим всякую надежду детям? Ответы на эти вопросы сейчас находились на площади Михайло-Архангельского монастыря, а у старушек и детей не было желания выходить и проверять, кто это.

Любопытный Руслан Озимов присоединился к Коле и встал рядом, всматриваясь в полумрак коридора. Там, чуть дальше, на аркообразном потолке висели редкие лампочки, но светили они так тускло, что разобрать что-либо уже в двадцати метрах от них не было никакой возможности. К тому же коридор закруглялся, скрывая проход, выводивший наверх. К Руслану присоединились и Катя Шестакова с Витей Соломиным, они выстроились в ряд у прутьев решетки и, затаив дыхание, ждали, что же произойдет дальше.

Вера Афанасьевна с Зоей Павловной, переведя дух, тоже поднялись с мест и, перезарядив АКСУ, держали их нацеленными на поворот коридора. Тишина давила на нервы, напряжение нарастало. Оружие медленно поднималось вверх, надежда угасала с каждой секундой.

– Старая, по-моему, к нам кто-то движется, – почему-то шепотом сообщила баба Зоя.

– Т-сс, – грозно, тоже шепотом, прервала ее баба Вера. – Молчи, а то не услышим.

Коля зажмурился. Он попытался перенестись в то состояние, когда мог мысленно «гулять» вне тела, но ничего не получилось. Беспокойная обстановка не способствовала погружению в полусон. И ничего, кроме как представить себе этот коридор, у него не выходило. Черный туннель с темным нутром – и как они тут жили? – со странными, еще более черными сущностями, крадущимися от входа к ним, будто черные мотыльки или… твари слетались на свет, что сосредоточился в самом конце туннеля – в клетке с детьми. Эти темные сущности несли некое зло. Трудно было понять, какое, но Коля ощущал зло в этих невнятных черных душах, хотя определить его природу не мог, как не мог и узнать, кто они. Двое, нет, трое осторожно приближались к повороту, за которым ожидали дети с бабушками. Тринадцать светлых пучков в мрачном, почти беспросветном туннеле ужаса, наполненном страшными, темными сгустками чужих… Перед поворотом чужаки замедлились, словно совещаясь, а потом…

Коля распахнул глаза, их тут же резануло болью от неяркого света в коридоре. Чужаки что-то кинули к ним!

– Ложись! Граната! – заорал он, отдирая от решетки Руслана и отталкивая вглубь клетки. Бабушки прижались к стенам. А в кучу с падальщиками упал металлический цилиндр. Странный, не похожий на гранату.

И тут все вокруг взорвалось ярким, ослепительным светом. А уши прорезал высокий, на грани слышимости звук. Огромный ярко-белый шар наполнил маленькое помещение, стараясь раздвинуть стены и вытолкнуть наружу всех, кто был внутри. Секунд десять Коля ощущал, что умер и небеса уже приняли его, но оставалась боль в голове от невероятно высокого звука, заполнившего уши. Казалось, сейчас мозг истечет через них. Мальчик, как и все остальные, сжался в позе зародыша на полу, пытаясь понять, где он, что он, пытаясь осознать, что случилось, но не мог. Обескураживающий свет и дезориентирующий звук пронзили его насквозь. Лишь целую минуту спустя он начал приходить в себя, понимая, что не умер. И что это была лишь светошумовая граната.

Мир медленно возвращался из света в полумрак клетки, где на полу охали и стонали дети. Предметы двоились и троились перед глазами, а звук словно забрался в мозг и не хотел его покидать, как ни тряси головой, чтобы выбить его оттуда. Постепенно взгляд прояснялся, предметы и люди различались четче. Коля в окружении таких же дезориентированных детей поднялся первым и повернулся к освещенному пространству. Там уже находились чужие люди, бросившие гранату. Бабушек оттеснили на одну кушетку, отобрали оружие, кучу из трупов зверей раскидали по сторонам. В центре на второй кушетке восседал здоровяк с копной рыжих волос, выбивающихся из-под черной вязаной шапки, и с такой же огненной бородой. Грязный засаленный комбинезон защитного цвета и когда-то белые унты довершали образ. В руках мужчина держал странное укороченное ружье-двустволку. А позади стояли еще двое мужчин с автоматами. Их лица казались слишком спокойными, а взгляды – слегка отстраненными и затуманенными.

Рыжий долго молчал, словно чего-то ожидая, а жители Юрьева не решались заговорить с напавшими бандитами, хоть те их, по сути, спасли от неминуемой гибели. Но светошумовую гранату не так-то просто забыть, особенно если ее швыряют в тебя. Поэтому дети, да и бабушки, поглядывая кто с неприкрытой ненавистью, а кто и со страхом, затихли в ожидании объяснений пришлых.

Наконец сзади из коридора раздались торопливые шаги и тяжелое дыхание, и вскоре на свет выскочил четвертый боец. Он остановился позади своих и отрапортовал:

– Святой отец, я все обежал. Других выживших нет. Территория усыпана телами людей, собак, кошек и еще каких-то неизвестных тварей. В двухэтажном здании вообще сплошное кровавое месиво, разобрать, что случилось, нет никакой возможности. В церкви выживших тоже нет. Эти, – мужчина указал на детей, – единственные живые. А! Еще пять лошадей позади здания в закрытом сарае. Но… дюже злющие. Мне чуть руку не оттяпали, когда я приблизился. Зубы неестественные. Клыки. Видно, слегка измененные…

– Молодец, Андрей, – протянул рыжий, названный святым отцом. Видимо, он был за главного. – Ступай, сторожи передвижной дом.

Потом главарь повернулся к клетке и, улыбнувшись, пошутил:

– А весело тут у вас! Уржаться можно!

– Ну так ржи и вали на все четыре стороны! – гневно воскликнула баба Зоя. Ее совершенно не смущали стволы автоматов, направленные в ее сторону.

– Э… те-те-те… те-те-те… – предостерегающе протянул елейным голосом святой отец и тут же направил оружие на Зою Павловну. – Металлолому слова не давали! Я вообще не понимаю, что вы обе здесь забыли? Старый мир умер, а вы чего ждете?

После минутного молчания рыжий продолжал:

– Знаете, я вот тут хожу, хожу по земле, а таких старых еще не встречал. Хорошо, знать, жили тут, раз дожили до таких, извините, непочтенных теперь лет. Что вы тут забыли, на этой грешной земле?

– Что забыли, не твоего ума дело! – влезла в разговор Вера Афанасьевна. – Святой ты или не очень, но никакого права судить нас у тебя нет!

– Э… те-те-те… те-те-те… – рыжий еще раз предостерегающе помахал оружием перед лицами старушек. – Не, не! Есть, есть, есть, есть! Есть у меня такое право. И я могу его применить. – Ярко-алые губы показались из-под бороды, складываясь в довольную ухмылку. Он встал и подошел к бабушкам, поднес ствол прямо к лицу Зои Павловны. – Вы разве не слышали? Святой отец! Я – святой отец! А значит, могу судить и отпускать грехи! Ваших, думаю, хватит, чтобы врата ада разверзлись под вашими старушечьими ногами!

– Это что ж мы такого сделали? – спросила баба Вера.

– Сделали-сделали! – рыжий перевел ствол на нее. Взгляд мужчины стал злым. – Вы – остатки того вида, что сотворил с Землей самое страшное злодеяние. Убийство! «Не убий», помните? Вы виноваты в этом! Все, жившие перед смертью Мира, виноваты в этом! И вы – не исключение.

– И ты! – резко выдохнула баба Зоя. – И ты виноват! Разве не жил ты до смерти Мира? Жил! По глазам твоим злым вижу: жил! И тоже виноват, получается! Что-то не так с твоей вонючей теорией. С чего это тебе позволено решать, кто виноват в смерти Мира, а кто нет?

– Я очистился!

– Бухал, что ли?

– Я очистился кровью! – зло рявкнул святой отец. Того и гляди, нажмет спусковой крючок, и бабушки погибнут. – Я уничтожил столько себе и вам подобных, что расплатился со смертью, и теперь достоин нести просвещение людям и карать недостойных! И если надо, я еще больше на тот свет отправлю! Без сожаления, без раскаяния, без промедления!

Он так сильно прижал стволы обреза к щеке Зои Павловны, что старушке пришлось отклониться и вжаться в кирпичную кладку коридора. Коля не выдержал.

– Не трогай ее!

– Оставь ее! – к нему тут же присоединился Руслан, горя праведным гневом, и пару раз пнул клетку ногой. – Она тебе ничего не должна!

– А вот, кстати, и то, из-за чего я здесь… – протянул рыжий. Он еще несколько секунд прижимал оружие к щеке бабы Зои, а потом медленно отступил и сел на кушетку, собираясь с мыслями. Дети замерли, сбившись в группу, отдельно стояли только Руслан и Николай. Последнему казалось, что сердца всех детей сейчас бьются вместе, в унисон, и гулкое эхо разносит этот стук по коридору, и катакомбы наполняются им, словно своей тьмой ощущают детские души, питаются ими.

– Что ж, – начал святой отец, взмахнув оружием в сторону клетки. – Отоприте их. Я как раз по их души здесь. И если все пойдет хорошо, возможно, никому умирать не придется…

Бабушки с неясной тревогой переглянулись.

– У нас нет ключей, можете обыскать нас.

– Не-не-не… – помахал рыжий обрезом. – Неправильный ответ. Есть замо́к, и ключ должен быть. Не может одно обходиться без другого.

Он вдруг замахал руками и заговорил пространно и заумно:

 
– Вы видели где-нибудь дверь без стены?
А солнце без неба видали?
Тем более, мужа совсем без жены
Вы не способны представить.
А как понять велосипед без колес?
Огонь без костра? Едва ли!
А летом лютый зимний мороз
Когда-нибудь вы встречали?
Любовь без взаимности выживет ли?
Недолго! Увы, недолго!
А дружба без друга? Видели ли?
«Нет!» – скажу я вам строго.
Ведь чему-то всегда без чего-то не жить,
Ведь сложно пулю заставить
Без пистолета висок человека пробить,
И нет исключений из правил…[5]5
  Стихи Ю. Харитонова.


[Закрыть]
 

– Ну? – очень тихо переспросил рыжий, когда закончил. – Ни у кого нет предположений, где искать ключ?

Бабушки озадаченно переглянулись. Никто не ожидал такого от психопата. Непредсказуемость очень сильно пугает, когда не знаешь, чего от человека ждать. А тут рыжий бугай с повадками убийцы декламирует с чувством стихи.

– У нас нет ключей! И если б были… – начала бабушка Вера, но закончить не успела. Рыжий подскочил и вновь подошел к старушкам, направляя на них по очереди ружье.

– Что, не дали б? – зло заговорил святой отец, брызжа слюной в лица. – Тогда бы я снял их с ваших хладных трупов! А если б не нашел, разнес бы эту решетку к черту! Думаете, мне это сложно? Нисколько! А потом бы я от злости начал убивать детей! Ведь мне не важно, когда и как я открою эту дверь! Вы еще этого не поняли? Мне важно, чтобы вы добровольно и униженно открыли ее сами! Итак, – мужчина перевел дух, – ключ в студию! Иначе начнется кровавая чистка! Три… Два… Оди…

– Стой! Не надо! Ключи у меня, – прервал обратный отсчет Коля. Дети с удивлением посмотрели на Ростова. Они и подумать не могли, что ключ у кого-то из них.

– Ну ты и гад! – тут же влез в разговор Руслан. – Мало того, что трус, так еще и нас заставил трусливо отсиживаться!

– О! – рыжий, довольно усмехнувшись, обернулся. Его настроение вновь сменилось на добродушно-благосклонное. – А мы тут ключик ищем, а он у нас под самым-самым носом. Какой курьез!

– Обещай не убивать детей! – Коля попытался навязать свои условия, но рыжий елейным голосом перебил:

– Хуже не будет.

– Пожалуйста, прошу!

– Ключ! Сюда! Живо! – почти прорычал святой отец, выходя из себя и вновь направляя оружие на женщин. И Коля его отдал. Просто вынул из кармана ключ и передал в руки рыжего. И когда пальцы подростка коснулись кожи святого отца, что-то случилось. Словно электрический разряд проскочил между ними. Коля удивленно уставился на рыжего расширившимися глазами, а тот несколько секунд пристально всматривался в мальчика, недобро хмуря брови. Потом резко отдернул руку и отошел к своей кушетке.

– Итак, – начал он. – Для начала вы все должны понять, что я пришел спасти вас! – дети удивленно задвигались, а старушки переглянулись. – Нет. Конечно, не всех, а только тех детей, кого выберу я. Меня зовут Черноморов Василий Степанович. Сейчас открою дверь – и, дети, прошу без паники подходить ко мне. И я решу, кто поедет со мной в безопасное и чудесное место, где нет радиации. Где высокие стены защищают от любой опасности. Где много ваших сверстников живет счастливой и светлой жизнью. Где вас ждет будущее. Где есть игрушки и забота. И много-много интересного.

– Во заливает!.. – начала было баба Зоя, но Черноморов махнул рукой, и один из сопровождающих шагнул вперед и резко ударил старушку по лицу. Она замолчала.

– Итак, начинаем! – рыжий отворил дверь и сел обратно на кушетку. – Бабульки, божий свет, заходим! Заходим! А вы, дети, давайте по одному.

Бойцы рыжего грубо затолкали женщин в клетку, где их тут же обступили дети, заботясь о состоянии старушек.

– Как вы, бабушка Зоя?

– Как вы, бабушка Вера?

– Все нормально с нами, дети…

– Ой, завязывайте мелодраму!

– Ты нам их никогда не заменишь! – грозно крикнул Руслан Озимов.

– А мне и не надо их заменять, – возразил святой отец, добродушно пожав плечами. А потом указал обрезом на мальчика. – А знаешь, ты мне нравишься! Я, пожалуй, сделаю из тебя командира! Когда-нибудь… Начнем с тебя. Выходи! Так, детишки! Внимание! Выходим по одному ко мне, а потом становимся за мной и ждем. Все, кого назову, вернутся обратно в клетку! Без вариантов!

Меж тем, Руслан пошел, но как-то неуверенно. На одиннадцатилетнего мальчика вдруг напал мандраж, что было неудивительно, ведь перед ним сидел совершенно неизвестный бесцеремонный мужик, от которого непонятно, чего ждать. Руки мальчика не слушались, ноги отказывались повиноваться. А по телу пробежала сильная дрожь. Но он упрямо шел вперед. Ведь он – Руслан Озимов, и слово трус – не про него.

Рыжий оценивающе оглядел черноволосого мальчугана, слегка смуглого, с черными блестящими глазами, курносым носом и открытым взглядом. Упорный, смелый!

– Ничего страшного, – почти ласково произнес Черноморов, чего Руслан от него совсем не ожидал. А затем рыжий водрузил огромную ладонь на голову мальчика и закрыл глаза. Несколько секунд ничего не происходило, а потом…

– Ай! Голову больно! – вскрикнул Руслан и отскочил в сторону, потирая виски.

– Спокойно! Уже все! Можешь встать за мной, – святой отец кивнул головой назад, и пацан, сжимая виски от боли, осторожно обошел кушетку и встал позади рыжего.

– Видите? – с улыбкой спросил Черномазов и развел руки в стороны. – Ничего страшного! Ни-че-го! Следующий!

Дети по одному стали выходить из клетки и подвергаться этой странной процедуре отбора, но пока все они без исключения одобрялись святым отцом и вставали позади. Даже трехлетний Сема Шестаков, которого подвела Аня Капустина, и тот после рева и слез от боли в голове прошествовал к остальным. Остались только Коля Ростов и Варя Выдренкова. И первым перед лицом рыжего оказался юноша.

– На колени! – сказал Черноморов.

– Что?! – возмущенно переспросил Коля.

– Ты слишком высокий, чтобы я смог дотянуться до твоей головы. Или мне встать? – рыжий поднял правую бровь, и Ростову пришлось подчиниться.

Лишь на секунду длань Черноморова коснулась головы Николая. Юношу, как и всех, пронзила боль, но на секунду он словно перенесся куда-то, его будто выкинуло в другое место. Перед собой он видел нечто черное, бесформенное и шевелящееся, не имеющее четких контуров.

Когда Коля пришел в себя, в его лицо упирался обрез, а рыжий зло бросил:

– В клетку! Живо! Мутант!

И мальчику ничего не оставалось, как вернуться в клетку. Он был настолько потрясен и обескуражен, что даже не задумывался, отчего столь странно отнесся к нему Черноморов? Почему он не прошел отбора? Мутант? С чего бы это? Разум поглотила необычная и пугающая, чудовищная форма жизни из мира оттуда, где раньше в своих фантазиях Ростов не бывал. И как он там оказался?

Следующей оказалась Варя. Выдренкова так же подошла, присела на колени перед рыжим, и так же, как и Коля, через минуту была отправлена в клетку. Ошарашенная девушка шаткой походкой вернулась на место, а когда юноша спросил, что она видела, лишь замотала головой. Ее стеклянный взгляд блуждал по камере, ни на чем долго не задерживаясь. И Ростов прекрасно понимал ее чувства. Если она оказалась хоть чуточку похожей на парня с его странными играми разума, то ощущения Выдренковой во многом подобны его потрясению.

В катакомбах на долгое время повисло тягостное молчание. Рыжий сверлил взглядом находящихся за решеткой, о чем-то раздумывая. На лбу у него выступили пульсирующие вены, видно, решение, которое он хотел принять, давалось ему нелегко, и святой отец взвешивал многочисленные «за» и «против». У Коли появилось чувство, что от этого решения будет зависеть жизнь всех, кто в клетке. А дети с другой стороны тоже молчали, напряженно застыв между рыжим и его солдатами. Горстке детей странно было осознавать, что их разделили на хороших и плохих. Ведь только что они находились вместе и дружили, несмотря на многочисленные разногласия. Были почти семьей. В маленьком, замкнутом обществе всегда так: дети друг друга знают с пеленок, и их дружеские связи более сильны, чем в огромном мегаполисе. Они недоуменно хлопали глазами и не верили, что Варя с Колей другие. Даже Руслан, назвавший Николая трусом, хмурился и мотал головой.

Неправда! Это неправда!

И только Ванька Выдренков бросился вперед, крича что-то бессвязное и плача: его сестра оказалась отделена от брата. Но мальчишка был пойман Черноморовым и передан в руки эскорта. Варя стояла, ни жива ни мертва, понимая, что Ваньку уводят от нее. Единственную родную душу. А святой отец мотнул своим бойцам головой:

– Отведите их в Дом.

Когда детский шум и гам стих, рыжий повернулся, а Варя упала на колени и от горя и бессилия закрыла глаза.

– Итак, – Черноморов подошел к клетке и закрыл ее. – Я долго думал, что с вами делать. Вот ведь странно, я поклялся уничтожать всех старше восемнадцати и мутантов. А вы как раз и то, и другое, увы! Но чем долгая агония и мучения хуже простой смерти? – он пожал плечами. – По-моему, в муках умирать даже интересней и ярче! И сколько удовольствия и нового опыта можно получить перед смертью! А? Как вам моя мысль?

– Ты – чудовище! Тебе это с рук не сойдет! Судьба накажет тебя и воздаст многократно за все, что ты сделал! Попомни мои слова! Умирать ты будешь хуже любой твари!

– О, какие громкие слова! Динозавры умеют разговаривать? – тот ухмыльнулся во всю ширину пухлых губ. – А знаете… вы мне симпатичны! Не-не, правда! Самоотверженные старухи и одаренные дети-мутантики! Это ж здорово! Вот только такой одаренный на свете должен быть один. То есть я! Я долго думал, в чем смысл вашего спасения? Ведь, запершись в клетке, вы обрекали себя на долгую и тягостную смерть в окружении этих тварей снаружи. Чего хотели старшие, запирая вас здесь? Не мог понять… Но тут до меня дошло! Они не хотели лишать детей присутствия духа и надежды! Хотя сами ее уже не испытывали. Замечательно! Просто смелые люди! Запереть детей в ловушке и уйти умирать! Достойный поступок! Хотя… идея о смерти в окружении тварей мне очень даже по душе. Хорошая идея! Ну, ни пуха вам, пару дней вы еще протянете, а потом придут мутанты на запах падали, и если вы все же выберетесь, то ненадолго. Пока-пока, – Черноморов помахал огромной пятерней и растворился в полутьме коридора, его силуэт недолго маячил на фоне редких лампочек и вскоре скрылся за поворотом.