Текст книги "Лайка"

Никита вернулся обратно и затем переместился за другую дверь. «Приятно, черт возьми, так продвигаться, – подумал он, увидев сидящего за массивным столом в большом кабинете без окон пожилого мужчину. – Жаль только, что ничего нельзя руками потрогать».

Узнав в мужчине Главу Службы внешней разведки Ситникова, Никита облегченно вздохнул про себя – это составляло уже половину успеха в его плане. Директор что-то писал от руки на листке стандартной бумаги четкими и ровными буквами. Глянув из-за его спины, Никита понял, что это отчет по работе Службы в республиках Средней Азии. Минут через десять-пятнадцать он закончил писать, сложил несколько исписанных листов в непрозрачную папку и позвал дежурного майора с помощью звонка, при нажатии которого автоматически щелкнул замок в двери. Тот появился почти мгновенно. Ситников молча передал тому документы, а майор в свою очередь положил на стол флэшку и вышел из кабинета.

Директор СВР подождал, пока офицер выйдет из помещения, и только после того, как закрылся замок, встал со своего места и, подойдя к замурованному в стену сейфу, стал открывать стальную дверцу: вначале сделал три оборота сувальдным ключом, затем набрал цифровой код и только потом, когда загорелся в верхнем углу голубой квадратик, и он приложил к нему свой большой палец – дверь открылась.

Ситников достал сперва оттуда ноутбук, который кабелем соединялся с каким-то блоком прямо в этом же сейфе и, положив его к себе на стол, снова подошел к нему и забрал оттуда маленький блокнот в кожаном переплете. Он включил ноутбук и для входа в систему набрал пароль из блокнота. Пароль был несложным – Никита легко запомнил его. После того, как операционная система загрузилась, дальше, чтобы подключиться к блоку из сейфа, Директор СВР набрал еще один пароль. Он был и длиннее два раза, и сложнее, но запомнить Никите все равно не составило большого труда.

Пробыв в кабинете у Ситникова примерно с час, важнее информации, чем эти пароли, он так и ничего не обнаружил. Дальше надо было возвращаться на яхту. Решив, что эти пароли уже сами по себе как бомбы, он покинул Ясенево с чувством выполненной части плана, который составлялся на ходу, правда, перед этим ради интереса немного обследовав соседние девятиэтажные здания.

–

Как и предполагал Никита, захватившие яхту пираты собирались высадиться на берег в темноте. Когда он снова очутился рядом с судном, на палубе в полумраке царило некое оживление. Вдали на западе, на фоне узкой полоски закатного света, виднелась суша. Все небо, исключая эту полоску, было затянуто облаками. Конечно, Никита не чувствовал, но по размерам волн догадывался, что море начинает штормить. Прошло примерно с полчаса, когда яхта развернулась на сто восемьдесят градусов, застопорила ход, и судно легло в дрейф. Тут же, очень быстро, вооруженные люди, пришвартовав резиновую лодку к борту, стали перегонять своих пленников на нее. Вся операция заняла буквально пять минут. Последними на лодку прыгнули два негра, до сих пор находившиеся неотлучно в рубке, перед этим снова включив двигатели яхты и поставив движение судна на самый малый ход. Один из них даже упал в воду из-за этой операции, чуть промешкавшись, но его быстро выхватили и подняли его товарищи.

Яхта медленно стала крейсировать в открытый океан, а лодка с людьми на борту, быстро набрав скорость, подпрыгивая на волнах, направилась к берегу. Никита без всякого усилия продолжал следить за ними, словно находясь непосредственно в лодке вместе с пиратами и их пленниками. Изучая лица всех находившихся бандитов кроме заложников, – им на головы вдобавок повязкам нахлобучили еще какие-то мешки из плотной черной ткани, – Никита обратил внимание на то, что он запоминает все мелочи. Еще тогда, когда он подсмотрел введенный директором Службы внешней разведки пароль в свой компьютер, Никита уловил эту свою способность, но тут же забыл об этом. Он словно зарисовывал куда-то в потаенные уголки своего мозга, находясь при этом за тысячи и тысячи километров, не только эти лица, но и номера автоматов, надписи на пуговицах, узоры тканей на одежде негров и даже какие шнурки и сколько отверстий в берцах других, белых пиратов.

Еще на что обратил Никита свое внимание, так это то, что захватчики яхты всю свою «работу» делали молча, перекидываясь в необходимые моменты в основном знаками, и только иногда вырывались односложные фразы на английском. Это говорило о том, что команда морских разбойников более чем странная для этого места на побережье Сомали. Его подозрения только усилились, когда лодка чуть ли не запрыгнув на песчаный пустынный берег в окружении плотной зелени, остановилась и, видимо, главный в этой команде на чистом русском скомандовал заложникам встать, и предупредил, что любое неповиновение будет иметь печальные последствия для них. Все белые бандиты выскочили из лодки и стали вытаскивать на песок своих пленников. Одновременно с этим, из-за кустов подъехали к ним две машины: ГАЗ-66 и «Хаммер». Своих жертв пираты затолкали в закрытый брезентом кузов грузовика, туда же поднялись еще четверо из команды захватчиков. Остальные трое белых сели в военный джип, и тут же машины, чуть пробуксовывая колесами на песке, на всех газах направились в сторону густой плотной зелени берега, поверх которой темными силуэтами покачивались кроны пальм. Рядом с лодкой остались два негра. Они проводили молча, спокойно и без всяких эмоций на лице, взглядом грузовик и «Хаммер», пока те не исчезли из виду и, затолкав не без усилия свой надувной катер в воду, чуть поборолись с волнами и вскоре исчезли за выступающим прибрежным мысом.

Никите резиновая лодка была неинтересна, и он, поднявшись на некоторую высоту, стал следить дальше за кавалькадой машин, которые мчались с выключенными фарами среди зарослей прибрежного леса. Очень скоро ГАЗ-66 и «Хаммер» выскочили на открытое каменистое плато, и тогда Никита поднялся еще немного выше, чтобы точно запомнить все детали и мелочи маршрута движения. По внешним признакам над каменистым плоскогорьем нависла темная ночь из-за сгустившихся облаков, но только сейчас он обратил внимание на то, что ему это нисколько не мешает видеть все, что делается внизу вплоть до горизонта.

Вскоре каменистый, но все же относительно ровный ландшафт сменился гористым пейзажем. Машины продолжали двигаться с приличной скоростью, что говорило о том, что эти условные «пираты» хотя и были с европейской внешностью, но знают эти места как свои пять пальцев, или же у них очень солидное снаряжение и сопровождение, включая спутниковое.

Прошло минут двадцать. Машины, то петляя по узким каньонам, то временами забираясь на увалы и переезжая линю кряжей, вскоре заехала в узкую горную теснину, которая имела длину метров двести и заканчивалась тупиком в виде огромного грота с ровной круглой площадкой снизу и с гранитным козырьком над ним. Первым остановился идущий спереди «Хаммер», отъехав перед этим чуть в сторону и пропуская ГАЗ-66. Грузовик проехал чуть дальше и затормозил, подъехав вплотную к стене этого грота, в глубине которого виднелся вход в пещеру. Оказывается, наверху над этой площадкой был оборудован замаскированный пост наблюдения: словно по мановению волшебной палочки, по веревке слетел человек с коротким пистолет-пулеметом за плечами и в хорошо подогнанной, ладно сидящей, военной форме без знаков различия. Никита на всякий случай разведал этот пост – там оставался еще один человек в такой же амуниции.

Тем временем выскочившие из кузова грузовика и из джипа бандиты начали вытаскивать своих пленников по одному и отводить их в пещеру при свете небольших фонариков, которые имелись у каждого в руке или были пристегнуты к автомату. Снова ни слова, будто бы это были не люди, а какие-то киборги, которые общаются на своей определенной радиочастоте между собой. Когда они всех своих жертв завели в самый дальний угол пещеры длиной около тридцати метров и снова застегнули наручниками к одной цепи, один из этих «роботов», которого Никита отметил про себя как главного ещё при пересадке из яхты в лодку, обратился на русском к пленникам:

– Так, друзья мои, теперь вы все связаны одной цепью снова. Надеюсь на ваше понимание и благоразумие в своих действиях. Так как вы все друг другу как братья, то, думаю, вас никак не смутит то обстоятельство, что если один захочет справить малую или большую нужду, то остальные подставят тому свое плечо и даже руку. Туалет у вас будет под боком: вот тот бак с крышкой – потом увидите . Так, что я еще забыл… Про удобства рассказал… Да, с едой пока придется подождать: забыли прихватить из яхты ваши яства, а у нас только свой сухой паек. Вода в ведре рядом с баком. Разговаривать нельзя – будете наказаны, если ослушаетесь… Кто тут у вас переводчик? Вы? – Главарь изобразил легкую ухмылку на лице, увидев, как один из пленников закивал головой. – Переведите товарищу из Саудовской Аравии то, что сейчас я донес до тех, кто понимает русский язык. Я знаю, что он понимает и английский, но я не люблю повторять, особенно на разных языках.

Тот, кто назвался переводчиком, что-то стал шептать, чуть наклонившись влево, видимо адресовав свои слова человеку, который был крайним слева.

Главарь же, сделав почти неуловимый знак рукой стоявшим чуть позади него пиратам, направился было к выходу, но услышав голос переводчика, остановился. Он подошел к нему и снял с него мешок, а потом и повязку.

– Когда мы выйдем, – обратился он нему, ослепляя тому глаза своим ярким тактическим фонариком, – снимешь мешки и повязки с остальных. Свет вам, думаю, не нужен. Разберетесь в темноте? Скоро утро, потерпите…

Никита последовал за ними, чтобы узнать о дальнейших планах этих странных пиратов. Когда те вышли из пещеры и собрались в круг возле своего главаря, тот стал давать им короткие указания на чистом английском языке:

– Джек, Алан, вы заменяете Дастина и Пирса. Грег, – обратился он к тому, кто спустился со скалы над гротом на веревке, – ты с нами. Харви и Картер, вы сюда. – Главный кивнул головой наверх в сторону поста. – Ребята, еды в джипе должно хватить вам на неделю. Через шесть дней мы приедем, и я заменю вас. Пока надо будет просидеть в полной тишине до нашего появления. На связь выходить в самом крайнем случае, понятно? Тут безлюдно, но если кто появится в каньоне или поблизости, должен исчезнуть без следа.

Один из бандитов, видимо из тех, кому было приказано остаться на посту над логовом, коротко свистнул, и тут же сверху спустился второй часовой. После этого двое из группы, которым было велено оставаться здесь, побежали, светя фонариками себе под ноги, в сторону выхода из теснины. Метров через сто они остановились, и стали проворно карабкаться вверх на уступ по еле заметным на крутом склоне ступенькам. Пока остальная группа полным составом садилась в ГАЗ-66, Никита проследил, как эти двое прошли к своим наблюдательным пунктам по гребню обратно к скале над гротом и заняли свои позиции.

Когда грузовик, выехав из теснины, проехал примерно с полкилометра обратно той же дорогой, по которой они пробрались сюда, он остановился, и тут же откуда-то из-за камней появились два наемника. Одновременно из кузова выпрыгнули, видимо, те, которых главный назвал как Джек и Алан, а первые запрыгнули в кузов, и ГАЗ-66, повернув налево, поехал уже другой дорогой куда-то на север. Никита, уже довольно сильно утомленный за долгое время наблюдения, проследил за хорошо замаскированными постами этих двух оставшихся пиратов и разжал свои ладони…

– Хорошо же они просматривают все вокруг, и к тому же дублируют друг друга, – прошептал вслух опытный сибирский охотник. – Ну, что же, товарищ Шадрин, – с улыбкой обратился он сам к себе, – надо действовать. Все козырные карты у тебя – грех не поиграть. Да, вот так: пешка стала ферзем… Некая девятая пешка пробралась тихой сапой под столом, ну, или по туннелю, и выскочила за фигурами противника сзади…

«Странно, что чувство голода немного чувствуется, но при этом нисколько не хочется ни по малой, ни большой нужде», – подумал он, направившись к выходу.

Когда Никита выбрался по своей веревочной лестнице наверх, тут же к нему подбежал Рекс со стороны избушки и снова, как днем, немного подозрительно обнюхал его и только после этого потерся мордой о колено. Никита погладил свою лайку. Крепкий предрассветный мороз приятно щипал за лицо. Он накинул на себя свою куртку и направился к избушке. Рекс поплелся за ним. Уже подойдя к домику, Никита уставился на полную луну, висевшую над горизонтом на востоке, словно в первый раз увидел ее в жизни.

– Так, значит сейчас уже почти утро? – сказал он и вопросительно взглянул на Рекса, словно тот должен был подтвердить его мысль. – И сегодня к тому же вторник… Завтра среда, и в десять в Сайгир прилетит почтовый вертолет… Ну, что, Рекс, надо хорошо сейчас подкрепиться и отправиться домой. Ты не возражаешь?

Лайка смешно наклонила голову и, зевнув, издала забавный писклявый звук.

– Ты что зеваешь? Спать хочешь? Ну, брат, спать нам никак нельзя сейчас. Я тоже не спал этой ночью, и прошлую ночь провел не так, чтобы очень…

Сварив нехитрую похлебку из мороженой щуки, Никита подкрепился основательно сам и покормил свою собаку. В остальном собирать было нечего: все привезенное с собой из базовой избушки так и лежало в нартах. Вначале он собрался было оставить их вовсе здесь, но потом передумал и, максимально выбрав из них все относительно лишнее, все же решил ехать с ними.

Уже на востоке стало светать, когда Никита тронулся в путь. К базовой избушке они добрались к часам двум. Чуть быстрее получилось благодаря тому, что дорога была уже проложена, и в пути до промежуточного домика Никита не тратил время на проверку толщины льда в опасных для проезда местах. Дальше, когда они вышли на проторенную дорожку, он газанул так, что порой даже неутомимый Рекс иногда начинал отставать.

На базе быстро Никита вскипятил чайник и, макая в сладкий чай сухари, подкрепился ими и кусочком топленого масла. На готовку чего-то другого не было времени – путь был впереди долгий. Рекс снова подкрепился мороженым мясом щуки.

Уже подъезжая к Енисею, Никита немного забеспокоился на предмет того, что по реке мог проплыть ледокол. Такое иногда бывало, когда куда-нибудь чего-нибудь не успевали завезти заблаговременно во время навигации или же еще по каким надобностям – этого он точно не знал, – и вот уже по ставшему Енисею проплывает ледокол. Беда, если ты перейдешь по делам на другой берег, а в это время он проползет. Вот и жди, пока Енисей снова замерзнет! Сейчас для него самое главное было добраться до утра в поселок, иначе весь его план полетит в тартарары.

Когда перед ним открылись просторы закованного льдом и занесенного снегами Енисея, на сердце у Никиты сразу отлегло: все было в норме, и, значит, пока все шло по плану.

Теперь он стал беспокоиться за Рекса. Хоть он и неутомим и неуемно активен в таких делах, но переход от дальней избушки до Сайгира даже для него – тяжелое испытание. Поэтому Никита, еще находясь в базовом домике, решил, что ночью где-то на полпути придется сделать небольшой привал, чтобы дать передохнуть лайке на всякий случай.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Таня в последнее время спала очень плохо: постоянное беспокойство за мужа, тревога за детей, мелкие проблемы на работе – и все это по кругу в голове порой вплоть до самого утра. Редко когда он засыпала до двух часов ночи. Да и заснув, если из-за какого шороха или еще чего – просто так – просыпалась, то снова сон куда-то улетучивался. Приходилось порой с усилием воли заставлять себя думать о чем-либо другом: о своем детстве, о содержании давно прочитанной книги, о тревожной ситуации вокруг Украины или просто пытаться хотя бы считать до ста и обратно – лишь бы самое главное не начать думать о смертельной болезни Никиты. Она так и не рассказала ничего Насте, хотя и все собиралась, но каждый раз откладывала на завтра. На работе в интернате, и учителя при встрече в последнее время все чаще стали спрашивать о ее здоровье. Таня и сама видела, как она похудела за последние два месяца. Ей хотелось что-то сделать, чего не знала и сама, но лишь бы вылечить своего мужа. Она даже ездила во время осенних каникул под благовидным предлогом в Филиппово к отцу одного из старшеклассников, который в этой староверческой деревне считался за авторитета в делах своей религии. Таня никогда не считала себя, как, впрочем, и большинство в Сайгире, верующим или тем паче воцерковленным человеком. Для сайгирца главные устои в жизни – Енисей и тайга – вот они давали жизнь, через них устраивался весь семейный уклад, текло вместе с водами Великой реки само время циклами годового круга… Пожилой мужчина с седой бородой, по возрасту – чуть старше Никиты, ободрил тогда ее в беседе и посоветовал начать молиться Деве Марии о здравии своего мужа. Таня написала слова нескольких молитв в свой блокнот и, выучив наизусть, молилась некоторое время перед сном и по утрам в постели, особо не представляя – правильно она все делает или нет, но потом, так как особо не понимала смысла церковнославянских слов, перестала это делать.

Вот и сегодня она, протопив печь второй раз за сутки и закончив все дела по хозяйству после работы, уложила детей и сама легла спать на старый диван, стоящий возле печки около двери. У этого дивана Никита несколько лет назад вытащил все сломавшиеся пружины и сверху обтянул новым материалом, и таким образом получилась своеобразная лавка, скорее даже топчан, хотя все в семье продолжали звать ее диваном. Чтобы дети не беспокоились из-за ее бессонницы – в первую очередь это касалось Насти,– Таня и стала в последнее время ночевать на этом топчане: он не скрипел как деревянная, и не лязгал как железная кровать – можно было ворочаться сколько угодно. Когда она по завершении всех необходимых дел присела на край дивана, веки тут же потяжелели, и захотелось спать до невозможности, но как только она положила голову на подушку – снова налетели холодной вьюгой тревожные мысли. Опять в ночной темноте одни лишь леденящие страхи перед будущим: как она сможет поднять на ноги детей без Никиты, как сама сможет пережить то, о чем страшно даже подумать – уход мужа навсегда… Так она пролежала довольно долго. Порой она на несколько минут проваливалась куда-то в темноту, но это нельзя было назвать сном – это была всего лишь попытка мозга чуть-чуть сбросить напряжение в своих нервных клетках, подобно обмороку. В какой-то момент она встала, чтобы узнать время – настенные часы на пружинном взводе показывали уже половину второго. Чтобы не тревожить уснувших детей, Таня, уже привычно, не включая света, определила время вслепую, ощупывая аккуратно стрелки часов. Она вернулась на свое место и долго просидела на своем топчане, прислонившись к теплому боку печки. Таня сама не заметила, как уже изморенная до невозможности, медленно сползла набок на подушку и, пролежав несколько минут с открытыми глазами в темноте, заснула. Ей показалось, что прошло всего несколько минут, как где-то за окном заурчал чей-то снегоход. Вымотанная нервная система организма яростно сопротивлялась пробуждению, желая отдохнуть и восстановить свою функциональность. «Что за дурак ночью катается по улицам? – подумала Таня с раздражением и зарылась головой под подушку. – Не старший сын ли директора школы? Надо будет завтра поговорить с ней…» Мысли запутались, шум мотора вроде бы стих, и она снова заснула.

Через какое-то время мимо, громко топая, прошел Мишка. Хрустнула образовавшейся за ночь наледью входная дверь, и Таню обдало холодным воздухом с сеней. «Что это Мишка шастает посреди ночи?» – подумала Таня, пытаясь проснуться, но это ей не удалось. Дверь снова открылась. Старое плотное покрывало, которым закрывали дверной проем на ночь во время сильных морозов, отлетело с одного угла, а затем и вовсе упало на пол.

– Мама, а мам, – сквозь сон послышался голос Миши, – ты, что, ничего не слышишь? Там папа же вернулся…

За печкой послышалась какая-то возня, затем быстрый топот детских ног.

– Ой, папа! – прозвучал тонкий голос Ритки.

Тут Таню словно ударило током. Она резко поднялась, и от быстрого вставания и от нервного перенапряжения у нее закружилась голова. Таня смотрела на светящееся окно во двор, которое на две трети снизу было в инее, и сперва даже не сообразила, что это за девочка стоит на подоконнике за тюлевой занавеской и ладонью трет по стеклу: в полумраке все двигалось и плыло перед глазами.

– Ты зачем забралась туда, Ритка? – не узнавая своего голоса, вымолвила медленно слова Таня. – Вот упадешь в темноте сейчас, егоза.

– Вот и Рекс! – не обращая внимания на слова матери, дочка ткнула своим тонким указательным пальцем в круглое пятно оттаявшего инея.

Таня перевела взгляд на сына – тот с недоумением молча смотрел на свою маму, ожидая, когда она проснется до конца.

– Что это во дворе свет горит? – снова спросила она.

– Мама, – испугано прошептал почти в ухо Мишка, – ты что такое говоришь? Там папа вернулся, ты меня слышишь? Это свет от фары снегохода. Папа просил помочь перетаскать тюки со шкурками… Я сейчас быстро оденусь и пойду к нему.

Наконец Таня стала соображать, что происходит, но от осознания того, что Никита вернулся раньше срока из-за плохого состояния своего здоровья, ей стало так горько, что вдруг она зарыдала во весь голос. Она понимала, что так ни в коем случае нельзя делать при детях, но ничего не могла поделать с собой. Видимо, ее плач услышала одна из собак во дворе – послышался унылый вой, – и тут же строгий и твердый голос Никиты, осадившей лайку. Вой прекратился. От окрика мужа и Таня вдруг пришла в себя. Вытирая свои слезы, он побежала за перегородку в дальний угол, в темноте споткнувшись о ножку стола и больно ударившись мизинчиком ноги об ее угол. Резкая боль окончательно привела ее в чувство. Она включила над кухонным столом свет и стала одеваться.

В это время послышались тяжелые мужские шаги в сенях. Потом открылась дверь и захлопнулась. Таня с замиранием сердца, словно это был не ее муж, с которым прожила долгие двадцать лет, услышала голос Никиты:

– Доброй ночи, засони! Разбудил я вас? Ну, ничего, зима долгая – выспитесь еще. А где мама, Миша? А ты, Ритка, что тут на подоконнике стоишь, а? Вот и Настя сползает с полатей…

Таня почувствовала, как ноги подкашиваются, и в следующее мгновение она, держась за перегородку, сползла на табуретку возле подтопка.

– А вот и моя Таня спряталась от своего мужа, и не хочет его встречать? – заглянув за ситцевую занавеску, весело произнес Никита. – Сейчас лед оттает с бороды, и я тебя расцелую.

За перегородкой раздался озорной смех младшей дочери.

Никита поставил стул рядом с табуреткой жены и уселся возле нее.

– Мишка, Настя, оденьтесь и перетаскайте все с нарт в чулан. Ну, и отсортируйте там, чтобы не все в одну кучу, – наклонившись в сторону зала, также спокойно и жизнерадостно озадачил он своих старших детей. – А ты, Ритка, иди к нам, только смотри, не шлепнись с подоконника.

Никита приобнял Таню и дотронулся холодной ладонью до ее щеки.

– Ты что, Танюша, на себя не похожа, а? Вернулся я, видишь, живой и здоровый.

– Здоровый? Ты смеешься надо мной, Никита? – еле слышно, чтобы не услышали дети, с сомнением спросила она. – Видишь, я уже из-за тебя так испереживалась, что, думала, умру, когда Мишка стал меня будить.

– Все, Танюша, – также громко сказал Никита, – я действительно выздоровел. Помнишь, я тебе показывал волшебные таблетки-капсулы, – немного подумав, он решил чуть приврать, – так вот: они меня вылечили…

В это время к отцу подбежала Ритка и задергала его за штанину:

– Пап, а можно я тоже выйду во двор с Мишкой и с Настей? Я хочу Рекса обнять… Можно?

– Если только очень тепло оденешься: там сейчас очень холодно. Ты лапы у Рекса заодно глянь, доченька, хорошо? Боюсь, натер он их сегодня.

Младшая дочка тут же исчезла за печкой и стала там одеваться, напевая довольно забавно почему-то гимн России.

– Выключи радио, Ритка: еще нет шести, – окликнул ее Никита.

Дочка хихикнула и продолжила петь дальше, но чуть потише.

Дети, одевшись, все вместе вышли из дома.

– Никита, ты четыре дня тому назад сам же сказал мне по радио, что вернешься через десять дней, не раньше, – всматриваясь в уставшие, но в то же время задорные глаза мужа, сказала Таня, когда дети вышли из дома.

– Ты не рада тому, что я теперь здоров? – хитро прищурился Никита. – Ай, уже присмотрела себе нового мужа?

– Что ты меня мучаешь, Никита? Видишь, я еле живая… Я не помню, когда в последний раз спокойно спала. Сейчас вот Мишка когда растолкал меня, я решила, что тебе стало совсем тяжко, и ты из-за этого вернулся домой раньше срока… Я чуть в обморок не упала – до сих пор голова кружится, и ноги вот не держат, и оттого встать даже не могу…

Никита глубоко вздохнул. Потом дотянулся до кухонного полотенца, висевшего на проволоке над головой, и стал вытирать свою бороду и лицо.

– Видишь, я перестал кашлять, а мы, кстати, с Рексом по такому морозу ровно сутки были в пути…

Таня снова повернула голову и уставилась на мужа, пытаясь понять: говорит ли тот правду, или просто пытается с помощью лжи успокоить ее на время? Никита прекрасно понимал, что его слова о том, что с помощью таблеток он вдруг выздоровел за последние три дня – это, мягко говоря, полный абсурд, но не мог же он рассказать правду. Во-первых, для этого, если излагать подробно, необходимо много времени, а его у него сейчас не было. Во-вторых, даже если рассказать о том, через что он прошел за прошедшие два дня и что он видел и испытал, то все равно даже самый ярый сочинитель небылиц не поверит ему, а тем более Таня – коренная сибирячка, реалистка до мозга костей.

Таня молчала. Молчал и Никита. Вдруг в сенях послышался какой-то грохот. Через несколько секунда хлопнула входная дверь, и из темноты зала к родителям подскочил Мишка, явно чем-то недовольный.

– Ну, вот, – громко воскликнул он, и по-хозяйски хлопнул варежками по ногам, – вы разрешили Ритке выйти с нами, так она пахталку уронила. Мы с Настей сразу во двор вышли, а в сенях свет не стали включать… Она говорит, что хотела достать новую метелку. Встала на ящик, а когда стала падать, так ухватилась за…

– Ты постой, – перебил сына отец, громко засмеявшись, – не надо нам рассказывать подробности. Корпус у маслобойки не треснул?

– Не-а, – покачал головой Мишка, – бока вроде целы. Я так мельком смотрел. Только у крестовины одна деревяшка сломалась.

– Это не беда, сынок, – сказал Никита и похлопал сыну по плечу. – Это к счастью. А к лету мы ее починим. Вы справляетесь с Настей там?

– Да, пап, справляемся, – ответил Мишка, и, поправив шапку, восхищенно обратился к Тане. – Мам, соболя у папы – целая гора! Раза в три больше, чем было в прошлом году!

Мальчик деловито повернулся и вышел из дома.

Слова о том, что Никита добыл соболя гораздо больше, чем в прошлом году, немного взбодрили Таню. Она до сих пор еще не могла поверить в то, что поведал ей муж насчет «волшебных» капсул. Ведь не разыгрывал же он целый год перед ней ужасную трагедию о своей смертельной болезни: все же начиналось и происходило на ее глазах. Таня помнила, какой был голос у Никиты еще четыре дня назад, когда перед тем, как направиться к своему самому дальнему домику дней на десять, он связался с ней по рации согласно графику: даже через треск и гул эфира она уловила некую его обреченность, словно он прощался с ней. Сейчас же он выглядел совершенно здоровым, и это после суток, как он говорит, пути по тайге и по Енисею. К тому же за все время, как Никита зашел в дом, он даже ни разу не кашлянул.

– У нас сколько сейчас денег в наличии, Таня? – спросил Никита. – Мне надо к завтрашнему утру добраться до Москвы.

Таню этот вопрос и вовсе выбил из колеи. Она чувствовала, что Никита не врет. Ее муж никогда не лгал. Никита мог недоговаривать, когда это надо было. А если так, то он здоров. Если здоров, то она должна начать радоваться случившемуся факту: прыгать до потолка, танцевать, расцеловать от счастья детей, обнять мужа… «Как же так, – думала она про себя, – вот он вернулся из тайги, говорит мне, что смертельный недуг исчез, а я до сих пор даже не обняла его? Сижу рядом с ним действительно так, будто бы ждала его видеть в предсмертном состоянии, а то, что он здоров и жизнерадостен – мне это не по душе… Но почему так моя воля скованна, что не могу ни обнять, ни радоваться?»

– Ты только ни о чем не спрашивай пока, ладно, Танюша? – подождав некоторое время в ожидании ответа от жены и, так и не дождавшись, прошептал Никита. – Я же вижу, что ты и веришь и не веришь одновременно тому факту, что теперь я полностью исцелился. Я и сам в таком же состоянии, поверь мне, вот поэтому мне сложно пока объяснить тебе словами… Но я тебе все расскажу как-нибудь после, когда сам удостоверюсь в реальности происходящего…

– Ты сказал в Москву, – словно бы не слушая мужа, перебила его Таня, – а вернешься когда?

– Ты только никому не говори, что я собираюсь в Москву, ладно? Скажи почти что правду: я направился в Красноярск на лечение… Тем более, сейчас я все равно полечу именно туда. Ну, а вернусь, думаю…

– На Новый год вернешься?

– Это святое! Конечно, вернусь! Может, даже раньше…

Самолет Красноярск-Москва подлетал к аэропорту Домодедово. Уже объявили о начале снижения и огласили дежурный инструктаж для пассажиров при приземлении. Никита после посадки в Красноярске, как сел на свое комфортное место, за которое отдал почти все свои деньги, так и провалился в глубокий здоровый сон, без всяких на то лекарственных средств, впервые за последние дни, вернее, даже месяцы. Прошедшие сутки вымотали физически его окончательно, хотя, надо сказать, что все его планы осуществились. Вначале в Сайгире пришлось немного понервничать из-за того, что вертолет задерживался и прилетел примерно на полчаса позже, чем обычно. Но все обошлось: почтовик прилетел на аэродром за сорок минут до вылета самолета. В Красноярске на ближайший рейс до Москвы не было дешевых билетов – только бизнес-класса. Никите деваться было некуда, и он потратил почти все свои деньги. Потом при посадке произошел курьезный инцидент. Дело было в том, что у Никиты попросту не было «парадной» зимней обуви кроме своих охотничьих самодельных бахил-ишимов. Да и с верхней одеждой в плане эстетики положение было аховое. По тайге в этой амуниции охотиться было удобно и комфортно, но внешний вид, конечно же, назвать если, что шокировал готовящихся к посадке пассажиров бизнес-класса – это было бы мягко сказано. Один респектабельный мужчина даже обратился к представителю администрации аэропорта для выяснения вопроса о целесообразности впустить Никиту на борт самолета из-за его этого самого внешнего вида. Конечно же, его пустили на борт: у него был билет, одежда была чистая, сам пассажир трезв и вменяем – никаких оснований для каких-либо запретов нет и все. По воле случая, как раз тот мужчина, который был больше всех раздражен присутствием Никиты в салоне бизнес-класса, оказался его соседом. Для сибирского охотника вся эта возня была просто немного забавна, не более того. И на всякие фырканья и мат шепотом, но так, чтобы при этом Никита это услышал, – он спокойно улыбался, чем только приводил в большее негодование этого пассажира.