Текст книги "Тройной полярный сюжет"

В качестве основной карты я взял карту, составленную известным капитаном Гаврилой Андреевичем Сарычевым. Карта эта была составлена им во время путешествия Виллингса, то есть много десятилетий тому назад, но позднейшие путешественники мало что к ней прибавили.

Якутск – деревянный городок, заброшенный в дебри приполярной Азии. На приезжего он производит гнетущее впечатление вследствие полной заброшенности своей после героических деяний землепроходцев.

Больше добавить нечего.

В этом не так уж древнем городе много развалин. Развалины крепости, выстроенной казаками, остовы домов, покосившиеся колокольни. Я же надеялся, что найду здесь сильный и гордый край, сохранивший энергию и предприимчивость основателей.

Если по улицам Якутска пройдёт живой мамонт, по-моему, в Европе об этом узнают лет через сто.

Ближайшей моей целью является отдалённое стойбище Сексурдах.

Дорога

По раскисшей от грязи сибирской дороге с натужным рёвом двигалась машина. Был пейзаж из чёрных сопок с белыми пятнами не сошедшего ещё снега, с зелёным пушком лиственниц и с дальними хребтами, на которых лежали низкие тёмные облака. Низкие облака, грязь и весенняя бесприютность были в этом пейзаже.

Шофёр в ватнике, с круглым лицом, нос пипочкой, с многодневной небритостью, коренной сибиряк, одним словом, перекатывал руль. Модный приёмник ВЭФ-12 шпарил мелодии «Маяка». Рядом сидел Сашка.

– Так как же тебя занесло сюда? – продолжал беседу шофёр.

– Билет кончился, – хмуро ответил Сашка.

– А надобно тебе дальше?

– Надобно.

– А деньги, выходит, кончились?

– Кончились.

– Ну, положим, проедем мы восемьсот километров. Я машину сдам. Буду ждать вертолёта. А ты?

– А я дальше.

– Там трасса кончилась, куда я еду.

– Как-нибудь, – сказал Сашка. – Раз надо, как-нибудь доберусь.

– Интересное «надо» у тебя получается. – Шофёр повернул к Сашке лицо, усмехнулся, показал прокуренные зубы, покачал головой. – Первый раз такое интересное «надо» вижу.

Дорогу окружал мокрый кустарник. Дальше шёл мелкий лиственничный лес и поднимался полускрытый туманом бок сопки. Закатный луч солнца прорвался сквозь этот туман, и тайга вспыхнула розовым светом, и молодой пушок лиственниц заиграл изумрудной расцветкой.

Машина тяжко забуксовала. Шофёр переключал скорости, но машина садилась всё глубже.

– Обожди, – сказал Сашка. Он выскочил из кабины. – Сейчас что-нибудь подброшу.

– Плащ сними. – Шофёр вытащил из-под сиденья телогрейку, кирзовые сапоги. – Одевай сибирскую форму.

…Пламя костра металось, вырывая из темноты то автомобильный скат, то древесные стволы, то задумчивое усталое лицо шофёра, то Сашку.

Шофёр взял веточку, прикурил и долго смотрел на огонь. Сашка, задумавшись, смотрел куда-то в темноту за костром.

– За морем телушка – полушка, – сказал, продолжая беседу, шофёр. – Все едут. Кто за рублём, кто от жены, кто приключения на свою голову ищет. У меня, между прочим, тоже мечта была в твоём возрасте.

Сашка повернулся к нему.

– Верблюдов водить. Караваны. Накладную подписал, груз принял – и дуй полгода в одном направлении. Ни штрафов тебе, ни дырок в талонах, ни правил движения. Через полгода груз этот сдал, полежал на ковре, винца выпил – и снова в другую сторону. Другие места. Другие люди. Только звёзды одинаковые. А звёзды зачем одинаковые? Чтобы себя, что ты есть, не забыть. Понял почему?

– Мечта что надо, – сказал Сашка.

– Светать скоро будет. – Шофёр зевнул. – Пойду посплю.

– Я посижу.

И остался Сашка один у дымящегося костра.

Догорающие ветки изредка вспыхивали и освещали сгорбленный Сашкин силуэт и стволы деревьев за ним, а дальше, за деревьями, глушь, пугающий мрак.

Шаваносов

Лет семьдесят назад с Шаваносовым происходило следующее.

Костёр горел дымно и плохо. На тайгу давно уже опустился вечер. Верхушки деревьев ещё краснели в закате, а внизу уже ложился лёгкий ночной туман.

Шаваносов перестал дуть на огонь, разогнулся, потёр слезящиеся глаза. Он был худ и грязен. Голова в войлочной шляпе, на шею, затылок и уши опускалась тряпка от комаров.

Он подбросил в костёр остатки дров, взял топор и пошёл в сгущавшиеся сумерки леса. Взгляд его остановился на сухой лиственнице, торчащей на маленькой, заросшей травой прогалинке. Он перехватил топор и пошёл через прогалину. Неожиданно дёрн стал оседать. Шаваносов сделал несколько больших шагов и провалился.

Он медленно погружался в трясину.

– Господи! Яви волю Твою, – тихо сказал Шаваносов.

– Своевременное обращение, – раздался насмешливый голос.

Шаваносов вскинул глаза. Человек в добротном парусиновом костюме, меховой дошке как будто вырос из тумана. Крепкие сапоги, бородка, в руке он держал короткий винчестер. Незнакомец насмешливо смотрел на Шаваносова.

– Кто вы? – спросил Шаваносов.

– Господь явил свою волю. Но господу надо помочь. Топор можете кинуть?

Шаваносов размахнулся и швырнул топор. Незнакомец ловко поймал его. В два удара он срубил лиственницу. Кинул её Шаваносову.

– Держите, любезный. Сейчас я вас вытащу! Вот уж не думал быть посланцем господа.

Он срубил ещё несколько тонких берёзок и снёс их к краю болотца.

– Вы кто? Не дьявол ли? – спросил Шаваносов. Он держался теперь за лиственничный ствол.

– Хо-хо! Узнаю российского интеллигента. Мистика заедает. И главное: отсутствие логики. Что в Якутии, что на Тверской.

Говоря всё это, незнакомец ловко выкладывал на трясине дорожку из срубленных стволов.

Облепленный грязью, вздрагивающий от холода, Шаваносов доставал из мешка сухую одежду. Незнакомец лежал, подперев голову локтем, и насмешливо смотрел на него.

– И всё-таки, господин Шаваносов, я в который раз прошу объяснить цель вашего путешествия. Всё-таки я ангел-спаситель.

– Я ищу местожительство чудеснейшей птицы. Розовой чайки, – устало сказал Шаваносов.

– Жар-птица! – поднял голову незнакомец. – Оставьте, милейший, эти небылицы для якутов. Они всему верят.

– Она есть. Просто люди забыли, что она существует въяве.

– Допустим, есть. Зачем она вам?

– Испокон веку человек ищет прекрасное. Прикоснувшись к таинству красоты, люди становятся лучше.

– Хотите переделать человечество с помощью птички? Старо как мир! И куда вы денете купца первой гильдии Шалимова?

– Откуда вы знаете про Шалимова?

– Заглянул в ваш дневник, пока вы спали. Я иду за вами неделю. Я от природы, знаете, любопытен. Из любопытства, знаете, торчал в Сорбонне, затем в Гейдельберге. Искал россыпи знаний, но вовремя понял, что рациональнее искать другие россыпи, настоящие.

У здешних людей я закончил ещё один университет – таёжный. Профессура его не знает бритвы и мыла, но, в отличие от Сорбонны и Гейдельберга, здесь твёрдо знают предмет. Я авантюрист, Шаваносов! Рассорился с проводниками. И вижу, топаете вы. По виду босяк-старатель, что само по себе интересно. Кстати, совет: нельзя так опускаться. Вас могут легко пристрелить. Лоток в сочетании с рваной одеждой – это в тайге опасно. Я решил последить. Может быть, вы идёте не с места, а к месту. Потом заглянул в дневник и понял, что ошибся. У вас в роду не было казаков?

– Каких?

– Крепких ребят, покорявших Сибирь порохом и крестом. Может быть, у вас карта предка? С человечками и крестиком в нужном месте. Я её не нашёл. Хотя, признаться, искал. Держите в голове?

– Я ищу розовую чайку. Целей иных у меня нет.

– И именно под эту птичку Шалимов дал вам деньги на экспедицию.

– Если я что-нибудь найду, Шалимову отходят права первооткрывателя.

– Вы пропадёте без меня, господин Шаваносов. Ружьё вы потеряли. Кстати, я его подобрал. И спрятал. Вам оно ни к чему, пока я здесь. Я хочу посмотреть… гнездовье. Из любопытства. И… можете не опасаться меня. Кстати, три года назад в верховьях Вачыгана эвенк нашёл гнездовье. Ветер выдул песок, и остались жёлтые камушки. Как яички. Эвенк сгинул. Кое-кто… Почему не я? Где логика? Нет, я должен вас охранять, Шаваносов.

Вниз по реке

Облепленная грязью машина въехала в таёжный посёлок. Вперемежку с потемневшими от времени домиками стояли новые двухэтажные деревянные дома, и улицы были засыпаны стружкой, щепками – обломками досок.

Машина остановилась у новенького двухэтажного здания с вывеской на фанере: «Хангарское геологическое управление».

– Прибыли, – сказал шофёр.

– Это что? – спросил Сашка.

– Хангар. Посёлок, неизвестный на картах.

– А Буюнда? Ты же у отвилки на Буюнду обещал меня высадить.

– Это, парень, двести километров отсюда. Проспал ты отвилок.

Шофёр достал бумажки из ящичка.

– Пойду машину сдавать.

Сашка вышел из кабины. Обогнул машину, вплотную подошёл к шофёру.

– Ты что, шутишь? – Он остановил за телогрейку собравшегося было уходить шофёра. – Ты объясни всё-таки.

– Дорогу видел? Одному по ней можно ездить? А такие, как ты, не спешат.

Шофёр резко вырвал телогрейку и пошёл прочь.

– Эй, постой! – крикнул Сашка.

– Сапоги и ватник оставь себе… путешественник. – Шофёр вошёл в управление.

Сашка двинулся за ним. Длинные коридоры были пусты и тихи.

Сверху слышался треск машинки. Сашка поднялся наверх по деревянной скрипучей лестнице.

В крохотном кабинете сидела женщина.

– Вам кого?

– Начальник есть? – спросил Сашка.

– На связи. По коридору направо.

Сашка пошёл. В комнате по коридору направо пищала морзянка, хрипел динамик, и на двери висела краткая вывеска: «Посторонним! В радиорубку! Категорически!»

Сашка остановился у двери.

– Сорок пятая. Сорок пятая. Как слышите? Приём. Кто на рации? Здравствуйте. Хавелев! Да, Хавелев! Приём. Принято. Двенадцатая. Хавелев, вызываем двенадцатую. Приём.

Сашка отошёл к стенке, закурил.

– Что? – взорвалось за дверью. – Как ушли? Всех каюров на поиск. Сколько пропало? Оленей сколько? Все? Третьи сутки? Под суд! Под суд тебя отдам, Митренко!

Радиошум и энергичный голос Хавелева бушевали за стенкой, куда вход был категорически…

Сашка прислонился к стене, решил ждать.

– …Ничем не могу помочь, – выслушав Сашку, сказал товарищ Хавелев, свирепого облика грузный мужчина. – Весной! Весной я тебя ждал, дорогой товарищ. Весной были люди нужны.

– Не так меня поняли. Я спрашиваю совета: как проще выбраться, чтобы попасть на восток.

– Ты что, странник? – изумился Хавелев.

– Сексурдах. Мне надо на Сексурдах.

– Сек-сур-дах! Значит, не просто странник. Завтра наш бот идёт вниз по реке. Там порт. Попробуй оттуда.

– Спасибо, – сказал Сашка.

– Я за спасибо бродягам не помогаю.

– А за что вы им помогаете?

– Поможешь завхозу. Доплыть. Получить. Погрузить.

– Договорились.

– Ночевать в общежитии. Разыщете сами. Пока!

– Спасибо всё-таки, – сказал Сашка.

– Весной приходи, – буркнул вслед Хавелев. – Весной мы странников хорошо встречаем.

Сашка шёл по улице, поглядывая по сторонам. Увидел вывеску: «Смешанный магазин». Зашёл. В магазине, где справа консервы, а слева ситцы, было пусто. Потом откуда-то из-за стенки медленно выплыла продавщица.

– Новенький! – удивилась она. – Новый человек, убей меня гром. И сразу же за спиртом пришёл, а?

– Нет.

– Тогда что же?

– Сапоги, – сказал Сашка. – Размер сорок три. И рюкзак. Вон тот, за семь пятьдесят.

Прямо на крыльце он снял кирзовые разбитые сапоги и натянул болотные резиновые. Поставил старые сапоги рядом с крыльцом. И возле примостил опустевший чемодан.

В свитере, болотных сапогах он превратился сразу в видного парня, каким и был когда-то, во времена соревнований и тренировок.

Продавщица выплыла на крыльцо.

– Приезжий. Непьющий. И, наверное, холостой, – определила она.

– Точно, – ответил Сашка.

Продавщица неторопливо с головы до ног осмотрела его оценивающим женским взглядом. Сашка встретился с ней глазами, усмехнулся.

– И красивый какой, – заключила продавщица.

Она ушла и тут же вернулась:

– Держи!

– Что это?

– Дефицит. Штормовка на молнии. И брюки из непромокаемой ткани. Размер твой.

Сашка посмотрел на этикетку. Отсчитал деньги.

– При магазине живу, – сказала вслед продавщица. – Заглядывай вечерком.

Сашка обернулся.

– Телевизор вместе посмотрим. – Продавщица засмеялась.

Сашка месил грязь. Улыбался.

Чёрный остроносый дощаник шёл вниз по реке. Был пасмурный день, ветер гнал по серой воде мелкую, но упорную волну, и берега были под стать этому дню – чёрные торфяные обрывы, поросшие мелкой сосной Приполярья.

На руле сидел бывалый мужик в полушубке, под полушубком ковбойка без пуговиц, всезнающий прищур узеньких глаз.

– Приезжий, – сказал мужик. – Тебя для чего ко мне посадили? Чтобы я плыл не один. Не отъединяйся.

Хватаясь за борта лодки, Сашка перебрался на корму. Мужик вытащил неизменный «Прибой», молча предложил Сашке. Закурили.

– Как зовут?

– Александр. Саша.

– Меня Василий. Васька Феникс – это и есть я. Феникс – это птица такая.

– Почему Феникс?

– Возникаю из пепла жизни. Судьба норовит обратить меня в пепел. Через судимости, алименты или статью сорок семь, пункт «г» КЗОТа. А я, обманув судьбу, возникаю.

Сашка усмехнулся.

Резкая стремнина подхватила лодку и понесла, прижимая к берегу. Мелькали торфяные берега, огромные завалы – груды стволов, нагромождённых весенним паводком. Неожиданно мотор зачихал и замолк. Васька Феникс неторопливо наклонился к мотору, почесал в затылке. Лодку разворачивало по течению и прибивало к берегу.

– Смотри, на завал несёт, – спокойно предупредил Сашка.

– Может, проскочим, – беспечно отозвался Феникс.

– Заводи!

Феникс глянул на стремительно приближавшийся завал и начал лихорадочно пинать заводной рычаг. Лицо его побелело. Сашка взял загребное весло, подошёл к борту лодки и стал отгребать, но было поздно. Со скрежетом, треском лодка трахнулась о завал, и тотчас струи воды ударили в днище и стали наклонять лодку, клокочущая струя запихивала её под нагромождения стволов. С обезьяньей ловкостью Феникс вспрыгнул на борт и стал хвататься за ослизлые брёвна. Сашка одной рукой сдёрнул его обратно и тут же упёрся вёслами в завал. Вздулись жилы на шее.

– Заводи! – заорал Сашка.

– Счас! Счас! Если удержишь, так я заведу. – Дрожащими руками Феникс вывинтил свечу и стал продувать цилиндр.

Лицо Сашки было тёмно-красным от напряжения, огромные жилы вспухли на лбу. Лодка вибрировала.

– Чистого бензинчика сейчас в цилиндр, сразу схватит, – шептал Феникс.

Сашка молчал.

Весло с треском лопнуло, и в тот же миг застучал мотор.

Несколько минут лодка вибрировала на месте и наконец медленно пошла от завала.

– Силён ты, однако, – удивился Феникс. – Прошлый год шесть человек под завал угодили. Неделю его разбирали, чтобы, выходит, трупы извлечь.

Сашка молчал. На месте Феникса маячило только зыбкое пятно, из которого летели трескучие, полные радости от пережитого страха слова.

– А ещё в позапрошлом, значит, году был такой случай…

– Дерьмо ты, – перебил Сашка. – Никогда ты не возникал из пепла. Ты так и родился в пепле, дерьмо собачье.

Стучал движок, мелкая злая волна била о борт лодки. Надвинув капюшон штормовки на брови, Сашка сидел, зажмурив глаза. Лицо его было мертвенно-бледным.

Берег стал ниже, и всё реже стояли низкорослые, искривлённые морозом и ветром деревья. Тундра вгрызалась в них.

У эвенкийского чума

Шаваносов и незнакомец вышли на тундровую равнину. Невдалеке маячили сглаженные горы.

– Не в этих ли горах ваша цель, Шаваносов?

Шаваносов молчал.

– Не бойтесь. Маршрут к вашей птичке умрёт в моём сердце.

– Гуси! – показал Шаваносов.

Низко над тундрой, вытянувшись косяком, тяжко летела гусиная стая. Незнакомец вскинул винчестер, повёл стволом. Грохнул выстрел. Один гусь сломался в полёте и, кувыркаясь, упал на землю.

– Вот и ужин, – весело сказал незнакомец.

На близком бугре возникла человеческая фигурка.

Вскоре они сидели у эвенкийского чума. Эвенкийка кормила грудью младенца, мальчик лет семи не спускал с них глаз, а старый худой эвенк говорил о дороге:

– Не надо туда ходить. – Эвенк махнул рукой на дальний хребет. – Его зовут Крайний Камень. Дальше шибко худое место. Озёр много, рыбы много, ягеля для оленя много – ходить нельзя.

– Почему?

– Шибко опасно. Сверху трава, внизу лёд. Во льду эти… Выкрутило водой. Сверху трава. Стенки гладкие. Олень провалился – пропал. Человек, если один, тоже пропал.

– Встречал такие места, – сказал незнакомец. – Явление термокарста.

– Озёра, – как во сне пробормотал Шаваносов. – Равнина… множество птицы…

Парнишка возбуждённо поглядывал на Шаваносова и на отца.

– Маленько кочуем здесь, потом в Сексурдах, – рассказывал старый эвенк. – Там наше стойбище.

Шаваносов вынул обтрёпанный дневник и принялся писать, положив его на колено.

– Заботитесь о потомках? – усмехнулся незнакомец.

Гидрографы

Деревянная причальная стенка была выстроена на берегу. Наверху, на обрыве, маячили тёмные северные избы. Вонзалась в бледное небо мачта радиостанции.

У причальной стенки стояло несколько обшарпанных катеров.

– Прибыли! – хрипло сказал Васька Феникс.

Он вылез из лодки, кинул на песок небольшой якорь, ткнул его сапогом.

Сашка Ивакин отошёл к причалу. Сел. Закурил.

Из-за берегового мыса вышло небольшое белоснежное судно. Остановилось поодаль от берега. Загремел якорь. Шлюпка отвалилась от судна.

…В шлюпке было трое парней. Они причалили лодку, выпрыгнули на берег и ушли в путаницу домов. Белоснежное низкосидящее судно маячило на окрашенной закатом воде, как мечта.

Ребята вернулись со звякающими и булькающими рюкзаками. Сашка подошёл к ним.

– Что за судно, ребята?

– Гидрографы. Картируем отмели, – сказал хрупкий, совсем юный парнишка. Он был молод, белокур, красив какой-то девичьей красотой и оттого, видно, старался говорить тоном бывалого волка.

– А куда вы сейчас?

– На восток. – Высокий, похожий на эстонца парень доброжелательно смотрел на Сашку, низенький бородач укладывал рюкзаки.

– Меня не возьмёте?

Бородач разогнулся, хмуро глянул на Сашку:

– Анекдоты можешь травить?

– Нет.

– Коку помочь, гальюн драить?

– Попробую.

– Несерьёзный ты бич. – Бородач сплюнул. Они начали сталкивать шлюпку.

– Надо, ребята. Я не бич. Мне надо быть на востоке.

– Сказано, что нельзя, – ответил жестокий юнец.

Бородач оценивающе глянул на Сашку.

– «Надо» – слово серьёзное, – сказал он, помолчав. – Садись, если «надо»!

Высокий эстонец ободряюще кивнул головой и улыбнулся, показав прекрасные зубы.

В тихом моторном рокоте, в безоблачном солнце по гладкой воде медленно двигалось гидрографическое судно.

В рубке крутился самописец эхолота, вычерчивая прямую линию, и человек возле эхолота, прищурившись, сосал папиросу, косил взгляд на бумажную ленту и мурлыкал привязавшуюся с утра песенку:

 
…Мы люди моря.
Живём на суше.
Нам делать нечего,
мы ходим, бьём баклуши…
 

С высоты птичьего полёта можно было видеть, как судно, пройдя короткое расстояние, описывало кривую и снова двигалось параллельным галсом, и снова разворачивалось, и снова шло параллельно… Как будто настойчивый упрямец разыскивал оброненную на морское дно небольшую вещицу.

В тесном кубрике с двухъярусными койками было трое. Один после вахты спал, укрывшись по самый нос байковым одеялом, другой читал толстую книгу, а Сашка Ивакин смотрел в потолок и кусал губы.

– Собеседник ты, Саша, изумительный. Как эта книга. – Парень повернулся к Сашке и показал обложку – «Пятизначные математические таблицы», Б. И. Сегал, К. А. Семендяев.

Сашка молчал.

– И это человек, пользующийся прославленным гидрографическим гостеприимством. Бесплатным проездом… к… месту следования. Ты, случаем, не младенца зарезал?

– Нет, – ответил Сашка.

– И всесоюзный розыск на тебя не объявлен? Или ты сам майор Пронин?

– Тоска, – сказал Сашка. – Третьи сутки на одном месте. Третьи сутки одну и ту же сопку видать. На сколько мы за месяц уплывём?

– Миль двести пройдём. Работа.

– Я понимаю.

– Ты, Саня, плохой человек. Спешишь куда-то. Мозгу точишь. А был бы ты тунеядец. Бродячие тунеядцы, понимаешь, для компании хороши. Анекдот тебе свежий. Пример из собственной жизни. Ужасный случай, который видел своими глазами. От нашей работы обалдеть можно.

– Можно, – согласился Сашка.

Парень глянул на часы, спрыгнул на пол. Посмотрел на спящего, натянул одеяло на его босые ступни, взял с полки мичманку, надел, поправил набекрень и вышел.

Сашка следом за ним поднялся на палубу. Дремотное, как будто никем не управляемое судно двигалось по гладкой воде. С севера, с океана, шли длинные пологие валы.

– Штормит где-то, – сказал парень. – А у нас курорт.

Из-за рубки доносилось бренчание гитары. Сашка обошёл рубку. Лицом к заходящему солнцу прямо на палубе сидел бородач в полярной куртке, натянутой на голое тело. Он тихо бренчал на гитаре и пел, мурлыкая для самого себя, для этой тихой минуты жизни.

Увидев Сашку, парень прихлопнул струны ладонью. Приземистый, чернобородый, он напомнил жюль-верновского доктора Сэллинджера.

– Слушай, – сказал парень. – Я тут сидел и про тебя думал. Не переношу три категории людей: бичей, тунеядцев и туристов. Ты кто из трёх?

Сашка пожал плечами.

– Для тунеядца ты мрачен, тунеядец всегда ласков, для бича не годишься: бич заливать умеет, а ты молчишь. Турист ты, что ли? Маешься этой дурью?

– Мне на восток надо. И как можно быстрее.

– При закатном солнце и гладком море можно увидеть зелёный луч. Ты его видел? – неожиданно сказал парень.

– Нет.

– И я нет. Вот сижу и жду.

– Не буду мешать…

– Не мешай, – согласился парень. – Тем более что лирика эта бывает два дня в навигацию. И часов через шесть начнётся приличный шторм.

– Откуда знаешь?

– По штилю и облакам. Подними взгляд.

Сашка посмотрел вверх. В безоблачно чистом небе, где-то в середине зенита вытянулись три плотных чечевицеобразных облачка.

– Штормовые облака. Радуйся.

– Чему?

– Ты же спешишь? Побежим на отстой. И именно в Тикси.

Сашка стоял у поручней. Начинал задувать лёгкий ветер. Ветер доносил из-за надстройки тихое бренчание гитары.

Вскидываясь на волнах, гидрографическое судно спешило к востоку. Волна ещё не была злой, но ветер уже срывал водяную пыль с верхушек, бросал её на палубу и завывал в снастях и надстройке. Ребята в штормовках мотались по палубе, убирали разбросанное оборудование, вещи.

Сашка Ивакин прилепился к поручням. Лицо его было мокрым.

Сзади возник бородач всё в той же полярной куртке на голом теле. Куртка и тело блестели, как лакированные.

– Пойдём, поможешь! – крикнул он.

За надстройкой было сравнительно тихо. С десяток бочек, обмотанных тросом, шевелились, как живые.

– Не могу трос затянуть, – выдохнул бородач.

– Закрутить надо ломиком, – быстро предложил Сашка.

– Закрутишь его…

– Тащи ломик, – приказал Сашка.

Толстенный трос не хотел закручиваться в петлю.

Сашка налёг, трос еле-еле подался. Сашка закусил губу и провернул лом один раз, второй. Бочки мёртво стянулись.

– Силён! – одобрительно выкрикнул бородач.

– Давай доски. Расклинить надо.

Сашка забрался на бочки и обухом топора стал вбивать куски досок между бочками.

Волна вздыбила палубу, Сашка затанцевал на бочках, но удержал равновесие. Осмотрелся, спрыгнул на палубу, мокрый и счастливый.

– Порядок! – удовлетворённо крикнул парень. – Теперь в трюм, там надо кое-что закрепить.

…Оживлённые, мокрые, ребята сидели в крохотной кают-компании вокруг пляшущего стола. Бородач со смехом рассказывал:

– Я говорю: Саша, не налегай. Судно у нас хлипкое. А он…

Сашка усмехнулся.

Сверху пробарабанил по ступенькам парень в зюйдвестке.

– Да-аёт! Хлебнём в эту ночку!

– Льдов бы не нагнало. Напоремся в темноте и…

– Прибегает тот пассажир и спрашивает: «Господин капитан, сколько до ближайшей суши?» – «Две мили», – хрипит капитан. «Направо или налево, господин капитан?» – «Вниз», – хрипит капитан.

Судно моталось на волнах, вскидывалось вверх, зарывалось носом. Низкие рваные тучи висели над самым морем, и совсем низко прорезал эту сумятицу жёлтый холодный солнечный луч.

Обтрёпанное штормом судно стояло на рейде. Поручни были сорваны, мачта антенны согнулась, и обрывок антенного тросика с гирляндой изоляторов неряшливо свисал с неё. С судна спустили шлюпку.

Они пристали к низкому галечному берегу.

Сашка выпрыгнул первым, вытащил нос шлюпки. Курчавый юнец с завистью посмотрел на Сашкину фигуру и вдруг спросил:

– Вы спортом не занимались?

– Было дело. Горные лыжи.

– И разряд?

– Мастер. Просто мастер. До заслуженного не дотянул.

– Цыц, Витёк, – оборвал его Борода. – Вот представь себе, что из этого сопляка лет через пять будет гидрограф, – обратился он к Сашке. – Отказываешься верить рассудку.

Сашка улыбнулся.

– Держи. – Бородач протянул Сашке конверт.

– Что это?

– Полста рублей и обратный адрес. Перешлёшь, когда сможешь.

– Я обойдусь, – спокойно сказал Сашка.

– Не будь под конец пижоном, – поморщился бородач. – Попрошу об одном. Если ты всё же турист, напиши мне об этом честно. Я себе полголовы обрею.

– За что ты их так?

– Не переношу, когда без дела шляются по земле. Вопят дурацкие песни и стреляют куда попало. У меня с ними личные счёты.

– Будь! – попрощался Сашка.

– Давай чапай. Удачи тебе.

Сашка вскинул рюкзак. Бородач столкнул шлюпку. Витёк возился с мотором.

…Он шёл по берегу моря. Море было свинцовое, ещё не опомнившееся от ночной передряги. Крохотная крачка с отчаянным криком спикировала на Сашку, взмыла, снова спикировала.

Всё это время и ребята, и чайка, и берег были для Сашки как бы размыты.

Над головой, выпустив шасси, с рёвом прошёл оранжевый самолёт полярной авиации.

В море впадал маленький прозрачный ручей. Сашка сел на корточки, поднял яркий мокрый блестящий камешек. Второй. Камешки тоже были размыты.

Сашка развязал рюкзак и вынул оттуда свёрток. Раскрыл его. В свёртке лежал набор очков. Последние очки имели вовсе уж толстые, бронебойные стёкла. Сашка начал их примерять.

Примерял и разглядывал камни.

Находка Шаваносова

«…Однажды, в сентябре 1886 года, рабочий из посёлка у подножия Витватерсранда ударил заступом по скале. Камень засверкал, заискрился. Сомнений не было – через скалу проходила золотоносная жила…»

Ганс Шомбрук, «С палаткой по Африке»

Первый алмаз из знаменитого месторождения Кимберли был найден маленькой девочкой в 1886 году. Ей просто понравился сверкающий камешек. Знаменитый алмаз «Звезда Южной Африки» был куплен господином Ван Никерком за несколько коров у местного колдуна и тут же продан за 11 200 фунтов. Так началась печальная и знаменитая история месторождения Кимберли.

Автор полагает, что история открытия якутских алмазов достаточно широко известна. Тем не менее он считает необходимым напомнить, что всегда в таких случаях существует предыстория, уходящая корнями в легенды, фольклор.

Шаваносов покрутил плоский медный тазик, слил воду и вытряхнул из лотка остаток.

– Купец Шалимов знал, кому доверять деньги, – с усмешкой сказал незнакомец. – Вы добросовестны до идиотизма.

Шаваносов повернул голову к лежащему на берегу незнакомцу. Взгляд у него был странный.

– Я изобью вас, Шаваносов, если вы действительно приведёте меня к какой-то дурацкой птичке.

Шаваносов протянул руку и вынул из тазика камешек. Камешек был прозрачен и чист. Он почти сливался с водой. Неожиданно упавший солнечный луч вдруг осветил его, и камень вспыхнул, как маленькое солнце. Тотчас упала тень, и длинные тонкие пальцы взяли камень с руки Шаваносова.

Незнакомец положил камень на ладонь, быстро покрутил её. Потом нерешительно царапнул камнем по стеклу часов.

– Шаваносов! Вы догадываетесь, что это? – глухо спросил он.

Шаваносов всё так же сидел на корточках, устало свесив руки. Лицо у него было красным. Глаза лихорадочно блестели.

– Я, кажется, заболел, – тихо сказал он.

– Это алмаз, Шаваносов! Якутский алмаз! Купец Шалимов будет ползать на коленях перед вами…

Он уставился на Шаваносова, как будто впервые его увидел.

– Воистину блаженны нищие духом, – медленно произнёс он.

– Разожгите костёр, – попросил Шаваносов. – Я должен заполнить дневник.

Незнакомец, как лунатик, опустился на корточки у ручья.

– Может быть, в Сексурдах, – сам себе сказал Шаваносов. – Отлежаться, потом дальше… Не-ет. Ещё немного. Я знаю.

Незнакомец быстро вскинул взгляд.

– Костёр? – хрипло переспросил он. – Сейчас вам будет костёр, господин Шаваносов. И лучшая аптека в Сибири. Я запасливый человек.

Аэропорт

Деревянная изба с вывеской «Аэропорт» торчала посреди грязной тундры. На деревянном крыльце сидели люди. Над людьми поднимался табачный дым.

Сашка прошёл через спящих, мимо миловидной девушки в беличьей шубке, мимо компании ребят, мимо пижонистого командированного в плаще, в модной шляпе и многодневной щетине на бледном городском лице, мимо старой якутки в мехах, усевшейся прямо на полу в окружении темноглазых внуков и цветастых свёртков, мимо всех, кто был втиснут в крохотную комнатку аэропорта многодневным ожиданием погоды, «борта» и пассажирской удачи, прошёл к окошечку «Касса» и попросил билет до Сексурдаха.

– Предупреждаю: время отправления борта неизвестно. Берёте? – спросила из кассы девушка.

– Беру. – Сашка вынул деньги.

Он вышел на крыльцо. Вокруг была ровная жёлтая тундра, и прямо в ней, так казалось с крыльца, пламенели на закатном солнце оранжевые костыли – самолёты ледовой разведки, сгрудившиеся на стоянке. И вишнёвого цвета солнце висело блином.

На завалинке сидел, скрестив ноги, темнолицый старик в мехах и, не моргая, смотрел на солнце. Сидел как языческий бог.

Сашка протёр очки. Подошёл к нему.

– Не из Сексурдаха?

– Маленько ближе, маленько вбок, – доброжелательно ответил старик. – А ты оттуда?

– Нет, – сказал Сашка. – Туда. А ты Сексурдах знаешь?

– Оч-чень хорошо знаю. Два раза в год обязательно езжу. Большой, как город. Маленько меньше Якутска.

– А старики там остались? Местные старики?

– Ты, парень, приезжий, наверно. Старики жили в маленьком Сексурдахе. Когда Сексурдах стал большой, старики ушли в тундру, в тайгу доживать. Там им лучше.

– И ни один не остался?

– Слушай, догор[1]1
  Догор (якутск.) – товарищ.


[Закрыть]. Ты найди Сапсегая. В тундре нет человека старше. И в тайге, может быть, нет. Он последний такой. Я правильно говорю.

Сашка машинально оглянулся. Бескрайняя холмистая тундра убегала на юг, пропадала в туманном мареве.

– Где же его найдёшь? – с сомнением спросил Сашка.

– Садись в самолёт. Лети туда. – Старик махнул рукой куда-то за тундровые холмы. – Спрашивай, где Сапсегай. Председатель – скажет, зоотехник – скажет, экспедицию встретишь – скажут. – Старик явно увлёкся. – Любой человек тебе скажет, Сапсегая все знают.

– Найду, – неуверенно сказал Сашка. – Раз он один такой, значит, найду я его.

Сашка вернулся в зал ожидания. За деревянным барьерчиком скучала девушка. Сбоку на стене красным карандашом было торопливо написано: «Зина, я жду тебя. Лёня». Сашка взял телеграфный бланк. Ему хотелось дать телеграмму о том, что он добрался до «мест», что улетает искать неизвестного старика Сапсегая. Он взял уже ручку, обмакнул её в чернильницу. Но передумал. Ещё ничего, никого не нашёл. Незачем давать телеграммы. Он смял бланк и выбросил его в корзину.