Текст книги "Ученик Путилина"

Глава 3
Жандарм

Утром Павел, тщательно побрившись, направился на набережную Фонтанки, дом 16, где располагалось тогда III отделение. Что удивило – никакой суеты. Посторонних нет, только служащие в голубых мундирах. На Павла в мундире полицейском поглядывают с любопытством. Дежурный офицер сопроводил его в кабинет шефа жандармов. Граф был в цивильном платье, костюме-тройке. Увидев Павла, встал из-за стола.

– Рад приветствовать! Неужели надумали?

– Долго раздумывал и решился.

– Похвально. Пишите прошение о приеме на службу.

Павел написал, стараясь строки выводить ровно. Граф прочел, тут же наложил резолюцию.

– Сейчас в четвертую экспедицию. Там все оформят, как полагается. А потом во вторую экспедицию, начнете службу с нее. Для начала с нашим сотрудником проведете инспекцию мест заключения подследственных.

Павла приняли благожелательно. В столичном Третьем отделении тогда служили немногим более семидесяти человек. Для большого по тем меркам столичного города – ничтожно мало. Террористов всех мастей привлекали правительственные учреждения, сама императорская особа. Пару часов в четвертой экспедиции его инструктировали, потом выдали казенные деньги авансом на пошив мундира.

Павел сходил к мастеру, сделал заказ на пошив мундира. Солдатам выдавали из готовых мундиров, которые шили по государственному заказу на частных предприятиях. Поскольку объемы заказов были огромные, на миллионы рублей, за них боролись. Государственные заказы позволяли избежать головной боли о сбыте, гарантировали несколько лет спокойной жизни для фабриканта. Офицеры, что в армии, что в полиции, жандармерии и других структурах, мундиры заказывали у мастеров, чтобы сидели по фигуре, были пошиты со всем тщанием. Особым щегольством отличались гвардейские офицеры, у них даже шпоры на сапогах были серебряные.

На следующий день началась рутинная работа. Засел на неделю за изучение документации. Что дозволено жандарму, а что запрещено, кого считать сектантом, а кого нет. От большого объема информации к вечеру голова совсем не соображала.

На службу ходил в цивильной одежде, как добрая половина Третьего отделения. Мундир нужен, когда требуется показать присутствие власти. Например, на массовых собраниях – митингах, крестных ходах, тем более забастовках. Но по большей части работа Третьего отделения скрытная. Войти в доверие, получить информацию, не привлекая внимания. Взять ФСБ или ФСО, часто ли удается увидеть их сотрудников в форме?

У Павла и вопросы возникали. Во дворце императора охраняет дворцовая, весьма немногочисленная стража. На торжественных выездах, когда государь в карете едет, его сопровождает конный конвой из казаков, они службу несут ревностно. Тогда почему император на прогулках по саду или городу вообще без охраны ходит? Для террориста момента лучше придумать невозможно. Упущение большое. Павел обратился к начальнику экспедиции. Тот сразу ответил:

– Не нашего ума дело! Будет распоряжение руководства – создадим!

– Для государя – риск!

– Ты хочешь указывать государю, как себя вести? – удивился начальник.

– Совсем нет! Но охранять, сопровождать можно тайно. В цивильной одежде, не привлекая внимания.

– Я доложу Петру Андреевичу о предложении, ему решать.

Доложил начальник или нет, но не изменилось ничего, что показали дальнейшие события.

Павла, как новичка в службе, определили к опытному офицеру – Скрябину. И первым делом, в котором Павел активно участвовал, было фальшивомонетничество. Стали появляться фальшивые ассигнации в десять рублей и пятьдесят. Причем подделки были высокого качества и выявляли их только в банке. Обычный человек на глазок определить подделку не мог. Единственный внешний признак – на всех ассигнациях один и тот же номер. Бумажная фабрика, выпускавшая бумажные деньги, располагалась в Петропавловской крепости. Местоположение удачное – внутри крепости, стоит гарнизон, проникнуть в крепость непросто, мимо армейских часовых, да еще на входе в монетный двор своя охрана. Для начала штабс-капитан Скрябин и Павел отправились туда. Вполне вероятен вариант, что выпускали там. Для выпуска фальшивых денег нужны многие условия – рисовая бумага, которую в то время в стране не выпускали, а закупали за границей. Или пеньковая, отечественная, особой выделки. Краски определенного колера, защитные знаки, да много чего еще, те же станки. Пока ехали на пролетке, Павел сказал:

– Думаю – в подполье каком-то делают, не на Монетном дворе.

– Объяснись.

Отношения между офицерами сразу сложились дружеские, обращались друг к другу на «ты». Разница в возрасте и званиях невелика.

– Если бы на Монетном дворе печатали, были бы разные номера ассигнаций. А тот, кто сидит в подвале, делает оттиски на клише. Такая металлическая гравированная пластина.

– Разумно. Но я хочу получить мнение профессионала.

Скрябин предъявил дежурному офицеру у ворот крепости документы, и пролетка была пропущена. Павел несколько раз был в крепости, и сейчас ему было интересно, что изменилось? Булыжная мостовая, похоже, та. Памятника Петру нет, это понятно. В крепости полно солдат, многолюдно. Ныне военных практически нет, одни туристы. В отдалении, в другом конце крепости, считая от ворот, стоит солидное помещение Монетного двора. Слышен шум работающих станков, стук прессов, чеканящих монеты. Часовой на входе свистком вызвал караульного начальника, проверили документы и только тогда впустили. Шум внутри оглушал. Прессы с паровым приводом чеканили монеты, они со звоном падали в железные лотки. Скрябин, уже бывавший ранее на Монетном дворе, повернул к кабинетам начальства.

Директор оказался на месте. Скрябин протянул ему поддельную ассигнацию.

– Ваша работа?

Директор начал при помощи лупы изучать денежку, потом вызвал главного мастера. Тот и без лупы определил:

– Не наше производство. Когда ассигнацию поворачиваю слегка, сиреневый цвет таким и остается. А должен менять оттенок на фиолетовый. Один момент.

Мастер вышел и вернулся с только что отпечатанной десятирублевкой, она еще пахла красками. Он положил обе купюры на сукно стола.

– Присмотритесь, видите отличия?

Если рядом две ассигнации, то отличия в оттенках есть, но они очень невелики, доступны опытному глазу, да и то с подсказки мастера. Кроме того, мастер сказал, что такие номера на ассигнациях были года три назад.

– Сейчас уже серия и номера другие, извольте видеть.

– А еще что можете сказать?

Мастер взял фальшивку, помял в руках.

– Бумага пеньковая, хорошего качества, краски тоже фабричные, но не наши.

– Скажите, года три-четыре назад кто-нибудь из работников фабрики увольнялся?

– И не один, – это уже директор ответил. – Надо бумаги поднимать, смотреть.

– Меня интересуют граверы, художники, в общем – люди высокой квалификации.

– Это будет долго.

– Ничего, мы подождем.

Из небольшого окна, выходящего к Трубецкому бастиону, было видно, как подъехала тюремная карета. Черный цвет, на маленьких оконцах – железные решетки, на запятках кареты два тюремных стража. Открыли заднюю дверцу, вывели арестанта в грубой, шинельного сукна, робе. На руках и ногах железные кандалы. Государственный преступник, только их перевозили с такими предосторожностями.

Скрябин закурил папиросу, пыхнул дымом.

– Кованько. Убил жандарма в Москве. Будет сидеть а, скорее всего, отправят на виселицу.

Судопроизводство было скорым. Если есть улики, свидетели, чего ждать? Или каторга, или эшафот, если вина серьезна. Для солдат могут быть арестантские роты, вроде дисциплинарного батальона. Небольшой срок виновные могут отбывать в тюрьме в своем городе, либо их перешлют в ссылку. И не все этот путь, долгий и тяжелый, могут преодолеть. Только с появлением Транссибирской магистрали участь ссыльных немного улучшилась, их уже возили в «столыпинских» вагонах.

Вернулся директор с бумагами в руках. За последние четыре года уволилось по разным причинам восемь человек. Особой текучки не было. В Монетном дворе неплохие условия труда и жалованье. Оба жандарма склонились над бумагой.

– Вы можете по каждому пояснить, что он делал, какими навыками владел и что из себя представляет? Скажем – выпить любил или за мелкие кражи уволен?

– Это с мастерами вам беседовать надо. Я отвечаю за весь Монетный двор. А чем каждый рабочий дышит – знать не могу.

Список жандармы с благодарностью забрали, начали говорить с мастерами. У каждого из них свой участок работы, подчиненные. Под началом мастера по двадцать – двадцать пять человек. Скрябин карандашом делал отметки против каждой фамилии.

Конечно, мастера своих людей, пусть и бывших, знали хорошо. Помнили не только способности, квалификацию, но и привычки, даже адреса. Помогли больше, чем директор, П. А. Олышев.

Монетный двор был переведен из Москвы в Санкт-Петербург в 1724 году. Чеканил медные, серебряные и золотые монеты, а также печатал бумажные ассигнации, но в небольшом количестве. Монетные дворы были и в других городах империи – Гельсингфорсе, Тавриде. А печать бумажных денег – в Перми и в столице. Стоимость денег была высока. В серебряном рубле 17,995 грамма чистого серебра, в золотом империале 11,988 грамма чистого золота. И стоил золотой рубль 0,77 доллара США или 4 франка, либо 3,24 германские марки. Золотые монеты выпускались в виде империала, десяти рублей. И полуимпериала, в пять рублей.

Из тех людей, кто уволился, на первый взгляд никто подозрений не вызывал. Литейщик, рабочий, кладовщик. Обычные специальности, только литейщик требует обучения, а остальных хоть с улицы бери. В лучшем случае они могут быть на вторых-третьих ролях в шайке фальшивомонетчиков, если состоят там.

В общем, от Монетного двора столицы следов к фальшивомонетчикам, на первый взгляд, не тянулось. Но на дворе трудятся сотни рабочих. Их надо проверять, а еще монетные дворы в соседних городах. И тоже может ждать неудача, ибо фальшивомонетчики могли никакой связи с монетными дворами не иметь. Вон Наполеон Бонапарт, при походе на Россию напечатал огромное количество российских ассигнаций, правда, сделал ошибки в написании. По ним фальшивки обнаружили. Для любой страны денежная система – очень чувствительная, болезненная тема. На ней зиждется экономика страны. Будет крепкая валюта своя – и экономика при катаклизмах уцелеет, и страна. Гитлер, прекрасно понимая значимость экономики, выпускал на государственных фабриках английские фунты, советские рубли. И не зря после войны была деноминация и обмен денег на купюры нового образца. А сама Германия поступила хитро. Во всех оккупированных ею странах имели хождение, наряду с местными деньгами, оккупационные марки, а рейхсмарки – только в Германии. Правда, Великий Рейх это не спасло от поражения.

Просидели на Монетном дворе целый день и без эффекта. Когда ехали назад, Скрябин сказал:

– Завтра утром подходи к Сенату.

Павел посмотрел на штабс-капитана вопросительно.

– Ах, да! Ты, наверное, не в курсе. При Сенате есть Особая экспедиция. Основной объем бумажных денег выпускают они, еще со времен Екатерины Второй повелось.

Эка все мудрено! Бумажные деньги ввели во время Крымской войны. Производство бумажных денег намного дешевле и проще, чем чеканка монет. Да и по весу бумажные ассигнации легче. Одно дело везти в Крым одну карету с кредитными билетами на жалованье армии и другое – целый обоз медных монет. Одних подвод, лошадей и охраны сколько надо! Однако бумажные деньги должны быть обеспечены серебром или золотом, иначе обесцениваются. Но Екатерина во вкус вошла, денег печатать стали больше, чем добывалось серебра или золота, ассигнации стали обесцениваться.

Созданный ею в 1768 году Ассигнационный банк на набережной Екатерининского канала был закрыт в 1843 году, и ассигнации перестали выпускать, начав производство кредитных билетов. В 1849 году в здании бывшего Ассигнационного банка стал работать Государственный Российский банк. Через канал в 1826 году был переброшен пешеходный Банковский мост.

За сегодняшний день Павел устал и чувствовал себя не лучшим образом. Ни на шаг не сдвинулись вперед, а сутки прочь. То ли дело ловить преступников в Сыскном отделе! Там уже и навык появился, и осведомленность о преступном мире. А в новом подразделении он как новичок, вынужден только приглядываться к старшему. А, похоже, и он не сильно в этих вопросах силен. Все же фальшивомонетчики не часто появляются. Для такой работы знания нужны. А еще отпугивает наказание. Согласно Уложению двадцать пять лет каторги. Такой срок мало кто выдерживает. Либо смертная казнь через повешение, ибо фальшивомонетничество подрывает устои государства. И в любой, даже просвещенной монархии Европы или Французской республике, наказания суровые.

Следующим днем встретились у Сената, что рядом с известным памятником Петру. Пришлось ждать аудиенции у чиновника, который выписал разрешение на допуск в Особую экспедицию. Все же деньги не любят посторонних глаз и шума.

От Сената до Государственного банка шли пешком. Погода чудесная, тепло, по Неве корабли, лодки шныряют. И здесь постигла неудача. Экспедиция немногочисленная, за работу печатника держались. Уходили по болезни или смерти. Начальник экспедиции вроде экскурсии провел.

– Такую бумагу из чистой пеньки только на фабрику кредитных билетов поставляют. Пощупайте.

Бумага слегка желтоватая, не хрустит, как современные деньги, легко мнется и плотная. Это Павел сам ощутил, даже понюхал. У этой бумаги запах особенный.

– У нас печать в три прогона с каждой стороны, под разные краски, – говорил начальник. – Новинку используем – металлография называется. Если коротко – удается пропечатать микроскопические рисунки сверхточно!

Чувствовалось, что начальник производство знал до деталей. И список выбывших с предприятия составили быстро. По каждому сотруднику начальник сам комментарии давал.

– Просянко, Савельев и Горобцов умерли. Высочин под поезд попал, без обеих ног, в инвалидном доме проживает.

И так по всем двум десяткам фамилий. Скрябин перед уходом впрямую спросил – мог ли кто фальшивые деньги выпускать?

– Нет, даже если захотел бы – не осилят. У нас таких только два специалиста, оба на службе. Один гравер, другой художник. За обоих ручаюсь. Проверены не раз и закон не преступят.

Вышли из банка, Скрябин папиросу закурил.

– Даже не знаю, с какого боку за дело взяться. Почти каждый день в банке новые фальшивки выявляют. И не в Москве, а здесь, в столице. Стало быть – не завозные деньги, здесь их сбывают.

– Нам бы лучше разделиться, – осторожно сказал Павел.

Он не знал, как отнесется к его словам старший товарищ.

– Я бы занялся бумагой, а вы, господин штабс-капитан, краской. Если обратили внимание – четыре цвета используют. И краска редких цветов. Кто производит, куда отправляют, особенно – кто приобретатель? Мыслю – небольшими порциями берут, чтобы внимание не привлекать.

– Чувствуется путилинская выучка, – улыбнулся в усы Скрябин. – Согласен. Берусь за краску, ты за бумагу. Каждый день встречаемся утром в экспедиции, обмениваемся информацией.

Офицеры козырнули друг другу и разошлись. Павел уже в новом мундире. Честно сказать, жандармы большой любовью горожан не пользовались. Потому как служба скрытая от посторонних глаз. И второе – ошибки были. Ввиду малочисленности состава. К 1870 году в III отделении, во всех его экспедициях насчитывалось всего 72 человека. Они физически не могли осилить всю тяжесть обязанностей. И руководство, не имея опыта борьбы с террористами, не смогло организовать должную борьбу с ними.

После скромного ужина Павел улегся на кровать. Так ему думалось лучше. С чего начать поиски? С поставщиков бумаги? Сложно и долго. Бумагу производят небольшие частные производства, и они могут быть на другом конце страны. Объем выпуска фальшивок не велик, на сегодняшний день банками изъято около полутора сотен подделок. Стало быть, расход бумаги на них не велик. Покупка большой партии была бы заметна, ее как-то можно отследить. Для начала решил посетить книжные лавки. Там продавались, как сопутствующие товары, бумага, чернила, тушь, папки. Одним словом – канцелярские принадлежности.

Сразу после завтрака на Невский проспект, благо – недалеко. Первый же магазин на углу Екатерининского канала и Невского, куда еще Пушкин захаживал.

– Есть ли у вас бумага? – обратился он к продавцу.

– Какую изволите?

Павел был в цивильной одежде, которую чаще всего носили сотрудники III отделения, чтобы не привлекать внимание.

Выбор бумаги действительно велик. И по качеству и по размеру листа.

– Пеньковая есть?

На всякий случай спросил, ибо не увидел.

– Имеется. Господин понимает толк.

И продавец выложил на прилавок несколько листов. Павел пощупал, даже понюхал, чем удивил приказчика. А ведь один лист в точности соответствовал тому, что применялся в производстве денег.

– Это чья выделка? – спросил Павел.

– Да вологодская, фабриканта Лузгина.

– Я возьму десяток листов.

– Да хоть всю.

– Часто ее берут?

– Да не жалуют. Чаще беленую спрашивают.

Отбеливали хлоркой.

Купив бумагу, перешел Невский, уселся на скамейке у Казанского собора. Из бумажника достал деньги, стал сравнивать. Очень похоже. Павел даже предположить не мог, что фальшивомонетчик так легко может купить бумагу. Если и с красками такая же ситуация, то дело скверное. Прежде чем начать печатать деньги, фальшивомонетчик должен потратить уйму бумаги для проб – краску подобрать, силу оттиска, да много чего. Павел вернулся в магазин.

– Скажи, любезный, приблизительно полгода назад брал кто-либо большую партию пеньковой бумаги? Скажем – листов триста.

– Был такой случай, только не у меня. Знакомый приказчик из книжной лавки, что на Лиговке, подмастерье прислал. Тот и пояснил, что был один покупатель, забрал всю пеньковую бумагу и еще просил. Я и отдал. Что-то не так?

– Нет, все так. Благодарю. А как мне эту лавку найти?

– Да она там одна, не ошибетесь.

Павел направился на Лиговский проспект. Раз приказчик вспомнил про такой случай, значит и в книжной лавке должны вспомнить.

Приказчик в самом деле покупателя припомнил. Пеньковая бумага из числа дорогих, покупают ее по нескольку листов. А тут сразу взяли триста. Выбрали почти весь припас из книжных лавок. Приказчик поднял глаза к потолку.

– Чесучовая пара, картуз, сапоги. Я еще обратил внимание – дегтем сапоги сильно пахли.

– А рост какой? Лицо?

– Вы кто такой будете, что интересуетесь?

– Из полиции сыскной! – соврал Павел.

Он уже там не служил, но осталось удостоверение, если его можно было так назвать.

На листе бумаги типографским образом – герб, ниже надпись «Генерал-полицмейстер. Отделение Сыскной полиции. Сим удостоверяется…». При увольнении со службы положено было сдать, но осталось. Павел решил не сдавать, коли так получилось, вышло хорошее прикрытие.

– Вон как! Помню – лицо круглое, усы. А рост… не помню.

– Комплекция? Ну – толстый, худой, может быть, какие-то приметы были, скажем шрам на лице или прихрамывал.

– Точно! Прихрамывал на левую ногу и опирался на трость. По виду – приказчик или делопроизводитель.

– По одежде судите?

– Не только. На пальцах правой руки следы от туши и красной краски.

У Павла сердце екнуло. Неужели удача? Не спугнуть бы!

– Раньше этот покупатель к вам заходил?

– Нет, не припомню.

– Может, имя знаете? Не называл он себя?

– Нет.

– Не встречали потом в городе?

– Нет, у меня память на лица хорошая. Да и когда смотреть? Я с утра до вечера в лавке. А что он совершил? Убил кого-то?

– Упаси господи! Двоеженец и мошенник! Занял денег у компаньона, не отдает, скрывается.

– Нехорошо-с! Знаете, можно пацанов поспрашивать. Рядом с нами продуктовая лавка, там часто мальчишки вертятся. Помочь поднести что-то, копеечку заработать. Бумага – она тяжелая, мошенник этот мог ребят нанять донести.

– А вдруг он на пролетке приехал?

– Исключено. Я бы в окно увидел. А во-вторых, я помощника своего за бумагой посылал в книжную лавку на Невском. Если бы у покупателя пролетка была, он сам поехал, а то он ожидал. Наверное, не меньше получаса.

Все же приказчик – человек наблюдательный, мелочи подмечает. Не каждому дано. А что не рассмотрел, так уже сколько времени прошло? И сколько людей перед приказчиком промелькнуло? Запоминаются не все. Либо какие-то физические особенности, либо поведение, например – скандалист, заика.

Павел поблагодарил приказчика за помощь и к продуктовой лавке. Слева от входа мальчишки кучкуются. Похоже, старший лет тринадцати-четырнадцати, в картузе, великоватой куртке. Остальным лет по десять-двенадцать и вся команда человек восемь. Павел зашел в лавку, купил жестяную коробку леденцов – монпансье. Любой, даже мелкий подарок лучше всего развязывает языки. Выйдя, подошел к мальчишкам, вручил старшему коробочку с леденцами. Парень угощение принял.

– Чего тебе, дядька?

– Человека одного ищу. Около полугода назад в книжной лавке хромой мужчина брал бумагу. Груз тяжелый, нанимал кого-то из вас. Мне бы адрес узнать.

Мальчишки стали переговариваться. Павел не мешал, он почти перестал дышать. Вспомнят! Может, хромой в помощь мальчишек не привлекал, хотя сомнительно. Одна рука была занята тростью. Хотя мог и один груз унести, вдруг физически сильный?

Старший из мальчишек подтолкнул одного вперед.

– Вот этот пакет подносил. Что в нем было, не знаем. Пакет в бумажной обертке, бечевкой перевязан.

– Было бы совсем хорошо, если бы адрес показать.

– Это будет денег стоить, – стараясь казаться солидным, произнес вожак.

– Сколько?

– Копейка Петьке и полкопейки мне!

Павел отсчитал монеты. Медяки, мелочь. Медные монеты выпускались номиналом в пять, три, две и одну копейку, а еще в половину (полушка) и четверть копейки.

– Петька, веди господина.

Неужели повезло? Хочется верить в удачу и боязно. Идти пришлось порядочно. По Лиговскому проспекту в сторону Обводного канала до Расстанной улицы, что при железнодорожном пути была. Направо с Лиговского Волково кладбище, налево доходные дома.

Паренек шел быстро, подвел к дому, ткнул пальцем в подъезд.

– Сюда!

– А этаж какой, квартира?

– Не знаю. Мужик мне деньги отдал, пакет забрал, я назад пошел.

– Может, он как-то себя называл?

– Не было этого. Молчал всю дорогу и трубку курил.

– Ладно, спасибо.

Павел в подъезд зашел и сразу разочарование. Подъезд, или как говорят питерские – парадное, был проходным. С площадки первого этажа лестничный пролет на второй этаж, а если прямо, то есть и дверь и выход.

Павел вышел. Характерный для Санкт-Петербурга двор-колодец, в плане – как буква «О». Дом – квадрат, внутри дворик и восемь подъездов, а еще две арки во двор ведут. Через них можно выйти на соседние улицы. Настроение сразу упало. Отсюда хромой мог уйти куда угодно.

Поговорить с дворником надо, он всех жильцов знает, тем более есть примета – хромота. Дворник жил, как всегда, в полуподвальном помещении. Павла узнал в лицо, как-то пересекались по службе.

– О! Сыскная полиция! Что надобно?

– Мужчина в возрасте, с усами, хромой на левую ногу, ходит с палочкой, курит трубку.

– Так это жилец из тридцать седьмой квартиры! – сразу опознал хромого дворник. – Человек порядочный. Никогда не видел его выпившим, матом не ругается, шлюх к себе не водит.

– Подожди, он что, один живет?

– Я разве не сказал? Один, как есть один.

– Как фамилия?

– Бородин Филипп Лукьянович!

– Чем на жизнь зарабатывает?

– Вроде отставной офицер, пенсию по инвалидности получает. Но точно утверждать не берусь, слышал от кого-то.

– Еще что-нибудь добавить можешь?

– Никак нет, ваше благородие!

– Как околоточного надзирателя найти?

– Я провожу, тут недалеко.

И в самом деле недалеко, через два дома. У надзирателя комната на первом этаже, вроде филиала полицейского участка. Даже зарешеченная клетка в углу для задержанных есть. И околоточный надзиратель знаком, встречались по службе.

Павел сразу спросил, что известно по Бородину? Надзиратель глаза к потолку закатил, потом порылся в бумагах.

– Проживает в городе двенадцать лет, перебрался из Вологды, вдовец, ни в чем предосудительном замечен не был.

– Круг общения?

– Не знаю, но постараюсь выяснить.

– Только поосторожнее, нельзя спугнуть, насторожить.

– Понимаем, не первый год в полиции. Ивану Дмитриевичу передавайте привет от Петровского.

– Передам. Когда зайти?

– Через неделю что-то соберу.

– Буду.

Следующим утром, как и уговаривались со Скрябиным, встретились в экспедиции.

– Вижу, что-то нарыл! – сказал штабс-капитан. – Больно лицо довольное.

– Есть подозреваемый, некий Бородин.

И Павел выдал все, что успел узнать.

– Надо же! А я пока ничего путного не узнал. Больше вопросов, чем ответов. Я по своим связям его отработаю – кто такой, где служил, кем. Каждое утро встречаемся здесь. Кстати, через десять дней нам отчет сдавать по местам заключения. Полагаю – за два дня осмотрим, больше писанины будет. Единственная загвоздка – Спасо-Евфимиев монастырь. Туда ехать в одну сторону два-три дня.

За второй экспедицией III отделения канцелярии был контроль за местами заключения политических узников. Таких мест было четыре. Самое отдаленное – во Владимирской губернии, в мужском монастыре, на левом берегу реки Каменки, в северной части Суздаля. Монастырь был основан в 1352 году, а по распоряжению императрицы Екатерины II с 1766 года в монастыре учреждена тюрьма, в которую заключали сектантов, богоотступников, хулителей веры. Из самых известных арестантов были предсказатель Авель, проведший в тюрьме с 1826 по 1841 год, где и умер. Был декабрист Шаховской, старообрядческие священнослужители. С 1923 года в монастыре находился политизолятор ГПУ, а с 1935 года тюрьма особого назначения, где содержался митрополит Крутицкий, репрессированные политические деятели. Затем и фильтрационный лагерь для бывших советских военнослужащих, попавших в немецкий плен, потом лагерь для пленных иностранцев – итальянцев, румын, венгров, испанцев. Здесь же содержался Фридрих Паулюс, фельдмаршал, сдавшийся под Сталинградом. Русским патриотам монастырь больше известен как место последнего упокоения князя Дмитрия Михайловича Пожарского.

Остальные места все в столице, их осмотреть можно быстро.

Самое старое – Алексеевский равелин Петропавловской крепости, самый западный, прикрывающий Трубецкой и Зотов бастионы, а также Васильевскую куртину и Васильевские ворота. В 1797 году каменная тюрьма на два десятка камер называлась «Секретный дом». Среди заключенных – декабристы, народовольцы, петрашевцы. Многие умерли в одиночных камерах или сошли с ума. В 1884 году заключенные были переведены в Шлиссельбургскую крепость, после чего Алексеевский равелин не использовался как тюрьма и в 1895 году был разрушен, и проток Невы был завален его обломками.

Тюрьма Трубецкого бастиона также существовала в Петропавловской крепости с 1872 по 1921 год, для политических заключенных. Двухэтажное, пятиугольное в плане здание, в котором изначально было три одиночных камеры, с 1878 года – 69. Это была главная следственная тюрьма, целью которой была полная изоляция подследственных от внешнего мира и других арестантов. Охрана бастиона осуществлялась наблюдательной командой, а с 1880 года охрану несли жандармы. Многие узники были не под фамилиями, а под номерами, для пущей секретности. Режим содержания исключительно суровый – запрещалось пользоваться книгами, кроме Библии, переписываться, курить, свидания с родными. Постель из тонкого войлока вместо матраца на железной кровати, в подушке солома. Толстенные стены не давали возможности перестукиваться, оконца узенькие, под потолком, двойная железная решетка на них, и видно в окна только небо. Многие лишились здесь рассудка. С декабря 1917 года Петропавловский бастион вошел в состав ВЧК. В годы красного террора расстрелы проводились у левого фаса головного бастиона, между крепостной стеной и Кронверкским проливом. В 2010 году здесь были обнаружены массовые захоронения.

Петропавловская крепость на Заячьем острове была заложена Петром I 16 мая 1703 года, имела шесть бастионов, соединенных куртинами, два равелина и кронверк. Остров соединялся с Петроградской стороной, Иоанновским мостом.

С 1730 года с Нарышкина бастиона в полдень стали производить пушечный выстрел, ибо редко у кого из горожан имелись часы. С 11 до 12 часов в крепости играл духовой оркестр. В 1732 году закончили строительство Петропавловского собора, этой императорской усыпальницы, ее шпиль с ангелом стал доминантой столицы.

И еще одна тюрьма – на Ореховом острове в истоке Невы, напротив города Шлиссельбурга. Крепость, основанная еще князем Юрием Даниловичем, внуком Александра Невского.

С 1723 года использовалась как политическая тюрьма, и узники были самые известные. Первой узницей стала сестра царя Петра, царевна Мария Алексеевна, с 1725 года содержалась первая жена Петра – Евдокия Лопухина. Учитывая, что сын Петра – Алексей – был батюшкой замучен, то ореол над головой царя должен померкнуть. Ну не любил Петр ни родню свою, ни жен, а и подданных, коих сгубил немало.

В этой же крепости содержали Ивана IV Антоновича, юношу вовсе безвинного, и провел он в страшной тюрьме с 1756 по 1764 год и был убит стражей по письменному указу Елизаветы I при попытке освобождения. В 1826 году узниками были Пущин, Кюхельбекер, братья Бестужевы. В тюрьме было 14 карцеров и военно-арестантская рота, карцеров стало десять, до наших дней уцелело шесть. Здесь был казнен А. И. Ульянов, кровный брат В. И. Ульянова – Ленина. Не за это ли мстил вождь мирового пролетариата царскому правительству? Впрочем, диктатура пролетариата получилась значительно страшнее царского режима.

Осмотр решили начать прямо сегодня. Тем более две тюрьмы в Петропавловской крепости. Предстояло проверить содержание заключенных. Хорошо ли налажена охрана, нет ли упущений, могут ли общаться между собой заключенные? Штабс-капитана начальник Трубецкого бастиона знал, тот не первый раз приходил с проверкой. Павел же в действующей тюрьме с особым режимом был впервые, все было интересно. Низкие полукруглые своды длинного коридора, узкие зарешеченные окна в толстенных стенах, холод. Печи были только в помещении караульной команды. И тишина, лишь побрякивание железа. Это звякали ножные кандалы на узниках.

Начальник наблюдательной команды взял списки узников, и в сопровождении надзирателей с ключами от камер пошли на проверку. Сами камеры на втором этаже. Проверяли решетки на окнах, простукивали и осматривали стены. Павел поразился карцеру. Помещение маленькое, темное, от стен веет холодом. На узниках тюремная роба грубого сукна, шапочки. Кожа на лицах бледная, давно не видевшая солнца. Многие так и умрут в своих камерах, не увидев свободы. Но всего во всех тюрьмах содержались не более двух сотен политических узников, из которых полсотни – сектанты либо предсказатели, люди не в своем уме. Для огромной по тем меркам страны – совсем мизер. Никак не соотносится с заявлением Ленина, что Россия – тюрьма народов, а царский режим – деспотическое правление. Между тем за время правления Александра II было приговорено к смертной казни 143 человека, из них 126 с 1876 по 1880 год, по политическим мотивам из-за всплеска террористической активности – с взрывами бомб, стрельбой. Тогда как в период октябрьского переворота, гражданской войны, красного террора, голодомора тридцатых и репрессий большевики уничтожили миллионы россиян.