Текст книги "Командир штрафбата"

Глава 4
На хуторе

Ещё большей неожиданностью для бандеровцев стал огонь с правого фланга. Одновременно ударил ручной пулемёт и автоматчики. Сверху, с деревьев, раз и другой прозвучали винтовочные выстрелы. И пусть винтовка была неснайперская, однако огонь был точен.

Националисты растерялись. Их командир был либо уже убит, либо растерялся и под огнём сразу с трёх сторон не смог принять правильного решения. Бандеровцы стали собираться к центру, став хорошей мишенью.

Неизвестно, что подумали поляки, получив неожиданную огневую поддержку, но они бросились в атаку.

Бандеровцы вяловато отстреливались. Всё-таки у них нашёлся командир, принявший правильное решение, и бандеровцы стали отползать в сторону, пытаясь выбраться из огненного мешка. «Эх, сейчас бы ещё десяток бойцов, чтобы замкнуть кольцо, тогда бы им конец!» – с сожалением подумал Сергей.

Поляки тоже заметили перемещение противника и перенесли огонь на правый фланг.

Силы бандеровцев таяли, и то один, то другой безжизненно застывали на месте.

Поляки уже довольно близко подобрались к врагу.

Неожиданно десяток бандеровцев поднялся из травы, и в сторону поляков разом полетели гранаты. Прикрываясь их разрывами, бандеровцы рванулись к выходу из ловушки.

Офицеры контрразведки и поляки открыли интенсивный огонь.

Через минуту всё было кончено, большая группа бандеровцев перестала существовать.

Над лугом воцарилась тишина. Сергей увидел, как бойцы под командой капитана Рушайло ползут в сторону леса, на соединение со своими. Потом – перебежка по лесу, и вот уже капитан докладывает Сергею об успешном выполнении задания.

– Сам всё видел, капитан, молодец, спасибо. Грамотно действовали.

Поляки, видя, что противник разбит наголову, начали подниматься из травы. Потом осмелели, собрались в группу; от неё отделился боец и двинулся в сторону леса, прямиком к группе Сергея. Он явно хотел узнать, чьи бойцы поддержали его людей в трудную минуту.

У человека из оружия был только пистолет – в кобуре на поясе. И как-то слишком спокойно он шёл. Видно, интуитивно чувствовал, что в безопасности: ведь с нашей стороны по полякам не было произведено ни одного выстрела.

Подошёдший оказался молодым человеком, немного моложе Сергея. Улыбчивое бритое лицо, аккуратный френч, причём довоенный, польской армии.

– Добрый день, панове. Пришёл сказать слова благодарности за помощь. Я бы хотел поговорить с командиром.

– Я командир, – выступил вперёд Сергей.

Поляк по-русски говорил хорошо, но со смешным, шипящим акцентом.

– Позвольте пожать вашу руку, панове, очень вовремя вы подоспели. Иначе потери среди моих людей были бы значительными. Вы, извините, кого представляете?

– Мы – советские партизаны из бригады Ковпака, – соврал Сергей.

– Сейчас командарм другой, – проявил осведомлённость поляк. – А мы представляем Армию Крайову.

Поляк вытянулся, щёлкнул каблуками сапог.

– Поручик Збигнев Пшемысел.

– Майор Сергей Иванов, – представился Сергей, назвав вымышленную фамилию.

– Ох уж эта Россия, одни Ивановы, – засмеялся поляк.

Армия Крайова нападала на советские части, на немцев, на бандеровцев – даже на своих же поляков из Армии Людовой. Все группировки перемешались на Украине. И каждая боролась с другими. Борьба шла ожесточённая, компромиссы в виде временных союзников бывали редко.

Получилось так, что группа Сергея помогла полякам в уничтожении общего врага. Хуже всего приходилось местному населению. Приходили украинцы – убивали поляков, приходили поляки – убивали украинцев. А немцы вообще не заморачивались национальной принадлежностью. Они жгли, расстреливали и вешали всех – русских, евреев, украинцев, поляков, молдаван – любых жителей Украины от мала до велика.

– Как будем трофеи делить? – поинтересовался Збигнев.

– Можете забрать всё, нам лишнее железо не нужно – патронов бы только.

– О, ясновельможный пан, это без проблем. Сейчас отдам команду, и вам всё принесут.

Поляк щёлкнул каблуками сапог, отдал честь – двумя пальцами к конфедератке с польским орлом – и удалился.

– Галантный, как будто и войны нет, – заметил Рушайло.

– Воспитание! – ответил Сергей. – Небось в офицерской школе учился, а туда одна знать попадает. Как они были шляхтичами, так ими и остались.

– Ты ему не доверяй, командир. Армия Крайова нам не союзник, а враг. И не смотри, что их командир молодой и улыбчивый.

– Спасибо за совет, капитан, я это и сам понимаю. Но с их помощью мы уничтожили роту бандеровцев. Сейчас пополним боезапас и разойдёмся.

– Хорошо бы так.

Поляки рассеялись по лугу и собирали у убитых бандеровцев оружие и амуницию. Судя по тому, что Сергей видел у поляков французский пулемёт Шоша времён Первой мировой войны, в оружии они нуждались.

Но вот от них к лесу направились двое, в руках они несли по немецкому ранцу.

– Дзень добрый, панове! Вот!

Поляки открыли ранцы, высыпав на землю патроны в пачках и россыпью. Офицеры группы разобрали их и стали набивать магазины. Пистолетных патронов к немецким МР-40 и советским ППШ было в достатке, а немецких винтовочных к пулемёту МГ-34 не было вовсе. Ну что же, чем богаты, тем и рады.

Поляки откланялись и ушли, забрав пустые ранцы.

– Подготовиться к выходу! – скомандовал Сергей.

А чего воинам готовиться? Ремни оружия плечи оттягивают, «сидоры» за спину закинули – и готовы. Сказывалась армейская привычка подавать уставные команды.

Сергей назначил дозорного и ещё – человека в арьергарде, прикрывать группу сзади. Встреча с поляками не вызвала у него доверия.

Группа уже отошла на километр от поля боя, как по цепочке передали – командира в хвост колонны. Ну, колонна – громко сказано, всего-то двадцать человек.

Сергей вернулся к замыкающему. Тот стоял за деревом.

– Товарищ майор, думается мне – за нами поляк идёт, в отдалении.

– С чего ты решил?

– То ветка хрустнет сзади, то тень мелькнёт. Далеко, не разглядеть.

– Понял.

– Ты продолжай движение с группой, а я задержусь, посмотрю – что за непрошеный гость такой по пятам идёт.

Замыкающий ушёл вслед за группой, а Сергей сбросил вещевой мешок в кусты и положил автомат. Вытащив из ножен финку, встал за деревом рядом с тропкой. Стоял, замерев и дыша через раз.

Вскоре едва слышно хрустнула ветка и раздались осторожные шаги. Неизвестный остановился совсем рядом, постоял и двинулся вперёд.

Сергей пропустил его мимо себя, сделал шаг ему за спину и приставил нож к шее.

– Попробуй крикнуть – умрёшь. Ты кто такой, почему за нами идёшь?

– Мне командир приказал за вами проследить – куда вы уйдёте.

– Поручик Збигнев?

– Он.

– Что он замышляет?

– Разве он мне скажет? Поручик никому не доверяет, боится, что вы нападёте.

Поляк произносил слова с польским ударением в слогах. Это было непривычно, но понять можно.

– Иди обратно, скажи – мы на привал остановились.

– Как пан скажет.

Сергей убрал нож, вложил его в ножны.

– Иди, а то я передумать могу.

Поляк развернулся и пошёл к своим.

Поручик не верил Сергею, Сергей не верил ему. В общем-то – резонно, оба были представителями враждующих сторон, временно оказавшихся союзниками.

Сергей подобрал с земли вещмешок, автомат и бросился догонять своих. Отряд шёл медленно, и это позволяло его нагнать.

Они добрались до небольшой реки, на другой стороне которой стояло украинское село.

– Обходим село, не показываемся.

Отряд повернул направо. Речку Сергей переходить не хотел – это была западная граница квадрата, вверенного ему для зачистки.

Он несколько раз отставал от отряда, проверяя – нет ли «хвоста». Беспокоило только одно – за ними оставался след. Обычно разведчики в тылу врага старались все следы за собой уничтожать, шли след в след, а замыкающий веткой заметал следы в пыли. Да и шли осторожно, стараясь не ломать ветки, не мять высокую траву. Для знающего человека с намётанным взглядом эти приметы – как указатели.

Смершевцы таким умением не обладали, а за пару дней искусство пройти, не оставляя следов, не освоить. Потому Сергей приказал отряду пройти по встреченному им ручью метров двести. Не собак он боялся – немцев здесь нет, а сбить со следа хотел.

Офицеры тихо выражали своё недовольство, но приказ выполнили.

Ручей хоть и неглубок был, однако ноги промочили все. Выбравшись на берег, они развели небольшой костёр – просушить портянки и сапоги.

Сергей услышал обрывок разговора.

– Чудит командир, зачем по ручью гнал?

– Он своё дело знает, в полковой разведке служил, а потом – в зафронтовой. Знаешь, какое прозвище у него? Леший.

– Слыхал.

– Так это он и есть.

О чём говорили дальше, Сергей не дослушал. Занятно: прозвище к нему прилипло и передаётся от старослужащих к новичкам. Наверное, сколько он будет в армии, столько и прозвище за ним следовать будет. И никаким приказом его не запретишь, не отменишь. Ладно, хоть не обидное. У некоторых хуже бывает, особенно после нелепых происшествий. Потом никак не отмоешься.

Отряд высушил у костра сапоги, портянки, сготовил нехитрую еду из консервов. Конечно, такая еда надоела, хотелось настоящего горячего супчика или борща; свежего хлеба, а не ржаных сухарей, которыми можно было гвозди забивать. Но выбора не было. На фронте случалось вообще не есть несколько дней, даже в действующих частях. То кухню полевую разбомбили, то она просто не успевала за наступающими частями. Привыкли уже и питались, чем придётся: немецкими продуктами, мясом лошадей, убитых при бомбёжках и обстрелах. В первые год-два войны в войсках много лошадей было, почти вся артиллерия на конной тяге. Исключением были пушки и гаубицы крупных калибров РГК (резерва главного командования) – они транспортировались тягачами. А кавалерийские части? Это уже с 1943 года в армии много техники появилось, особенно автомашин ленд-лизовских – «Студебекеров», «Виллисов», «Доджей». Мобильной армия стала. Нет, пехоте проще и легче не стало, но хоть пешим порядком по полсотни, а то и больше километров уже не приходилось преодолевать, силы экономились.

Они обулись в сухое, поели горяченького, и настроение у всех поднялось. Теперь Сергей повёл отряд правее, описывая полукруг от исходной утренней точки, придерживаясь отведённого района действия.

Дозорный впереди поднял руку. Группа остановилась, и Сергей подошёл к впередиидущему.

– Дым впереди, видите? – дозорный показал рукой.

На дистанции в полкилометра поднимался едва заметный серый дымок. Костёр! Не пожар – от него дым чёрный и значительно гуще. Других советских групп в этом квадрате не было, и потому можно было с уверенностью сделать вывод: у костра – враг.

– Молодец, Никифоров, глазастый!

– Я из Сибири, товарищ майор, с отцом охотой занимался, глаз намётан.

– Понятно.

Надо парня приметить, быть для него дозорным – самое то: глазаст, на мелочи внимание обращает.

Группа прошла вперёд метров триста, и здесь Сергей разделил людей. Половина под командованием капитана Рушайло ушла влево, вторая половина во главе с Сергеем – вправо. Неизвестных надо было взять в клещи, в кольцо. Случись враг – чтобы его уничтожить, надо бить с обеих сторон, чтобы не знал, куда спрятаться.

Вот уже дымком потянуло. Костёр где-то рядом.

Сергей определился, откуда ветер, и повёл группу против него. Правда, в лесу ветер крутит, в основном – верхами.

Между деревьями показался огонь костра, и несколько человек вокруг него. Стало слышно потрескивание веток в огне.

Группа приближалась к костру короткими перебежками, укрываясь за деревьями.

Одежда на неизвестных была гражданская, но рядом с костром стояла пирамида из нескольких винтовок.

Только вот что-то не понравилось в них Сергею. Он какое-то время пристально, до рези в глазах, всматривался в фигуры, сидящие у костра, и наконец понял, что именно. Люди сидели неподвижно. За прошедшее время, что он за ними наблюдал, никто из них не пошевелился и не встал.

– Никифоров, сползай к костру, посмотри. Мне думается – неживые они.

Младший лейтенант удивился приказу, но пополз. Уже рядом с костром он вдруг встал и махнул рукой.

Группа подошла к костру. Вокруг него сидели – нет, не трупы, а чучела. Натуральные чучела, набитые соломой и травой, а сверху – одежда для видимости. Издалека – живые люди у костра греются.

К группе Сергея уже выходили бойцы Рушайло. Они увидели, что Сергей с офицерами подошёл к костру без стрельбы, и решили больше не таиться.

У Сергея мелькнула мысль – подстава! Это ловушка! Кто-то посадил сюда чучела, зажёг костёр. А он, как простофиля, как последний дурак, купился на дым от костра и вытащил «пустышку»!

– Быстро уходим, – скомандовал он. – Оружие к бою, это ловушка!

Вероятно, неизвестный противник наблюдал за расставленной ловушкой.

Как только группа Колесникова успела вернуться в лес, впереди замелькали фигуры с оружием.

– Ложись!

Затрещали выстрелы – сначала спереди, потом сзади… Враг, явно многочисленный, окружил группу Сергея.

– Группа, занять круговую оборону!

В лесу вести бой сложно. Гранату не бросишь – может попасть в ствол дерева и отскочить, а может застрять в ветвях и рвануть рядом, поразив бросившего.

Огонь противником вёлся плотный, не дававший поднять головы.

Смершевцы отстреливались короткими очередями, экономя патроны. Два-три прицельных выстрела – труп или раненый. Уж стрелять-то офицеры СМЕРШа умели!

Противник стрелял, делал короткие перебежки и приближался. А Сергей от досады, что так глупо попался в ловушку врага и подставил группу под удар, кусал губы. Он, битый гусь, прошедший полковую разведку, «чистильщик» с опытом – и так бездарно, как новичок, попался в расставленные сети!

Когда противник сблизился с группой на полсотни шагов, Сергей скомандовал:

– Гранаты к бою – не бросать, а катить!

Оперативники поняли. Выдернув чеку, бросали «лимонку» низко над землёй. Немного пролетев, она падала, катилась по земле и взрывалась. Так было меньше шансов, что она попадёт в ветви деревьев и, спружинив, отскочит назад, или взорвётся над головой.

Раздалось сразу несколько взрывов. На стороне противника появились раненые и убитые. Наступательный порыв был сорван.

– Огонь изо всех стволов и сразу – вправо, на прорыв! – скомандовал Сергей.

Нельзя вести бой на отражение атак врага в окружении – перебьют поодиночке. Надо вырываться из «кольца», тогда часть группы уцелеет.

Оперативники открыли огонь из всех стволов, заставив противника залечь. И тогда Сергей поднялся.

– За мной!

Он бросился вперёд, на бегу стреляя из автомата по возникающим в поле зрения фигурам врага. Следом за ним, ведя огонь, бежали оперативники.

Расстреляв на бегу жидкую цепь окружавших их врагов, группа смершевцев прорвалась в лес. Сергей обернулся посмотреть, сколько человек осталось в группе, и в этот миг получил сильный удар в грудь. На бегу его швырнуло на землю, резкая боль пронзила грудную клетку, и сознание покинуло майора.

Сергей очнулся на короткое время, ощутив, что его держат за ворот и куда-то тащат. Вокруг была темнота. Он снова отключился.

Пришёл в себя уже днём. Открыв глаза, увидел низко над головой деревянный потолок. Ощутив рядом движение, открыл рот, чтобы спросить – где он и что с ним, но изо рта вырвался лишь негромкий хрип. Сергей снова впал в беспамятство.

Вновь он очнулся от острой боли в груди. Во рту ощущалась сухость, во всём теле чувствовалась слабость, было тяжело дышать.

Сергей открыл глаза и увидел рядом с собой молодую женщину – какой-то пахучей мазью она смазывала ему грудь. Потом наложила сверху чистую тряпицу.

– Очнулся? Как же долго ты между небом и землёй находился!

– Где я?

– У меня на хуторе. Меня Василиной зовут.

Губы у Сергея пересохли, язык не поворачивался, мучительно хотелось пить.

– Пить, – с трудом проговорил он.

– Ой! – вскинулась женщина. Подбежав к столу, она схватила небольшой кувшин и поднесла его к губам Сергея. Он сглотнул. Молоко! Как давно он не ощущал его вкуса! Сергей жадно припал к кувшину.

– Нет-нет, тебе силы нужны. Виданное ли дело – неделю не ел и не пил!

Сергей оторвался от кувшина.

– Неделю?

– А то! Ты что, не помнишь ничего?

– Нет.

– Я тебя в лесу вечером нашла, по темну уже на хутор к себе притащила. Нет у меня лошади и телеги нет, всё на себе. А ты тяжеловат, одно слово – мужик.

– Что со мной?

– Рана у тебя в груди. Кровь так и хлестала, думала – не выживешь ты, преставишься.

– Видать, не срок.

– Ага, Господь не прибрал к себе – не то что других.

Сергей вспомнил о группе. Что с ними? Уцелели?

Убиты? Если уцелели, почему его бросили? В мозгу роилось множество вопросов, только ответов на них не было. Он хотел ещё расспросить женщину – хоть что-то узнать, но накатилась слабость, закрылись глаза. Сознания он не терял, но плавал в каком-то тумане. Слышал, как двигалась по избе Василина, как хлопотала по хозяйству – он же лежал неподвижно.

Незаметно для себя Сергей уснул. А проснулся – светло за окном. И женщина снова рядом.

– Оклемался?

– Пить хочу.

– Сейчас, миленький, я тебе молочка дам.

Сергей напился молока.

– Как тебя звать?

– Василина.

Точно, называла она уже себя, да он запамятовал.

– Где ты меня нашла?

– С полверсты отсюда. Сначала стрельба была – ужас какая, взрывы, потом стихло всё. Я в село пошла, думала сало на соль обменять, да на тебя наткнулась. Там ещё много других убитых было. Я от страха убежать хотела, думала, что и ты мёртвый, а ты застонал. Жалко мне тебя стало, вот и притащила.

Наклонив голову, Сергей оглядел себя. Он был укрыт тонким одеялом, а на теле, под ним – ничего, голый совсем.

– Кто меня раздел?

– Да кто же, кроме меня? Я и раздела.

– Оружие моё где?

– Пистолет на ремне был, я его в холодную кладовку заховала.

– Принеси, пусть под подушкой лежит, мне спокойнее будет.

– Со мной, что ли, решил воевать?

– Вдруг бандиты придут?

– И какой с тебя вояка? Пистоль свой не удержишь! А насчёт бандитов – приходили тут разные, подхарчиться возьмут что – бульбы да сала; самогонку ищут, да нет её у меня. С чего гнать? С тем и уходят.

– Не обижают?

– Пока обходилось.

Сонливость опять овладела Сергеем, и он уснул. Спал долго, а проснулся – опять за окном светло. Василина хлопотала у печи, в избе вкусно пахло хлебом.

– Есть хочу, – вдруг ощутил острый голод Сергей.

– Здоров ты спать – сутками напролёт. Видно, из-за потери крови. Курточка и рубаха все в крови были. Отстирать не смогла, выкинула. Только штаны да исподнее и остались.

– И на том спасибо. Василина, а что ещё ты видела? Ну, там, где меня нашла?

– Мертвяки одни. Все воюют, друг дружку убивают – зачем? Рано или поздно война всё равно закончится. Вон мы в школе учили – сто лет война Франции и Англии продолжалась, но и та закончилась. Наверное, воевать устали. Охота подраться – подеритесь кулаками. И всё! Кто в деревнях да в местечках остался? Бабы, дети малые да старики. Кто хозяйство поднимать будет?

– Правильно говоришь. Только не мы войну эту начали. Ты за кого?

– Ни за кого, я – сама по себе. С мужем до войны на хуторе поселились. Хорошо жить начали: корова, птица во дворе – только работай, не ленись. А тут война проклятая грянула. Советы отступили, немцы пришли. До хутора они не добрались. Как-то муж в город пошёл, хотел полмешка пшеницы на керосин для лампы поменять, а его полицаи сцапали. С тех пор – ни слуху ни духу. Жив ли, нет – не ведаю. И кто я теперь – вдова или мужняя жена – непонятно.

– А Советы придут?

– Что мне коммунисты? С немцами я не якшалась, работать буду, своё хозяйство снова заведу. У меня, кроме коровы, ничего не осталось. Поляки приходили – всех кур постреляли, с собой унесли; украинские самостийники – кабанчика прирезали на пропитание. Даже советские партизаны были – и то всю муку унесли.

– Тяжело одной.

– А то! Каждый женщину норовит обидеть.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать два.

Сергей мысленно охнул. Почти сверстница его, а выглядит старше. Жизнь ли её так состарила или пережитое? Впрочем, в его прошлом – или будущем – мире, если женщину от косметики отмыть, ещё неизвестно, как она выглядеть будет. А на Василине ни туши, ни румян, ни губной помады – ничего. Может, и хотела бы выглядеть получше, попривлекательней, да где во время войны взять ту же губную помаду? Несбыточная мечта!

– Ты чего замолк?

– Устал, отдыхаю.

– Для хворого или раненого – вот как ты, сон – первое дело.

– Куда меня?

– В грудь, дырка спереди и сзади.

– Навылет, значит.

– Затягиваться раны стали, ещё недельку – может, и вставать начнёшь.

– Долго.

– Вот чудак-человек. Скажи спасибо, что жив остался.

– Кому спасибо?

– Да хоть Богу, хоть Святой Марии.

– Неверующий я.

Василина вышла во двор, а Сергей снова уснул. Проснулся он уже вечером, поел свежеиспечённого хлеба с молоком. Вкуснотища! В армии хлеб чёрный и зачастую чёрствый давали, а молока он не видел уже давно.

Вспомнилось детство. Мама утром наливала кружку молока, отрезала ломоть хлеба, а он, Сергей, капризничал, есть не хотел. Молод был, неразумен. Сейчас бы весь каравай съел.

Сергей дожевал хлеб – особенно понравилась румяная корочка, подобрал крошки и кинул их в рот. В желудке разлилось приятное тепло.

Он откинулся на подушку. Вроде простое, обыденное действие, а как устал! Выкарабкался из лап смерти, жив остался, а сил нет.

Сергей провёл рукой по щеке. Щетина изрядная, руку колет. Побриться бы, а станка нет, в «сидоре» остался – там, на месте ранения.

Что с группой? Погибла или удалось вырваться? Если живые остались, наверняка в отдел контрразведки вернулись. Тогда почему его никто не ищет? Сочли убитым, или вся группа бесславно полегла?

Бессилие, а пуще всего обида на себя за допущенную ошибку угнетали. О себе бы как-то в отдел сообщить – что ранен и жив. Только вот как? Телефона нет, а рисковать Василиной, посылая её в ближайший отдел контрразведки, он не хотел. Она и так ради него жизнью рисковала. Теперь ухаживает за ним, как за малым дитём, кормит-поит, горшки выносит. По большому счёту – оно ей надо? Он ей не родня, да отплатить за заботу ничем не может, денег нет. На оккупированных и освобождённых территориях был в основном натуральный обмен. Меняли продукты на вещи, ценности. При немцах в ходу были оккупационные марки, не ценившиеся ни самими немцами, ни жителями. Бо́льшую цену имели рейхсмарки, но после прихода советских войск и они потеряли свою значимость. А поскольку зарплату платили только госслужащим, то остальное население советские рубли в руках не держало.

Через несколько дней Сергей смог сам переворачиваться в постели и даже пробовал присаживаться, но голова кружилась, накатывалась слабость, и он падал без сил, обливаясь липким холодным потом.

Однако время и молодой организм брали своё, и через неделю он уже сидел в постели, спуская с кровати ноги. Потом стал доходить до стола, уставал, садился на стул и после небольшого отдыха возвращался к кровати.

Когда он осилил путь до двери, Василина сказала:

– Провонялся ты уже, меняться пора. Завтра у нас будет банный день, а то скоро вши заведутся.

Сергей и сам хотел помыться, а то кожа уже начала чесаться, да и волосы отросли.

– Василина, бритвы или станка не найдётся? Побриться бы мне.

– Это можно, от мужа станок с помазком остались. И постричься не помешает, уж больно ты страшен. Да и худ – кожа и кости.

– Были бы кости, а мясо нарастёт, – отшутился Сергей.

Он сидел у окна, смотрел на мелкий моросящий дождь и думал об отделе. Как там восприняли его исчезновение? Убитым сочли или вообще в дезертиры записали? Как он объяснится, явившись в ОКР? Что в контрразведке СМЕРШ, что в НКВД, что в разведке – политической и военной – сотрудникам полностью не доверяли. Время было такое, подозревали всех и во всём. Чего стоили репрессии 1937–1938 годов, когда расстреливали честных, знающих своё дело и преданных партии и стране людей?

И, зная об этом, Сергей не без оснований беспокоился за свою судьбу. Да ещё угнетала неизвестность о судьбе группы, которой он командовал. Спрос за группу с него будет. Попробуй оправдаться за то, что купился на чучела! Обманул его всё-таки польский поручик. Молодой, улыбчивый, а коварства и подлости на клубок змей хватит. Подманил ловко дымком от костра, чтобы по лесу за группой не бегать, заманушку из чучел соорудил. Дёшево и сердито! А он, тупица, на наживку клюнул. Вот и расхлёбывай теперь кашу! И обидно-то как! Сопливый поручик развёл его, «чистильщика» с опытом! И стыдно!

Правда, после некоторых раздумий Сергей стал сомневаться – а те ли поляки во главе с поручиком Збигневом его подловили? Что с его группой сражались поляки, он не сомневался – кричали с той стороны по-польски, этот язык не спутаешь ни с каким другим. Но ведь самого поручика он не видел. Может, другая группа была? Как-то не хотелось верить в такое вероломство.

С утра Василина протопила баню, натаскала из колодца воды. Неудобно было Сергею: он, мужик, в избе сидит, а женщина мужскую работу делает. Но ничего, он выздоровеет – поможет. Он уже увидел, что и двор, и дом нуждаются в мужских руках – крыльцо поправить, забор подремонтировать.

К полудню только Василина зашла в избу.

– Банька готова, сейчас я бельё соберу.

Она порылась в сундуке и достала мужнино бельё – нижнюю рубашку и кальсоны. Развернула, прикинула на Сергея и прыснула.

– Ты чего?

– Муж-то мой поздоровее тебя был. Смотри, кабы исподнее не потерял.

В комоде она отыскала бритву, помазок, ножницы, и всё это отнесла в баню. Вернулась с калошами.

– Обувай.

Сергей сунул ноги в калоши, Василина накинула ему на плечи фуфайку.

– Пошли, я помогу, – она приобняла Сергея за талию. Он старался идти сам, но на пороге споткнулся и упал бы, если бы не её поддержка. Еле добрёл до бани за избой.

Василина усадила его в предбаннике на лавку, сняла телогрейку и начала стричь волосы на голове. Сергей даже удивился – откуда столько волос? Ведь в рейд он шёл коротко остриженным.

Василина принесла осколок зеркала, дала кусочек мыла и налила в кружку горячую воду.

– Брейся, а то ты на лешего похож.

Сергея как током ударило. Это же его фронтовое прозвище! Он посмотрел на себя в зеркало и еле узнал. Лицо худое, бледное, борода – как у старика, с проседью, волосы на голове «в кружок», как у казака, и выстрижены неровно.

Сергей вздохнул и стал бриться. Волосы аж трещали под лезвием бритвы. Зато, глядя в зеркало, увидел – после стрижки и бритья он стал похожим на себя.

Из мыльни вышла Василина – совершенно голая. Сергей отвёл взгляд, а женщина усмехнулась.

– Ты посмотри, сразу помолодел лет на десять. Пошли мыться.

Сергей зашёл в тёмную мыльню, едва освещавшуюся через маленькое, в две ладони, оконце.

– Ложись.

Сергей послушно улёгся на лавку. Василина окатила его из ведра тёплой водой, потом окунула мочалку в раствор щёлока – настой воды на древесной золе – и принялась тереть.

– Ой, больно! – не выдержал Сергей.

Рана уже подзатянулась тонкой розовой кожицей, но Василина так активно тёрла мочалкой, как будто бы хотела её содрать.

– Переворачивайся.

Сергей перевернулся на спину. Василина опять окунула мочалку в щёлок и принялась тереть Сергея спереди. Прямо перед его лицом колыхались ее груди.

Сергей был всё-таки мужчина молодой, и женщины у него не было давно. Хоть он и ранен, и слаб. А мужское естество своё взяло. Достоинство внизу стало набухать и увеличиваться.

– О! Вроде и слаб, и тощий, как подросток, – а туда же, – заметила Василина и взялась за него рукой.

Сергей не знал, куда деваться. Но Василина лишь его вымыла. Потом ополоснула Сергея из ведра.

– Пойдём-ка в парную, – она натянула на голову Сергея старую войлочную шляпу с обвисшими полями.

Парная была совсем маленькой. От каменной печки веяло сильным жаром, воздух в парной был раскалён, даже губы обжигало.

– Ложись.

Сергей улёгся на горячие доски. Василина прошлась над ним, не касаясь тела, веником, разогнала воздух. Потом взяла из деревянной кадки распаренный веник и погладила им спину и ноги Сергею. Потом стала несильно пошлёпывать. Запах пошёл духовитый, а Василина из кружки плеснула на камни печи хлебного кваса. Теперь Сергея обволакивал пар с хлебным, ржаным запахом.

Хорошо-то как! Сергей в блаженстве закрыл глаза и попытался вспомнить, когда он в последний раз мылся. Не в парной – это было уже и вовсе давно – просто в бане. Выходило, что недели три назад, как не больше. Давно, едва не опаршивел.

Василина отшлёпала его веником.

– Вставай, иди в мыльню, остынь. Сам дойдёшь?

– Дойду.

Сергей вышел из парной и улёгся на лавку в мыльне. Здесь хоть дыхание не перехватывало от горячего воздуха, было просто тепло.

Из парной раздавались шлепки и хлёсткие удары веником по телу. Василина охала от удовольствия, видно – любительница парной была.

Она вышла распаренная, раскрасневшаяся, довольная.

– Парная – великая вещь! Меня к ней муж мой приохотил.

– На фронте помыться – уже праздник.

– Я тебя не спрашивала никогда – ты вообще кто?

– Мужчина.

– Это я вижу. Я не про то – ты за кого воюешь?

– Партизан, из бригады Вершигоры.

– Значит, за Советы, – прозвучало это из её уст как-то неодобрительно.

Пошли в предбанник – обтереться, обсохнуть надо. Бельишко мужнино там уже лежит.

В предбаннике они обтёрлись полотенцами. Сергей откровенно поглядывал на Василину. Он сам оделся в чистое исподнее и почувствовал себя человеком.

Сам чистый, бельё отстирано и отглажено. Давно он такого блаженства не испытывал.

Сергей обул калоши, накинул телогрейку.

– Пойдём, провожу, болезный. – Василина снова приобняла его, проводила в избу.

После бани Сергей почувствовал себя лучше, вроде сил прибавилось. Он рухнул в кровать и в неге закрыл глаза.

Василина ушла убирать предбанник, а Сергей незаметно для себя уснул.

Проснулся он от толчка. В постель рядом с ним легла Василина, осторожно обняла Сергея.

– Растревожил ты меня сегодня. У меня ведь мужчины давно не было. Да и ты, я заметила, на меня с желанием поглядывал.

– Что же я, совсем калека? – почти обиделся Сергей и потянулся к Василине. Они поцеловались.

– Подожди.

Василина стянула с себя сорочку.

– Я сама – ты ещё слаб, – и уселась Сергею на чресла. Произошло то, что рано или поздно должно было произойти между мужчиной и женщиной.

С этого дня они спали вместе. Сергей чувствовал себя на верху блаженства. К чёрту мысли о войне! Он сейчас как в отпуске по случаю ранения. Ведь положен же! За всю войну, за три его года на фронте он ни дня не отдыхал. А теперь выздоравливал: пил молоко, ел деревенскую пищу и наслаждался женщиной.

За прошедшую после бани неделю он окреп и сам уже выходил во двор.

Однако всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Отдых Сергея прервался самым неожиданным образом.

Утром он ещё нежился в тёплой постели. А Василина, как всегда по утрам, ушла доить корову. Вдруг со двора донёсся её истошный визг.

Сергей выхватил из-под подушки пистолет, выщелкнул обойму. Три патрона всего в «вальтере»! Он загнал магазин в рукоять, передёрнул затвор и бросился к окну.