Текст книги "Убить грешника. Остросюжетная ироническая история"

Тимофей не ожидал приглашения. От волнения он не знал, куда себя деть. Бестолковые руки пытались занять то одно положение, то другое. Пальцы нервно пытались поправить несуществующий галстук, застегнуть мифические пуговицы и проверить запонки. Глаза олигарха напрочь забыли про знаменитый тяжёлый Тимофеевский взгляд. Ему хотелось смотреть на Ирину, но не известно почему, считал это «неприличным». Пытался честно задержать взор на чём-нибудь нейтральном, но, помимо его воли, глаза словно магнитом притягивало рыжеволосое чудо с изумрудными глазами. Лицо олигарха, забывшего стыд лет двадцать назад, алело в полумраке салона.

– Вы согласны? – спросила Ирина, и, не дождавшись ответа, тронула желтобокую машину с места.

– Но без подарка неудобно. Всё-таки у вас день рождения.

– Вы мне вместо подарка почитаете стихи.

– Стихи? Но…

– Как! – удивилась Ирина. – Вы, учитель младших классов, и не знаете детских стихов. Я обожаю Агнию Барто, Чуковского, Маршака.

К счастью, олигарх Тимофей Алексеевич Антонов обладал великолепной памятью и знал наизусть множество детских стихов.

Вечер удался. Немудрёная закуска казалась яствами с царского стола, шампанское кружило голову, водка придавала уверенности, а Агния Барто в компании с Чуковским сделали вечер восхитительным, а финал предсказуемым. Роман Тимофея и Ирины стартовал в будущее. У Тимофея хватило ума не снимать с себя маску учителя, одетую стараниями Ирины.

Глава 2

Наши дни…

Благообразный сухонький старик, с белой козлиной бородой клинышком, на электрической инвалидной коляске осторожно подъехал к рухнувшему в беспамятстве Тимофею. Резиновые шины чуть слышно шуршали в тиши тюремной камеры. Глаза старика, цвета воронова крыла, уставились на тело Антонова, словно два пистолетных дула.

Время шло. Тимофей не шевелился.

Старик откуда-то сбоку вытащил тонкую серебряную трость и тронул ею плечо лежащего перед ним мужчины.

– Эй, человек! – мягким баритоном сказал старик и ещё пару раз ткнул Тимофея в плечо тростью. – Ты, случаем. Богу душу не отдал?

Тело молчало и, казалось, не дышало.

– Тьфу! – возмутился старик. – Молодёжь малокровная пошла. Эй! Кто там на стрёме? – повысил голос инвалид.

В камере, как из воздуха материализовался шустрый, мелкий зек из породы «шестёрок».

– Александр Васильевич, вызывали?

Старикан слегка ударил тростью по полу:

– «Лепилу», срочно!

«Шестёрка растворилась в воздухе быстрее, чем бородач успел закрыть рот.

Через пять минут в камеру влетел запыхавшийся тюремный врач с укладкой неотложной помощи. Без лишних слов врач нагнулся над Тимофеем и проверил пульс. Обернулся к бородачу и кивком головы, с намёком на улыбку, дал понять, мол, пациент жив, но в глубоком обмороке, и принялся приводить Тимофея в чувство.

Старик не спешил покидать камеру. Вынул из кармана шикарного китайского халата (по иссиня-чёрному шёлку разметались в яростной битве шитые золотой нитью драконы) массивный серебряный портсигар. С коротким музыкальным перезвоном открыл его тонкими, синими от татуировок пальцами, взял длинную коричневую сигарету. Из другого кармана вынул ярко жёлтый узкий шёлковый мешочек. Достал из него длинный нефритовый мундштук. Вставил сигарету и прикурил от изящной золотой зажигалки. Сизые кружева ароматного дыма закружились в воздухе. Запахло толи ладаном при отпевании, толи миррой при венчании. Старик прикрыл глаза тяжёлыми отёчными веками. Стала видна на них синяя вязь слов: «Спи спокойно».

Незваный гость Тимофея не спал. Он о чём-то своём задумался. По антуражу и пошибу поведения видно, что старичок, несмотря на годы, и благодаря пережитым невзгодам, не пенсионер районного значения. Скорее всего «его старческое величество» занимало весьма достойное место в ареопаге авторитетных людей криминальной России. Хотя, нынче в смутные времена, всё перемешалось на просторах Родины. Высокое звание «вор в законе» опошлили и опустили казённые людишки. Прославились не борьбой с родным криминалом, не личными подвигами в назидание потомкам. Опозорили тем, что находясь внутри закона, они воруют, вытирая ноги о сам закон. От того и звание «вор в законе» обрело другой смысл. Государевы слуги крысятничают в государственной казне от пролива товарища Лаперузо до главного города Калининграда, и толпами бегут с корабля под названием Россия. Капиталы, стервецы, хоронят по забугорным офшорам и банкам. Честному урке и воровать скоро ничего не останется. У работяг в кармане вошь на аркане. Мелкий бизнес сам с протянутой рукой. Средний и крупный чиновничье семя обсасывают со всех сторон – подцепиться нет возможности.

Воруют все.

Воруют всё.

Честному вору в компании бесшабашного чиновничьего жулья и казнокрадов нет места. Посудите сами, как звучит: «Яша Япончик депутат госдумы или Маруся Морозова банкирша.» Смешно слушать и ухо режет. Хотя, наоборот: депутат – вор, банкир – жулик, звучит прекрасно и никого не удивляет. Своим воровством государевы люди поставили отечественный криминал в неудобное положение. Заграничные товарищи из «Триады», «Коза Ностра» начинают откровенно подсмеиваться над нашими авторитетами криминального мира, мол. Пора вам лапти сушить. Лафа кончилась. Вам на смену пришло новое поколение – воров миллиардеров.

Обидно, конечно, выслушивать подобные подначки, но, увы, что выросло, то выросло. Может и правда пора на покой, но за державу обидно – оставят новые ворюги страну с голой жопой, нищим народом и умотают в свои Лондоны – Богамы…

Много любопытных мыслей роилось в седой голове инвалида…

Тимофей застонал.

Старикан мигом распахнул глаза. Узник одиночки лежал на кровати. Доктор произнёс первые слова:

– Александр Васильевич! Он сейчас очнётся. Укол делать?

Старикан бросил взгляд на бледную физиономию Тимофея и кивнул головой в знак согласия.

Тюремный врач затянул жгут на правой руке Антонова и, войдя в вену, медленно сделал укол. Тимофей застонал и открыл ошалевшие глаза.

– Где я? Что со мной?

По знаку старика «лепила» и «шестёрка» испарились из камеры. Сам инвалид не спеша подъехал к кровати и заглянул в глаза Тимофею.

– В тюрьме, мил человек! В острог вас, значитца, определили. От расстройства чувств вы пришли в невротическое расстройство и натурально упали в обморок. Нежная, однако, у вас натура.

Тимофей попытался сфокусировать взгляд на старике:

– А вы? Кто вы?

Старик медлил с ответом. Он вытащил из кармана халата портсигар. Раскрыл с музыкальным звоном и протянул Тимофею:

– Курите?

– Нет. Спасибо.

– А я с вашего разрешения закурю. Дурная привычка. С шести лет курю и каждую неделю хочу бросить, но «увы» и «ах».

Старик закурил и продолжил:

– Вот вы спрашиваете: «Кто я?» С какого места вам рассказать? С того, как родился? Крестился? Первый раз сел в тюрьму? Вопрос ты задал интересный. Действительно – кто я? Вы меня не знаете, но в определённых узких кругах моя личность широко известна. В данном остроге мы соседствуем. Я рядом с вами в одиночке обитаю. Решил полюбопытствовать и навязаться вам в знакомцы. Знаете ли, не с кем нормальным словом перекинуться. Хочется побеседовать о вещах вечных, без фени. Я ведь, знаете ли, Пушкина люблю. Тютчевым душу тешу. Похохатываю над Аверченко. Народец здешний манерами грубоват. Без надзора могут кучу глупостей натворить и кровью будут умываться. Судить их за это, язык, право слово, не поворачивается. Все они жертвы агитпрома, побитые жизнью.

У Тимофея от удивления вытянулось лицо:

– Что-то новое. Зеки жертвы агитпрома?

– Да, уважаемый. Кстати, как вас звать величать?

– Просто Тимофей. Без отчества.

– Я, Александр Васильевич. Поставлен обществом следить за порядком в этом остроге. Так вот, Тимофей, я образованием не испорчен. Свои университеты я прошёл у хозяина за колючкой. Я достаточно старый человек, чтобы делать выводы из прошлого. Нас, простой народ, силком прогнали по этапу из России в СССР и обратно. По пути на уши навешали столько лапши, что люди перестали верить всем обещаниям грядущего счастья. Чабаны человеческого стада в любые времена жили, как сыр в масле. У маленького человека желание жить хорошо меньше не становится. Ему предлагают потерпеть, ужаться, мол, завтра всем будет счастье. Почти сто лет простых людей водят за нос, обещая шоколадное будущее. По факту бытия простые люди, как были рабочей скотиной, так ею и остаются. Человек не птица, но он тоже хочет вырваться из безнадёги и взлететь в синее небо выше облаков. Он желает счастья не завтра, а сейчас и здесь, но его, как не было сто лет назад, так и не видно. Дурит агитпром головы простым людями душу мутит, обещая удовлетворить все «хотелки» к понедельнику, к пасхе. В крайнем случае на следующий год с госгарантией. Проходят годы, меняются господа-товарищи Обещалкины, обвиняя ушедших во всех российских бедах и, пуще прежнего, обещают подданным лучшую долю. Опять враньё. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Люди, обманутые агитпромом, в отчаянии сами пытаются поймать золотую рыбку или жар-птицу за хвост. Дорога в острог вымощена разбитыми надеждами. Вас к нам каким ветром занесло? Вы не сиделец? Сразу видно, что в нашей компании случайный человек.

Тимофей успокоился. Седой инвалид в коляске не мог представлять серьёзной угрозы. Наоборот, вызывал расположение и желание общения.

– Александр Васильевич, рад знакомству. Вы правы. Я у вас не по определению суда, а, так сказать, проездом. Не по желанию, а по нужде. Приютите под своё крыло дней на десять?

– Что так скоро? Уверены, беда рассосётся?

– Нет, не уверен, но правило игры вынужден соблюдать.

– Боже! Как перелопатили мир, если человек от беды вынужден прятаться в тюрьме. Простите за стариковское любопытство, что от вас хотят?

– Ничего сверхъестественного. Желают убить. В качестве бонуса получил отсрочку от свидания со смертью на десять суток, в виде добровольного заключения в тюрьме.

Александр Васильевич пыхнул сигаретой. Выпустил разом изо рта и ноздрей клубы дыма. Почесал концом нефритового мундштука козлиную бороду и тихо изрёк:

– Вы находите мужество шутить на краю собственной могилы? Надеюсь, вы понимаете, если не уничтожить заказчика, то вас непременно убьют. Не спасут и тюремные стены. Поверьте моему опыту – ваше спасение в вашей памяти. Никто лучше вас не знает страницы прожитых вами дней. В прошлом вы встречались с заказчиком на ваше убийство. Ваш контакт с ним, причина его радикальных мер.

Тимофей с интересом заглянул в чёрные глаза Александра Васильевича и не смог отвести взгляд. Глаза воровского авторитета, как магнит приковывали к себе внимание, незаметно, на «кошачьих лапах» влезали в душу, и мягко лишали желания сопротивления чужим мыслям. Добрые. Ласковые слова седого старичка сладкой патокой вливались в уши Тимофея. Хотелось от всего сердца обнять дедушку и, взяв его руку, пойти вместе в страну Счастья, где нет ни забот, ни хлопот, где царит мир, любовь и порядок. Остатками критического самосознания Тимофей чётко понял: «Это гипноз. Старик хочет выпотрошить меня, как селёдку. Срочно падаю в обморок и мордой об пол!»

*******

За четыре месяца до описываемых событий…

Кабинет начальника тюрьмы поражал своей аскетичностью. Ничего лишнего. Вся мебель советского производства 50-летней давности с металлическими блямбами инвентарных номеров. Начальственный стол покрыт зелёным сукном с фиолетовыми пятнами чернил. Поверх лежало толстое оргстекло. Под ним приютились в разных местах, иногда налегая друг на друга, белые листочки с чёрными буквами информации. Некоторые из них потеряли свой первоначальный вид и смысл, но хозяин кабинета привык к пожелтевшему виду листков и у него не поднималась рука выбросить их в мусор.

Достопримечательностью кабинета были два десятка венских стульев, сработанных тюремными сидельцами лет 70 назад. Минимум дерева и крепёжных деталей при максимуме умения и любви к делу, явили миру невероятно крепкие, лёгкие и долговечные стулья.

На столе, слева от начальника, стояла настольная деревянная лампа, покрытая воздушной затейливой резьбой. При её включении, в воздухе разливался аромат свежеспиленной сосны. Лампой начальник гордился и при случае упоминал, мол, это единственный подарок от зеков за тридцать лет безупречной службы.

С наружности начальник тюрьмы полковник Ремер Станислав Григорьевич производил впечатление бравого служаки: почти двухметровый рост, строен не по годам, на обличье мужествен и красив. Не речист. Мог выражаться коротко и ясно на трёх языках: По-русски, по фене и по матушке. Аскетизм в своём имидже поддерживал, и сознательно его культивировал, чтобы, Боже упаси, ни у кого не возникло и тени подозрения об использовании им служебного положения в личных целях.

Святее Папы Римского господин полковник не был и стать не мечтал. Он имел свой маленький гешефт от надёжных людей за кое-какие послабления избранным тюремным сидельцам. Серьёзные люди подохли бы от смеха от гешефта Станислава Григорьевича, но больше брать и чаще он опасался. Боялся не суда, а зависти ближних. Она многолика и многохитра на подлости. Многих довела до нар и параши.

Господин полковник тридцать лет почти безупречной службы ждал случая хапнуть быстро, много и сразу скрыться. Слинять от сослуживцев, семьи, друзей и подруг со сменой паспорта, личности и страны проживания.

Ждал, сцепив зубы, глядя на эпидемию воровства среди бывших порядочных граждан, облечённых властью.

Ждал своего шанса разбогатеть и безжалостно душил в себе желание, в компании себе подобных, рвать куски бюджетного пирога. Соотношение аппетита, риска и результата не внушал оптимизма. Полковник с терпением паука-крестовика тридцать лет подкарауливал случай набить мошну под завязку и ещё чуть-чуть в карманы. На текущие расходы.

Фортуна – дамочка слепая и ветреная. Не случилось бы Станиславу Григорьевичу счастья, если бы «Яшка Бычара» не вогнал «Свистуну» заточку в ливер по самое не балуйся. «Яшка» и «Свистун» правильные пацаны. Они на этапе ещё схватились. Конвой с овчарками растащил их, но все понимали: не дай Бог им встретиться на зоне – схватятся до смерти. Причину взаимной ненависти никто достоверно не знал. Поговаривали о карточном долге, о какой-то козырной бабе ангельской красоты, но большинство уверяло, мол, «Свистун» на последнем деле кинул «Яшку Бычару» на лимон зелёных. Бобло при аресте краснопёрые шмонали на три круга. Бесполезно. Если слух в цвет, то «Свистун» заготовил себе неплохую нычку на день торжественного выхода на волю. Не получилось. Сланый пацан «Свистун» словил заточку в ливер, и через четыре часа мучений и бесполезной возни медиков отбыл в страну вечных снов.

Полковник Ремер попытался лично допросить «Свистуна» перед смертью и узнать причину драки с «Яшкой Бычарой», но успеха не имел. Записал бред умирающего «Свистуна» на диктофон и удалился не солоно хлебавши.

«Яшка Бычара» пережил своего врага на сорок восемь часов. Его в карцере запинали до смерти вертухаи.

И не случилось бы никаких сенсаций, не стой за «Яшкой» и «Свистуном» по кодле из отмороженных зеков. На прогулке они бросились друг на друга в яростную и беспощадную поножовщину. Пластались молча. Насмерть.

У молодых вертухаев заиграла романтика в жопе и они кинулись, очертя голову, в кровавую мясорубку озверевших зеков с благородной целью: разнять и образумить разъяренных мужиков.

Двое из пяти бесшабашных вертухаев сразу налетели на зековские ножи и рухнули, не успев сказать «мама» на сыру землю. Троих взяли в заложники. Кровавое побоище, собрав смертельную жатву из двух вертухаев и шестерых зеков, волшебным образом прекратилось. Толпа орущих, матюгающихся зеков с заложниками откатилась в блок «А». По пути разгромили пищеблок, прачечную, подожгли санчасть.

Станислав Григорьевич поднял по тревоге личный состав, усилил охрану периметра для предупреждения попыток побега, доложил по команде в УФСИН о бунте заключённых и рискнул, без оружия, в одиночку, вступить в переговоры с лидерами бунтарей. Зеки мужество начальника тюрьмы оценили. Внимательно и долго слушали, как полковник вяжет словесные кружева и вешает им лапшу на уши.

Наконец до них дошло – полкан тянет время в ожидании прибытия волкодавов спецподразделения УФСИН с бронетехникой, для подавления бунта.

Зеки заткнули фонтан полковничьего красноречия и выкатили свои требования:

Всех ссученных за сутки отправить на этап. Иначе поставим их на ножи.

«Кума» сменить, иначе зарежем заложников.

Вертухаев, замеченных в избиении зеков, привлечь к ответственности и уволить из органов.

Для поддержания порядка требуем смотрящим «Деда Хасана» из Возжаевской зоны Амурской области.

Для людей далёких от нюансов криминальной жизни, требования взбунтовавшихся заключённых, на первый взгляд, не представляли что-то из ряда вон выходящим.

Станислав Григорьевич сразу оценил наглость выдвинутых условий. Тюрьма под руководством полковника, после тяжёлой и долгой борьбы, избавилась от звания «синей», и уголовные авторитеты уже не правили свой бал. Тюрьма стала «красной». В ней в течение 15 лет царили «краснопёрые». Порядки жёсткие. Вертухаи с помощью актива, из числа ссученных, ломали настоящих пацанов с их принципами воровского закона.

«Кум» – начальник оперчасти майор Рыбалко Олег Николаевич – реальный победитель «синих» и торжества «краснопёрых». Без него, без актива, удержать тюрьму в «красной зоне» почти невозможно.

В довершение всех бед – требование этапировать из Возжаевской колонии смотрящим «Деда Хасана». Полковник много слышал о принципиальном старом воровском авторитете. О его знаменитых «тёрках» между зеками и администрацией. Мнение старого вора в законе обсуждению не подлежало, а приговор не обжаловался. Перед ним преклонялись «синие» и уважали «красные», но тюрьма полковника с появлением «Деда Хасана» безусловно обретёт ярко синий цвет.

Всё понятно. Кроме одного: во сколько трупов обойдётся штурм тюрьмы, и кого назначат крайним?

Невесёлые думы полковника прервал грозный рокот тяжёлой бронетехники. Он выглянул в окно: тёмные силуэты БТРов окружали тюрьму по периметру. Лёгкий штабной бронетранспортёр остановился у администрации и из него вышли пять офицеров. «По мою душу…». – подумал Станислав Григорьевич, и пошёл встречать комиссию.

Доложил старшему – молодому генерал майору из обл. УФСИН Пантыкину Семёну Игоревичу – коротко о сути событий и требованиях заключённых.

– Ну, что? – спросил генерал, обращаясь сразу ко всем. – Даём приказ командиру «Рыси» на штурм?

В ответ тишина.

– Сергей Иванович! – продолжил генерал, обращаясь к лысому, крепкому, как гриб-боровик, подполковнику. – Сколько «двухсотых» твои «рысятки-ребятки» наделают?

– Сколько прикажете, товарищ генерал! Меньше, чем в полтора десятка не уложимся. – отрапортовал подполковник.

– Больше будет. – вмешался Станислав Григорьевич. – Они точно актив положат и заложников.

– Да? – деланно удивился генерал. – А ты, Станислав Григорьевич, думал они им вместо заточки георгин в жопу засунут и в парк гулять отправят? Если штурмовать, то кровушки прольётся не дай Бог! Не сносить тебе головы, полковник! Да и звёзды лишние тебе на плечи давят.

Начальник тюрьмы, в предчувствии начальственного

разноса, ссутулился, опустил голову:

– Так точно, товарищ генерал!

– «Так точно! Так точно!» – передразнил полковника генерал. – На этот раз «не так точно!» Штурма не будет. Не потому, что мы внезапно заразились «добротой». Скажи, полковник, спасибо международной организации по защите прав заключённых. Они методом научного тыка выбрали твою тюрьму для наблюдения и инспектирования.

У полковника от удивления открылся рот:

– Охренеть!

– Вот именно! – подхватил генерал неуставное выражение. – Охренеть и не встать! Поэтому, товарищи, без кровопролития и насилия. Токмо путём переговоров попытаемся утихомирить бунтовщиков. Станислав Григорьевич, готовь приказ о переводе начальника оперчасти в распоряжение отдела кадров УФСИН Из активистов сформировать этап для отправки в Башкирию. Срок отправки через два часа. Контролёров, виновных в избиении отстранить от выполнения обязанностей. В темпе вальса провести служебное расследование и завтра к обеду передать материалы в военную прокуратуру. Полковник, всё понятно?

– Так точно. Разрешите уточнить?

– Да.

– По «Деду Хасану»… Он же нашу тюрьму «синей» сделает.

– Не сделает, если у тебя башка на плечах есть.

– Но…

– Познакомься, полковник! – генерал кивком головы показал на майора весьма неприличной, можно сказать затрапезной, внешности многолетнего любителя портвейна – Кузьмин Николай Иванович. Помощник от старшего брата с васильковым околышком. Он привёз вожжи для «Деда Хасана».

Майора эфэсбэшника Станислав Григорьевич не встречал последующие трое суток, и, честно говоря, забыл о его существовании. Всё время оказалось полностью занято ритуальными плясками перед толпой взбунтовавшихся заключённых. Люди за колючкой ждали штурма и готовились к кровавой схватке с волкодавами из спецподразделения «Рысь». Они не думали и не мечтали победить натасканных, вооружённых и обученных бойцов. Каждый зек в душе знал, что их прогонят через кровь, проломленные головы, сломанные ключицы, отбитые почки и, как взбесившихся зверей, загонят по своим норам. Они все знали, чем окончится их бунт. На их требования наложат три кучи. Нет, для соблюдения политеса, генерал из УФСИНа примет их требования и, стуча левой пяткой в орденоносную грудь, пообещает клятвенно их рассмотреть и привлечь к ответственности виновных лиц. Взамен потребует немедленно прекратить противоправные действия и разойтись по камерам.

Паханы забыкуют и выкатят новые требования с угрозами убить, повесить, порезать. Генералам ультиматумы лучше передавать через дуло танка, а если ты с голой жопой, то бросаться в кураже с заточкой на БТР не самый лучший выход.

Самые предусмотрительные из зеков понимали, что отговаривать «отморозков» от бессмысленного сопротивления бесполезно. Они по сотикам позвонили родным, близким, в редакции газет и в правозащитные организации о блокаде тюрьмы силами спецподразделений и грядущем кровавом штурме.

К тюрьме начали стекаться любопытные, родные, пресса.

На крыше здания тюрьмы заключённые разожгли костёр и развернули транспорант: «Узники совести.» Держали его насильник и наркоборыга. Напряжение нарастало. В самый критический момент генерал УРФИН Пантыкин Семён Игоревич лично вышел к толпе любопытных зевак. Выбрал из них девять человек: родственников заключённых, представителей СМИ, нейтральных свидетелей и одного попа. И с ними пошёл на переговоры с бунтарями. Перед этим он отдал приказ об отводе бронетехники с исходных позиций.

Заключённые были в шоке: их требования не только приняты, но и исполнены. Даже «Дед Хасан» до отбоя ко сну будет доставлен в тюрьму военным бортом.

Общественность, родные, представители СМИ и духовенства единодушно решили, что причин для продолжения бунта нет.

Заключённые, гордые тем, что заставили админист рацию исполнить свои требования, ещё немного о чём-то своём потрындели и разошлись по своим камерам.

Оперчасть, под руководством нового начальника капитана Семиокова Дениса Ивановича, принялась дотошно изучать кадры видеосъёмки и вычислять конкретных зачинщиков бунта, убийц двух молоденьких контролёров и шестерых зеков.

Станислав Григорьевич в суматохе последних дней был озабочен одним – сохранить под своей задницей служебное кресло. Генерал Пантыкин, перед убытием в УФСИН, грозно погрозил начальнику тюрьмы волосатым пальцем:

– Ты, Григорьевич, в рубашке родился. Смотри у меня!

Куда, зачем смотреть, и что высматривать, генерал не уточнил, но и так понятно, что следующего раза не будет. Вернее «раз» может случиться, а вот его, Станислава Григорьевича в должности и звании полковника не будет.

«Мавр сделал своё дело. Мавр может уезжать». – подумал полковник, провожая комиссию. Он каждому пожал сердечно руку и искренне поблагодарил за оказанную помощь.

«Кого-то не хватает». – подумал начальник тюрьмы. – «Приезжало пять человек, а уезжают четверо».

– А майор Кузьмин? – спросил Станислав Григорьевич генерала. – Он, что, раньше уехал?

– Нет. Он останется у тебя погостить.

Незваный гость оказался хуже татарина. Он скорешился с начфином старшим лейтенантом Каплуном, и они дружно удалились в запой. Каплун сорвал выдачу денежного довольствия личному составу, и оплату на текущий месяц продовольствия для заключённых. На служебном горизонте начальника тюрьмы замаячил призрак нового бунта зеков. На этот раз голодного бунта.

Станислав Григорьевич мудрый начальник – жаловаться на майора эфэсбэшника себе дороже. Пьянку, затеянную проверяющим офицером, он предусмотрительно скрыл. Для пользы дела изъял из обращения майора своего начфина и поместил его в тюремный лазарет под капельницу. Метод, проверенный на всех фанатах Бахуса во вверенной ему тюрьме. Через сутки старший лейтенант Каплун, под конвоем двух бабок из бухгалтерии, убыл в городской банк.

Похмельный внук железного Феликса сидел в кабинете начальника тюрьмы и виноватым себя не числил. Наоборот. Между собственным «Ох» и двумя глотками холодного пива успел бросить обвинение отсутствующему начфину:

– Невозможно менять служебный долг на алкоголь! Так недолго и до предательства Родины докатиться. Он у вас давно пьёт?

Полковник не удержался от шпильки:

– С тех пор, как вы приехали.

– Интересный феномен. – майор икнул и продолжил. – Вы за ним понаблюдайте внимательнее. Может у него задание спаивать проверяющих лиц и выведывать служебные секреты. Молодые совсем без тормозов. Куда они с этими тайнами денутся? В ЦРУ побегут? Там из таких придурков очередь на 5 лет стоит. Нас Бог тоже наградил чокнутым литёхой. Представь, он два года в архивах копался. Собирал компру на криминальных генералов.

Полковник насторожился и попытался не вдаваться в подробности компромата на криминальных генералов:

– Мне сие неинтересно. Своих забот хватает.

Майор хлебнул пива, утёр тыльной стороной ладони губы, улыбнулся с подтекстом, мол, всё про тебя знаю, и спросил:

– Зачем тогда пакет в сейф спрятал?

– Вы дали. Я пакет не вскрывал. Сразу при вас положил в сейф. Какой там компромат, и на каких генералов лежит, я не знаю и считаю, это не моего ума дело.

Майор поперхнулся пивом. Прокашлялся и зашёлся в приступе беззвучного смеха:

– Ну, полковник! Ну ты даёшь! На твоих генералов собраны давно толстые папки, и лежат они в другом месте до лучших времён. В пакете, что я тебе передал, убойные фактики из жизни криминального генерала, вора в законе «Деда Хасана». А ты на своих начальников подумал? А? Колись, полковник! У нас многие из генералов по уши в криминале. Может, что новенькое знаешь? Шепни на ушко, будь другом. Отблагодарю, за нами не заржавеет!

Станислав Григорьевич всю свою сознательную жизнь проработал с заключёнными и об исключительности тюремного опыта в России знал не понаслышке. Особенно в советский период. Умом он понимал: у новой власти в огромной стране не могло не появиться открытых врагов, вредителей и их приспешников, провокаторов. Любая власть чего-то стоит, если умеет защищаться.

Что такое «защищаться»? Первым делом предупредить удар. Это важно, как в уличной драке, так и в столкновении между государствами. Чтобы предупредить – нужно знать, кто, когда и чем собирается нанести удар. Не важно чем: кулаком, ножом, авианалётом, ядерной бомбардировкой.

Чтобы знать – нужно иметь разведку, информаторов, секретных сотрудников, которых люди, желающие вам поражения, называют доносчиками.

Умом Станислав Григорьевич понимал нужность доносчиков и пользовался их услугами, но в душе брезговал. Во-первых: ему, пусть в шутливой форме, но предложили стать самому доносчиком. Сейчас он попытается отделаться шуткой и неизвестно, как это ему аукнется в будущем.

– Я, господин майор, в кавалерии не служил.

– При чём здесь кавалерия? – удивился эфэсбэшник.

– Не привык, знаете ли, лошадям под хвост заглядывать.

Майор в ответ вытаращил в недоумении глаза, потом на его испитом лице появилась улыбка, и, наконец, он громко захохотал:

– Под хвост, говоришь? – трезвым голосом спросил майор. – Ну, ну! Может ты и прав. Жизнь покажет, кто кого накажет. Ты пакетом не побрезгуй. Там ксерокопии доносов на твоего «Деда Хасана». Точно о чём речь не знаю, но наш литёха говорил, что хватит, чтобы скинуть с его башки корону вора в законе.

Майор встал, с тоской посмотрел на дюжину непочатых бутылок тёмного пива «Porter», и приложил руку к виску:

– Пока, полковник!

Станислав Григорьевич решился на жест доброй воли:

– Николай Иванович! Пиво с собой заберите, в знак уважения.

– Ломаться, как целка, не буду. Спасибо. Удачи.

Служебный автобус увёз офицера ФСБ в город. Из города автозаком привезли долгожданного (борт задержался по метеоусловиям) «Деда Хасана», и определили его в одиночную камеру класса люкс. Она была сооружена из двух соседних одиночек и имела удвоенную площадь. Для инвалида колясочника большие размеры камеры оказались подарком судьбы.

Пока «Дед Хасан» обживал новую жилплощадь, начальник тюрьмы знакомился с трудами неизвестного лейтенанта из ФСБ. Парнишка потрудился на славу. Жизнь воровского авторитета просеял через мельчайшее бюрократическое сито, и остатки исследовал тщательно, педантично, со знанием тайных пружин криминального мира.

Вор в законе – вершина на длинном многотрудном пути члена преступного сообщества. Он обладает ог-ромными возможностями и серьёзной властью в своей среде. К его мнению вынуждены прислушиваться казённые люди в зоне и на воле. Сам вор в законе должен иметь безупречную биографию с точки зрения «правильных пацанов» и «настоящих бродяг». Только в этом случае он коронуется на звание вора в законе и может выступать арбитром в спорах между собой, отстаивать свою позицию на сходках авторитетов.

Александр Васильевич Циркуляров родился в дымном Свердловске в день победы 1945 года в обеспеченной семье. Отец работал начальником цеха на Верх-Исетском металлургическом заводе, мать заведовала отделом тканей в небольшом магазине.

Раннее детство Саши прошло между двумя детскими садиками (из которых его за драчливость с завидной регулярностью отчисляли), случайными бабушками и соседками.

Мать с отцом пропадали на работе едва ли не сутками, и маленький Саша рано приобрёл самостоятельность. В шесть лет он научился курить папиросы «Север», с шиком плевать слюной сквозь зубы. За юркость и ловкость в уличных потасовках получил свою первую кликуху: «Саня Циркуль».

Послевоенный Свердловск наводнили толпы фронтовиков, амнистированных заключённых, калек войны. Фронтовики, прошедшие «огонь, воду и медные трубы», если лезли в свой карман, то не за словом. Выхватывали привычно нож, кастет, а то и пистолет. Десятки раз «Саня Циркуль» становился свидетелем яростных побоищ возле тогдашних пивных – «американок».